– Да-да, я уже скрестил пальцы.
Он сказал, морщась:
– Стельмах Валентин Афанасьевич, так зовут нашего последнего из ЦК КПСС, утверждает, что СССР развалили не США. Что США как раз больше всех были заинтересованы в сохранении советской власти, так как под властью коммунистов Россия постепенно слабела, а США наращивали преимущество.
Я спросил, чуточку прибалдев:
– А кто же развалил…
– КГБ, – ответил он с огромной неохотой. – Стельмах утверждает, что это была тщательно спланированная и продуманная во всех деталях операция, которую КГБ осуществил просто ювелирно.
Я пробормотал:
– Но это же бред!.. И пусть утверждает… Ему сколько лет? Девяносто? Так у него уже старческая деменция!
Бондаренко помалкивал, а Мещерский тяжело вздохнул.
– Он абсолютно здоров. Практически все члены Политбюро ЦК КПСС еще в те далекие времена доживали как минимум до девяноста годков, а многие и больше. А сейчас тем более… Но дело не в этом. По нашим сведениям, у него есть какие-то документы, которые он намерен опубликовать. Или просто обнародовать. Сейчас с этим просто, черт бы побрал эти технологии! Достаточно выложить в Сеть, мигом разлетится по всему миру.
Я сказал медленно:
– Простите, но разве Стельмах был членом Политбюро? Такой фамилии нет даже среди кандидатов в члены.
Они переглянулись, Можайский поинтересовался вежливо:
– А вы откуда знаете?
– У нашего ректора, – сообщил я, – в кабинете висели портреты членов Политбюро. Он даже потом в КПРФ не восхотел вступать, заявил гордо, что все еще член КПСС… Хотя, думаю, это была просто бравада и ностальгия.
Можайский сказал с уважением:
– У вас хорошая память.
– Спасибо, – ответил я.
– Действительно, – произнес он, – Стельмаха в списках Политбюро нет. И никогда не было.
Я сказал живо:
– А-а, под программой защиты?.. Придумана другая биография?
Он ответил с неохотой:
– Его настоящая фамилия не Стельмах, понятно, но программой защиты и не пахнет. Она для людей попроще, а это один из тех, на плечах которого держалась система. У них все особое.
– Как и сейчас, – добавил Бондаренко.
Можайский с чашкой в руке поднялся, прошелся по кабинету. Бондаренко тоже застыл в размышлизмах, опустил чашку на стол, а Мещерский некоторое время смотрел в окно, медленно отхлебывал кофе.
– Хорошо, – сказал он, не поворачиваясь. – Ростислав Васильевич, распорядитесь. Вертолет, снаряжение и… все остальное. Предупредите встречающих… А вам, Владимир Алексеевич, рекомендую пока заскочить в нашу столовую на втором этаже. Ваша напарница покажет. Заодно убедитесь, что не шикуем. Вылет через полчаса.
Глава 5
Ингрид ждала в конце коридора, чуть присев на подоконник, увидела, соскочила. За моей спиной хлопнула дверь, я не оборачивался, это вышел майор Бондаренко.
До Ингрид оставалось несколько шагов, когда он догнал меня и сказал властно:
– Товарищ Волкова подождет еще пару минут, а я дам пару советов на дорогу…
– Но мы же с нею напарники? – спросил я.
Он кивнул.
– Но старший вы. Вам отвечать за успех операции. Сюда, в эту комнату.
Похоже, это его кабинет, чувствуется некая бондаренковскость, занимает его уже не первый день, обжил.
Я вежливо остановился у порога, он прошел к креслу по ту сторону большого канцелярского стола, кивнул на стул напротив.
– Присядьте, Владимир Алексеевич. Я не задержу вас надолго.
Я сел, ответил сдержанно:
– Слушаю вас.
– Я рад, – сказал он, – что у вас все в порядке.
– У меня и было в порядке, – ответил я вежливо.
Он криво усмехнулся.
– Ученые чувствительны к словам… Я имел в виду, в порядке, что все поняли, приняли, согласились, понимаете, о чем речь?
– Да, – ответил я. – Полковник Мещерский, как вы слышали, ввел меня в курс дела.
Он поморщился.
– Да-да, ввел, но слишком вкратце. Я предпочел бы, чтобы вы знали больше. К тому же у нас с ним несколько разные точки зрения на то, что произошло, но, смею уверить, моя более точная.
Я поддакнул:
– Еще бы! Вы же майор, а он уже полковник. Мы же чем моложе и ниже по званию, тем умнее, верно?
Он взглянул остро.
– Что, по мне видно, как заношусь? Впрочем, это неважно. Моя точка зрения зиждется на том, что я больше знаю. У меня допуск к секретной информации хоть и не шире, но к этой – полный, анализировать я тоже умею. Я не хочу сказать, что полковник ошибается, но у него масса и других дел…
– Как и везде, – согласился я. – Чем выше пост, тем шире поле деятельности. Генерал вообще видит лес, а не деревья.
Он кивнул, лицо чуть потеплело.
– Вы совершенно правы. Тот человек, к которому вас направляем, как вы уже слышали, академик, доктор наук, автор очень примечательных работ мирового уровня. Еще он крупный партийный деятель. Член ЦК КССС, кандидат в члены Политбюро КПСС, заведующий весьма важным отделом… Это вы уже знаете. Осталось добавить только, что он был одним из той инициативной группы, что продумала детальный план роспуска Советского Союза.
– Ого, – сказал я.
Он спросил остро:
– Что вас задело?
– Слово «роспуск», – пояснил я. – Не развал, а роспуск.
Он кивнул.
– Вы реагируете очень быстро. Это хорошо. Именно в этом и дело. Идею о роспуске СССР начали вынашивать в середине правления Брежнева, когда тот еще был силен и бодр. Именно тогда начали медленно подбирать людей, прорабатывать детальные планы… Все-таки у нас не Латвия какая-нибудь, что хоть по численности, хоть по размерам мельче любого из районов не только Москвы, но уже и Перми. Приходилось иметь дело с множеством разнонаправленных факторов, и было видно, что обязательно чем-то придется жертвовать.
Я пробормотал несколько ошалело:
– Признаться, я не думал, что… что это была наша инициатива. Все-таки вся пресса, наша и госдеповская, да вообще весь мир трубит о том, как Запад эффектно победил и завалил такого слона.
– Первые публикации сделали наши люди, – сообщил он. – Там и здесь. Правда, некоторые за океаном, кто поумнее, ошалели от такой неожиданной победы. ЦРУ вообще заявило, что оно ни сном ни духом. По его прикидкам, нашей стране ничто не грозило ближайшие десятилетия, но им самим заткнули рты свои же восторженные политики, что поспешили приписать победу себе, своей мудрости, мужеству и дальновидности… словом, вы знаете, что они все говорят в подобных случаях.
– Гм, – сказал я, – да, это ударило даже по моим мозгам.
– Это потому, – заверил он, – что вы о политике вообще не задумывались. Вы ученый! Потому все, что не касается вашей нейрофизиологии, принимаете на веру. Либо вообще не обращаете внимания.
– А почему, – спросил я осторожно, – было принято такое решение? Если, конечно, вы в курсе.
Он пробормотал:
– Конечно, в курсе. Вообще-то это можно было сделать еще во времена Хрущева, такие идеи возникали, но мы же такие, пока жареный петух не клюнет… Да и нужно все-таки, чтобы созрело и общество, и часть элпээров…
– Элпээры? – переспросил я.
Он кивнул.
– Так тогда называли лиц, принимающих решения. ЛПР!.. Директор предприятия был на виду, а рулил на самом деле секретарь райкома. И так на разных уровнях. КГБ окончательно пришел к идее роспуска СССР еще в начале эры Брежнева. Уже тогда было видно, что идея на сознательность людей дала серьезную трещину. Человек может быть сознательным и правильным какое-то время, но не всю жизнь.
Я спросил:
– Так почему же тогда…
Он вздохнул и развел руками.
– Почему не отказались от идеи коммунизма еще тогда? Вы не поверите, об этом не говорят… да и раньше не говорили, но для всего мира, для всей цивилизации это было бы слишком большим потрясением. Коммунизм в то время был самой чистой, светлой и благороднейшей идеей. Очевидно, как человек молодой, вы даже не знаете, что во всех цивилизованных странах мира были мощные Коммунистические партии? Они были и в нецивилизованных тоже, но самые сильные в Германии, Франции, Испании и прочей Европе, а за океаном – в США. Там вообще настолько страшились Коммунистической партии США, что в нарушение всяческих демократических принципов добились ее запрета, тогда еще была создана сенатская комиссия Маккарти, что проверяла всех граждан Америки на принадлежность к Коммунистической партии и тут же лишала таких всех постов, изгоняла с работы…
Я обронил:
– У Гитлера самым опасным конкурентом была Коммунистическая партия Германии. Ее удалось обойти только благодаря тому, что Гитлер сделал ставку на самое примитивное в человеке: национализм. Все-таки в любом обществе примитивных людей больше, чем воодушевленных светлыми идеями.
Он взглянул на меня благосклонно.
– Вот-вот. И все смотрели с надеждой на СССР, где коммунизм победил и строит справедливое общество для всех людей мира, а не только для русских. Как… скажите, как все это обрушить?.. Все лучшие люди мира, самые честные и совестливые стремились помочь нашей стране!.. Таких были тысячи и тысячи, кто, рискуя жизнями, делал все для того, чтобы СССР жил и строил самое правильное общество будущего!.. И вот представьте себе, правительство СССР принимает решение отказаться от строительства коммунизма…
– Не представляю, – сказал я искренне.
Он кивнул.
– Именно. Это вызвало бы потрясение во всем мире. В первую очередь среди тех, кто смотрел на СССР с надеждой и верой, кто сочувствовал и в меру сил старался помочь, пусть даже протестами и митингами в своих странах. Для них это было бы… как грязным молотом по хрустальной посуде!
– Я это могу представить, – пробормотал я.
– Потому, – сказал он невесело, – еще несколько лет искали пути не столь болезненного выхода из нарастающего кризиса. Одновременно усиливались нехорошие тенденции в демографии, что становились все тревожнее. Подготовка к отсоединению шла давно. Помню, однажды запустили в печать статистику, в которой указывалось, что среднеазиатские фрукты в десять раз выше по стоимости на базарах, чем белорусская картошка, что принималось как данное, но цифры убедительно доказывали, что себестоимость такая же точно один в один, картошку выращивать ничуть не легче, а то и труднее, чем мандарины, персики, алычу, гранаты и прочую как бы экзотику.
Он умолк, глядя на меня вопрошающе, я понял, что нужно что-то сказать, проговорил осторожно:
– Да, теперь я это знаю. Но тогда, наверное, люди впервые начали спрашивать, почему килограмм мандаринов стоит в двадцать раз дороже килограмма картошки?
– Вот-вот, – сказал он со сдерживаемым жаром. – Потом очень осторожно начали доводить до их сознания мысль, что среднеазиатские регионы, как и весь Кавказ, всегда были дотационными регионами и до сих пор висят тяжелым грузом на шее России. Но, обиднее всего, как раз дотационные регионы и кричали больше всего, что Москва их объедает и что без проклятых русских у них был бы рай!
Я невесело усмехнулся.
– Только из-за этого и стоило распустить Советский Союз.
Он посмотрел на меня внимательно.
– А вы, как ни странно, угадали. Нет, это была не единственная причина, но достаточно весомая. Нелегко всю жизнь слышать оскорбления, что живешь за чужой счет, особенно когда сам кормишь оскорбляющего!.. Это тоже был весомый камешек на чашу весов. Не экономический, но очень весомый, так как сильно ранил чувство справедливости.
– Понимаю, – проронил я.
– Вот так постепенно, – сказал он, – подготовили и сам народ. Дескать, ломка будет достаточно болезненная, но зато потом Россия выйдет из нее сильной, без гирь на ногах. А те, кто кричал, что кормят Москву, пусть попробуют хотя бы себя накормить…
Я сказал осторожно:
– Звучит достаточно убедительно.
Он усмехнулся.
– Дело не только в убедительности происходящего. У меня тоже сохранились кое-какие материалы по подготовке к роспуску Советского Союза и отсоединению социалистических республик. Для этого КГБ тайком поддерживал рост национального самосознания, так это говорится, хотя на самом деле это были всего лишь отмороженные националисты, но они постепенно входили в силу. И когда Советский Союз как бы распался, националисты уже были готовы начинать строить свое государство в каждой из республик.
Я поморщился.
– Но это не лучший вариант.
– Других не было, – заверил он. – Нужна была простая, понятная объединяющая сила. Национализм понятен интеллектуалам и простому народу в равной мере! Нельзя было строить новое государство ни на коммунистическом наследии, ни на западном… которого еще не было. Кроме националистов никто не брался! Потому сейчас я вас отпускаю в столовую, а то Волкова заждалась, а затем сразу и вылетайте.
Я поднялся, поинтересовался:
– Не автомобилем? Тут же близко?
– Вертолетом быстрее, – ответил он без улыбки. – Вы же ученый, секунды бережете?
– Вы не представляете, – ответил я с чувством, – как они бездарно тратятся!
Он поднялся, собрал в папку бумаги, я ждал, он взглянул мне в глаза строго и требовательно.
– Надеюсь, обстановку оцените быстро и правильно. Мы доверяем вашему решению.
– Ой, – сказал я с опаской, – а можно как-то иначе? Я, бывает, сам себе не доверяю. Да и вообще, это же значит, мне и нести ответственность?
– Не любите? – спросил он понимающе.
– Не выношу, – признался я.
Он вздохнул.
– А кто из нас любит?.. Но раскрою вам страшную тайну, если не мы, то кто? Уже не в стране, в мире кадровый голод. Жизнь усложнилась резко, и вдруг стало недоставать людей, которые… могут. Все хотят отдыхать, наслаждаться жизнью, ни хрена не делать… Так что действуйте, Вольдемар.
Я вскинул брови.
– Что, посмотрели мой ник?
– И ваших персов, – сообщил он. – Играете редко, но очень… продуманно. Ваш характер как на ладони. Ингрид на вас злится, чувствует ваше превосходство, хотя вы им не козыряете, но она человек военный, подчиняться будет беспрекословно.
– Ей даны такие инструкции?
– Достаточно вас назначить старшим в группе, – ответил он.
Глава 6
Ингрид при виде меня, выходящего из кабинета Бондаренко, быстро пошла навстречу, вздернутая, чуточку обиженная и настороженная.
– Ну что?
– Получены последние инструкции, – сообщил я. – Командую я во всем и везде, ты моя рабыня. Во всех действиях, кроме секса, даю тебе свободу, как Стенька Разин простому и даже очень простому народу с его придавленными Фрейдом инстинктами. Где тут ваша королевская столовая?
Она критически оглядела меня с ног до головы и обратно.
– Ожил… А я когда вошла в лабораторию, ты вроде бы жрал?
– Мышек кормил, – пояснил я. – А сейчас ты моя мышка. Заодно и сам покушаю немножко.
– Знаю твои немножко, – буркнула она. – Но ты уже не тот хиляк, это заметно. Хотя еще и не человек.
Столовая никакая не столовая, а крохотное помещение с тремя столиками, хотя, как понимаю, в таком здании их около десятка, но сделано уединенно намеренно то ли в условиях секретности, то ли еще почему-то.
Ингрид заказала полноценный обед, я предпочел вместо первого блюда два вторых и с удовольствием резал и пожирал сочные бифштексы, пока она работала ложкой.
– Они что, – поинтересовался я, – в самом деле считают нас командой?
Она покачала головой.
– Нет.
– А что?
– Тебя считают, – сообщила она с мрачной иронией. – А меня присобачили разве что… как телохранителя?
– Как надзирателя, – уточнил я. – Все-таки ты доверенный у них человек. А я все еще темная лошадка.
– И слишком независим, – согласилась она. – Сам понимаешь, в силовых структурах не может быть независимых исполнителей.
– А я исполнитель?
Она замялась с ответом, то ли опасаясь меня обидеть, то ли еще сама не до конца поняла мою роль.
– Да… но не только. Похоже, у тебя роль исследователя… Или нет, судьи! Ты должен что-то решить.
– Ни фига себе, – ответил я с тревогой. – Этого мне еще недоставало! Почему я?
– Мнения наверху разделились, – ответила она. – Потому от твоего решения будет зависеть, как поступить. Передай соль.
Я подвинул ей стеклянную коробочку, хотя и сама могла бы дотянуться, но такая просьба что-то значит или о чем-то говорит, не знаю, да и знать такое не изволю, и так слишком много всякой хрени в череп стучится, сколько ни ставь фильтры, все равно протискивается, обдирая бока.
С обедом я закончил первым, Ингрид тут же торопливо доглотала горячий кофе и поднялась.
– Пойдем! Пора.
Заинтересованный, я пошел следом, здание очень интересное, здесь столько электроники, проводов в стенах и даже толстых кабелей, что сразу и не сообразишь, для чего все это, а Ингрид быстро сбежала по ступенькам вниз, дальше по коридору, в конце открыла незаметную дверь.
Вспыхнул свет, я рассмотрел уходящие вниз ступеньки. Она толкнула в спину, я невольно сделал пару шагов вниз, услышал, как сзади защелкнулись замки.
– Готика, – сказал я с чувством. – Мрачные подвалы… Камеры пыток где-то здесь? Поблизости?
– Не болтай, – бросила она.
– Госдеп подслушивает?
Ступеньки привели в неглубокий тоннель, просторный и хорошо освещенный. Чувствуется, пользуются им часто: чисто, воздух свежий, вентиляторы и очистители работают исправно.
Если сосредоточиться, то могу даже сказать, сколько человек прошло здесь за последние трое суток, но эта информация ничего не даст ни мне, ни отечеству, кроме головной боли от перенапряжения, а я на службе ГРУ предпочел бы получить миллион долларов без напряга. Не потому, что ленив или так уж берегу себя, а как-то стыдно напрягаться на службе у власти, тем более, выполняя задание самого репрессивного ее органа, я же все-таки либерал недодавленный, обязан быть в оппозиции, и если власть говорит, что дважды два равняется четырем, должен кричать, что семь или двенадцать, а то и вовсе насчет стеариновой свечи.
Тоннель, как я понял, идет под шоссейной дорогой к высотному зданию на той стороне улицы, так что когда в конце тоннеля показались снова ступеньки, но уже вверх, я понимал, где мы находимся.
Ингрид все время шла впереди, в руке смартфон, время от времени водит кончиком пальца. Я не то чтобы очень уж любопытный, но, как в том детском журнале с характерным названием «Хочу все знать!», предпочитаю действительно знать, что происходит вокруг меня и может коснуться моей драгоценной персоны.