Тереза догнала нас на ступеньках с подносом в руках, улыбнулась приветливо, но не больше, чем положено домработнице.
– Что-нибудь еще? – спросила она и уточнила. – К кофе?.. Жареную курицу не принесу, и не просите, но есть выбор печенья, пряников, сластей, медовых пирожков…
– Ой, – ответила Ингрид, – на ваш вкус, ладно?
Тереза сказала доброжелательно:
– Ну да, я же знаю лучше, где у меня не подгорело… ха-ха!
Ингрид посторонилась, Тереза вплыла на веранду, как царевна-лебедь, Стельмах уже за столом на веранде, место занял такое же, как и прежде. Я сам бы там сел, мужчины инстинктивно выбирают место в любом помещении, как собаки в конуре: лицом к двери.
– Доброе утро, – сказала Ингрид.
– Доброе, – ответил он. – Как спалось на новом месте?
– Восхитительно, – воскликнула Ингрид. – Я до этого дня полагала, что моя квартира находится в тихом жилом районе, но только здесь я поняла, что такое тишина!.. А утром птички поют…
– Даже орут, – согласился он. – Не дают поспать последние пять минут, когда сон истончается… Владимир, вы такой загадочный, что-то снилось непонятное?… Садитесь-садитесь! А то кофе остынет.
Пока мы усаживались и придвигались вместе со стульями, Тереза принесла на двух широких, как крышки от металлических бочек, тарелках множество рассыпчатого печенья, нежных булочек и медовых пирожков с горкой рахат-лукума.
Стельмах мерно отхлебывает кофе из большой чашки, и, как я уловил по аромату, либо кофе иного сорта, либо просто крепче почти вдвое.
Он что-то понял по моему взгляду, сказал успокаивающе:
– Медики говорят, кофе мне вреден. Потому утром крепкий из большой чашки, днем из чашки поменьше, а к вечеру вообще втрое слабее и всего с одной ложечкой сахара.
– Медики правы, – согласился я.
– Точно? – спросил он с сомнением.
– Только не всегда, – уточнил я, – и не во всем. Но, к счастью, у них хватает мужества опровергать свои выводы, как только появляются новые данные. Кофе каждые полтора года попеременно относят то к крайне вредным, то к крайне полезным.
Он коротко усмехнулся.
– Да, ему не везет, никак не попадет в середину. Осмыслили, что я говорил вчера?
Я ответил как бы с некоторым удивлением:
– А что нужно было осмысливать? Это бесспорно.
Он остро взглянул поверх чашки.
– Так уж?
Я сдвинул плечами.
– Даже не понимаю, что тут возражать… если, конечно, не футбольный фанат, который кроме своего «Спартака» ничего не знает и знать не желает. Просто большинство не задумывается над высокими проблемами, у всех более неотложные заботы: работа, семья, дети, плохие оценки у ребенка в школе, заболела собачка, хомячок сдох, сапоги жене, автомобиль что-то барахлит…
Он отхлебнул кофе, на мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом и ароматом, затем взглянул на меня неожиданно остро.
– И что, никаких вопросов?
Я вздохнул.
– Как это? Масса.
– Давайте, – сказал он. – Посмотрим, как оценивает ситуацию нынешнее поколение.
– Вопросов много, – повторил я, – но вот самый первый: почему так не скоро? Если еще во времена Брежнева было ясно, что нужна глубокая перестройка общества?
Он кивнул.
– Хороший вопрос, как теперь принято говорить в ответ, несмотря на любую глупость, какую б ни спросили. Но вопрос в самом деле не слишком глуп, просто дилетантский. Но это и понятно, доктор нейрофизиологии не обязан знать то, что элементарно для доктора экономики. В общем, прежде чем приступать к началу перестройки, нужно было решить самую важную проблему… Не помню, кто это сказал насчет того, что не приведи господи увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный?
– Пушкин, – подсказал я.
Он кивнул.
– Ну вот, еще он это понял. Нигде в мире не было такого разгула зверства и кровавой жестокости, бессмысленной и беспощадной. Болотников, Разин, Пугачев… да ладно, гораздо ближе крестьянские бунты и зверства Гражданской войны, махновщина и кровожадные банды, захватившие страну… Так вот, самая первая проблема была в том, чтобы при сломе системы не допустить кровавой вакханалии по всей стране. И по всем республикам. Вы не представляете себе, что такое советская власть… в первую очередь это означает, что ее власть была абсолютной и единственной. Единственной!.. И вот эта власть исчезает…
Он произнес это таким голосом, что у меня по спине побежали не мурашки, а громадные жуки.
– Боюсь и представить, – проговорил я вздрагивающим голосом.
– Вот-вот, – сказал он горько. – Это была первая часть великой задачи. К остальному нельзя было приступать, пока не будет полностью решена эта проблема.
Ингрид сидит тихая, как мышь, благоговеет, еще бы, он для нее олицетворение высшей и абсолютной власти, какая была у Коммунистической партии СССР, это не я, всего лишь доктор наук, у которого и власти нет, и получает меньше, чем иной офисный клерк.
– И как, – спросил я осторожно, – это было решено?.. Или не было?
Он криво усмехнулся.
– Еще бы не было… Я же сказал, это было предварительное условие, без него бы к слому СССР и роспуску республик не приступали. Надо сказать, что задача была непростая. На самом деле, как вы должны понять, Америке был бы выгоднее прежний строй в СССР, когда этот гигант все ослаблял свою экономику, стараясь тащить на себе все многочисленные народы не только в самом СССР, но затем и в мире, поддерживая финансово страны Азии, Африки, Латинской Америки, Китая, Индии!
Грегор появился в дверях, что ведут из дома на веранду, Стельмах его заметил, но ничего не сказал, и Грегор неслышно отступил в дом.
Я ответил осторожно:
– Мне бесспорно то, что вы сказали. Даже не понимаю, почему не бесспорно для масс…
– Светлые умы, – сказал Стельмах, – что с азартом взялись строить коммунизм, не учли, что на азарте и энтузиазме нельзя держаться всю жизнь. Когда говорят, мол, ничто человеческое мне не чуждо, подумайте, о чем речь! При чем тут человеческое? Говорят как раз о скотском, а не человеческом. Нажраться, посовокупляться, повеселиться – это у нас как раз от животных, а от человека – наука, религия, стремление к совершенству… Но даже совершенные люди устают быть совершенными, животное начало берет свое…
– Взяло и в СССР, – согласился я. – Энтузиазм не может длиться семьдесят лет.
– Да и эти постоянные обвинения, – сказал он с горечью, – что Россия их объедает, что они все сообща кормят нищую и спившуюся Россию… Господи, да теперь и статистики никакой не надо! Стоит посмотреть на те страны, что были в составе Советского Союза, сейчас они где?.. В конце списка беднейших стран. Разве что какие-то страны Африки еще беднее.
Я сказал с готовностью:
– Помню анекдоты эпохи СССР. Мчится по крутой горной дороге автомобиль «Волга», водитель не справился с управлением, сорвался с обрыва. Машина в хлам, вылезает грузин и горюет: что же я наделал, чтоб купить такую снова, надо месяц работать! Смотрит, мчится «жигуль», срывается с обрыва, ба-бах, весь в хлам, вылезает армянин и причитает: что же наделал, мне теперь два месяца копить, чтобы купить такой же… Стоят горюют, тут мчится «Запорожец», срывается с обрыва, машина в хлам, вылезает русский и вопит в горе: что же я наделал, я же на эту машину всю жизнь копил!.. Грузин и армянин переглянулись сочувствующе, один говорит: слюшай, ну зачэм такую дарагую машину купыл?
Ингрид сдержанно заулыбалась, Стельмах сказал с улыбкой:
– Я тоже помню и этот, и еще кучу… Все верно, ни одна из тех республик, простите, стран, теперь не живет богаче России. Но все равно никто не складывает два и два. И если сложит, все равно получается стеариновая свеча. Все утверждают, что это они сами победно вышли из Советского Союза, чтобы не кормить нищую и вечно голодную Россию!
Я спросил медленно:
– Тогда вопрос… вы в самом деле хотите грубо нарушить этот сладостный золотой сон…
Он усмехнулся.
– Это из Беранже? Был такой пролетарский поэт во Франции.
– Да, – согласился я. – Сказать всем, что их провели? А это не обидит еще больше?
Он развел руками.
– Сейчас как раз в этом и вопрос. Одни в руководстве говорят, что пора сказать правду, другие – нельзя, это поссорит нас. Хотя поссорить еще больше уже нельзя, как мне кажется. С другой стороны, живущие в России оценят мастерски проведенную операцию и перестанут чувствовать себя проигравшими в великом противостоянии. Да, мы не смогли выстроить великое и справедливое общество для всего человечества… что ж, но мы хоть пытались. А вы, остальной мир? Живущим в России и строившим коммунизм пора вернуть чувство гордости!
– Это уже началось, – сказал я. – Один Крым чего стоит.
– Гордость усилится, – ответил он, – когда люди узнают, как было на самом деле. Надо, кстати, чаще публиковать статистические данные, какие республики в СССР были дотационными, а какие донорами.
– Россия, Белоруссия и Казахстан, – сказал я. – Остальные жили на дотации.
– Россия, Белоруссия и Казахстан, – сказал я. – Остальные жили на дотации.
Он взглянул на меня с уважением.
– Вы либо хорошо подготовились, либо знаете этот вопрос достаточно глубоко… как всякий культурный человек. И нужно сравнивать положение в республиках, какое было во времена СССР, и сейчас. Прибалтика с распадом СССР и вхождением в ЕС потеряла почти половину населения, в ней рухнуло все машиностроение, и все три страны превращаются в сплошной огород! Вообще все страны и бывшего СССР, что вошли в Евросоюз после СССР, обнищали куда уж больше!
Грегор появился в дверях снова, постоял, пока Стельмах его заметит, тот подумал, махнул рукой.
– Скажи Терезе, пусть принесет еще по чашке. Мне две ложки сахара. Нет, три!
Грегор в озабоченности покачал головой.
– Надо ли столько кофе…
Стельмах сказал ровно:
– Правила создаем мы, а не они нас.
– Тогда маленькую?
– Среднюю, – уточнил Стельмах и посмотрел на меня смеющимися глазами, – видите, я способен на компромисс!..
Глава 11
Тереза через пару минут в самом деле появилась с подносом, две большие чашки и одна поменьше, средняя, как и велел Стельмах, а также на широкой тарелке груда колечек с творогом, хотя еще и прежние восточные сласти мы не оприходовали.
Стельмах взял чашку в обе руки, сделал глоток, мы с Ингрид молча ждали, а он после паузы произнес с удовольствием:
– Люблю кофе… У нас был выбор: пройти через жесточайшую ломку системы, когда на несколько лет будут порваны все связи и воцарятся неизбежная нищета, преступность, голод… или сохранять все как есть, и потом все рухнет уже так страшно и так глубоко, что Россия не выберется из той ямы, а само слово «Россия» станет только географическим понятием. Да, понимаю, нужно было распустить СССР еще раньше, но мы потратили пару лишних лет, стараясь все предусмотреть и ко всему подготовиться.
– Россия слишком велика, – согласился я. – Это не крохотные европейские страны, которые один дворник может держать в чистоте.
– Вот-вот, – сказал он. – Можете себе представить, какая работа была проделана в масштабах страны? Членов партии в СССР четырнадцать миллионов, а либералы, дай им волю, всех бы перебили до единого, вешали бы на столбах, давили бы автомобилями, распарывали кишки и наматывали на деревья, как было в Венгрии, когда вспыхнуло восстание против коммунистов!
Я зябко передернул плечами.
– Были бы уничтожены все ученые, все врачи, все инженеры, как и самые трудоспособные из рабочих… Даже не представляю, как вы решали задачу сохранения кадров.
– Это было самое важное, – ответил он невесело. – Мы исходили из того, что рядовых коммунистов слишком уж много, сумеют дать отпор, да и мы приняли меры, а вот аппаратчиков перебьют обязательно! Нужно было спасти старых испытанных партийцев от возможных репрессий, что хоть и не продлялся долго, но в первые недели могут нанести непоправимый урон. Потому всем кадровикам, начиная от рядовых парторгов на предприятиях и выше-выше, настойчиво порекомендовали уйти со своих постов под предлогом, что нужно резко омолодить кадры. Дескать, влить молодую кровь в их партийные организации, а старым кадрам рекомендовано уйти на хозяйственную работу.
– Как я понимаю, – сказал я, – при строжайшей партийной дисциплине это было проделано везде и очень организованно?
– Да, – ответил он. – Страна все больше теряла запал, но члены партии все еще оставались дисциплинированной армией… Одновременно на должность генсека партии выдвинули самого ничтожнейшего из Политбюро, с которым никто не считался и которого никто не уважал. Этот человек страшился сказать даже слово без санкции тех, кто его поставил, всегда отвечал, что вот сперва посоветуется с Раисой Максимовной…
Ингрид сказала быстро:
– Но как раз тогда академик Сахаров выступил против советской власти!
Он посмотрел на нее с ласковым интересом, как на ребенка, копающего лопаткой деревянный пол у его ног.
– Правда? Он выступил против советской власти?
– Ну да, – ответила она, но уже без уверенности в голосе.
– Академик Сахаров, – повторил он со вкусом. – Ну да, как же, диссидент, противник советской власти, подвергнут репрессиям…
– А что не так?
Он сказал хитрым голосом:
– Академик Сахаров известен как отец водородной бомбы и ярый враг США, а затем как неожиданно осознавший нечто и вставший на сторону США… А как вам его идея, основанная на его точных и скрупулезных расчетах, что нужно заложить на морском дне вдоль побережья Соединенных Штатов ряд атомных зарядов и предъявить США ультиматум типа, если хоть раз гавкнут на нашу страну или посмотрят косо, то рванем! И тогда мощная океанская волна высотой в километр смоет все в Штатах в океан на ту сторону их континента, оставив сухими только пики трех-пяти гор!
Она пробормотала в ужасе:
– Не знала…
Он хмыкнул.
– Да загляните в Вики или в другие открытые источники в инете! И подумайте, мог ли он всю жизнь работать на то, чтобы стереть Штаты с лица земли, а потом вдруг резко переменить взгляды?.. Не-е-ет, это, я уже говорил, с началом подготовки к роспуску Советского Союза во весь рост встала проблема спасения ценных кадров. Лучших из лучших партия всегда привлекала в свои ряды, потому коммунисты должны быть выведены из-под удара, чтобы при роспуске СССР не случилось, как я уже сказал, венгерского варианта, когда коммунистов убивали всех подряд где выстрелами, а где топорами, молотами, вилами, выбрасывали из окон…
Ингрид шумно вздохнула.
– Если так делали в Венгрии, то можно представить себе, что творилось бы в России!
Он кивнул.
– Вот-вот. Нужно было продумать так, чтобы по всей огромной стране суметь спустить пар, не допуская до взрывов!.. Малейший неверный шаг, даже крохотный шажок, и рвануло бы так, что от России осталось бы не больше, чем от Скифии. Потому академик Сахаров выступил с запланированным осуждением политики СССР и был подвергнут демонстративным репрессиям: выслан на свою правительственную дачу, где и продолжал работу, получая помимо всего прочего свои шестьсот рублей за звание академика, а зарплата инженера тогда равнялась ста двадцати рублям. Эти академические шестьсот рублей нельзя было отнять ни при каких обстоятельствах, и даже в тюрьме Сахаров бы получал их… Но, конечно, какая тюрьма, когда он продолжал пользоваться как Кремлевской больницей, так и всеми привилегиями, которые тогда были доступны только членам ЦК КПСС?
– Не знала, – прошептала она убито.
– Точно так же, – сказал он, – были выведены из-под возможного удара и другие значимые фигуры, как в науке, так и в политике, экономике и даже искусстве. На последнем этапе операции, как я уже сказал, на должность генерального секретаря ЦК КПСС решено было выдвинуть самого молодого, самого неавторитетного, кем не жалко пожертвовать.
Я уточнил:
– Тогда всем членам Политбюро было далеко за семьдесят?
– Точно, – сказал он, – а Горбачеву всего пятьдесят с чем-то. Кажется, пятьдесят три! Он представлял не какой-либо значимый регион, а простое сельскохозяйственное Ставрополье, за что его и называли «овечьим королем» высокомерные руководители регионов, где развивалось тяжелое машиностроение, строились атомные ледоколы и могучие крейсеры, самолеты, как военные, так гражданские, а также космическая отрасль…
Ингрид пробормотала нехотя:
– Я была совсем маленькой, но потом спрашивала у отца, почему поставили главой СССР такого ничего не значащего человека, даже ничтожнейшего…
Стельмах спросил с интересом:
– И что ответил?
– Вздохнул и развел руками.
Он сказал, морщась, как от застарелой зубной боли:
– Сейчас стараются не вспоминать тот позор, который был виден всем, но даже Запад смолчал в интересах дела, так как это были первые выборы в СССР президента страны!.. А по стране был горький смех, пошли анекдоты. Суть в том, что на первых выборах президента… демократических выборах!.. предлагалась только одна кандидатура!.. Горбачев. Ни одного другого кандидата. Даже самого провального. Потому что понимали, даже если поймать бродячего пса и выдвинуть его в президенты, то вся страна проголосует за него, а не за Горбачева.
– Стыдно, – пробормотала Ингрид.
– Это было стыдно нам, но не Западу, – сказал он. – Как там говорят: да, это сукин сын, но это наш сукин сын. И вот прошли выборы без выборов, когда президента выбирали из одного человека!.. Нигде в мире не было такой комедии, но Запад молчал, так как Горбачев рушил Россию и коммунистический строй, а это и было для Запада и США главным. И потом, несмотря на его полнейшее ничтожество, его приняли в западном мире как героя, ему надавали премий, грантов, пачки денег и все-все, что полагается в таких случаях в стране капитализма, где материальные блага выше всего на свете, плюс даже Нобелевскую премию!