Ночь приносила с собой полную тьму.
Шранки напали во время первой вахты. Двадцать копий выскочили из темноты и обрушились на галеотский фланг. Люди, тихо беседовавшие, чтобы скоротать время, успели только вскрикнуть от ужаса, и их уже не стало. Шранки смели караул, промчались, круша ряды, к ночным дозорным. Люди закрылись щитами, опустили пики. Одни сыпали проклятиями, другие молились. И вот твари, размахивая оружием и завывая, столкнулись с ними, теряя руки и ноги, падая с проткнутыми животами. Галеоты отражали атаку, рассекая неровную линию нападающих, и смогли устоять. Издавая боевые кличи, сразили одержимых тварей наповал.
Звуки рога и сигналы тревоги пронеслись по всему войску. Люди поспешили на позиции, на ходу обувая сапоги, накидывая кольчуги. Агмундрманы с завязанными в узел волосами, нангаэлы с голубыми татуировками на щеках, нумайнерийцы с длинными развевающимися бородами: люди, закованные в броню, из великих племен галеотов, туниерасов и сетидоннийцев, выстроились в боевом порядке, растянувшись по плоским равнинам и неглубоким лощинам. Бранясь, они готовились к бою, настраивая себя на воинственный лад, а затем, когда был застегнут последний ремень и поднят последний щит, устремили взгляды в темную даль. Позади мерцающих броней рядов теснилась конница – кидрухильцы и рыцари, многие приподнимались в стременах, стараясь что-нибудь разглядеть.
Но в кромешной тьме никто ничего не увидел. Когда заступила следующая вахта, по рядам только и ходили разговоры о легкой победе над шранками. Циники предсказывали недели ложных тревог и бессонные, безрезультатные ночные бдения.
Генерал Каютас отправил несколько кидрухильских отрядов на разведку. Всадники с содроганием заметили несколько групп, превышающих по размерам заставы, выжидающих в засаде, и устрашились скорее не их самих, а внезапного нападения. Со времен Сакарпа около восьмидесяти человек сгинуло в ночи, сотни были ранены или покалечены. После того как Судьи казнили кидрухильского капитана за умышленное нанесение увечий лошадям с целью накормить людей, отряды отказались от обычая отмечать победу, готовя угощение из искалеченных животных.
Северяне обрели уверенность, и вскоре войско загудело от нетерпеливого гомона. Несколько шутников устроили пляски, сломав линии рядов и бурно жестикулируя в темноте. Таны, как ни кричали, никак не могли их успокоить. Поэтому, когда крики донеслись до ушей генерала Каютаса, он не сразу встревожился…
Он вызвал свою сестру, Серву, только когда не вернулся первый отряд разведчиков.
Как и маги других школ, сваяльские колдуньи оставались в основном внутри войска. Обособленные от случайных встреч в лагере, заудуниане видели их только во время сигнальных тревог, когда одна из Сваяли поднималась в ночное небо, чтобы начертать огненные зашифрованные послания саикским адептам в Армии Востока.
Причины такой осторожности были окутаны многими слоями тайны. Прежде всего Сваяли были колдуньями. Невзирая на аспект-императора, многие прочно придерживались старых убеждений. А как иначе, когда их заклинания являлись также проклятиями? К тому же они были женщинами. Нескольких мужчин уже подвергли публичной порке, а одного даже казнили, за проявление безрассудной страсти. Но самое главное, аспект-император хотел лишить Консульта всякого расчета на легкий захват власти. По правде говоря, все многотысячное войско Похода было не больше, чем средством безопасного передвижения Школ.
Принц Анасуримбор Каютас решил, что время осторожничать подошло к концу.
По приказу брата Серва выстроила колдуний позади общей линии, оставив более сорока самых младших и самых могущественных в резерве. Глубокий вздох пронесся по лагерю при их появлении. «Лазоревками» называли их люди. В широких желтых накидках, служивших защитой от Хор, Сваяли и вправду походили на лазоревок.
Защитные поля вокруг них потрескивали во мраке, и колдуньи одна за другой поднялись в воздух. Они прошествовали над рядами общей линии. Мужчины, все как один, свернули шеи, следя за их бесшумным полетом. Кто-то бормотал, некоторые даже вскрикивали, но большинство затаили дыхание от изумления. Школа принимала на обучение юных девушек, и все колдуньи были молоды, с лицами, как гладкий алебастр или тиковое дерево, с губами, светящимися от вспышек, исходящих от них. Оказавшись над землей, они развязали туго замотанные накидки, затянув песнь, которая оживляла их. Ткань спала, взлетев воздушными арками вокруг Лазоревок, исполняющих песнь неземными голосами. Одна за другой сваяли расцвели, раскрылись, как цветы с лепестками из золотистого шелка, и люди Похода, пораженные, лишились дара речи.
Сваяли из Школы Ведьм.
Они поднялись над основной линией вторым шевроном, как математически выверенный призрак, и две сотни огней полетели в черноту долины. Потом остановились, похожие на свечки без фитилей. Волшебное пение, пугающее и манящее, раздалось из каверн ночи, полилось в уши, как сокровенный шепот.
Поддавшись некоему беззвучному сигналу, они все вместе осветили пространство.
Слепящие белые полосы поднялись от вытоптанной земли к окутанным тучами небесам.
Лица колдуний померкли над краями серебристых щитов, а люди Среднего Севера, прищурившись, наблюдали за беззвучными вспышками, добела освещающими все вокруг. Многие не верили своим глазам. И стояли, моргая, будто пытались проснуться.
Всю землю покрывали шранки. Все пространство до горизонта было заполнено ими.
Целые поля шранков, ползущих на брюхе, как черви.
Они приближались, как саранча, и вожделение их передавалось от одного к другому, как цепная реакция, пока все не оказались охвачены ею. Прибывали, исполненные похоти, древней, как их отвратительная натура. Прибывали, чтобы наслаждаться и совокупляться, ибо не знали иных удовольствий.
Волшебный хор Лазоревок рассыпался какофонией. Одна светящаяся фигура вспыхнула от ярости. Потом другая. И вот уже все ярко запылало огнем преисподней.
В воздухе поднялся свист и треск, настолько громкий, что многие вздрогнули за своими щитами. Этот шум заглушал рев горящих шранков. Воины Похода стояли, ослепленные пламенем. Спустя семь сердцебиений Судьба смилостивилась над ними. Спустя семь сердцебиений их враг метался, сгорая в огне. Спустя семь сердцебиений в небе остались только девушки, которые спустились на землю с пылающим пением.
Семь сердцебиений, и все же, несмотря на то, что бестии в неисчислимом множестве погибли на глазах у войска, все вокруг позади ведьм было усеяно шранками. И гораздо больше тварей остались живы, карабкаясь меж очагами колдовского уничтожения. Отдельные пущенные стрелы, быстро превратившись в густой, темный поток, разбивались о защитные поля Лазоревок, которые свернулись в светящиеся голубые шары, осыпаемые черным градом стрел. Большая часть летела мимо, а поверженные шранки веером ложились внизу.
Дикий вой вырвался из хриплых глоток, отчего люди побросали оружие, чтобы заткнуть уши. Крик, от которого похолодели затылки самых бесстрашных…
Шранки бросились в атаку.
Не было ни одного хвастуна, который бы теперь не пожалел о своих словах. Сваяли понеслись над полями, волновавшимися от бегущих шранков. Люди в ужасе переминались с ноги на ногу. Рев и вопли волнами разносились повсюду. И ни одного человеческого слова. Ни единого звука горна или барабана.
Но дунианам не требовалось никаких сообщений; они подчинялись одному непреложному порядку…
Не уступить ни пяди земли.
С беззвучными криками люди Среднего Севера смотрели на исполинский натиск. Они видели, как земля пропадает под волнами океана завывающих лиц. На фоне всепожирающего пламени мелькали силуэты с высоко поднятыми зазубренными клинками, с яростью лягаясь, как свора голодных псов.
Полчище гибло на глазах у людей…
Никакие наказы, никакая подготовка не могли подготовить к такому врагу. Многие бросали взгляды вдаль, ожидая увидеть, как аспект-император шествует по миру, не понимая, что Полчище окружило каждую из Четырех Армий, а сам он далеко отсюда с Восточной Армией во главе с Пройасом.
Самые быстрые из шранков ринулись вперед, рассыпались с безумными выпадами. Они рвали когтями и молотили руками, как кошки, упавшие с крыши. Но люди едва обращали на них внимание, такой обрушился град…
Месиво карабкающихся рук. Летящая линия клинков и топоров. Искаженные белые лица, одни – потрясающие в своей нечеловеческой красоте, другие – устрашающие в своем инфернальном уродстве. Вспышки сваяльского колдовства… Призраки с руками и ногами, как палки.
Люди Среднего Севера подняли щиты и копья.
И Полчище обрушилось на Армию Среднего Севера. Убитым некуда было падать, настолько скученной и жестокой была свалка. Паникой были охвачены лица. Нелюди визжали и лязгали зубами. Шранки, смятые необъятной волной напирающих собратьев, устремлялись вперед, подчиняясь каждой клеточкой своей звериной сущности инстинкту разрушения. Люди съежились от этой ураганной скорости, задохнулись от отвратительной вони: будто неслись продавцы тухлой рыбы в загаженных лохмотьях.
Месиво карабкающихся рук. Летящая линия клинков и топоров. Искаженные белые лица, одни – потрясающие в своей нечеловеческой красоте, другие – устрашающие в своем инфернальном уродстве. Вспышки сваяльского колдовства… Призраки с руками и ногами, как палки.
Люди Среднего Севера подняли щиты и копья.
И Полчище обрушилось на Армию Среднего Севера. Убитым некуда было падать, настолько скученной и жестокой была свалка. Паникой были охвачены лица. Нелюди визжали и лязгали зубами. Шранки, смятые необъятной волной напирающих собратьев, устремлялись вперед, подчиняясь каждой клеточкой своей звериной сущности инстинкту разрушения. Люди съежились от этой ураганной скорости, задохнулись от отвратительной вони: будто неслись продавцы тухлой рыбы в загаженных лохмотьях.
Но Люди устояли. Тяжело вооруженные, с твердой решимостью в сердце и мощью в теле, они знали, что этот полет несет им гибель. Потоки стрел и копий заполняли чернотой пространство, обрушивались на ряды с бесшумным стуком, но только те, кто по глупости поднял голову, были ранены или убиты. Учитывая уроки предков, люди сражались крупными фалангами, передние прижимались спинами или плечами к щитам стоящих сзади, так что все построение ощетинилось, как репейник, застрявший в волосах земли. Галеоты и тидоннийцы сжимали в руках копья и нансуры – короткие мечи для ближнего боя, протыкая тварей, налетающих на их щиты. Туниеры предпочитали боевые топоры, излюбленное оружие своих отцов.
Лучники защищали свои позиции сразу за основной линией, дугой пуская стрелы одну за другой над головами своих соплеменников. Все, даже прославленные агмундрманы, стреляли вслепую, зная, что их стрелы даже если попадут в цель, то потери будут незначительными до безнадежности.
Для рыцарей и танов, оставшихся на своих пони позади основной линии, происходящее казалось безумным представлением, вроде тех, что исполняет на сцене большая труппа танцоров при дворе короля. После недель мелких стычек со шранками такой напор и массовое уничтожение будоражили кровь. Но им оставалось только наблюдать, так как шранки поглотили саму землю, по которой они намеревались проехать. Сотни людей бросили своих коней в надежде пробиться вперед к товарищам по оружию, но Судьи остановили их под страхом смертной казни и проклятия, напомнив об аспект-императоре и военных запретах. В каждой фаланге велся строгий учет бойцов, и каждый из них был связан жесткими правилами незаменимости.
Граф Хиренгар из Канута презирал Судей. Он был из тех воинственных мужей, которые не могут спокойно наблюдать, как его бойцы терпят поражение, предоставив им самим обдумать последствия его действий. Пока Судьи пытались задержать его, он убил двоих и тяжело ранил третьего. Затем, поскольку из-за шума не было слышно никакого сигнала, он вместе с танами беспрепятственно проскакал к фаланге своих земляков в самую гущу свалки. Его отряду удалось пробиться на тридцать ярдов перед основной линией, где бородатые тидоннийцы, издавая беззвучные боевые кличи, яростно размахивали мечами и топорами. Но шранки смяли их, взобравшись по спинам своих собратьев, прыгнули навстречу злополучным рыцарям. Хиренгара стащили с седла за бороду. Граф бесславно погиб в смертельном водовороте.
Ошеломленные, растерянные, его подчиненные дрогнули, смяли ряды. Но когда паника вспыхнула среди них, как лесной пожар, четыре Лазоревки пронеслись над ними в развевающихся золотистых накидках, бормоча заклинания над звенящей тишиной. Зависнув на высоте верхушек дерев, они уничтожали шранков сверкающими световыми косами, дав передышку измученным канутцам.
Сваяльские ведьмы каждый раз спешили туда, где людям приходилось особенно трудно, проливая волшебный свет своего ужасного промысла, отчего их накидки поблескивали, как медузы в глубине. Их уста излучали снопы света. Руки бледно мерцали, сея смерть вокруг. Оправившись от первоначального шока, воины Среднего Севера собрались, с некой долей изумления признавая, что они были готовы ко всему происходящему. Как пройти десять шагов, когда вокруг горы трупов. Как вытянуть раненых и убитых товарищей из своей линии. И даже как сражаться в воздухе, поскольку шранки в своем неистовстве, цепляясь когтями за спины и плечи собратьев, прыгали на передние ряды.
Смерть собирала богатый урожай. Шранки гибли в огне. Их прокалывали насквозь и растаптывали. Они сползали в предсмертной агонии, скребя когтями по щитам. Но они продолжали прибывать, колыхаясь под летящими ведьмами и их истребляющими лучами, вопя так, что лопались барабанные перепонки. Дрогнувшие передние ряды смешались с арьергардом. Вскоре раненые оказались за основной линией, стеная о воде и бинтах или просто падая в пыль. Судьи прошлись вдоль линии, с высоко поднятыми золотыми кругораспятиями, без конца призывая к порядку, но их никто не слышал. Словно сама преисподняя поднялась на поверхность. И они удивлялись, как простые люди смогли выдержать такое испытание.
А потом медленно и неумолимо иной звук проник в оглушительный шум, с человеческими интонациями, сначала робко, но постепенно и неотступно нарастая… Пение.
Сияющие люди вскрикнули, ряд за рядом, племя за племенем, пока все не грянули в сверхъестественном унисоне, и крик этот вознесся высоко над ревом Полчища…
«Плач нищего».
И люди Среднего Севера принялись хохотать, в сече и рубке, рыдая от радости уничтожения.
Люди выкрикивали одни и те же строчки, повторяя, как слова молитвы. Они стали осколком чистоты, лозунгом, высоко взметнувшимся над оскверненным миром, и не было человека, отвергнувшего его. Призыв и обет. Брань и молитва. И Сияющие люди сравнялись со шранками и их сверхъестественной яростью, взревели хором, круша черепа и вскрывая внутренности. В едином порыве они ощупью шли к своей вере, высоко поднимая щит своих убеждений…
Так они стали непобедимыми.
Наследники скакали сквозь мрак, земля под ногами казалась жидкой тьмой. Сорвила то и дело клонило в сторону, настолько он устал. Глаза слипались, а голова моталась из стороны в сторону. Темнота обрушивалась на него, и на мгновение он поплыл, теряя сознание… но тут же пришел в себя от резкого толчка. По крайней мере, его пони, Упрямец, оставался верен своей кличке и не выказывал ни малейшей неуверенности.
Время от времени Сорвил выкрикивал ободряющие насмешки Цоронге, который неизменно огрызался. Никто из них не обращал внимания на слова: слова имели значение сами по себе, напоминая о том, что и другие пережили те же самые беды и каким-то образом уцелели.
Наконец, после многих дней блужданий они обогнули Рабский Легион и опередили его, хотя число всадников сократилось до пятнадцати. И теперь, собрав последние силы, они поскакали к пятну мерцающих огней на горизонте, но то, что они приняли за грозу, было не что иное, как лязг и шум сражения…
Он доносился до них сквозь отрывистые удары копыт, бьющих по пыли, сквозь недовольное ржание пони, уставших от удил. Звук, высокий и глухой, звенел, как в пустом баке. Он все нарастал и нарастал, и невозможно было определить расстояние до места, откуда он исходил. Завывая, как тысячи волков, гогоча, как тысячи потревоженных гусей. Звук безмерной силы, по крайней мере для смертных.
Полчище.
Звук был настолько мощный, что Харнилас, при всей его беспощадной решимости добраться до генерала Каютаса, приказал потрепанному отряду остановиться. Сционы застыли в седлах, поглядывая на мрачных спутников в надежде, что пыль скроет их из виду. Сорвил вгляделся вперед, стараясь понять, что там за вспышки и проблески, которые протянулись широкой лентой по горизонту.
Он посмотрел на Цоронгу, но тот, опустив голову, в ужасе закрыл пальцами глаза.
По требованию капитана Эскелес опять создал оптическое увеличение. Волшебное стекло сияло, как алмаз, в окружающей тьме. Сорвил взглянул на остальных, их лица были искажены страхом, измождены, под глазами от невзгод и ожесточения появились темные круги. Затем в воздухе перед адептом сгустились немые изображения…
Наследники ахнули, вскрикнули даже те, кто не мог говорить от усталости.
Весь мир сотрясался от пронзительных воплей. Бросающиеся с воем массы, бледные, серебристые, как косяки рыб в темной воде. Неистовые шранки, заполонившие все пространство, как единый организм, который извивался, как шарф, протянувшийся по всему горизонту. Армию Среднего Севера почти не было видно, она стояла разрозненными, ощетинившимися заставами, соорудив баррикады из наваленных трупов. Только ясно были видны ведьмы Сваяли в пышных накидках из золотой фольги, которые оставляли за собой смертоносные гностические шлейфы… но это не помогало.
Крутнув пальцами, Эскелес изогнул увеличительное стекло невысокой аркой, показывая все больше ужасов. При всей своей мощи и славе Армия Среднего Севера казалась лишь маленьким островком в бурлящих волнах темного моря. Обсуждать увиденное не требовалось.