Очень мало сказок о сироте в корякском фольклоре и совсем они не отмечены собирателями в ительменском фольклоре. Данное обстоятельство свидетельствует о возможных истоках этого вида устного творчества в палеоэскимосском фольклоре, поскольку сходные сюжеты отмечаются в ранних мифических преданиях у различных территориальных групп эскимосов Аляски, Канады и Гренландии.
В фольклоре палеоазиатов Чукотки и Камчатки выделяется жанр героических сказаний, развившийся, как и сказки о сироте, в период разложения первобытнообщинных отношений и становления социальной дифференциации у аборигенов этих северных окраин. Героями этих сказаний выступают сильные и отважные люди, воины и охотники, юноши и женщины, ведущие борьбу со своими обидчиками, захватчиками, которых непременно побеждают. Идейная сущность героических сказаний выявляется, например, в темах борьбы с пришельцами-таннитами, борьбы между отдельными богатырями, мирного решения конфликтов, призыва к миру между племенами. Морально-этическая сущность героических сказаний выражается в личном примерном поведении героя, в установлении справедливости, в наказании обидчиков. В сказаниях этого типа дается подробное описание военной и физической подготовки воина и охотника, поединков героев враждующих сторон, рисуются картины сражений при помощи луков, копий и пращей, преследования и уничтожения противника, захвата пленных и имущества. В отличие от мифических преданий, волшебно-мифической и волшебно-героической сказки героем этих сказаний выступает обыкновенный человек, наделенный физической силой, смекалкой. Он выступает защитником своего семейного очага, своего племени. Борьба между героем и враждебными ему силами совершается без участия чудесных помощников. Волшебное начало служит здесь лишь для наделения героя гиперболической силой, с помощью которой (но без участия чудесных помощников) он поражает превосходящие силы врагов. Главная сюжетная линия героических сказаний имеет конкретную историческую основу.
Л. В. Беликов, обосновавший необходимость выделения в чукотском фольклоре особого жанра героических сказаний, возникших и развившихся на основе бытовавших в народной памяти устных рассказов о межплеменных чукотско-корякских войнах за захват и концентрацию оленьих стад в XVII–XVIII вв., отмечает, что «межплеменные войны, ускорявшие консолидацию чукотской народности, породили необходимость и идейно-поэтического осознания этого единения»42. Следует добавить, что такую же консолидацию в результате длительной межплеменной борьбы в то же историческое время обретали и коряки, противостоявшие чукчам. Следовательно, одновременно с чукотскими героическими сказаниями возникали и развивались героические сказания у коряков, о чем свидетельствуют соответствующие образцы корякского фольклора.
На примере анализа четырех чукотских героических сказаний («Сказание о Тале», «Сказание о Вытрытзе», «Сказание о Наикытэмтэне и его сыновьях», «Сказание о Кунлелю и его отряде») Л. В. Беликов показывает, что в чукотском фольклоре были заложены зачатки героического эпоса, который в силу изменившихся условий жизни его создателей не мог получить дальнейшего развития. На зачаточные формы чукотского эпоса и на невозможность его последующего развития указывал ранее также В. Г. Богораз43. Героические сказания в значительном количестве представлены в настоящем собрании.
Прославление богатырской силы, ловкости и храбрости героя, его победоносной борьбы с врагами племени, общины или семьи, безусловной преданности своему народу, подчеркивание социальной значимости борьбы героя, сугубо правдивое изображение деталей быта, одежды, вооружения, неустанных физических упражнений героя в силе и ловкости, красочное описание поединков героя с вражескими богатырями или целыми отрядами врагов, исключение из действий героя чудесных помощников и преобладание в повествовании о нем правдивых элементов над фантастическими — таковы основные отличительные признаки героических сказаний.
Если героем волшебно-героической сказки выступает безымянный человек, то главные персонажи героических сказаний наделяются собственными именами, в лексической семантике которых часто оказываются отраженными их личные качества или внешние признаки (Кунлелю — «Одноусый», Лявтылевальын — «Качающий головой», Умилгу от эскимосского умилык — «силач», «богатырь» и т. д.).
Героические сказания отмечены в фольклоре большинства коренных народностей Чукотки и Камчатки, но особенно широкое распространение они получили у чукчей и коряков. Основой героических сказаний этих народностей явились реальные исторические события — войны между чукчами и коряками за обладание оленьими стадами. На стороне чукотских оленеводов в этих войнах принимали участие приморские чукчи и азиатские эскимосы, на стороне коряков — юкагиры. Сюжеты о столкновениях между таннитами (иноплеменниками) и местными жителями возникали, по-видимому, одновременно и независимо у каждой из воевавших сторон. Но наряду со сказаниями о борьбе за обладание оленьими стадами между чукчами и коряками бытовали также сказания о борьбе между отдельными общинами, семьями и одиночными богатырями44.
Отдельные сюжеты героических сказаний получили распространение у далеко обитающих друг от друга народностей. Так, например, заключительный эпизод эскимосского сказания «Якуни»45 совпадает с таким же эпизодом в керекском сказании «Мальчик с луком» (№ 112); в обоих сказаниях маленький сын кочевников, оброненный при побеге родителей от врагов, побеждает вражеского богатыря. В эскимосской сказке побежденным богатырем выступает бородатый белый человек Якуни (так чукчи, по свидетельству В. Г. Богораза, называли предводителя казачьего отряда майора Павлуцкого, ведшего против них поработительную войну и убитого в бою в 1747 г.)46, а в корякском сказании побежденный богатырь остается безымянным. Эпизод о выпадении мальчика из нарты совпадает в эскимосском сказании «Найденыш»47 и керекском «Мальчик с луком» (№ 112).
В сказаниях о героях, защищающих честь общины или семьи, отражаются также мотивы кровной мести. К сказаниям такого рода относится, например, эскимосское сказание «Месть» (№ 41) и корякское «Месть Рынныналпылына» (№ 150).
Талантливый эскимосский рассказчик из Наукана в сказании «Оленеводы» (№ 42) рисует великолепную по композиции и содержанию картину жизни чукотских хочевников, отдельные стойбища которых, представленные одиночными семьями, ведут друг с другом жестокую борьбу за обладание имуществом. В этом возвышающемся до эпоса сказании, лишенном каких-либо элементов вымысла, с этнографическими деталями изображается материальная и духовная жизнь оленеводов, их хозяйственные контакты с приморскими жителями. В нравоучительных беседах сводных братьев-пастухов, один из которых — бывший сирота, дается описание быта, нравов и жизненных правил, вытекающих из реального опыта пастушеской жизни. Подчеркивается резкое социальное неравенство между сыном оленевода и его приемным братом-сиротой. Социальную основу имеет также картина насильственного присвоения чужого имущества братьями-оленеводами. Картина ночной погони за гостем, борьба двух кочевников на копьях с соблюдением традиционных правил и непременная гибель побежденного — все это обобщенное отражение реальных исторических событий, когда межплеменные чукотско-корякские воины за обладание оленьими стадами прекращаются и начинается борьба за обладание оленями и пастбищами между соседскими общинами и выделившимися из них отдельными оленеводами. В сказании «Оленеводы» (№ 42) ярко отражены ставшие традиционными в эскимосско-чукотском фольклоре приемы образной передачи боевых достоинств героев, к которым, например, относится иносказательное выражение «траву к земле склонять», что в устах победителя в поединке означало воспоминание или сообщение о поверженных врагах.
Вполне вероятно, что героические сказания и бытовые рассказы об оленных людях складывались в среде чукчей-кочевников, а затем заимствовались и творчески переосмыслялись азиатскими эскимосами, владевшими чукотским языком. Этот процесс интерференции фольклора происходил в результате постоянного воздействия одной культуры на другую: азиатские эскимосы, много веков тесно контактировавшие с береговыми и кочевыми чукчами и хорошо знавшие их быт, сами создавали отдельные бытовые рассказы об оленеводах.
Если в большинстве чукотских героических сказаний повествуется о борьбе с иноплеменниками-коряками, которые изображаются жестокими поработителями и насильниками, то в корякских сказаниях этого типа такими поработителями и насильниками изображаются иноплеменники-чукчи. В этом отношении показательными являются корякские сказания «Повествование о живших прежде» (№ 147) и «Оседлые и оленеводы» (№ 149).
Если в большинстве чукотских героических сказаний повествуется о борьбе с иноплеменниками-коряками, которые изображаются жестокими поработителями и насильниками, то в корякских сказаниях этого типа такими поработителями и насильниками изображаются иноплеменники-чукчи. В этом отношении показательными являются корякские сказания «Повествование о живших прежде» (№ 147) и «Оседлые и оленеводы» (№ 149).
В фольклоре нет свидетельств, что в корякско-чукотских войнах принимали участие ительмены. В цикле сказаний об ительменском богатыре Тылвале говорится лишь о защите племенных и семейных традиций ительменов от посягательств и нарушений со стороны коряков, при этом защита интересов племени и семьи ведется не коллективно, а одним героем, в котором символически воплощается сила и сплоченность всего народа.
Тексты № 159–164 представляют собой цикл героических сказаний о богатыре ительменского фольклора Тылвале, предстающем в роли хранителя семенных и племенных традиций, защитника своего народа от вероломных иноплеменников. Пафос сказаний о Тылвале, которые переводчики называют легендами, достигает эпической приподнятости. Художественно-стилистические средства повествования, гиперболизм и особое уважительное отношение к герою отличают язык этого жанра от языка бытового диалога, характерного для цикла сказок о Кутхе. Сказания о Тылвале записаны и рассказаны разными лицами и в разное время, но большинство из них сохраняет сюжетное единство.
Всем сказаниям о Тылвале присуща соотнесенность изображаемых событий с конкретными географическими пунктами. Каждый из рассказчиков «поселяет» Тылвала в той местности, которая близка ему самому. В сказаниях о Тылвале нет чудесных превращений, но гиперболизм достигает часто фантастических размеров. Тылвал — обыкновенный человек наделенный необыкновенной физической силой.
Ведущим сюжетом сказаний о Тылвале является месть героя сестре, изменившей семейным устоям и своему народу, а также иноплеменникам-корякам, в лагерь которых пытается перейти сестра-изменница. Ительменские сказания о Тылвале, выступающем в роли мстителя за предательство, оказали непосредственное влияние на сюжетную основу корякского исторического предания «Месть Рынныналпылына» (№ 150), в котором повествование о кровной мести заключено в готовую сюжетную рамку.
Героические сказания, отражающие в фольклоре палеоазиатов определенный этап их исторического развития, по ряду структурных (морфологических) признаков и сюжетных особенностей продолжают традиции волшебно-героической сказки. Так, например, в превосходном в художественном и композиционном отношении чукотском героическом сказании «Кунлелю» (№ 85) изображение реальной борьбы двух племен — чукчей и коряков — за обладание оленьими стадами причудливым образом переплетается с элементами волшебно-героической сказки (приключения убитого в схватке с врагами героя в стране умерших предков и чудесное воскрешение его), берущей свое начало в древних мифических преданиях. Вставной элемент фантастических похождений главного героя — лишь своеобразный художественный фон изображения реальных исторических событий, хотя корни его ведут к волшебно-мифической сказке. Однако волшебный элемент в этом сказании является эпизодическим, и основное содержание его отражает реальную борьбу и картины жизни оленных людей. Чукотские богатыри в сказании «Кунлелю» (№ 85) одерживают полную победу над врагами-коряками, отнявшими у них ранее оленьи стада. Правдивое изображение похода в чужую землю, преодоление естественных препятствий, картины поединка, возвращение стада, наказание обидчиков, пленение женщин и другие военные и бытовые детали представляют яркую этнографическую картину жизни чукчей и коряков в далеком прошлом.
Героиня этого эпического повествования Кытгы, сестра Кунлелю, изображается свободолюбивой и независимой женщиной, борющейся за мир между племенами и вместе с тем прославляющей богатырскую силу своих братьев — Кунлелю и Рэйипгэва, ведущих борьбу против насилия и несправедливости. Кытгы в то же время проявляет заботу о сохранении племени: она в разных селениях выходит замуж и рожает детей, которых оставляет на воспитание отцам, уходя в новое место. Борьба Кытгы за мирное сосуществование разных племен, за увеличение и благополучие человеческого рода приобретает социальное звучание. Вполне вероятно, что в образе Кытгы отразились в какой-то степени мифологические мотивы о «создающей» женщине и пережиточные элементы материнского рода (см. «Кытгы», № 89).
В некоторых героических сказаниях элементы волшебно-героической сказки даже преобладают. Так, в «Сказании о Вытрытве» реальные физические упражнения «лежебоки» в силе и ловкости, его мирная жизнь в стойбище неожиданно сменяются героической борьбой богатыря-одиночки с налетевшим вражеским отрядом. Вытрытва обретает гиперболическую силу и, подобно птице, парит над головами врагов, разя их копьем и стрелами. В жестокой многодневной схватке он побеждает вражеского богатыря. Тема героической борьбы богатыря с человеческими противниками в конце повествования сменяется поединком со сказочным озерным духов в облике воина, которого Вытрытва также побеждает48. Героические сказания, где фантастические превращения сосуществуют с реальными действиями героя, близки в жанровом отношении волшебно-героическим сказкам.
Близко к героическим сказаниям по содержанию и композиции примыкают так называемые исторические предания о конкретных исторических событиях или отдельных эпизодах, в той или иной степени отражающих жизнь палеоазиатов Чукотки и Камчатки в разные исторические периоды их жизни. Эти предания отличаются от героических сказаний тем, что в них вместо эпически-приподнятого изображения борьбы отдельных героев с иноплеменниками или местными врагами дается описание конкретного события без концентрации внимания на действиях одного героя. В них рассказывается о «достоверных» фактах борьбы с вражеским засильем, где нет места гиперболизму, фантастике и прославлению подвигов отдельных героев. Характерной особенностью исторических преданий часто выступает массовый героизм народа в борьбе с врагом. В основе таких преданий, сохранившихся в народной памяти, — события прошлого, которые не обросли элементами эпического и фантастического. К таким преданиям можно отнести, например, эскимосское предание «Виютку-предводитель», где под водительством некоего Виютку и его братьев из множества жителей чукотских и эскимосских селений организуется большой воинский отряд, призванный не допустить на чукотскую землю войско пришельцев-таннитов (по-видимому, коряков и их сателлитов-юкагиров)49. В предании дается детальное энтографическое описание подготовки и организации воинов — пращников, стрелков из лука, копьеносцев, рисуются картины сражения с традиционным началом (поединок двух воинов) и традиционным концом (оставление в живых одного-двух пленных), картины дележа добычи и т. д.
Для повествований подобного типа характерны топонимические, этноннмическне и этнографические подробности в гораздо большей степени, чем для героических сказаний.
В. Г. Богораз относил к историческим преданиям рассказы о сраженниях чукчей с отрядами Павлуцкого, а также более ранние рассказы о стычках с эскимосами.
Из подобных исторических преданий с течением времени развился жанр героических сказаний, в которых описание реальных событий, присущее историческим преданиям, уступило место прославлению героический, подвигов отдельных персонажей, ведущих победоносную борьбу за честь и свободу своего племени или семьи.
Сказки о животных в фольклоре палеоазиатов Чукотки и Камчатки получили повсеместное для данного региона распространение. Отличительной чертой сказок этого жанра является их свяэь с космогоническими, тотемическими и анимистическими представлениями азиатских эскимосов, чукчей, кереков, коряков и ительменов ранней эпохи первобытнообщинной формации. Этот жанр устного творчества развивается в тех же общественно-исторических условиях жизни охотников эпохи первобытнообщинной формации, что и мифические предания, и волшебно-мифические сказки, элементы которых обнаруживаются в сказках о животных. В них, как и в сказках других жанров, нашли свое отображение и обобщение как мировоззренческие представления народностей Чукотки и Камчатки, так и накопившийся жизненный опыт, столь необходимый для практической деятельности древних охотников данного региона.
Олицетворение животных и природы в сказках палеоазиатов, как и у многих других охотничьих племен, имело непосредственную и живую связь с первобытной охотой на зверя, которая в силу суровых климатических условий Крайнего Севера была их главным занятием и единственным условием существования. Зверь, являвшийся основным источником жизни охотничьих племен на разных этапах их исторического развития, неизбежно наделялся тотемными и анимистическими свойствами. Именно с животным миром была прежде всего связана мировоззренческая и художественная фантазия древних палеоазиатов — чукчей, коряков, кереков, ительменов и азиатских эскимосов, поскольку от этого мира зависела охотничья удача, а с ней и благополучие общины.