Элайда пробормотала, кивнув:
– Этот ковер стоит больше, чем вся твоя деревня, дичок. Мейдани, помоги ей.
Серая даже не пыталась возражать. Она поспешно подошла и схватила ведерко с водой, в котором охлаждалось вино, и устремилась на помощь Эгвейн. Элайда направилась к дверям на противоположной стороне комнаты, чтобы позвать прислугу.
– Вызови меня, – прошептала Эгвейн, когда Мейдани опустилась на колени.
– Что?
– Отправь за мной, чтобы дать какое-нибудь поручение, – тихо пояснила Эгвейн, оглядываясь на стоявшую к ним спиной Элайду. – Нам надо поговорить.
Сперва Эгвейн собиралась избегать салидарских шпионок, позволяя Беонин быть связной, однако у нее накопилось слишком много вопросов. Почему Мейдани не сбежала из Башни? Какие планы были у шпионок? Приняла ли Элайда остальных столь же легко, как Мейдани, чтобы полностью их подчинить себе?
Мейдани взглянула на Элайду, затем перевела взгляд на Эгвейн.
– Возможно, временами это не заметно, но я все еще Айз Седай, дитя. Ты не можешь приказывать мне.
– Я – твоя Амерлин, Мейдани, – спокойно ответила Эгвейн, выжимая в кувшин суп, пропитавший салфетку. – И тебе лучше запомнить это. Если ты не желаешь, чтобы Три Клятвы были заменены обетами вечно служить Элайде.
Мейдани взглянула на нее, а затем отпрянула, когда Элайда стала пронзительно звать слуг. Очевидно, в последнее время ей было нелегко. Эгвейн положила руку ей на плечо.
– Элайда может быть смещена, Мейдани. Белая Башня воссоединится. Я прослежу, чтобы это случилось. Но мы должны быть мужественны. Вызови меня.
Мейдани подняла взгляд, изучая Эгвейн.
– Как… как ты это делаешь? Говорят, что тебя наказывают по три-четыре раза в день. Что в промежутках тебя Исцеляют, чтобы продолжить порку. Как ты можешь все это вынести?
– Я терплю это, потому что должна, – ответила Эгвейн, опуская руку, – как и все мы делаем то, что должны. Твоя задача следить за Элайдой трудна, и я это вижу. Но знай, что она замечена и оценена, – Эгвейн не знала наверняка, послали ли Мейдани шпионить за Элайдой, но будет лучше, если женщина станет считать, что ее мучения не напрасны.
Должно быть, она сказала нужные слова, так как Мейдани выпрямилась, воспрянув духом и кивнув:
– Спасибо.
Элайда вернулась, приведя с собой трех слуг.
– Пошли кого-нибудь за мной, – снова шепотом приказала Эгвейн. – Я одна из немногих в Башне, у кого есть хороший предлог передвигаться между разными Айя. Я могу помочь исцелить то, что было сломано, но для этого ты должна помочь мне.
Мейдани помедлила, затем кивнула:
– Хорошо.
– Эй, ты! – рявкнула Элайда, приблизившись к Эгвейн. – Вон! Я хочу, чтобы ты сказала Сильвиане выпороть тебя ремнем так, как она еще не порола ни одну женщину. Я хочу, чтобы она наказала тебя, затем Исцелила, а затем вновь наказала. Ступай!
Эгвейн встала и передала салфетку одному из слуг, затем она направилась к выходу.
– И не думай, что твоя неуклюжесть позволит тебе избежать обязанностей, – продолжила Элайда за ее спиной. – Позже ты вернешься и будешь снова мне прислуживать. А если прольешь хотя бы каплю, я велю запереть тебя в камере без окон и без света на неделю! Поняла?
Эгвейн вышла из комнаты.
Эта женщина хоть когда-нибудь была настоящей Айз Седай, способной контролировать свои эмоции? Однако и сама Эгвейн потеряла контроль. Не стоило позволять себе выходить из себя и опрокидывать суп. Она недооценила, насколько раздражающей может быть Элайда, но больше этого не произойдет. Медленно дыша, Эгвейн успокаивала себя на ходу. Гнев ничем не мог ей помочь. Когда хорек пробирается в курятник и душит куриц, на него не злятся. Просто ставят ловушку и избавляются. Гнев здесь бесполезен.
Руки Эгвейн все еще слабо пахли перцем и прочими пряностями. Она спустилась на самый нижний уровень Башни, в столовую для послушниц, находившуюся рядом с основной кухней. За последние девять дней ей часто приходилось здесь работать. Каждая Послушница была обязана выполнять работу по хозяйству. Местные запахи: древесный уголь и дым, кипящий суп, а также едкое или благовонное мыло – были ей очень знакомы. Как ни странно, они мало отличались от запахов на кухне в двуреченской гостинице ее отца.
В помещении с белыми стенами никого не было, и столы были пусты – за исключением одного, на котором стоял небольшой поднос, накрытый крышкой, чтобы сохранить тепло. Там же была ее подушка, принесенная послушницами, чтобы смягчить твердую скамью. Эгвейн подошла к столу, но подушкой, как обычно, не воспользовалась, хотя была благодарна за этот жест. Она села и сняла крышку с подноса. К сожалению, под ней оказалась лишь миска все с тем же супом. На жаркое с подливкой и тушеные вытянутые бобы, также причитавшиеся Элайде, не было и намека. Однако это была еда, за что желудок Эгвейн был признателен.
Элайда не приказывала ей отправляться за наказанием немедленно, поэтому приказ Сильвианы «поесть» получил приоритет. По крайней мере, у нее была отговорка. Она ела спокойно, в полном одиночестве. Суп и в самом деле был острым, и на языке перец чувствовался ничуть не меньше, чем в запахе, но Эгвейн не возражала. Если не обращать на это внимания, то суп был вполне сносным. Ей даже оставили несколько ломтиков хлеба, хотя и горбушки. В целом не столь уж и плохой ужин для того, кто мог остаться вовсе без него.
Эгвейн ела, погрузившись в раздумья, под грохот кастрюль в соседнем помещении, где находилась Ларас с поварятами. Она удивилась собственному спокойствию. Она изменилась. Что-то в ней стало иным. Увидев Элайду, впервые за много месяцев наконец-то встретившись с соперницей, Эгвейн взглянула на свои действия в новом свете. Раньше она считала, что подорвет авторитет Элайды и захватит власть в Белой Башне изнутри. Теперь она поняла, что подрывать авторитет Элайды ей не нужно – та и сама вполне с этим справлялась. Пожалуй, Эгвейн даже могла вообразить себе реакцию Восседающих и Глав Айя, когда Элайда объявит о своем намерении изменить Три Клятвы. Рано или поздно Элайда падет, с помощью Эгвейн или без нее.
Долг Эгвейн как Амерлин состоял не в том, чтобы ускорить это падение, а в том, чтобы сделать все возможное для сплочения Башни и ее обитателей. Раздробленность для них более непозволительна. Ее задачей было сдержать грозившие всем хаос и разрушение и восстановить Башню.
Доев суп, используя последний кусочек хлеба, чтобы собрать остатки еды со стенок миски, Эгвейн поняла, что должна стать для Сестер в Башне олицетворением силы. Времени оставалось все меньше. Что делал Ранд с миром, пока за ним никто не присматривал? Когда Шончан двинутся на север? Чтобы добраться до Тар Валона, им придется пройти через Андор. К каким разрушениям это приведет? Конечно, у нее еще есть какое-то время, чтобы восстановить Башню, но его нельзя терять.
Эгвейн отнесла миску на кухню и сама ее помыла, чем заслужила кивок одобрения от внушительной Госпожи Кухонь. После этого она направилась в кабинет Сильвианы. Ей нужно было как можно скорее закончить с наказанием. Ей еще хотелось этим вечером, как обычно, навестить Лиане. Эгвейн постучала и, открыв дверь, обнаружила Сильвиану сидящей за столом и листающей толстый том при свете двух серебряных ламп. Когда она вошла, Сильвиана заложила страницу кусочком красной материи и захлопнула книгу. Потертая обложка гласила: «Размышления о разгорающемся Пламени: История возвышения различных Амерлин.» Любопытно.
Эгвейн присела на табуретку перед столом, даже не вздрогнув от мгновенно нахлынувшей острой боли в ягодицах, и спокойно заговорила о прошедшем вечере, умолчав, что она намеренно опрокинула чашу с супом. Однако она отметила, что уронила ее после того, как Элайда заявила о замене Трех Клятв. Сильвиана при этом выглядела очень задумчивой.
– Что ж, – произнесла Наставница Послушниц, поднимаясь и доставая ремень, – сделаем, как сказала Амерлин.
Эгвейн встала.
– Да, я сказала, – ответила она и расположилась на столе, задрав юбки и сорочку. Сильвиана помедлила, затем начала порку. Странно, но Эгвейн не чувствовала желания закричать. Было больно, конечно, но она просто не могла кричать.
Каким нелепым было это наказание! Она вспомнила боль, которую испытывала при виде Сестер, встречавшихся в коридорах и смотревших друг на друга со страхом, подозрением и недоверием. Она вспомнила муку во время обслуживания Элайды от вынужденной сдержанности и молчания. И тот глубочайший ужас, охвативший ее при мысли, что все в Башне будут связаны Клятвой подчинения этому тирану.
Эгвейн вспомнила, как ей стало жаль бедную Мейдани. Ни с одной Сестрой не должны обращаться подобным образом. Одно дело – лишить свободы и заточить женщину в темницу, но издеваться, играть с ней, намекая на предстоящие пытки? Это было невыносимо. Каждое из этих воспоминаний причиняло Эгвейн боль, словно нож, пронзающий сердце. Порка продолжалась, и Эгвейн поняла, что ничего из того, что еще они могли сделать с ее телом, не могло сравниться с той душевной болью, что она испытывала при виде мучений Белой Башни под гнетом Элайды. По сравнению с этими душевными терзаниями порка была нелепой.
И тогда она рассмеялась. Смех не был притворным. Он не был вызывающим. Это был смех недоверия, неверия. Неужели они думали, что эти побои могут что-то изменить? Как нелепо!
Порка прекратилась. Эгвейн обернулась. Несомненно, это был еще не конец.
Сильвиана рассматривала ее с озабоченным выражением лица.
– Дитя? – спросила она. – С тобой все в порядке?
– Вполне.
– Ты… уверена? А с головой?
«Она думает, что я сломалась, – поняла Эгвейн. – Она бьет меня, а я смеюсь».
– С головой тоже, – ответила Эгвейн. – Я смеюсь не от того, что сломалась, Сильвиана. Я смеюсь, потому что бить меня глупо. – Сильвиана помрачнела. – Разве ты не видишь этого? – спросила Эгвейн. – Разве ты не чувствуешь боли, мучений, наблюдая за тем, как вокруг тебя рушится сама Башня? Может ли любая порка с этим сравниться? – Сильвиана не ответила.
«Теперь я понимаю, – подумала Эгвейн. – Я не осознавала, что делали айильцы. Я думала, что мне просто нужно стать жестче, и тогда я научусь смеяться над болью. Но дело совсем не в этом. Не сила воли заставляет меня смеяться, а понимание. Позволить Башне пасть, позволить Айз Седай распасться – вот какая боль для меня страшна. Я должна остановить это, ведь я – Престол Амерлин».
– Я не могу отказаться от этих наказаний, – проговорила Сильвиана. – И ты это понимаешь.
– Конечно, – сказала Эгвейн. – Но, пожалуйста, напомни мне одну вещь. Что ты сказала про Шимерин? Как вышло, что Элайда так легко забрала у нее шаль?
– Шимерин смирилась, – ответила Сильвиана. – Она вела себя так, будто и в самом деле лишилась шали. Она не сопротивлялась.
– Я не совершу этой ошибки, Сильвиана. Элайда может говорить все, что хочет, но это не изменит того, кто я и кто мы. Даже если она попытается изменить Три Клятвы, найдутся те, кто будет сопротивляться, кто будет сражаться за правду. И значит, когда ты бьешь меня, ты бьешь Престол Амерлин. А это так забавно, что мы можем посмеяться вместе.
Наказание продолжилось, и Эгвейн приняла боль, впустила ее в себя и сочла несущественной, с нетерпением ожидая завершения. Ей столько еще предстояло сделать.
Глава 3
Вопросы ЧестиПрисев на вершине невысокого, покрытого травой холма в компании сестер по копью и нескольких разведчиков Истинной Крови, Авиенда наблюдала за беженцами. Они являли собой жалкое зрелище – эти доманийские мокроземцы, чьи грязные лица несколько месяцев не видели палатки-парильни, а истощенные дети были настолько измучены голодом, что даже не плакали. Единственный несчастный мул тянул свою сиротливую повозку среди сотен бедствующих людей; вещи, не поместившиеся в повозку, тащили на себе. Впрочем, и вещей у беженцев было немного. Они медленно брели на северо-восток вдоль пути, который лишь с большой натяжкой можно было назвать дорогой. Быть может, двигаясь в этом направлении, они надеялись достичь какого-нибудь поселения. Возможно, они просто бежали от неопределенности прибрежных земель.
Открытую холмистую местность изредка разнообразили небольшие группы деревьев. Беженцы не замечали Авиенду и ее спутников, несмотря на то, что их разделяло менее ста шагов. Она не понимала, как мокроземцы могут быть настолько слепы. Неужели они не следят за окрестностями, чтобы вовремя обнаружить опасность? Неужели они не осознают, что, двигаясь так близко к вершине холма, они сами позволяют следить за ними? Прежде, чем выдвигаться в этом направлении, мокроземцам следовало бы отправить на холм собственных разведчиков.
Неужто им все равно? Авиенда почувствовала, как по коже побежали мурашки. Как можно не тревожиться о глазах, следящих за тобой, глазах, возможно, принадлежащих мужчине или Деве? Или же они так страстно желали очнуться ото сна? Авиенду не страшила смерть, но она знала, что принять смерть и желать ее – это далеко не одно и то же.
«Города, – подумала Авиенда, – в них все дело». Города были зловонными, гноящимися местами, вроде незаживающих язв. Некоторые были лучше других – например, Илэйн провела восхитительную работу с Кэймлином – но даже они вмещали слишком много людей и научили их, что удобнее сидеть на одном месте. Если бы все эти беженцы привыкли путешествовать и научились использовать свои ноги, вместо того, чтобы полагаться на лошадей, как это часто делают мокроземцы, им было бы гораздо легче расстаться со своими городами. Среди Айил даже ремесленники были обучены постоять за себя, дети в течение многих дней могли самостоятельно добывать себе пищу, и даже кузнецы умели быстро преодолевать большие расстояния. Целый септ в течение часа мог прийти в движение, неся все необходимое на собственных спинах.
Мокроземцы – очень странный народ, вне всяких сомнений. И все же Авиенде было жаль беженцев. Это чувство ее удивило. Она не была бессердечной, но ее долг находился далеко отсюда – с Рандом ал’Тором. У нее не было причин переживать из-за горстки мокроземцев, которых она никогда раньше не встречала. Однако за время, проведенное в обществе ее первой сестры, Илэйн Траканд, она поняла, что не все мокроземцы – слабые и безвольные люди. Лишь большинство из них. Забота о тех, кто не может позаботиться о себе сам, приносила джи.
Наблюдая за беженцами, Авиенда старалась смотреть на них глазами Илэйн, но методы руководства Илэйн до сих пор оставались для нее загадкой. Это не было похоже на командование Девами в рейде – интуитивное и эффективное. Илэйн не стала бы наблюдать за беженцами в поисках опасности или скрытых врагов. Илэйн почувствовала бы ответственность за них, невзирая на то, что они не являлись ее подданными. Она постаралась бы снабдить их пищей, возможно, отправила бы собственный отряд для обеспечения их безопасности на пути к дому – и, сделав это, приобрела бы власть над этой частью страны.
Не так давно Авиенда не стала бы забивать себе голову этими мыслями, оставив их вождям кланов или хозяйкам крова. Но она больше не была Девой Копья и уже смирилась с этим. Теперь она жила под другим кровом. Ей было стыдно, что она пыталась противиться этому так долго.
Однако ее положение не давало ей покоя. В чем теперь ее честь? Больше не Дева, еще не Хранительница Мудрости. Вся ее личность была неразрывно связана с копьями, ее «я» было заковано в их сталь так же верно, как уголь, придающий им твердость. Она с детства знала, что, когда вырастет, станет Фар Дарайз Май. Так и случилось, она присоединилась к Девам Копья, как только это стало возможно. Она гордилась своей жизнью и своими сестрами по копью. И она служила бы своему клану и септу до тех пор, пока однажды не пала бы от копья, напоив своей кровью иссушенную почву Трехкратной Земли.
Но Трехкратная Земля была далеко, и Авиенда не раз слышала, как некоторые алгай’д’сисвай сомневались, суждено ли Айил когда-нибудь туда вернуться. Их жизнь изменилась. Авиенда не доверяла переменам. Их нельзя обнаружить или заколоть; они тише любого разведчика и смертоносней любого убийцы. Нет, она никогда им не доверяла, но она их примет. Она обязательно научится поступать как Илэйн и мыслить как вождь.
Она обретет честь в своей новой жизни. Как-нибудь.
– Они не представляют угрозы, – прошептал Гейрн, притаившийся вместе с воинами Истинной Крови по другую сторону от Дев.
Руарк, наблюдавший за беженцами, напомнил:
– Мертвецы ходят, – произнес вождь клана Таардад, – и случайных людей поражает зло Затмевающего Зрение, их кровь портится как вода в прокаженном колодце. Возможно, это бедолаги, бегущие от ужасов войны. А может быть, кто-то другой. Нам лучше не приближаться к ним.
Авиенда бросила последний взгляд на удаляющуюся колонну беженцев. Она была не согласна с Руарком; эти люди не были привидениями или монстрами. С теми всегда было что-то… не так. В их присутствии она испытывала зуд, словно перед нападением врага.
Впрочем, мудрость Руарка была неоспорима. Трехкратная Земля, где даже крошечная ветка способна убить, учит осторожности. Группа Айил спустилась с вершины холма на равнину, покрытую бурой травой. Даже спустя месяцы пребывания в мокрых землях окружающий пейзаж казался Авиенде странным. Деревья здесь были высокими, с длинными ветвями, покрытыми слишком большим количеством почек. Когда Айил ступали на участки желтой весенней травы, встречавшиеся посреди опавшей зимней листвы, лиственно-травяной настил казался настолько насыщенным водой, что Авиенда ничуть не удивилась бы, если бы эти листья начали лопаться под ее ногами. Она слышала разговоры мокроземцев о неестественно затянувшемся наступлении этой весны, но даже такая весна была изобильней, чем у нее на родине.
В Трехкратной Земле эта низина – включая холмы для организации наблюдательных постов и убежищ – была бы немедленно захвачена септом и использована для посевов. Здесь же это был просто один из тысячи других нетронутых клочков земли. Причиной этого опять же были города. Эта местность была слишком удалена от всех поселений, и потому, с точки зрения мокроземцев, была непригодна для ведения хозяйства.