– Нет! Неееет!
Ей видны лишь брыкающиеся ноги колдуна. Из темноты доносится грубый хохот – Сарл. Чья-то рука прижимает ее лицом к земле, к жестким стеблям. Другая хватается за пояс штанов. Ясно, что должно последовать.
Но Капитан повернулся от бьющегося на земле колдуна и увидел, что происходит с ней. Вскочив на ноги, он резко пинает одного из тех, кто пытается ею овладеть. Бьет кинжалом другого – Вонард валится. Руки ее отпускают, и она остается стоять на четвереньках.
– Только троньте, – скрежещет Лорд Косотер невидимым теням позади, – и распроститесь с жизнью!
У Вонарда уже агония, кровь льется по его бороде. С отчаянной решимостью она вскакивает, кидается к своим пожиткам и, пятясь, достает оттуда Белку, но спотыкается о труп шранка.
Рассвет только чуть просветлил горизонт. Небо над ними по-прежнему усыпано звездами, бездонный черный купол. Скальперы видятся смутными тенями, плечи их заслоняют свет звезд. Они надвигаются на нее, осторожно и без оружия.
Акхеймион кричит.
– Неееет! – визжит она. – Прекратите! Остановитесь!
Капитан вытаскивает свой клинок. От звука стали по коже бегут мурашки. Он идет к ней спокойным шагом, будто она полено, которое надо расколоть на щепки для костра. На фоне совсем светлого горизонта он выступает черным силуэтом. Глаза его убийственно поблескивают из-под спутанной шапки волос. Из-за вытатуированных вокруг них черных линий кажется, что глаза светятся сами по себе.
– Что вы творите? – снова кричит она. – Что это за безумие?
Голос срывается от страха. Вот так все и происходит. Бордель ее этому хорошо научил, но за минувшие годы она успела немного позабыть. Рок всегда поджидает. Привыкаешь жить в довольстве и покое, и в один прекрасный день все переворачивается.
Воздух прохладный, ветра нет. Лорд Косотер делает выпад. Его удар выбивает зазубрину на ее клинке, выкручивая запястья. Она отступает. Мимара двигается быстро и достаточно тренирована, чтобы отражать его удары.
Он замахивается мечом и с силой рубит. Знак его касты – длинная коса – раскачивается из стороны в сторону, как мокрая веревка.
К своему удивлению, она понимает, что он не собирается ее убивать.
Башни будущего предстают перед ее внутренним взором, оттуда доносятся вопли. Образы мучений и издевательств, на которые способны только скальперы.
С диким воплем она кидается в атаку, сражаясь, как учили ее братья, – легкая и гибкая, она выставляет против силы ловкость. Он удивленно ворчит, отмахиваясь от Белки. И даже отступает на шаг, седая тень вынуждена принять оборону.
Над горизонтом показывается золотая заря, он делает шаг в сторону и наклоняется вперед, чтобы не заслонять ей солнца. Она щурится и на секунду замирает. Меч выпадает из ее пальцев, которых она не чувствует. Камень сбивает ее наземь. Это происходит, думает она. После того как столько перенесено, столько пережито, наступает ее смерть.
– Акка… – ахает она и отползает назад. От солнца слезятся глаза.
Горячая кровь течет по губам.
И ничего не случается. Ничья рука не хватает ее за горло, ничей нож не режет обтрепавшуюся одежду.
Инстинкт подсказывает ей не двигаться. Она даже почти не дышит.
Око Судии, которое так долго было закрыто, открывается.
Она видит, как они стоят неровной дугой, демоны с равнины. Их шкуры обуглены, и волоски их нескольких искупительных деяний – единственная связующая их нить. А самый темный из них и самый страшный прямо перед ней… становится на колени. Капитан.
– Имперская принцесса, – хрипит он, его глаза пылают, как озера дегтя. – Избавь нас от проклятия.
– Я – Анасуримбор Мимара, – восклицает она, – имперская принцесса, жена и дочь самого аспект-императора! Под угрозой смерти и вечного проклятия я повелеваю вам отпустить Чародея!
Они связали Акхеймиона, заткнули ему рот кляпом и обмотали веревкой, как труп для сжигания на погребальном костре.
– Ты отступница, – говорит Капитан. – Беглянка.
У них ее меч, бедная Белка.
– Нет! Нет! Я вовсе не… не…
У них ее Хоры… ее Слеза Бога.
– Глупая девчонка. Неужели ты думала, что твое исчезновение пройдет незамеченным?
Она была у них в кармане.
– Ты осмеливаешься командовать мною!
– Ты пленница. Благодари богов, что не хуже.
Тут она вспоминает, что он совершенно не похож на нее – его душа и чувства столь же чужеродны, как и у Нелюдя, если не сильнее. Но в нем есть целостность, единство намерения и действия. Это заметно по выражению его лица и поведению, полное отсутствие противоречий.
Отчего-то это ее успокаивает. Тщетность сопротивления освобождает. Когда-то она это знала прекрасно.
– Ну и что? Ты меня собираешься вернуть матери?
Его взгляд перешел с нее на линию горизонта. Багровый свет красил его бороду в кровавый оттенок.
– Мы пойдем к Сокровищнице… Как и раньше.
– Почему? Что тебе велел мой отец?
Он достает нож и начинает подрезать огрубевшую кожу вокруг ногтей.
– Почему? – восклицает она. – Я требую объяснений, почему?
Он оторвался от своего нехитрого занятия и перевел на нее внимание, один его взгляд заставил ее трепетать. Лорд Косотер всегда пугал ее. Угрозы только распаляли его. Для него злодеяния были просто еще одним привычным занятием, на уровне инстинкта. А доброта – словно туман, что-то не совсем реальное. Для него острие клинка – первая из признаваемых им границ.
Вторая же – вера… В мужа ее матери. Даже после столь долгого пути, в дикую глубь за пределы Новой Империи, она так и не вырвалась из сетей аспект-императора. Мысль, что он заудунианин, делала Капитана еще более устрашающим.
Она не переспрашивает.
Покопавшись в сумке мага, Мимара обнаружила там только пять связок пергамента с неразборчивыми письменами, вероятно, подмокшие при переправе и запачканные кирри. И небольшую бритву, покрывшуюся ржавчиной, которую она прячет за пояс.
Хотелось заплакать, когда они снова двинулись в путь. Крикнуть, сбежать, выцарапать глаза Капитану. Но она опускает голову, сутулится и смотрит на свои ноги, пока не надоедает. Она избегает взгляда скальперов, оставляя их на периферии зрения, где они кажутся лишь ухмыляющимися тенями, сливающиеся с фоном пустошей.
После того как ее вывели на чистую воду, она чувствует себя голой, незащищенной.
Старого мага держали постоянно связанным и с кляпом во рту. Когда они останавливались, чтобы поесть, Галиан либо Поквас вынимали кляп, в то время как Капитан болтал перед его лицом Хорами, его собственными или теми, который он украл у нее. Акхеймион избегает любого взгляда на амулет, смотрит только вниз или вправо. Он не говорит ни слова, даже без кляпа, скорее всего потому, что Лорд Косотер намекнул ему, что любой звук, обычный или тайный, повлечет его мгновенную смерть. Иногда толстые пальцы, держащие Хоры, придвигаются слишком близко, заставляя мага кривиться от боли, когда кожа начинает превращаться в соль. Спустя несколько дней лицо его делается похожим на лоскутное одеяло из болячек и полосок покрасневшей кожи.
Он напоминает ей отшельника, которого сожгли заживо в Каритасале, когда она была еще достаточно юна, чтобы чувствовать сострадание к другим. Жрецы шрайи вели старика по улицам, порицая его за еретические заявления, призывая стать свидетелями его очищения пламенем. Только Акхеймион одет в расползающиеся шкуры, тот старик – в сгнившие лохмотья. Но во всем другом от их сходства было не по себе. Руки с грубыми костяшками, связанные спереди. Кляпы, чтобы заставить их молчать. Нечесаная копна волос и седая жесткая борода. И обреченный взгляд, которому была ведома судьба задолго до осуждения.
Время от времени старый маг смотрит на нее. Странный взгляд, который одновременно безнадежен и ободряет. Они всегда глубоко понимали друг друга, глубже бывает только глина под слоями почвы. Они оба были сломаны об колено Судьбы, и, как бы их жизни и катастрофы ни отличались, их сердца бились очень похоже.
Сохраняй спокойствие, девушка, говорили его глаза. И что бы со мной ни произошло, попробуй выжить…
Каждый раз его вид заставляет ее вспоминать о бритве, спрятанной в поясе.
Голос Акхеймиона она слышит теперь, только когда он в кляпе. Вечером первого дня он зарычал на Капитана через пропитанную слюной тряпку с такой яростью, что тот даже остановился. Его ноздри раздувались. Глаза безумно пылали. Кричал он до тошноты.
Капитан, как всегда, остался невозмутим, просто смотрел и ждал, пока уляжется приступ гнева чародея. А потом ладонью сбил его наземь.
Мимара замечает, как Галиан и Поквас обменялись ухмылками.
Так каждый вечер Акхеймиона заставляют принять кирри.
Она принимает свою долю без сопротивления.
Колл сидит в стороне, наблюдая за ними неподвижными глазами; она не помнит, когда последний раз слышала его голос. Говорит ли он вообще по-шейски?
Ущербы кажутся уже почти нереальными.
Ущербы кажутся уже почти нереальными.
Она надеется, что Сома еще следует за ними – шпион-оборотень ее спас! – но уточнить невозможно, Капитан даже нужду ее заставляет справлять у всех на виду.
Остальные скальперы, а особенно Галиан с Поквасом, старательно ее не замечают. Они дали выход своему вожделению, полагая, что ее защищал только маг. Теперь, когда их намерения открылись, они ведут себя как честные воры, несправедливо обиженные. Сидят и молча едят. Кроме изредка бросаемых скрытных взглядов в ее сторону, они смотрят только на свои руки и в даль. Язва бунтарства, которая развивалась со времен Кил-Ауджаса, переросла в гангрену. Экспедиция теперь больше похожа на сборище воинственных племен, чем на отряд, объединенный общей целью.
Не по своей воле она попала в одно племя с Капитаном и Клириком.
Первые несколько ночей она лежала без сна, в большей степени размышляя над возможностями, чем над действиями, которые можно предпринять. Тело ее донимают самые разные ощущения: жесткая земля, колкая трава, щекотка от блох, ползающих по голове. Она замечает Белку, которая высовывается из узла Капитана. Под его рубахой она ощущает обе хоры, свою и Капитана – маленькие близнецы, средоточие забвения. Она примечает, как он спит, но каждый раз разочаровывается. Спит он всегда на боку, подложив под голову руку. Но каждый раз, когда ей казалось, что он уже в объятиях Оросис, он поднимал голову и лежал выпрямившись, будто вслушиваясь в темноту. Однажды она даже поползла к нему, охваченная лихорадочными мыслями. «Схватить свой меч! Схватить! Перерезать ему горло!» Но тут его рука легла на пояс, и Мимара замерла, потому что затем пальцы Капитана опускаются на нечищеную рукоять его меча.
После этого она решает, что он вообще никогда не спит. По крайней мере, по-человечески. Капитан с Клириком редко разговаривают друг с другом и почти никогда не обращаются к ней. За все путешествие она так и не поняла природы их отношений. Выгода для Капитана очевидна: скальперы получают награду по количеству добычи, а убийцы неостановимее Клирика представить себе невозможно. Но что может заставить нечеловека, к тому же ишроя, подчиниться воле смертного, пусть даже такой несгибаемой, как у лорда Косотера? Она снова и снова возвращается к этому вопросу, надеясь, что разгадает хотя бы эту тайну. Дни минуют, она наблюдает их вблизи, но отношения их становятся только загадочней.
Спустя неделю после пленения Чародея она проснулась от звука, который сперва не могла понять, пока сквозь сон не заметила Клирика, который, скрестя ноги, сидел позади спящего Капитана. Он плакал. Она боялась пошевелиться, лежа на твердой земле, через покрывало чувствуя жесткие стебли трав, и даже боялась вздохнуть. Клирик сидел, положив руки на колени и совсем низко опустив голову, виднеются тяжи сухожилий и выступающие позвонки на шее. Он дышал часто, как бешеная собака, но глубоко, словно загнанная лошадь. Его стоны бездонны, как Кил-Ауджас. Он мямлил и бормотал нечленораздельные слова, которые она не в силах была разобрать. Словно неконтролируемые удары волнами бьют по его телу, начиная свой путь в руках и перекатываясь в плечи, будто призрачная птица стремится вырваться из него наружу. От него исходит чувство героической меланхолии, тягостное и великое, как и древние времена, которые его породили.
Печаль, что может сломить дух человека.
– Косотер, – прошептал он.
Впервые она услышала, как Клирик позвал Капитана по имени. От этого по коже побежали мурашки. Капитан проснулся и сел напротив Нелюдя. Она видела, как поблескивают звезды на его побитой кольчуге. Волосы лежат спутанной массой в ложбинке спины, вокруг заплетенной косы по обычаю благородной касты.
Она уже знает, что здравомыслие Клирика не постоянная вещь, что оно то прибывает, то убывает, словно приливы и отливы, в соответствии с собственным беспорядочным ритмом. Но о роли тут Капитана можно только догадываться.
Дрожь сотрясает тело Нелюдя.
– Я… я борюсь.
– Хорошо.
В голосе Капитана слышалась нехарактерная для него мягкость, рожденная скорее пристрастием к колдовским силам, чем нежностью.
– Кто… Кто эти люди?
– Твои дети.
– Что? Что это?
– Ты готовишься.
Нелюдь снова повесил лысую голову на грудь.
– Готовлюсь к чему? Что за язык, на котором я говорю? Как я выучил этот язык?
– Ты готовишься.
– Готовлюсь?
– Да. Чтобы вспомнить.
Клирик поднял лицо к мрачной фигуре, сидящей перед ним. Тут вдруг темный взгляд Клирика через плечо Капитана находит глаза Мимары, которая делала вид, что спит.
– Да… – сказали белые губы, шевелясь в неверном свете звезд. – Они напоминают мне…
Капитан повернулся в сторону его взгляда, на мгновение явив свой суровый профиль.
– Да… Они напоминают о тех, кого ты когда-то любил.
Лорд Косотер поднялся на ноги, а затем поволок Клирика во тьму, против ветра.
Эти реплики потревожили ее, но не больше, чем, например, новости о растущем голоде в далеком царстве, а не как перед подступающей угрозой. Она вспоминает описание Акхеймионом Эрратиков – нелюдей, у которых сначала исчезают их воспоминания об обычной жизни, оставляя лишь островки ярких зрелищ в душе, которая застыла в неразберихе, утратив основу. Затем пропадают воспоминания, помогающие примириться с утратой, а сами утраты и боль не забываются, Эрратики живут как в тумане, пока все радости любви не сотрутся, лишь тени этих чувств остаются навечно.
Так вот в чем дело, понимает Мимара. Вот та ставка, которую Капитан хочет сделать. Клирик накапливает силы, и лорд Косотер предлагает ему воспоминания. Людей, чтобы их любить. Людей, чтобы их уничтожить…
Людей, чтобы помнить.
И все же лорд Косотер – это заудунианин, ярый приверженец ее отчима. Иначе зачем бы он защищал ее от срамных вожделений остальных? И если он заудунианин, то он никогда не поставит свою экспедицию под угрозу… Если, конечно, аспект-император не прикажет ему.
Она понимает, сделка с Инкариолом может быть обманом. Если это так, Капитан играет в смертельную игру.
Как одна из Немногих, Мимара привыкла не особенно прислушиваться к магическому зрению. Но Знак Клирика, многовековой опыт магии, столь глубоко впечатан в его душу, так уродлив, что разрывает ее, неся на себе шрамы его бесчисленных преступлений против созидания. Добавьте к этому его неоспоримую внешнюю красоту – иногда кажется, что от такого противоречия глаза полезут из орбит. Даже если бы она не видела, как он пробивался через ходы в глубинах Кил-Ауджаса или под мрачным пологом пустошей Меорна, его могущество было бы неоспоримо.
Эх, если бы он направил это могущество, чтобы уничтожить Шкуродеров…
Только Акхеймион мог противостоять ему, если бы с него сняли кляп.
Отряд продолжает свой путь, а бесконечные просторы земли и неба подчеркивают его малость и ничтожность. Различимые черты местности делают ее еще более печальной, будто стоявшие тут некогда горы разбили в груды красноватого камня с далеко распростершимися увалами. Небо заполняют медленно плывущие облачные караваны, обещающие пролиться дождем, но так и не выполняющие обещания. Она часто погружается в них взором, измеряя облачные вершины и провалы, удивляясь, как там образуются слои, которые крутятся в противоположных направлениях и затягивают в белое небытие просверки синевы.
Колдун бредет, спотыкаясь, с кляпом во рту и связанными руками, и с ненавистью поглядывает на всех, кроме нее.
Выживи, Мимара! Забудь обо мне.
Не один день проходит, прежде чем получается восстановить последовательность событий. Важные сведения удается узнать от Сарла. Тот рассказал, как лорд Косотер, известный своей жестокостью и военным рвением, обратил на себя внимание аспект-императора во время Объединительных войн. Как ему было обещано особое прощение шрайи не кем иным, как ее дядей Майтанетом за организацию отряда скальперов в окрестностях Гунореала – откуда он мог без труда навещать колдуна.
– Он – порождение Преисподней, – как бы по секрету сообщает безумец, радостно сияя и жмурясь, как от удовольствия. – Точно, порождение Преисподней, наш Капитан. И сам знает это. Хо-хо, еще бы ему не знать. И он собирается получить с твоего гурвикки плату… – Тут он приоткрывает щелочки глаз, словно испугавшись чего-то. – Доставить его в рай!
– Но каким образом? – возражает она.
– Все он! – хихикает сумасшедший. – Он! Аспект-император все знает…
Мимара собственными глазами видела плоды трудов чародея за двадцать лет затворничества в глуши. Когда Акхеймион покинул башню, она протолкалась через его рабов и вошла в комнату, служившую ему жилищем. Она ожидала быть испепеленной колдовским огнем. Следы чар были ощутимы, но никаких запирающих Заклятий не было… Видимо, чтобы не повредить невзначай ребятишкам рабов.
Вначале она почти ничего не могла разглядеть, кроме огненной солнечной окантовки закрытого ставнями окна, возле которого девушка впервые увидела колдуна. Запах тут стоял резкий, но на удивление сухой и уютный. Наконец глаза привыкли и различили в полутьме волчьи шкуры на стенах и потолке. Грубо сколоченную кровать. И плоды многолетнего труда.