– Везде и всюду стоят страшные магнатские замки с черными подземными подвалами, глубокими, как и их высокие стены, прорезанные башнями, окруженными выдающейся высоты валами и бездонными рвами, в которых плещутся воды Днепра и Днестра. Стоят под бесконечными замками и бесчисленные польские, и наемные, и кварцяные, и надворные хоругви и команды, и еще больше нобили могут выставить из своих набитых нашими злотыми карманов в случае нового и последнего запорожского мятежа, и не останется казаков на Украине, а значит и не останется и самой Украины. Недомыслящее шляхетство и заумные нобили желают повернуть весь наш вольный народ в рабов, в никчемное дармовое быдло. А ведь этот с древних времен народ – господин и работник на своей издавна земле. Для того, чтобы шляхта панувала, она должна быть в дружбе с народом, быть ему просветителем и помощником, защитником его прав. Будет тогда шляхте и посполитым польза и прибыль, ведь украинское поместье без рабов, с вольными работниками – это золотое дно.
Разом заговорили украинские герои, что по всей их родине паны, арендари и посессоры гоняются за обобранными и обездоленными людьми, требуя и выгребая почти кровавые деньги-пенензы за собранный в лесу валежник, за ведро воды из колодца, за тростник с озера и везде знущаются с посполитых, калечат, жгут, вешают, сажают на кол всех, кто смеет сказать хоть слово против.
– Вот до чего довели Украину клятые ляхи, воскликнул абсолютно отчаянный Михаил Чернота:
– Пока есть на нашей земле хоть капля казацкой крови, будем биться за свободу не на жизнь, а на смерть! Что, люд селянский, позволили тебе день пробедовать, жизни не лишили – за то и шляхте в ноги, а не позволили – крутись на веревке или болтайся на колу? Так что ли? Один раз мать родила, один, а не десять, один раз и умирать. Поднимем народ, победим или умрем!
– Поднимешь и умрешь вместе с ним ни за цапову душу на пиках наемников Польской Короны, которых на одного нашего сто, – ответил Чарноте и возбужденному побратимству мудрый Богдан Хмельницкий и разложил на траве груду чертежей и гравированных рисунков.
У многолетнего генерального писаря Войска Запорожского были приготовлены подробные планы всех укрепленных городов, местечек, крепостей и замков Речи Посполитой, сведения об их гарнизонах, артиллерии, порохе, вооружении до последней поломанной пики, колодцах, тайных проходов к воде. Эти сведения Богдан собирал много лет, и перед украинскими рыцарями развернулась подробная картина расположения войск и укреплений Польской Короны от Легницы до Белостока и от Гданьска до Кракова. Воочию увидели витязи, что против оставшихся в живых десяти тысяч казацких закаленных бойцов Речь Посполитая может легко выставить вдесятеро больше и еще вдесятеро больше набрать наемников из центральной Европы, благо финансовых средств в достатке. Встал чигиринский сотник и обратился с жаром ко всему товариществу:
– Друзья и товарищи! Мы знаем, что сейчас и почти у нас перед глазами распинают и сажают на колья наших братьев. Мы знаем, что сейчас и здесь топчут родную волю и веру, за которую уже положили головы и пролили столько крови многие и многие наши отцы и деды. Знаем, видим и не задушим гонителей украинского народа собственными руками? Сто тысяч раз нет! Разве мы забудем этот ужасный звон цепей, в которых вели на казнь наших витязей, забудем, как катились родные головы с плахи? Сто тысяч раз нет!
Месть! Вот единственная награда за наши муки. Мы налетим на панскую сволочь саблей и пожаром, и шляхта заплатит за каждого казненного ей казака своим ляшским телом. А если уж погибать, то хоть упиться этой местью так, чтобы захлебнуться в черной панской крови, а потом лечь всем в одну братскую могилу, ибо мертвые сраму не имут.
Разве не имут? С нашей гибелью то, что останется от Украины, заговорит по-польски и везде будет только Речь Посполитая и не будет больше вовек нашей родной отчизны. Нас мало, а должны быть десятки тысяч! Только тогда борьба и война ляхам, и пусть перед храбростью казацкого рода побледнеет мишура шляхетской отваги! Везде и всюду поднимут оружие завзятые хлопцы и не для славы и грабежа, а для защиты самой жизни и веры. На залитые нашей кровью бескрайние поля выйдут новые бесстрашные казацкие полки и будут люди передавать из села в село по всей нашей необъятной родине слова отчаянных рыцарей Войска Запорожского: «Пока есть нас хоть горсть, не согнуть нас ляхам! Пусть паны знают: кто тронет селянина пальцем – того мы тронем саблей!”
На защиту правды отдадим мы и головы и сердца! Заварим мы пиво, заправим его хмелем и крикнем на всю Украину:
– Эй, хлопцы, по два с хутора, по четыре с села, по десять с местечка, гойда до нас бить ляхов!
Гей, браты-казаки, наши сабли не затупятся никогда! Гей, товарищество! Пусть мне вырвет чуприну самая последняя конотопская ведьма, если хоть один казак откажется от такого святого дела.
Братья! Сейчас подниматься нельзя. Слизнут нашу рыцарскую горсть залпами сотен гармат, и копыта коней панцирных гусар проскачут по нашим побитым телам. И не важно, сколько из уродзонных зверей мы заберем с собой в могилы, даже если за одного трех, потому что их все равно намного больше и останутся панята продолжать свое черное дело с народом, у которого уже не будет казацкой защиты!
Терпите, рыцари, опустите в холодные ножны свой горячий и яростный гнев. Призовем к мужеству разум, против грубой силы выставим храбрость, ответим наглости хитростью, а против пьяного шляхетского своеволия поднимем братский союз.
Пока нельзя стремиться к невозможному. Пока народ не поднимается. Когда казаки кладут за него свои головы – его и не видно. Почему? Если считаешь землю своей – поднимай саблю и становись в казацкие ряды, где всегда есть для тебя место. Или костьми ложись – или победи врага! С каждым новым панским напастьем будут пробуждаться в народе новые силы. С каждым новым утеснением будет охватывать посполитых все более и более сильная ненависть. Спит сытое и пьяное шляхетство год за годом и в ночной тишине вокруг него растет и зреет невидимая с первого взгляда казацкая сила, которой нет цены.
Народ встанет, когда ему ляхи еще больше сала за шкуру зальют. Или покорится шляхте на веки. Мы, казаки, не дадим ему исчезнуть или исчезнем сами. И если погибнем со славой – тогда конец Украине! Зажурилась наша родная земля, замерла в ней песня и потухает жизнь, и несутся по ней стоны и реками льются слезы.
Слышите, рыцари, как стонет мать Украина, как протягивает она к вам руки?
– Слышим, мамо.
В мертвой тишине звонкоголосого чигиринского вечера вдруг высверкнули и лязгнули друг с другом тридцать обнаженных сабель товарищей по оружию:
– Гордо и смело глянем в глаза украинской судьбе и последнюю каплю крови отдадим Отчизне! Богдан, ты наш первый рыцарь, веди хоть на Варшаву!
Оглядел блестящими глазами витязей Хмельницкий и громко ответил:
– Не нужно нам чужой земли, ибо имеем свою, которую должны защищать. Господи, возьми наши жизни и спаси Украину!
Вскочили разгоряченные казаки на стоявших рядом своих боевых коней, и по бескрайней степи остужать вскипевшую кровь полетел, не разбирая дороги, стройный отряд будущих героев Украинской революции и летел впереди витязей гений Богдан Великий на своем серебристо-белом аргамаке с огненными глазами и родной ветер дул завзятым хлопцам в попутную сторону.
* * *Утром из Субботова выехали в свои местечки реестровые сотники копить боевую силу и оружие и готовить новых казаков для грядущего шляхетского судного дня. Запорожцы умчались в Сечь крепить казацкую мать и готовить горячее железное угощение непрошенным северным гостям. Летели конь-о-конь грозные Кривонос и Богун и говорил Максим Ивану, что еще вчера от отчаяния хотел он сложить в бою свою голову, а теперь ради великого дела освобождения Украины побережет и ноготь. Десятки тысяч новых, обученных за порогами и в реестре, отчаянных бойцов встанут под казацкие червонные знамена и тогда горе тебе, наглое и зажравшееся панство. Мчались к рыцарскому делу радостные казаки, приговаривая «скачи, враже, как Хмель скаже», и каждый из тридцати побратимов вспоминал напутствие сотника Богдана в дорогу:
– Эх, своих приходиться остерегаться хуже врагов. Разбудите усыпленных нами панов раньше времени и испортите навеки наше волное дело. Потешите свое сердце, а родной Украине нанесете смертельный удар. Соберем мы без счета поспольства с косами и оглоблями, но где для них мы возьмем опытных учителей, умелых бойцов? С одним кулаком и саблей далеко не уедешь. Медведь на что силен, а пистолем его и малое дитя повалит. Разум важнее. Нужно не одними руками, а и разумом бить. Против такой важной пары разве кто устоит? Не дай бог, ударим преждевременно и вырежут нас. Наберут за посполитые злотые наемные полки и вырежут, не вынимая сами и саблей из ножен. А не станет на Украине казаков, погибнет та последняя сила, которая еще сдерживает шляхту и тогда заглохнет и само имя наше и погибнет, исчезнет весь украинский народ.
Несколько лет шла тихая и кропотливая работа хмельницких побратимов по восстановлению почти побитого казачества, но не все магнаты до горла заливались токайским и мальвазией и до щиколоток стаптывали на бесконечных балах посеребренные мягкие, невесомые сапоги. Был восстановлен и еще более усилен запирающий Запорожскую Сечь от Украины грозный Кодак, который Польская Корона громко объявила «неприступной твердыней». Великий коронный гетман Станислав Конецпольский пригласил на ее осмотр всех значных казаков, устрашая и отвращая их от борьбы за волю. На самой высокой кодакской башне надменный Конецпольский на звучной латыни сказал собравшимся реестровым сотникам, показывая с сорокаметровой высоты, как внизу, в ущелье крепостного рва, бьется запертая в камень днепровская вода:
– Вот неприступный Кодак, который никому не взять ни штурмом, ни осадой.
Вдруг сорвался всегда холодный и выдержанный с начальством Богдан Хмельницкий, почти без паузы ответивший коронному, на такой же чеканной латыни:
– Manus facta – manus destruo!
И эхом повторили за ним казацкие сотники:
– Рукой созданное – рукой и разрушается!
В высокой башне Кодакского замка мгновенно повисла зловеще-мертвая тишина, в которой реестровики неожиданно услышали, как багровый Конецпольский свистящим змеиным шепотом назвал Хмельницкого «казацким выкормышем». Эх, сгинуть бы сгоряча взорвавшемуся гению в залитых холодом кодакских подземельях, где звуки умирали еще до их рождения, но в неминуемую до удовольствия казацкую смерть вдруг вмешалась сама казацкая судьба, доставив скорым гонцом в злую крепость на Днепре письмо великого коронного канцлера Ежи Оссолинского. Богдана Хмельницкого хотел видеть сам властитель всесильной Франции красный кардинал Джулио Мазарини, и король Речи Посполитой Владислав IV срочно требовал чигиринского сотника в Варшаву. Подумал Конецпольский и решил не давать сильного оружия своего непослушания в руки нобилей – конкурентов, подбиравшихся даже к его пожизненной гетманской булаве, и отпустил Хмельницкого в столицу без видимых последствий для отчаянного казацкого выкормыша. Больше действующий и будущий гетманы не встретятся никогда, но свою великую коронную ненависть Конецпольский сумеет передать сыну, который смертельным преследованием украинского гения ускорит конец Речи Посполитой, сделав его ужасающе долгим и кровавым.
* * *Уже много лет Европа изнемогала в Тридцатилетней войне, в которой с 1618 года враждовали между собой сторонники лютеранства, кальвинизма и католицизма. Само собой, религиозные причины войн были только удобными поводами, поскольку в случае необходимости протестантские государи легко вступали в союз с католическими, а лютеране запросто резались с кальвинистами.
Первую общеевропейскую войну затеяла Священная Римская империя германской нации, стремившаяся к полному подчинению всех соседних государств. Созданная в 962 году, она почему-то считала себя преемницей древнего Рима и империи франков Карла Великого. Во главе ее с XIII века встала династия Габсбургов, незначительных немецких князей, правивших в Австрии, Штирии и Каринтии, и получивших свое имя от швейцарского замка Habsburg. В 1273 году Рудольф I Габсбург был впервые избран императором Священной Римской империи, расползшейся на Германию, Бургундию и Италию, а под властью правившего с 1519 года Карла V Габсбурга уже находились Германия, Австрия, Чехия, Венгрия, Голландия, Италия и конечно великая Испания с ее колоссальными колониями в Южной Америке.
Испанские и австрийские Габсбурги, размечтавшиеся создать универсальную абсолютную «всехристианскую» империю, получили поддержку римских пап, германских католических князей и Речи Посполитой, после чего на десятилетия сцепились с уже состоявшимися национальными государствами Францией, Швецией, Голландией, Данией и даже Англией и Россией, создавших антигабсбургскую коалицию, поддержанную и протестантами Германии, Чехии, Италии и Трансильвании.
У всех участников большой войны были, конечно, свои собственные интересы, которых они реализовывали в десятках частных конфликтах в постоянно меняющихся военных группировках. Началом Тридцатилетней войны в 1618 году стала атака Священной Римской империи автономии Чехии. Через два года объединенная армия империи и Католической лиги германских князей во главе с Фердинандом II разгромили чешские дворянские войска, ослабленные победой над таборитами, в грандиозной битве у Белой горы.
Первый Чешский период Тридцатилетней войны (1618–1623), сменился Датским (1623–1625). Руководивший Францией кардинал Арман де Ришелье очень дипломатично отправил воевать с Габсбургами Данию. В этом же году против империи начали военные действия объединившиеся в союз Англия и Голландия. Датские войска на французские деньги вошли в германские земли, но две имперские армии А. Валленштейна и И. Тили дважды разбили их в 1626 году при Дессау и Лутгере. Габсбургам очень помогла добровольцами и экономически Речь Посполитая ив 1629 году после подписания Любекского мира датские войска вынуждено ушли домой в Северную Европу.
Ришелье, конечно, не остановился и продолжил Тридцатилетнюю войну третьим периодом (1630–1635), вошедшим в европейскую историю как Шведско-русский. Швеция давно мечтала превратить Балтийское море в собственное озеро с контролем всех портов его побережья, отодвинув от них Речь Посколитую и Германию. Ришелье финансировал шведского короля Густава II Адольфа, создавшего лучшую в Европе армию, которую русские бояре царя Михаила Федоровича, очевидно от своего традиционно большого ума, желавшего шведского контроля над своими балтийскими берегами, за бесценок снабдили огромным количеством хлеба. Швеция не возражала, если Россия еще и сцепится с Речью Посполитой за Смоленск, заодно оттянув на себя ее армию.
В сентябре 1631 года Густав II Адольф разбил армию Тили у Лейпцига и прошел сквозь всю Германию, заняв баварскую столицу Мюнхен в мае 1632 года. Шведы добрались до родовых владений Габсбургов в Австрии и в ноябре 1632 года в Саксонии при Лютцене разгромили армию Священной Римской империи. Победа обернулась почти поражением, потому что в этой битве погиб Густав II Адольф, что остановило и затем полупарализовало его войска.
Пропустив все оговоренные и выгодные для победы сроки, в Тридцатилетнюю войну вступило Московское царство, дождавшись, само собой, потери своего сильного шведского союзника. Небоеспособная царская армия протопталась два года под Смоленском, потеряв там почти три четверти своего состава, естественно, не в битвах, а от традиционного боярского воровства продовольствия и снаряжения, после чего в 1634 году завоевала позорный для России Поляновский мир, по которому должна была навечно отказаться от смоленских мечтаний и других земель Киевской Руси, остававшихся за Польшей. Разобравшись с Россией, Речь Посполитая опять поддержала Габсбургов, чья армия в сентябре 1634 года разгромила оправившиеся шведские войска в южной Германии.
Чтобы не потерять достигнутых за десятилетие успехов, католическая Франция Ришелье сама вступила в Тридцатилетнюю войну, но талантливо объявила ее не всей Священной Риской империи, а только габсбургской Испании. Французов доброжелательно поддержали протестантская Голландия, католическая Португалия и пуританская Англия. Ришелье мог быть спокоен – четвертый, франко-шведский период Тридцатилетней войны (1635–1648) не закончится победой Габсбургов, которые никогда не смогут полностью контролировать главные мировые торговые пути через Европу.
В 1635 году в Шстумсдорфе Швеция помирилась с Речью Посполитой, тут же заключила Сен-Жерменский договор с Францией и с удвоенной энергией атаковала Габсбургов в Германии. Франция, естественно, объединилась с Голландией и ударила империю в Испании. Священных Габсбургов побили в ноябре 1642 году при Брейтенфельде, в мае 1643 года при Рокруа и в марте 1645 года под Янковом. Империя фактически потеряла Германию, но у Франции уже не было ее гениального Ришелье, а только талантливый Джулио Мазарини, зажатый между собственной Фрондой и революционной Англией. Новый красный кардинал Франции поспешил заключить не разгромный для империи, но все равно очень выгодный мир для своей новой родины.
По Вестфальскому мирному договору 1648 года Франция получила богатейший Эльзас и полный контроль Меца, Вердена и Туля, а Швеция – почти все балтийское побережье, включая не только бывшее русское, но и настоящее германское. Умерший в 1642 году гений Ришелье не допустил, чтобы рядом с Францией выросла и смертельно нависла огромно-нелогичная империя, но для этого в 1644 году его умному преемнику очень понадобилась помощь завзятых хлопцев Богдана Хмельницкого.
Воевавшие в Тридцатилетней войне европейские армии были не очень большими, но за три десятка лет боевых действий, сопровождавшихся грабежами, насилиями, эпидемиями и голодом, сократили численность населения Германии, Чехии и других воевавших стран почти на порядок. Солдат монархам катастрофически не хватало и некоронованный король-кардинал Франции Джулио Мазарини запросил своего посла в Варшаве графа де Брежи о возможном наеме украинских казаков, о боевой доблести которых Парижу не раз подробно докладывал лучший военный инженер Речи Посполитой, строитель грозного Кодака и будущий блестящий автор «Описания Украины» Гильом де Боплан, лично знакомый с Богданом Хмельницким и его черноморско-крымскими запорожскими походами.