В Тихон у всех было подавленное настроение. Обычное оживление, связанное с прибытием новой смены, передачей дел, письмами и посылками из дома, сменилось тревогой за своих товарищей.
Летчики провели аэрофотосъемку предполагаемого района исчезновения тягача. Следов на снимках было слишком много, и все они неожиданно обрывались, занесенные в разных местах пургой.
В район поисков выехала группа взрывников. Они провели серию крупных взрывов. От взрывной волны обвалилось несколько снежных мостов, но это были известные раньше неширокие трещины, не представлявшие опасности для тягача. Аэромагнитологи попробовали провести магнитную съемку района, но также безрезультатно.
Особенно тяжело переживал исчезновение тягача Саша Яблочкин, сейсмолог экспедиции, молодой розовощекий блондин, отличавшийся немного угрюмым характером и живший, как отшельник, в своем сейсмическом павильоне. Леонид Топорков был его большим другом.
Исчезновение четверки Комова совершенно выбило Сашу из колеи. Он ходил с отсутствующим взглядом по Тихой, натыкался на людей, извинялся и шёл дальше. Иногда он приходил к начальнику экспедиции Коробову и начинал излагать ему фантастические проекты поисков пропавшего тягача. Он дошел даже до того, что предложил растопить край ледника. Коробов успокоил Сашу и, провожая, попросил заходить почаще.
Саша проявил снятую накануне с барабана осциллограмму и, промывая её в бачке с водой, привычным взглядом осмотрел записанные кривые. Неожиданно он вздрогнул: те самые микросейсмы, которые обычно располагались на ленте, вдруг резко изменили характер записи. Они чередовались с одинаковым интервалом, даже не с одинаковым интервалом, а с какой-то более сложной закономерностью. Саша замерил время первыми вступлениями: 10, 10, 10 минут, потом шел интервал 15 минут, потом микросейсмы имели три интервала по 30 минут и снова 15, после этого три раза по 10. Странно, очень странно! В первый раз он видел микросейсмы не промышленного типа, идущие с правильными интервалами. Словно чья-то рука включала рубильник возбуждения микросейсм. Саша вздрогнул. Чья-то рука? Ну конечно, ведь это же сигнал бедствия «SOS». Саша лихорадочно стал наносить на бумагу точки и тире.
Он взял со стола справочник и отыскал сигналы азбуки Морзе. СОСУРСУ. Странно, почему УРСУ? Саша вспомнил, что у радистов существует условный буквенный код, который позволяет сокращать текст переговоров. Он поднял трубку телефона и позвонил Житкову.
— Олег Николаевич, что в ваших кодах обозначает сочетание «УРСУ»?
— Ничего не обозначает. УРСУ — это позывные Солуквелидзе.
Саша выскочил из сейсмического павильона и без шапки, прижимая к груди мокрую сейсмограмму, побежал к дому, в котором жил Коробов.
— Я нашел их, Семён Семёныч, вот они, — и он протянул истрепанную сейсмограмму Коробову.
Семен Семенович глубоко вздохнул, налил в стакан газированной воды из сифона и, протянув его Саше, сказал:
— Успокойся, выпей и расскажи всё по порядку.
Саша отстранил стакан и, захлебываясь, путаясь, перебивая самого себя, рассказал о своей находке. Семен Семенович внимательно выслушал его, посмотрел сейсмограмму и спросил:
— Это сейсмограмма за позавчерашний день, а где вчерашняя?
— Не проявлена ещё.
Он вскочил и пулей вылетел из комнаты. Семен Семенович взялся за телефонную трубку: он позвонил геологу экспедиции Голубеву, а затем стукнул несколько раз в стенку. Из соседней комнаты появился Житков.
— Звали меня, Семен Семеныч? — спросил он.
— Да. Вот взгляни, — и он протянул Житкову бумагу, на которой Саша записал сигналы. — Что это такое?
— Сигналы бедствия, посланные Солуквелидзе. Откуда они? — взволнованно спросил Житков.
В этот момент в дверь постучали, и вошел геолог экспедиции Петр Теодорович Голубев, высокий стройный мужчина средних лет, со щеголеватой, немного манерной наружностью. Даже здесь, в Антарктиде, он умудрялся ходить в ослепительно белых рубашках и городском костюме.
— Скажите, Петр Теодорович, — в лоб спросил его Коробов, — может человек искусственно вызвать землетрясение?
— В принципе это возможно: например, подземные атомные взрывы, да и просто мощные взрывы аналогичны землетрясениям, — немного подумав, ответил Голубев.
— Нет, я не о том. Может ли Комов и его группа вызвать не одно, а несколько мелких землетрясений, тряся землю наподобие телеграфного ключа? — И Коробов протянул сейсмограмму Голубеву. Он объяснил Житкову и Голубеву всё, что понял из сбивчивого рассказа Саши.
— Невероятно, но похоже на факт, — констатировал Голубев.
Дверь распахнулась без стука, и на пороге появился Саша. В руке он держал ещё одну мокрую ленту.
— А, вот вы где, Олег Николаевич! — воскликнул он. — Записывайте: точка, точка, тире, тире, пропуск… — и он продиктовал серию сигналов. — «Югу 20 км 800 м». То есть «мы находимся к югу от Тихой в 20 километрах, на глубине 800 метров», — взволнованно произнес он, глядя на строчки сигналов морзянки.
Семен Семеныч, мы можем их запеленговать с двух сейсмических станций, — предложил Саша. — Это позволит почти точно выйти к точке. Вторую станцию сейчас монтируют на острове Горева, в двадцати километрах к востоку от Тихой. У них почти всё уже готово, они вчера пробные записи производили. Дайте мне вертолет, я слетаю, посмотрю записи, и мы сможем их запеленговать.
Через два часа в кабинете у Коробова нельзя было протолкнуться, все на станции Тихой стремились узнать, что происходит в кабинете у начальника экспедиции. Весть о том, что получена радиограмма от группы Комова при помощи «землетрясений», взбудоражила умы всех членов экспедиции.
Уже было известно, что Яблочкин улетел на остров Горева, и его прибытия ждали с минуты на минуту.
Скоро в небе раздался треск мотора приближающегося вертолета. Все внимательно следили, как, подняв вихри снежной пыли, он сел прямо рядом с домом руководства экспедиции. Из машины выскочил сияющий Саша и исчез в люке дома.
Он протиснулся к столу, где лежала карта окрестностей Тихой и, достав из кармана циркуль и транспортир, быстро стал отмерять и наносить на карту какие-то линии, поглядывая в свою записную книжку.
— Вот здесь, — сказал он, поставив крестик на карте.
— Веха № 476? — удивленно спросил кто-то. — Там же трещин не было.
— Значит, теперь есть, — ответил Саша с уверенностью.
Через пятнадцать минут спасательная партия покидала Тихую. В переднем вездеходе сидел возбужденный Саша, в первый раз за всю зимовку он выезжал за пределы станции. Через час у вехи № 476 остановились три вездехода спасательной партии. Из них высыпало около сорока человек. Коробов с удивлением отметил, что среди них многие не имели никакого отношения к спасателям. Связавшись по четыре, они стали прочесывать местность, прощупывая длинными острыми щупами снег. Через час один из спасателей вдруг провалился, резко дернув веревкой привязанных к нему товарищей. Его быстро вытащили, оградили зияющую дырку в снегу красными флажками и стали посылать в трещину сильные звуковые сигналы сирены.
План Леонида был остроумен. Гейзер при фонтанировании возбуждает микросейсмы. Ещё в зимние ночи в Тихой вместе с Яблочкиным они просиживали часами над лентами с непонятными микросейсмами. Теперь он понял, что было их источником. Он знал, что в Тихой даже принято решение построить новую станцию на острове Горева для наблюдения над ними.
Но как заставить гейзеры сообщить о себе? Леонид вспомнил, как однажды в одном из видовых фильмов, посвященном Исландии, он видел, что для туристов вызывают искусственное фонтанирование гейзера, просто бросая в отверстие гейзера кусок породы.
А что, если заставить гейзеры извергаться в определенном ритме по азбуке Морзе? Когда Леонид сказал об этом, было решено немедленно начать опыты.
Сергей и Степан подошли к самому крупному гейзеру. Тот, по-видимому, недавно кончил извержение, и вода тихо выливалась из отверстия в полу. Сергей поднял камень величиной с литровую консервную банку и бросил в отверстие. Он заметил время по фосфоресцирующему циферблату своих часов. Через некоторое время вода забурлила и ударил столб пара и воды. Подождав, пока гейзер успокоится, Сергей повторил опыт. Время реакции гейзера было около полутора минут. Они перешли в другой зал к гейзеру и повторили опыт. Этот реагировал через две минуты. Два маленьких гейзера не реагировали на камни совершенно.
Когда они вернулись и Сергей передал Леониду данные своих наблюдений, начались обсуждения текста, который предстояло передать. Все сошлись на том, что первым словом должно быть «SOS». Если Яблочкин обратит внимание на изменение поведения в микросейсмах, то он сумеет увидеть за ритмичным сигналом всем мальчишкам с детства известный сигнал бедствия.
Через полчаса Степан и Сергей стояли у двух гейзеров с камнями наготове.
— Приготовиться Сергею! — закричал со своего места Леонид, глядя на часы. — Бросай! Приготовиться Степану! Бросай!
В течение многих часов подряд через 10, 15, 30 минут раздавались команды. Первую «сейсмотелеграмму» передавали около семи часов подряд. Потом сделали перерыв. В это время Яблочкин в Тихой обычно менял ленту. Потом они продолжили передачу, передавая свое местоположение.
Хуже всего обстояло дело с освещением. Оба факела, которые полярники успели спасти во время пожара, кончили гореть уже несколько часов назад. Карманный фонарик почти совсем не светил.
Леонид распорядился использовать последние минуты его работы для осмотра места падения тягача. Осмотр дал неутешительные результаты. Несколько полуобгоревших досок, рваные куски кровельного железа — единственное, что ещё могло пригодиться в устройстве дальнейшей жизни. Из этих материалов и был устроен помост над ручейком. От горячей воды, текшей из гейзера, на нем было относительно тепло. Из-за длительного пребывания в сыром воздухе пещеры одежда стала влажной; единственное, что согревало, была работа. Леонид решил начать строительство небольшой хижины, скорее даже шалаша, в котором можно было бы поддерживать тепло.
К концу второго дня пребывания внутри пещеры они соорудили помещение, в котором пять человек могли, поджав ноги, лежать в относительном тепле. Первая «ночь» после почти двух суток бодрствования прошла спокойно. Полярники спали, измученные работой и бурными событиями дня. Один Леонид не спал и в который раз продумывал все возможные варианты дальнейших действий для спасения. Он хорошо знал Сашу и твёрдо верил: если сейсмографы записывали микросейсмы, возбуждаемые гейзерами, то их найдут. Если…
Неожиданно Леониду показалось, что он услыхал далекий вой. Неужели галлюцинация? Нет, вой продолжался, он переходил на более высокую ноту и снова возвращался на более низкую.
Сирена! Сирена спасателей.
Леонид стал трясти лежащих рядом Сергея и Жору. Сергей промычал что-то во сне и продолжал спать. Жора вообще не реагировал на толчки.
Нельзя терять ни минуты! Леонид выполз из шалаша.
Куда идти? Кажется, прямо по ручью. Леонид на четвереньках пополз по ручью. Горячая вода обжигала руки, но Леонид продолжал ползти вперед.
Вот возвышение, откуда бьет гейзер. Неожиданно Леонид услышал нарастающее клокотание. Сейчас начнется извержение. Надо бежать в сторону, иначе его сварит заживо в струе пара и кипятка.
Он вскочил, пробежал несколько шагов, споткнулся о камень и упал. Снова пришел в себя через несколько минут. Было тихо. Куда, зачем он бежал?
Да, была сирена, если не ответить, то они могут уйти.
Но как ответить! Кричать бесполезно: из этого далекого зала его не услышат. После падения Леонид совершенно потерял ориентировку. Где выход к трещине? Где лежит изуродованный тягач? Снова раздался далекий вой сирены.
Неожиданно Леонид почувствовал тонкий запах гари. Повернул голову — запах чуть усилился. Он двинулся навстречу запаху, он поворачивал, петлял и двигался в каком-то направлении, которое казалось ему совершенно противоположным нужному. Но с каждым шагом запах становился сильнее.
Наконец споткнулся обо что-то твердое. Он протянул руки и нащупал тягач. Леонид нагнулся, нащупал камень, поднял его и стал бить по стальному борту. Три частых удара, три длинных…
Прошло несколько минут. Тишина.
— Повторите сигналы, — приказал Коробов.
Снова завыла сирена, разнося тревожный вой по снежной равнине Антарктиды.
— Готовьте людей к осмотру трещины и продолжайте поиск других трещин, — распорядился Коробов.
В этот момент стоявшие рядом с трещиной услышали далекий стук: три точки, три тире, три точки. Сигнал бедствия, известный всем мальчишкам с детства.
Георгий Токарев Десять тысяч шагов
Генка совершенно не понимал, почему это так, да и вообще этого нельзя было понять, но именно сегодня с самого раннего утра у него было совершенно определенное предчувствие чего-то неизвестного, таинственного, важного и обязательно хорошего. То ли молодость в его душе была слишком неугомонной, то ли утро было каким-то уж очень ясным и светлым, а скорей всего обе эти причины вместе подняли Генку на целый час раньше обычного.
Над пустыней всходило солнце. Сначала по безоблачному небу цвета полинявшего голубенького ситчика позолоченным веером брызнули гонцы солнца — его лучи, потом оно само глянуло из-за далеких холмов ослепительным царственным оком своим, и вот низко над горизонтом повисло уже всё великое светило, чуть волнуясь и подрагивая в теплых воздушных струях. Словно листок фотобумаги в проявителе, в одну минуту переменилось однообразное лицо пустыни. В каждой лощинке, за каждым холмиком попрятались темные резкие тени; невесть откуда и невесть куда побежали по песку следы, такие свежие и четкие, словно их только что нарисовали черной краской. Это было удивительно. Генка каждый день видел пустыню, но никогда не замечал всего этого. День начинался по-новому, необычно, и предчувствие пока что не обманывало.
Было ещё очень рано, не больше семи часов, а пустыня уже напоминала о себе, дохнув в лицо Генке сухим, горячим ветерком, будто и не было совсем ни ночи, ни темноты, ни прохлады. Генка послонялся по гаражу, потом взял кое-какие ключи и полез под свою полуторку; не то чтобы ему захотелось вдруг работать, нет: просто под брюхом машины была тень, и делать было нечего. Он улегся на спину на жестком брезенте, привольно раскинув ноги, и уже принялся было подтягивать гайку, как вдруг у колеса в двух шагах от его головы остановились чьи-то ноги. Генка не видел их хозяина, но знал, что это был Клевцов. Он один во всем гараже носил даже в самую жару свои неизменные солдатские галифе и сапоги: здоровенные кирзовые сапожищи примерно сорок четвертого размера, порыжевшие и растрескавшиеся от зноя. Генка принялся старательно отдуваться, пыхтеть, колотить ключами и вообще изо всех сил изображать кипучий трудовой процесс. Клевцов молчал.
«Ничего, начальничек, подождешь! — довольно подумал Генка. — Наплевать мне на всех, когда я занят ремонтом. И на тебя наплевать!»
Впрочем, если говорить честно, то Генка побаивался Клевцова. И совсем не из-за его жесткой нижней челюсти и тяжелых кулаков, дело было совсем не в них. На своём коротком веку много успел Генка перевидать начальников: строгих и добродушных, молчаливых и крикливых, трезвенников и пьяниц. Но такого, который, как ни крути, всегда оказывается прав, — такого ему ещё не попадалось. Этого стоило уважать и, пожалуй, слегка побаиваться.
Генка вытер со лба пот, вздохнул и с неохотой стал вылезать из-под машины. Интересно, чего Клевцов от него хочет? Стоит и ждёт. За последнее время Генка вроде бы здорово не выпивал, драк не устраивал. В аварии тоже не попадал, если не считать смятой фары, за которую нагоняй уже получен. Странно.
Генка вздохнул, перевернулся на живот и, пыхтя, выбрался наружу.
— Что это ты сегодня, брат, ранней птичкой, а? — как всегда угрюмовато, поинтересовался Клевцов, удивив Генку теми нотками доброжелательности в голосе, которые были для него необычны и не подходили к его суровому, мрачноватому облику.
— Да сам же говорил, что машина — она глаз да уход любит! — копируя Клевцова, пробасил Генка.
— Это точно! Рассуждаешь как положено! — не замечая иронии, удовлетворенно сказал Клевцов. — И вообще хоть и много в тебе дури, а все же боёк в голове имеешь. Понял?
— Так точно, товарищ начальник!
От души радуясь и немножко забавляясь совершенно необычайным явлением (Клевцов похвалил его, Генку!), Генка тут же отыскал ему объяснение: всё дело в том, что день с самого начала оказался необычным, предчувствие сбывалось.
— Да-а… — неожиданно протянул Клевцов, как-то потускнев лицом и внимательно разглядывая грязные носки своих сапог. — А обстановка, парень, вот какая…
Генка насторожился. Парнем начальник называл его, если хотел отчитать за что-нибудь. Но за что?
— Ночью, сам знаешь, какой ветер был, — продолжал Клевцов. — Дороги опять позаносило. А на четвертую буровую ещё вчера надо было воду отвезти. Дрянь дело. Понимаешь, что к чему?
Генка не понимал. Дороги заносило довольно регулярно, и не менее регулярно надо было возить воду. Правда, ночью была, кажется, самая настоящая буря, но ведь она кончилась!
— Темнишь, начальник! — насторожился Генка, подозрительно покачав головой.
— Да чего тут темнить? — проговорил Клевцов, твердо уставив на Генку свой тяжеловатый, с легким прищуром взгляд бывшего артиллериста. — В гараже только твоя полуторка, сдай её Азнакаеву. Принимай дежурство. Ясно?