В Крыму, наконец, появился новый хан Мухаммед Гирей и новый польско-татарский союзный договор был утвержден в Стамбуле подкупленным Варшавой главным визирем турецкого султана, приказавшему ханству повернуть оружие против казаков. Хан вышел из Перекопа с пятидесятитысячной ордой, оставив сына собирать неуспевавшие в поход чамбулы, и с похода послал письмо Хмельницкому, которому предлагал разорвать союз с царем: «Какая тебе от Москвы корысть? Они в лаптях ходят, а вы с ними дружите. Ты, Хмельницкий, слушай только хана, а больше не слушай никого. Я твой добрый брат, только отступи от Москвы. Или мы с королем сегодня пойдем на вас, а завтра на Москву».
Гетман, видя, что король с армией двинулся на юг к Тернополю поближе к орде, направляющейся к Умани, отступил к Белой Церкви, избегая страшного двойного удара с фланга и тыла. Богдан спокойно ответил новому хану: «Хватит писать неправду! Пусть вас бог судит. Мы будет защищать Украину от вас и поляков вместе с Москвой».
17 октября тридцатитысячная армия вторжения во главе с великим коронным гетманом Потоцким, польным гетманом Ландскоронским и коронным обозным Чарнецким без предусмотрительно вернувшегося в Варшаву короля от Бара и молдавской границы вошла на многострадальную Брацлавщину. Жолнеры и наемники с удовольствием писали в Варшаву, что отправились «на истребительную прогулку по Украине и от рубки украинцев у них уже и руки устали, потому что как только мы входим в местечко или село, то истребляем в них все хлопство, остальное довершает огонь». Завалив Брацлавщину трупами, убийцы в польской военной форме, устав рубить ни в чем не повинных людей, начали просто сжигать их и душить угарным газом.
В ноябре армия вторжения встала у небольшой крепости Буши-Яруги под Могилев-Подольском, где при штурме встретила отчаянный отпор шести тысяч казаков и десяти тысяч жителей, погибших все до одного и успевших взорвать пороховой погреб, взрыв которого похоронил под обломками многих оккупантов. К концу 1654 года Брацлавщины не стало, в двухсот семидесяти городах, местечках и селах погибли более двухсот тысяч жителей, почти столько же были уведены на арканах в Крым и это был свирепый, безжалостный и безусловный геноцид украинцев Польской Короной, освобождавшей богатые черноземы пятнадцатиметровой глубины для новых, покорных переселенцев. Оставшееся в живых население уходило к Хмельницкому и на Слобожанщину, а Станислав Потоцкий универсалом объявлял Украине, что если она не покорится, то коронное войско сделает ее сплошной Бушей. Гоноровые шляхтичи с удовольствием рассказывали товарищам, как они топили женщин и детей, спрятавшихся в пещерах вокруг Буши, и не слышали за панским гоготом, как раскатывается от Днепра грозный казацкий рык: «Горе тебе, Польская Корона, ибо ты получишь все, что тебе причитается».
Богдан Хмельницкий уже не мог прикрыть все украинские земли от безжалостного нападения с запада и юга. Двадцатитысячный корпус Ивана Золотаренко держал Беларусь и готовился действовать совместно с московскими и шведскими войсками. Десять тысяч казаков во главе с Иваном Богуном дрались в Брацлаве, мешая польскому прорыву к Киеву и Днепру. Тридцать тысяч казаков самого Богдана от Канева и Черкасс готовились перехватывать пятидесятитысячную крымскую орду, готовую ворваться на Украину от Днестра до Буга и устроить в ней мгновенный погром. От пули польского снайпера, пущенной с колокольни, погиб геройский и талантливый Иван Золотаренко и у Хмельницкого почти не оставалось полковников-побратимов, «участников знаменитого «совещания в роще». Шестьдесят тысяч старых и новых казаков – это было все, что мог противопоставить гетман уже пятидесятитысячной польской армии и стотысячной орде Мухаммед Гирея, к которому сын привел огромные подкрепления.
Довольный Потоцкий объявил, что союзные польско-татарские войска идут на Киев и Хмельницкому конец. 8 декабря коронное войско атаковало корпус Богуна в Брацлаве, было с большими потерями отброшено и начало окружать город. Богун тут же отступил через Буг, сжег за собой мост и встал у Умани. Поляки, рвавшиеся на Украину с татарами с юга-запада, остановились в Ладыжине и Тростянце и тут же вырезали в яростно защищавшемся местечке Демовке четырнадцать тысяч казаков и мирных жителей вместе с семьями.
10 января 1655 года польское войско с запада подступило к Умани, ставшей центром обороны Украины. С юга от города уже стояла крымская орда Мухаммед Гирея. Сто пятьдесят тысяч солдат и татарских всадников не спеша готовились враз стереть десять тысяч казаков Богуна и затем взять Киев. Они, конечно, не знали, что дождавшийся в Корсуни десятитысячный московский корпус Шереметева Богдан Хмельницкий с тридцатью тысячами своих витязей уже тихо и незаметно стоит к северу от Умани, у Жашкова, готовя разгром втрое большей армии оккупантов и слушая, как дрожит у небольшого городка Охматова ожидающая ужасную битву украинская земля.
В свою новую армию вторжения Польша смогла собрать только десять тысяч немецких наемников. Еще осенью Богдан обнародовал скопированную тайной стражей переписку Варшавы и Бахчисарая, и европейские газеты перепечатывали неофициальный ответ хана на предложение сената за деньги и пленных атаковать Украину: «Пока мы дружили с казаками, мы наполняли Крым невольниками. А теперь мы что возьмем, воюя за поляков против казаков? Когда казаки бились за свободу, нам доставался ясырь. Когда будем биться за поляков, нам не будет такой выгоды. Да и гордые шляхтичи никогда не будут биться для нашей пользы».
Вся христианская Европа говорила о том, что Речь Посполитая платит деньги мусульманскому Крымскому ханству за разбой и разрешает уводить население в плен. Во многих странах общество было возмущено тем, что Польша специально стравливает между собой христианские народы и наводит на них неверных. В Речь Посполитую сразу же сократился поток наемников, потому что в польской армии стало позорно служить даже за деньги. Богдан Хмельницкий громко заявил, что алчная Варшава лезет за человеческими жизнями, как жаба на сыпучую кучу, а иностранные послы из Чигирина писали в докладах начальству, что когда поляки униженно просили у союзных теперь татар вернуть им без выкупа из Крыма своих пленных, то получили из Бахчисарая презрительный ответ: «Бессмысленно и говорить о том, что взято саблей».
По приказу Хмельницкого запорожцы разнесли турецкий Измаил с округой, и главный визирь заявил на Диване в Стамбуле, что «лучше ладить с этим воинственным народом». Послы Богдана передали Мухаммед Гирею письмо: «Уже много лет Черное море не видело казацких чаек. Будет ли вам хорошо, если вы разорвете наш союз? Вы ели хлеб-соль с нами и были в покое. Мы на поляков не нападаем, мы на своей земле стоим твердо. Это они любыми способами хотят нас искоренить. Бог им не поможет!»
Получив под Уманью грозный окрик из Стамбула и угрозу разгрома Крыма от Хмельницкого, Мухаммед Гирей надолго задумался. Пусть поляки и казаки в этот страшный мороз сами режут друг друга. А орда… Там видно будет. Как бы не оказаться изгнанником на султанском Родосе или не взорваться от яда, или казацкой сабли. Хан еще немного подумал и передал Потоцкому, что орда пойдет в атаку на Умань сзади жолнеров и наемников, и великий коронный гетман со скрипом согласился не желая, как до этого Хмельницкий, получить удар в спину. Тут же узнавший обо всем Богдан громко заявил на весь Днепр: «Бачили польские очи, что куповали». Коронное войско в двадцатиградусный мороз ринулось на Украину почти без татарской конницы. Там видно будет.
Богун укрепил Умань кроме крепостных стен еще двумя линиями рвов и валов и обильно полил их водой, превратив их в неприступные ледяные горы. Потоцкий приказал обстреливать город разрывными гранатами, чтобы вызвать пожар, но казаки и горожане закрыли крыши многих домов мокрыми шкурами и холстами, и в помощь витязям пошел бесконечный снег. Поляки разбили пушками первый вал и ворвались в передовой ров, где тут же были убиты подготовленной резкой атакой с двух сторон. Первый день штурма закончился ничем, а вечером поляки узнали, что к северо-востоку от Умани встало небольшое войско Хмельницкого, обозначившего себя в надежде, что великий коронный гетман сделает глупость и пойдет на второе слабейшее его армии казацкое войско, оставив у себя в тылу в блокированной Умани корпус Богуна, который, конечно знал, что надо делать в подобных случаях.
Потоцкий сын своего отца, разумеется, глупость сделал. 17 января польская армия вторжения, оставив у Умани заслоны, через знаменитое Монастырище пошла к Охматову, небольшому местечку в нескольких километрах от Жашкова, прикрытого Полтавским полком. Восточнее городка, у села Багва их встретил укрепленный табор Хмельницкого, планировавшего уничтожить армию вторжения в затяжных оборонительных боях и партизанской войне, нейтрализовав Мухаммед Гирея золотом и страхом казацкой мести. Хан, впрочем, не возражал. Результат похода – это добыча, остальное, как получится.
В ночь на 18 января в небывалый тридцатиградусный мороз на большой равнине началась ожесточенная трехдневная Охматовская битва. Хмельницкий, не имевший преимущества в воинах, привез под Умань очень много пушек, почти все из которых были установлены на обитые железом возы. Три дня от непрекращающихся выстрелов содрогалась украинская земля, дав смертной равнине имя Дрожиполья.
На снегу, в мороз, в темноте при вспышках ружейных и орудийных залпов, шла колоссальная рукопашная битва-резня на возах. Противники, бросив оружие, рвали друг друга зубами, яростные стрельцы Шереметева, с похода попавшие в небывалую еще для них бойню, умело отбивались оглоблями. Богдан выстроил полукругом у одной из сторон табора пятьдесят передвижных пушек, позволил польским тысячам прорваться внутрь табора и в минуты положил их там всех, мгновенно закрыв прорыв подготовленными возами, из-за которых сразу же в лоб жолнерам ударили десятки фальконетов.
К рассвету бой затих. Потоцкий попросил Мухаммед Гирея окружить казацкий табор с трех сторон, чтобы взять его измором и штурмом. Хан казаков окружил, но на штурм не пошел, глядя, как два дня 19 и 20 января, Хмельницкий умело сокращал бросавшуюся на него с южной стороны табора польскую армию, поставив ряды скованных рядами возов даже друг на друга и выложив перед ними высокий вал обледенелых трупов жолнеров и наемников, погибавших уже тысячами.
На третью ночь боя из Умани вдруг вырвался десятитысячный корпус Ивана Богуна, с тыла ударил по польской армии, разрезав ее в минуты, как острый нож режет заиндевевшее коровье масло, перебил еще несколько тысяч оккупантов и прорвался к Хмельницкому. Богдан пропустил в табор за геройским Иваном и его отчайдухами рвавшихся за ними жолнеров и опять перебил их большое количество, возглавив контратаку вместе со своим побратимом.
Если бы не стотысячная, хоть и пассивная орда Мухаммед Гирея, с новой польской армией было бы закончено 21 января 1655 года. Вынужденный защищать табор со всех четырех сторон, Богдан поставил свою конницу внутрь возов и прямо в передвижной крепости атаковал пораженного Потоцкого, загоняя его под удар свежего Полтавского полка Мартына Пушкаря из Охматова, находившегося в нескольких километрах от Багвы.
Два дня, 21 и 22 января, пришедшие в бешеную ярость польские хоругви контратаковали неумолимо надвигающихся на них казацкие возы, теряя и теряя солдат под залпами сотен хмельницких орудий. В ночь на пятый день битвы у села Буки в тыл и фланг армии вторжения из Охматова ударил Полтавский полк, тут же поддержанный конной атакой Хмельницкого. Утром 23 января до великого коронного гетмана Речи Посполитой, наконец, дошло, что еще через пять дней такого сражения у него кончатся жолнеры и наемники.
Потоцкий, Ландскоронский и Чарнецкий поняв, что из пятидесятитысячной армии они положили в долгожданный чернозем уже больше ее половины, включая почти всю наемную немецкую пехоту, невиданное жалованье которой, разумеется, не пропало даром, рванулись с полузамерзшими хоругвями назад, ко Львову. Грабившая всех и вся орда двинулась к Перекопу, но была нагнана и разбита усиленной войсковой группой Ивана Богуна, отбившего захваченных украинцев и взявшего в плен более трех тысяч татарских воинов. Мухаммед Гирей все же сумел влететь на Крымский полуостров впереди своих чамбулов.
Сумасшедшая битва на Поле Дрожи под Ахматовым закончилась и ошарашенный увиденным воевода стрелецкого вспомогательного корпуса боярин Шереметев все никак не мог изложить увиденный ужас и геройство в донесении царю Алексею Михайловичу. Впоследствии участвовавшие в сражениях вместе с казаками стрельцы стали самой боеспособной и отважноя частью очень рыхлого и плохо управляемого московского войска.
К началу февраля 1655 года на Украине закончилась военная компания 1654, переяславского года. Через месяц, в марте, началась новая война на Днепре.
Татарские чамбулы разбойничали между Каменец-Подольским и Могилевом-Днестровским, злобные польские хоругви от Шаргорода вырезали и вырезали все еще оставшееся живое и грабили мертвое, с удовольствием слушая истерические вопли из Варшавы о том, что «лучше пусть все на Украине обратится в прах, нежели отчизна будет в постоянном страхе от этих мятежников.
Как львы, измученные непрерывными боями казаки били и били и били прорывавшихся и прорывавшихся и прорывавшихся на Украину оккупантов и их наемников и польские очевидцы писали в Варшаву, что «особенно страдала пехота – одни замерзли, другие побиты, третьи умерли, четвертые убежали, а оставшиеся терпели нужду». Весной 1655 года Польской Короне, переставшей опасаться мороза, предстояло новое заслуженное испытание. На нее надвигался Потоп.
В мае 1655 года в Белую Церковь из Москвы подошел новый корпус воевод Бутурлина и Ромодановского, сменивший стрельцов Шереметева. Сам Алексей Михайлович с главным войском двинулся в Беларусь, действуя на линии Смоленск – Гродно. В июле московские рати взяли оставшиеся, наконец, без войска Вильно и вошедший в столицу Великого княжества Литовского счастливый Алексей Михайлович, «самодержец Великие и Малые и Белые Руси», тут же добавил в свой бесконечный титул «великий князь Литовский».
Хмельницкий, однако, продолжавший держать в Беларуси двадцатитысячный корпус Ивана Нечая, и вставший в мае с полками на линию Белая Церковь – Брацлав – Каменец, уже больше не оставался с поляками и татарами один на один. В апреле 1655 года Польскую Корону атаковала Швеция.
В ответ на страшный шведский удар с севера Ян Казимир обратился к Украине с универсалом, в котором обещал ее, может быть, простить, если она изменит Хмельницкому. В польско-литовском обществе вполне обоснованно стали считать своего короля идиотом, отчетливо сознавая, что Речь Посполитая, уничтожая все на своем пути, уничтожает и себя. Туда и дорога.
К середине XVII столетия Балтийское море уже можно было бы называть Шведским озером, если бы не польское побережье у Гданьска-Данцига и устья Вислы. Участвовавшая в Тридцатилетней войне шведская армия была великолепно вооружена, снаряжена, опытна и имела талантливых полководцев. Объявив войну Речи Посполитой, шведский король Карл Х Густав во главе пятидесятитысячной регулярной армии в начале лета 1655 года ворвался из Померании в Польшу, взял ее балтийское побережье и за три месяца почти полностью занял Речь Посполитую, без боя войдя 8 сентября в сдавшуюся гоноровую Варшаву и 1 октября в Краков.
Вместо того, чтобы отбиваться от шведов, коронное войско Станислава Потоцкого по приказу короля и сената отупело стояло у Львова, очевидно ожидая, когда же его разобьют казаки Богдана Хмельницкого. На рассвете 18 сентября 1655 года в урочище Каменный Брод при Слонегородке хлопцы Запорожского Войска неожиданной атакой по сделанному за ночь мосту через озеро выманили на себя всю польскую армию и стерли ее ударами с флангов, взяв почти все коронные знамена. Пройдя за месяц через Замостье и Хелм, 15 октября украинский гетман вошел в открывший ему ворота польский Люблин, впервые в Украинской революции перейдя польскую границу. Богдан освобождал и собирал под свою булаву все украинские земли, устанавливая казацкое управление на Подолии и Волыни. Под Бучачем он загнал в Серет тридцать польских хоругвей, города сами открывали перед ним ворота, а гарнизоны переходили на его сторону, даже выдав Хмельницкому брата великого коронного гетмана Павла Потоцкого, отосланного гетманом в Москву в подарок Алексею Михайловичу.
Универсал Богдана Хмельницкого читала вся Речь Посполитая и Европа: «Нет больше надежды полякам, у которых нет никакого войска, и Речь Посполитая это заслужила, потоптав права божеские и человеческие. Украина теперь там, где есть казацкие сабли!»
Беда пришла откуда не ждали. Тут же после объявления универсала Карл Х Густав легко нарушил договор с Хмельницким не трогать и не претендовать на украинские земли. Срочное шведское посольство из Кракова в Люблин предъявило гетману королевские права на Галичину и Волынь, угрожая войной в случае неповиновения. Сцепив зубы, угрюмый, как и весь последний год, Богдан развернул свое всегда победоносное войско домой. Как лев, великий стратег и воин дрался и боролся за всю любимую Украину с Польшей, Крымом, Москвой и Швецией и рвал, рвал, рвал свое золотое сердце.
Грустно ехал Богдан во главе отряда характерников и семитысячного отборного отряда, отдельно от главного тридцатитысячного казацкого войска и корпуса Шереметева. Он, конечно, знал, что от Каменец-Подольска ему наперехват быстро двигается пятидесятитысячная орда Мухаммед Гирея. Гетман нашел прекрасную позицию между Зборовом и Тернополем у местечка Озерная и попросил тайную стражу аккуратно сообщить хану, что он двигается отдельно от всего войска. Только что гетман получил письмо Мухаммед Гирея, требовавшего оставить ему весь московский корпус на расправу, за что хан пропустит его домой. Богдан прочитал письмо ехавшему с ним боярину, предупредил, что на рассвете гетмана, штаб Шереметева с семитысячным казацким прикрытием и тысячей стрельцов атакует вся крымская орда и приказал готовить круговую оборону, зная, что по его приказу характерники уже тихо заводят в тыл Мухаммед Гирею все главное казацкое войско. Казаки молча готовились к очередной несусветной битве.