— Вы думаете, молодой человек, мы тут блины печем? Анализ требует времени. А у нас свой план. Если вы собираетесь испытывать нефть из всех скважин объединения, попросите организовать специальный институт. Через каких-нибудь десять лет…
Пришлось доложить обстоятельства дела прокурору.
— Всё понимаю, — выслушав его, заметил прокурор. — Но нужно торопиться. Вы же знаете, сроки…
— Придется брать разрешение Генерального прокурора Союза?
— Уже запросили. Думаю, ещё на месяц продлят, хотя и не очень охотно. А дальше… дальше и над Генеральным есть прокурор — закон…
…Он проснулся с твердым намерением — кончать. Как и что кончать, он ещё не решил. Но этот день, тридцать первого августа, должен стать переломным.
В диспетчерской ему сказали, что Таирова больна.
Вышел за ворота и вдруг понял, что делать ему, в сущности, нечего, а впереди долгий и мучительный день.
Если бы не эта болезнь! Допросил бы сейчас Таирову и… Ему уже казалось, что от допроса зависит всё. Память услужливо подсказала, что именно он должен выяснить. Без этих сведений идти дальше немыслимо.
«Ну что же, — сказал он себе. — В конце концов следователь имеет право…» Но дело было не в правах. Ему просто необходимо было действовать. Он, как сжатая пружина, не мог не распрямиться.
Он взял е адрес в отделе кадров.
Она жила в Крепости — в самом древнем районе города.
Валерий долго плутал по узким, мощенным плитами переулкам, где по обе стороны улицы дома почти касались балконами, где мальчишки катались на самокатах у построек XIV, XV, XVI веков с табличками: «Памятник архитектуры. Охраняется государством».
— Зайдите, пожалуйста, — хозяйка открыла дверь. Она плохо говорила по-русски, но это нисколько не мешало Валерию чувствовать, что гостей здесь любят и уважают. Если бы он был просто гостем…
— Мне надо видеть Таирову… Назиму Таирову.
— Извините, она немножко больна, — сказала хозяйка.
— Я из прокуратуры. По делу.
— Да, да…
Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же спокойное и ласковое. Не поняла?…
— Назима очень переживает. Она из села, далеко за Кировабадом. В город приехала, училась. Работает — такая радость. Это несчастье. Хорошая девочка, добрая. Племянница…
— Я вас прошу быть при разговоре.
— Да, да…
Назима сидела на низком стуле у печки. Когда он вошел, встала, положила книгу. С необычайной для него наблюдательностью (пружина распрямилась) Валерий увидел всё: и похудевшее лицо, и зябкое движение плеч, и название книги — «Каталитический крекинг».
— Вы болели?
— Немного.
— Немного тяжело, — вздохнула женщина.
— Может быть, мы тогда отложим? Вам трудно.
— Нет, — сказала она. — Пожалуйста, нет.
Женщина кивнула.
Вопросы были подготовлены заранее. Он не заглядывал в бумажку и не записывал ответы. Не забыл бы, даже если бы хотел.
Он попросил:
— Подумайте ещё раз. Припомните. Не ошиблись ли вы с задвижками? Это очень важно.
И она старательно, по-детски, нахмурила лоб — вспоминала.
— По-моему, нет, — сказала она виновато. — Я же подождала, когда температура снизилась, и потом закрыла задвижку. И открыла правую… И уже совсем потом отошла, села, взяла журнал. Задумалась — вот не помню о чём, и сразу взрыв…
Валерий поднялся. Конечно, она говорит правду. Дело не удастся кончить сегодня. И вообще неизвестно, кончится ли оно когда-нибудь. По крайней мере обвинительного заключения он не подпишет.
Он вышел на бульвар. Прямо за пожелтевшей травой газона начиналось море. Мысли ясные. Этот взрыв — явление уникальное, на протяжении десятков лет взрывов не было. Значит, и скважина, которая его вызвала, должна быть не обычной. Ну да, не обычной. Скажем, глубже пяти тысяч метров — таких раньше не бурили. Или новая, из недавно открытого месторождения. Или, наоборот, очень старая. Случается, что промысловики возвращаются на нефтяные горизонты, которые эксплуатировались полвека назад. Тогда и крекинга не было… Итак, первое — скважина исключительная.
Второе условие. Вступить в строй она должна была незадолго до взрыва. Скорее всего, в этом году. Больше взрывов не было. Очевидно, вскоре после семнадцатого скважина перестала давать нефть, вышла из строя. Это третье. Очень хорошо. Скважин, которые удовлетворяли бы условиям, наберется, наверное, не так уж много.
Валерий хлопнул в ладоши. Хорошая или плохая, но это уже система. А что, если?… Он вспомнил: «Неизвестное науке — это же очень серьезно!»
* * *Он научился экономить минуты. Знал наизусть расписание электричек, места остановок служебных автобусов, приспособился ездить на чем придется, даже на подводах. И всё равно времени не хватало. Дни исчезали, терялись в бумагах, в пробах, в беготне.
Впрочем, по совести, всё не так мрачно. Он полюбил это хитрое промысловое дело. Может, поэтому девушки, берущие пробы, уже считают его своим. Вчера вечером Марутин, заведующий третьим промыслом, сказал: «Кидай свою бюрократию и иди ко мне оператором. Свежий воздух, простор. Оклад — не ниже, и премии, и будущее. Станешь мастером, кончишь заочно». Сказано было в шутку, а запомнилось — пожалуй, возьмет…
Но дела шли плохо. Как-то очень уж быстро пропала главная его надежда: глубокие скважины. Одну за другой он вычеркнул из списка скважины, пробуренные на новых площадях. Остались менее перспективные. Он просыпался ночью и лежал, мучительно тасуя в памяти номера скважин. Ему чудилось, что сеть, которую он забросил, порвалась и та, проклятая, скважина ушла, выскользнула, как рыба. Он зажигал настольную лампу, брал до боли знакомые книги.
…Он освободился рано и решил съездить к Женьке. Последнее время они почти не виделись. Попадал в институт поздно, когда лаборатория уже не работала, и оставлял бутылку у старика сторожа. Старику было скучно. Растягивая беседу, он смотрел бутылку на свет, нюхал и, весело качая головой, говорил одно и то же:
— Опять «Юбилейный»?
Садясь в трамвай, он вспомнил, что вчерашние пробы остались в прокуратуре. Делать крюк не хотелось, но всё же пришлось. Бутылок было всего восемь, и в сумке они чувствовали себя слишком свободно. Когда он влезал в троллейбус, бутылки так дребезжали, что на него стали оглядываться.
— Привет паукам-эксплуататорам! — встретил его Женька. — Баста! Сегодня кончаю в четыре, домой — и в кино. Присоединяешься?
— А то в остальные дни трудишься до восьми?…
— По крайней мере до пяти, иногда и до шести.
— Что-то не наблюдал.
— Ясно. Эксплуататорам не доставляет удовольствия видеть, как на них гнут спины. Что принес? С горизонтов моей бабушки?
— Совсем наоборот.
— Ну, ну! — Женька заинтересовался.
…Три дня назад на своем столе в прокуратуре Валерий нашел записку: номер телефона и короткая просьба: «Позвоните в объединение Рустамову».
Он удивился: что-нибудь случилось. Позвонил.
— Товарищ Крымов? Да, да… — мягкий, почти не искаженный телефоном голос показался давно знакомым, хотя Валерий слышал его лишь однажды. — Ну, как дела? Ничего нового? Расскажите, пожалуйста, подробно. — И ещё несколько раз, пока он рассказывал: — Подробнее. Подробнее…
Потом трубка надолго замолкла: на той стороне провода думали, а может быть, и советовались.
— Ход рассуждений правильный, — услышал он наконец. — Если такая скважина есть, вы должны её найти. Только одно уточнение. Вы брали скважины, которые вышли из строя семнадцатого? Правильнее было бы с десятого. Ведь проходят дни, прежде чем нефть попадет в резервуар. Скважина может выйти из строя, но нефть-то будет идти. Согласны?
Снова десятки промыслов, а где взять время?… Но Рустамов учитывал, кажется, всё.
— Вам одному будет трудно. Поэтому сделаем так: поручим кому-нибудь собрать данные, а завтра… нет, послезавтра… возьмете машину и объедете промыслы. Договорились?
И вот эти бутылки.
— Неплохо придумано, — заметил Женька. — Эти самые? Мой шеф, кстати, опять в командировке. Часа два есть. Хочешь, попробую?
— Попробуй, — вяло сказал Валерий. Он не притворялся. Всё это уже было: и новые идеи, и надежды, и Женькин оптимизм.
— Ого! С глубины в шесть километров. — Женька взял бутылку и довольно долго возился около установки. Вернулся, сел поудобнее.
— Что с аспирантурой?
Валерий махнул рукой:
— Скоро придется подавать в индустриальный…
— Идея неплохая. Специальность у тебя, прямо скажем, вымирающая. Вроде кучера. А что ты решил с делом?
— Не знаю. Факт, что обвинительного я не подпишу.
— Выгонят?
— Буду драться. В общем увидим… Я… Погоди! Что-то щелкнуло. Может, предохранитель?
Женька прислушался.
— Чепуха, показалось. А предохранители, запомни, не щелкают. Они перегорают тихо и мирно.
Женька прислушался.
— Чепуха, показалось. А предохранители, запомни, не щелкают. Они перегорают тихо и мирно.
Всё-таки он слез со стула и подошел к установке.
— Черт!
— Испортилось?
— Ничего подобного… Все нормально. Я скоро. Да возьми ты там что-нибудь, почитай.
Валерий лениво полистал книгу. Что-то очень специальное — по природе катализа. От нечего делать стал следить за Женькой. Тот возился с приборами: щелкал по крышке, смотрел на свет длинную зеленоватую ленту. Отложил, взял новую. Валерий встал, прошелся по лаборатории.
— Чего ходишь? — сказал Женька нервно. — Садись.
— А что, мешаю?
— Нет, — он поморщился. — Сбиваюсь, когда смотрят.
— Ладно, закругляйся. Скоро четыре. Пора в кино.
— Ради бога, не мешай! — зашипел Женька. — Без тебя собьюсь.
Он взял бутылку («Ту же самую?» — удивился Валерий) и залил в установку остаток нефти.
— Вот и всё, — сказал он с облегчением. — А ты здорово похудел. И почернел. Целый день на солнце?
— Хватает.
— Ты новый фильм видел? Технично сделано. Как это они… — Он вскочил и бросился к установке.
Валерий остался сидеть. Щелчок, как в первый раз, может чуть громче. Словно пробка вылетела из бутылки.
— Что случилось? Чего ты молчишь?
— Случилось, — сказал Женька. — Взрыв.
— Это взрыв?!
— А ты что хотел, чтобы пол-лаборатории разнесло? К опытам, опасным для жизни, посторонние граждане не допускаются.
— Скажи по-человечески…
— Да. Да. Да. Ясно? Пойдем, уже пять.
— Домой?
Женька презрительно фыркнул.
— Я, например, в лабораторию.
Зачем это нужно, Валерий не понял. Сейчас он вообще плохо соображал. Они поднялись на второй этаж. Вошли в лабораторию.
Женька зажег горелку, что-то поставил. Хотел снять и обжегся. Ругался, дул на пальцы. Белая жидкость бурлила, пенилась. Женька улыбался глупо и счастливо. «Перекись, — бормотал он. — Ацетилен… Аммиак…» Он сел и вытер платком пот.
— Неудача? Сначала ты ошибся, да?
Женька дернулся в его сторону, бережно положил пробирку на стол. Бледно-розовые капли сочились из нее и падали на пол.
— Наоборот, удача, — сказал Женька глухо. — Большая, невероятная удача!
— Значит, она не виновата?
— Боже мой, я не о том. Не понимаешь? К этой нефти примешан сильнейший катализатор. Он ускорил реакцию крекинга в сотни, а может быть, и в тысячи раз. Сделал её взрывной. Главное, он действует на самые различные вещества. Я проверял, аммиак, ацетилен, перекись…
— Подожди! Ты можешь доказать?
— Даже тебе… Разумеется, я могу доказать.
— И дать заключение?
— Конечно, институт даст заключение. Ты можешь её выпустить, или взять на поруки, или порвать дело. Как угодно — она не виновата. А этот природный катализатор очень сильного и широкого действия. Вероятно, вызовет переворот в современной… Ладно, скажем скромнее: ускорит многие процессы. Понимаешь значение?
— Чего ты привязался с этим дурацким «понимаешь»?
— Уже лучше. Гораздо лучше. Сейчас пойду и позвоню, чтобы перекрыли скважину. А теперь… — Он церемонно поклонился. — А теперь, коллега Крымов, позвольте поздравить вас с открытием.
Андрей Капица «SOS» из бездны
1
Следа не было видно. Степан остановил тягач и выбрался из кабины. Сильный порыв ветра чуть не свалил его с ног. Он привычно повернулся спиной к ветру и боком стал двигаться влево от тягача. Пройдя несколько десятков шагов, Степан увидел следы. Полузанесенные свежим снегом, они были плохо видны. Пурга усиливалась.
Степан вернулся, хотел сесть в кабину, но раздумал и обошел тягач. В кузове тягача был установлен домик. Его в антарктической экспедиции называли сибирским словом «балок». Степан влез в тамбур балка. За несколько минут мелкий пылеватый снег успел набиться за шиворот, за пазуху штормовки.
Дверь тамбура отворилась, и на пороге появился гляциолог Сергей Комов.
— Что случилось?
— Метет сильно. Следа почти не видно. Может, заночуем.
Они вошли в балок. В маленьком тесном помещении было тепло и уютно. Сергей дернул за торчавшие с нар пятки.
— Слезай! Приехали.
С нар раздалось недовольное ворчание, и через несколько минут на месте пяток появились две головы. Бородатая физиономия радиста Жоры Солуквелидзе и худое заспанное лицо сейсмолога Леонида Топоркова.
— Почему стоим? — в два голоса раздалось с нар.
— Следа почти не видно, метет сильно. Степан предлагает ночевать.
— Сколько до Тихой осталось? — спросил Леонид.
— По спидометру километров двадцать, — ответил Степан.
— Да, в самом паршивом месте застряли, — кивнул Жора.
Все замолчали. Двигаться вслепую здесь нельзя, кругом глубокие трещины, а в то же время до базы оставался всего час ходу.
Все три месяца похода они мечтали об этом дне и вот сейчас в двадцати километрах остановились. Два дня шли по следам прошедшего здесь неделю назад санно-гусеничного поезда. Сейчас следы быстро исчезали под свежим снегом. Они двигались по узкому «коридору» между глубокими трещинами, которые, как волчьи ямы, подстерегали тягач.
— Может, прорвемся, — неуверенно предложил Жора. — Мы здесь осенью в такую пургу проскочили, что все потом удивлялись. Правда, нам за это Коробов выговор влепил. Но уж лучше выговор, чем загорать здесь.
Сергей Комов был назначен старшим — сейчас решать должен он.
— Рисковать не будем, — сказал Сергей, — разворачивай тягач навстречу ветру — заночуем, — повернулся он к Степану.
— В общем ты, пожалуй, прав, — поддержал Леонид, — хотя можно бы попробовать проскочить, если… — Он задумался.
Леонид был молодым научным работником, и, хотя у него ещё не было степеней и званий, он обладал изобретательностью и умом сложившегося ученого. Энциклопедическая память и классическая «профессорская» рассеянность дополняли этот портрет. Сергей был уверен, что Леонид сейчас придумывает способ, как провести тягач через зону трещин. Он всегда завидовал способности Леонида находить неожиданные решения.
— Хватит митинговать! Степан, давай быстрее, а то у Жоры через пятнадцать минут будет связь с Тихой — надо передать, где мы заночевали.
Степан вышел наружу. Ветер ревел ещё сильнее. «Ого! Метров тридцать в секунду», — подумал он, пробираясь вдоль борта тягача к кабине. Он влез в кабину, включил первую скорость и, взяв левый рычаг на себя, стал медленно разворачивать тягач и прицеп навстречу ветру.
Степан не сразу понял, что произошло. Его бросило вперед, вырвало рычаги из рук и откинуло на пол. Тело стало легким, а потом с силой прижало к полу. «Падаем! — мелькнуло в голове. — Трещина!»
Всё замерло, на мгновение тягач остановился, словно повис. Степан крепко ухватился за рычаг переключений скоростей. Неожиданно тягач снова тряхнуло, он задержался, потом опять начал проваливаться. Это повторялось несколько раз. Степан с ужасом ждал, когда это кончится. Но вот тягач последний раз тряхнуло, и он замер. Степан прислушался. Полная тишина. Он приподнялся и встал. Кабина перевернулась, щиток с приборами и рычагами оказался внизу. Тягач висел радиатором вниз, фары погасли. Степан нащупал выключатель и включил свет в кабине. Левой дверки не было, по-видимому оторвало.
Степан высунулся. Прямо перед ним белела покрытая крупными кристаллами льда стена. Слабый луч фонарика скользнул по стене вниз и вверх. Всюду та же стена, уходящая в темноту.
Он выбрался из двери и влез на крышу кабины, а с неё на балок. С трудом он пролез по крыше до входа. Дверь в тамбур была распахнута. Степан соскользнул в неё. Внутри было темно.
Почти сразу же Степан услышал приглушенный стон. Луч карманного фонаря осветил невообразимый разгром внутри балка. Все предметы, мешки, ящики с приборами скатились в промежуток между нарами. Сверху лежала рама с радиоаппаратурой и сейсмостанцией. Весь этот груз, по-видимому, замуровал ребят в промежутке между нарами.
Степан попытался приподнять раму, но она только слабо шевельнулась. Снизу снова раздался стон. Степан взялся за раму и, напрягая все силы, попытался её сдвинуть.
Наконец ему это удалось. Он вынул несколько мешков и ящиков из-под рамы и увидел чью-то ногу, обутую в унт. Она слабо шевельнулась. Через несколько минут работы Степану удалось вытащить Сергея. Тот плохо понимал, что происходит вокруг, и, когда Степан уложил его, Сергей только мотал головой и озирался с бессмысленным выражением лица.
Степан продолжал вытаскивать предметы, застрявшие между верхними и нижними нарами. Когда он с трудом вытянул мешок угля, то увидел под ним Жору. Рука, нелепо вывернувшаяся в плечевом суставе, причиняла тому сильную боль.