- Да. Да. Я полечу. Вы - мое племя.
Решающее слово сказано. И хочется плакать. Подошел Робин. Она подняла на него глаза, и в ней вспыхаула надежда.
- Мне надо попрощаться с родителями, - сказала она. - Я должна им сказать. Я не могу улететь, ничего им не сказав.
- Мне очень жаль, - подумав, сказал Робин. - Кажется, я представляю, что ты чувствуешь. Но это невозможно. Если мы позволим тебе попрощаться, о нас могут узнать, это слишком опасно. Мы хотим только одного - чтобы нам не мешали, мы ведь тоже никому не мешаем. Мы ждали тебя здесь, потому что твои родители... они, видно, хотели расспросить нас. А мы не хотим никаких осложнений.
- Но я не могу просто так их бросить! Мне непременно надо с ними увидеться! Надо сказать, что я уезжаю!
- Нас уже ждут, - сказал Доя. - Из-за тебя мы задержались с отлетом. Дольше нам ждать нельзя.
- Попрощайся с ними в письме, - предложил Робин.
- Я прошу вас... - сказала она.
Робин покачал головой.
- Такое у нас правило, Бетти-Энн. Так было всегда. Если земляне узнают о наших посещениях, если твои родители поймут... Нет, опасность слишком велика. Я не могу разрешить это своей волей. Мы хотим только одного - чтобы нам не мешали; это не так уж много.
Медленно она вновь обратилась в земную девушку с сухой рукой - так ей было привычней, здоровая рука, пожалуй, даже связывала бы ее. (А что бы сказал Билл, если б увидел меня с двумя руками, мелькнула праздная мысль, и где он сейчас, Билл... где-нибудь в армии... Но разве его красивое лицо, выражение его лица, память о нем... разве ей и теперь важно, что он скажет и что подумает? Я могу сделать так, чтобы рука вырастала незаметно, каждый день понемножку, и буду привыкать к ней, и можно сказать всем, будто она растет оттого, что я делаю такую особенную гимнастику... она растет, а через год, когда она станет такая же, как правая, никому это уже не покажется странным, даже мне самой... А плакать глупо, я не маленькая.)
- Я... я хочу побыть одна, - сказала Бетти-Энн. - Сейчас я приду в себя. Пожалуйста, оставьте меня на минуту.
- Перо и бумага на письменном столе, - сказал Дон.
Когда они вернулись, Робин спросил:
- Теперь тебе лучше?
И она ответила:
- Да... Я написала в колледж, что заболела и потому уезжаю домой. Они не станут беспокоить изза этого моих родителей. - Она взглянула на Дона.- А родителям я написала, что должна уехать. - Она взглянула на Робина, ей так хотелось, чтобы он понял. - Это было нелегко.
- Поверь, мне очень жаль, - сказал Робин. - Но, я думаю, так для тебя легче. Письма я отдам тому человеку за конторкой.
- Нам пора, - сказал Дон.
- На улице ждет машина, - пояснил Робин. - До нашей разведочной ракеты несколько часов езды.
Они вышли из комнаты, в вестибюле Робин разбудил дремавшего портье и отдал ему письма Бетти-Энн и оплаченный счет.
- Будьте добры, отправьте письма с первой почтой, - сказал он.
(А Бетти-Энн подумала: письмо придет к Джейн дня через три, а то и через четыре, и она достанет его из почтового ящика... и откроет прямо тут же, на веранде... если только день будет не слишком холодный. Аккуратно оборвет край конверта справа, вытряхнет листок, а может, осторожно достанет пальцами эту единственную страничку, и на ней крупным торопливым почерком - так мало, так страшно мало, всего несколько слов.)
Они ехали в машине сквозь холодную ночь, Робин вел машину, а Бетти-Энн сидела между ним и Доном и дрожала; наконец, Робин заметил это и сказал:
- Включи отопление, Дон.
Он вел машину медленно, и ночь была такая-долгая. Дон минутами задремывал, прислонясь к окну. Поначалу Бетти-Энн с трудом сдерживала нарастающее волнение - была в нем и горечь, но радостное предвкушение пересиливало. Немного погодя она повернуласьк Робину, хотела попросить, чтобы он ехал быстрее, и вдруг ей отчаянно, неудержимо захотелось говорить, заглушить словами боль разлуки, но слов не было. Под конец, измучась, она хотела уже только уснуть и забыться (а быть может, унестись ненадолго мечтой к сверкающим звездам).
Ночь тянулась бесконечно. Но вот меж тяжелыми снежными тучами забрезжил первый неверный свет, а потом пробилась настоящая розовая заря, и тогда Бетти-Энн почувствовала, что во рту у нее пересохло и голова точно налита свинцом.
Дон пробудился от сна, посмотрел на карту.
- Сверни направо. На первом же повороте.
Окружающий мир обтекал их с двух сторон и медленно просыпался. Они по окраине объезжали небольшой город.
- Какой странный красный цвет, - сказал Дон. - Посмотри, Робин, на фуражку этого паренька.
Бетти-Энн жадным взглядом ловила все, что проносилось за окном.
Парнишка жал ногами на педали велосипеда, изо рта у него валил пар; не останавливаясь, он метнул газету, она описала в воздухе дугу и упала на чью-то веранду, и Бетти-Энн вспомнилось, с каким ощущением рано поутру, еще в полусне, слышишь стук брошенной в почтовый ящик газеты.
Дон вдруг окончательно проснулся и спросил:
- Они ведь мало что способны увидеть, правда? Тебе удалось им что-нибудь показать?
- Кое-что удалось, - ответила Бетти-Энн.
- Наверно, это было не так просто, - сказал Дон. - По-моему, их зрение отлично от нашего.
Она все глядела за окно, и ей хотелось передать им хотя бы малую толику того, что она сейчас чувствует.
- Старик Кларк продал скобяную лавку и привел в порядок все свои дела, потому что доктор сказал - у него рак и он не доживет до лета.
Дон рассеянно улыбнулся.
- Ты сможешь многое рассказать нам о здешнем народе. Поверь, все мы с большим удовольствием послушаем о том, как ты жила среди них.
Голос его прозвучал не то чтобы равнодушно, простым словом "равнодушие" этого не выразить. Дон как бы вежливо соглашался с чем-то, чего, в сущности, не понял, или, может, ему казалось, будто она поднимает много шуму из ничего. Но он ведь не знал Кларка, не знал, что у старика всегда были припасены леденцы на палочке и он давал их детям, чтоб не скучали, пока отец или мать делают покупки. (Да, конечно, это было еще и выгодно, ибо нравилось покупателям, но улыбка у него была совсем не та, какой улыбаются ради выгоды, и давал он детям леденцы тоже далеко не одной выгоды ради, все это было куда сложней, чем только забота о выгоде.) Ей вспомнилась эта улыбка и голос старика (где он, этот рак, в горле?): "Господи, да как же она у вас выросла, мистер Селдон! Сдается мне, у меня есть, чем ее сегодня побаловать". (И всякий раз казалось, будто он припас лакомство нарочно для тебя, а вовсе не угощал всегда всех детей подряд.) В тот раз он размахивал при этом малярной кистью, которую еще не успел завернуть (папа Дейв купил ее, чтобы покрасить сушилку для посуды, а потом передумал и поручил эту работу мистеру Олсону), и в скобяной лавке пахло масляной краской и новым железом - вернее, так должно бы пахнуть новое железо. Но ведь Дону неоткуда все это знать. И раз он не испытал ничего подобного, как же ему почувствовать то, что чувствует она...
- Вот здесь сверни, - сказал Дон. - А теперь едем прямо.
Домов становилось все меньше, их сменили поля. Худосочные, каменистые, они, казалось, всеми силами противились плугу. Нигде ни признака жизни, лишь изредка из-под снега проглядывали островки плодородной почвы. Воздух был холодный, бодрящий, слепило яркое солнце.
Неутомимо урчал мотор. Дорога шла вдоль железнодорожного полотна, на подъеме пыхтел паровоз. Они обогнали поезд, и немного погодя Бетти-Энн слышала его заунывный свисток у переезда.
- Расскажите мне о планетах, - попросила она. - Расскажите, что я увижу.
- Всего не расскажешь...
- Мне бы хотелось писать красками. Что там можно писать?
- Писать? Ну, вот планета Олики. Там очень красивое голубое озеро.
- Мне бы написать что-нибудь вроде того каменистого поля.
- Но ведь оно такое бесцветное, ты не находишь? - В голосе Дона было искреннее удивление: ему явно никогда не пришло бы в голову писать какое-то там поле.
- Вы, конечно, видели так много всего... Но разве вы не видите - наперекор камням, наперекор снегу это поле такое неспокойное, оно только и ждет минуты, когда можно будет ожить.
- Да, это верно, ты права, - пришел на помощь Робин.
- Тут налево, - сказал Дон.
Несколько миль ехали молча. Потом дорогу пересек скованный льдом ручей (на середине лед был словно тоненькая пленка), через ручей перекинут нескладный, с высокими перилами мост. Под тяжестью машины с грохотом запрыгали доски настила. Едва миновали мост, Робин направил машину на немощеную дорогу, протоптанную рыбаками. С обеих сторон теснились деревья, высохшие ветви нависали над машиной, царапали металлическую крышу ломкими пальцами.
- Автомобиль нам больше не понадобится, - сказал Дон. Можно оставить его здесь.
Робин рывком остановил машину, все трое вышли.
- Ты был прав. Дон, - сказал он. - Здесь ни души. Надежное место.
Ракета стояла в лесу, в тридцати или сорока ярдах от них. Вокруг нее чернела мертвая, выжженная земля.
- Автомобиль нам больше не понадобится, - сказал Дон. Можно оставить его здесь.
Робин рывком остановил машину, все трое вышли.
- Ты был прав. Дон, - сказал он. - Здесь ни души. Надежное место.
Ракета стояла в лесу, в тридцати или сорока ярдах от них. Вокруг нее чернела мертвая, выжженная земля.
- Ну как, Бетти-Энн, сумеешь сейчас перевоплотиться? спросил Робин.
- Кажется, сумею, - ответила она.
По телу ее прошла дрожь, оно начало преображаться, на этот раз все шло легче, и вдруг ей захотелось заслужить их похвалу, она ощутила могучую силу, таящуюся в новом отсеке мозга, и пустила ее в ход.
- Деревце! - радостно воскликнул Дон. - Смотри, какое деревце, Робин! Какие прелестные листья! Она обернулась очень славным деревом!
(Морозный воздух. В облачной дымке яркое солнце.)
- Способная ученица, - сказал Робин.
Она снова преобразилась - на этот раз она не знала, чем станет, просто дала волю тому, что ощущала.
Дон пристально вгляделся в то серое и смутное, что возникло на месте деревца в яркой и пышной зелени, и, содрогнувшись, отвернулся.
- Не знаю, что это такое, но глаз не радует, - сказал он.
Тогда она позволила своему телу принять подлинную форму, обрела свой истинный облик, и на мгновенье ее сковала странная неловкость, неуклюжесть; новыми губами трудно было произносить земные слова, говорить же мыслями еще не удавалось, ведь она не знала языка Дона и Робина и только теперь поняла, что весь долгий путь в машине они молча переговаривались, а она не слышала их мыслей.
- Мне было как-то... печально, что ли... Оттого, что я улетаю.
- Пора, - сказал Робин.
И Дон помог ей подняться в ракету.
Уже в воздухе, глядя на быстро уходящие вниз и назад деревья, Дон сказал:
- Ты, должно быть, очень взволнована. Ведь тебя ждет столько нового.
Но сейчас, когда она отрывалась от Земли, в ней поднялось такое смятение, что не хватило сил ответить. Молча стояла она у иллюминатора, который затуманили низкие облака. Вот уже мутное клубящееся марево скрыло от нее лес. А ракета все набирала скорость. Холодные металлические стены смыкались вокруг нее, хотелось колотить по ним кулаками, но поздно, теперь уже не вырвешься. Дом остался далеко внизу, далеко-далеко, и под эти ее мысли уходил все дальше и дальше такая даль, что уже не разглядеть, не различить, не удержать...
- Недалеко от мексиканского побережья ждет Большой Корабль, - сказал Робин. - Мы уже скоро будем там.
Ее мутило от быстрого подъема, хотелось за чтонибудь ухватиться. "Пройдет, - говорила она себе, - пройдет". Она думала о звездах, о своем новом обличье, и чужие еще губы шевелились, и она думала: это мое племя.
Ракета набрала высоту. И медленно повернула на запад. Время шло-то ли миг, то ли вечность, и облака остались позади, и еще дальше внизу - Великие Озера, словно тянулись из-за горизонта чьи-то руки и манили ее, и старались удержать.
И вот уже новые поля, и новые леса, новые ручьи и широкие равнины, и могучая река рассекает рыжую землю. Потом высоко взметнулись горы, - острозубые скалистые кряжи вонзались в грозовые облака, и облака цеплялись за их вершины. И на остроконечных пиках сверкал снег.
Ракета сотрясалась от скорости, ревом двигателей прощалась с уносящейся назад сушей. (Западное побережье... она видит его впервые и уже никогда больше не увидит, и над ним занимается заря.)
- Расскажите мне о планетах, - взмолилась она. - Скорей.
- Скоро ты все увидишь сама, - сказал Дон.
- Расскажите хоть что-нибудь, но прямо сейчас. Пожалуйста!
- Ну, на Кину оранжевые горы.
- А какие они? - допытывалась Бетти-Энн. (Нет, не надо ни о чем больше думать, только слушать!)
- Потерпи, это надо видеть своими глазами. Мы обычно проводим там целый день.
- День?..
- Для оранжевых гор это не так уж много, - сказал Дон.
- Нет, не то... Разве можно все как следует увидеть за один день? - спросила Бетти-Энн.
- Я не совсем тебя понимаю, - сказал Дон.
- Но мне хотелось бы по-настоящему узнать эти оранжевые горы. А реки там есть?
- Право, не знаю... Там есть реки, Робин?
Не отрываясь от пульта управления, Робин негромко откашлялся.
- Что-то я не заметил.
- Тут все дело в красках, Бетти-Энн, ты разве не понимаешь? - сказал Дон. - Цвет сам по себе.
- Верно, - подтвердил Робин. - Краски. Это главное.
Под ними яростно дыбились густо-зеленые и серые воды океана, белая пена вскипала и пузырилась, точно в пасти бешеного пса. А дальше воды синели, хрустально искрились, потом густая синева посветлела, успокоилась, простерлась нежно-голубой обманчивой гладью. Крошечный пароходик выпустил из трубы утренний дымок. А впереди, совсем близко, ждала ночь: ракета обогнала солнце.
- Всегда есть на что посмотреть, - вдруг сказал Дон. - На свете так много всего.
Бетти-Энн пошла в хвост корабля.
- Странная она, - безмолвно сказал Дон Робину. Робин неотрывно глядел вниз, на океан, освещенный луной.
- Вижу Большой Корабль, - сказал он.
И круто направил ракету вниз. Навстречу взревел океан. Робин выровнял ракету.
- Входной люк открыт, я вижу, - заметил Дон.
Бетти-Энн посмотрела вниз, на серебряный корабль. Он легко покачивался на волнах, огромный входной люк зиял, точно жадная разверстая пасть, и весь он - гладкая и сверкающая тюрьма, готовая ее поглотить.
Окажись она сейчас дома, она сказала бы Дейву и Джейн, что почувствовала себя плохо, заняла у Джун денег и поскорей поехала домой, потому что боязно болеть в колледже, среди чужих. А потом, когда придет письмо, она разорвет его и скажет, что все уже прошло, и вернется в колледж. Она пропустит всего неделю или около того, и ей разрешат продолжать ученье, только сперва пожурят, скажут, что она очень глупая, - если заболел живот, надо было обратиться в студенческую амбулаторию, а не ехать больной, чуть ли не через весь континент, вдруг бы это оказался аппендицит! Притвориться больной несложно, ведь она теперь хорошо владеет своим телом и сумеет изобразить любой, симптом.
И тут она поняла, какая удивительная сила заложена в ней. Пока, за эти немногие часы, она узнала еще только самую малость. Что таится в глубине ее существа? Много ли ей ведомо такого, о чем доктора и не подозревают? Такого, чего даже и вообразить не могут художники? Такого... Она подумала о старике Кларке - о том, что так грозно, неотвратимо растет у него внутри.
Быть может, ей ведомо и это?
Какая же сила дана ей теперь, когда она познала себя! Необоримое волнение поднялось в ней. Впервые за эти часы еще смутным, но ошеломляюще несомненным предстало перед ней будущее, она поняла, в чем ее роль, ее предназначение... и ее обдало жаром.
Но теперь уже поздно.
Внизу без конца и края простерся океан, отрезал ей все пути; она взглянула на Дона, на Робина, безмерная печаль охватила ее - за них и за себя тоже, а внизу бескрайний неодолимый океан катил свои воды к далеким горизонтам.
Робин ввел ракету-разведчик в лоно Большого Корабля и закрепил ее там.
К Бетти-Энн подошел Дон.
- Не плачь, - сказал он. - Мы уже на месте. - Он улыбнулся. - Пойдем. Мы на Большом Корабле. Ты наконец дома. И сейчас мы отправимся в путь.
- Правда? - спросила она.
Они вышли из ракеты в огромный ангар.
- Я подожду закрывать люк, сначала справлюсь в рубке, все ли разведчики вернулись, - сказал Робин.
Дон наклонился и стал осматривать какую-то вмятину в корпусе их ракеты.
Вернулся Робин.
- Все уже дома. Сейчас закрою люк.
- Я скажу Бетти-Энн. Ей, наверно, захочется посмотреть из рубки, как мы взлетим.
Шаги Робина затихли. Тяжелая крышка люка со звоном захлопнулась. Опять шаги. И голос Робина:
- Что случилось?
- Как странно. Только что она была здесь. Бетти-Энн! Откликнись, Бетти-Энн!.. Да где же она?.. Бетти-Энн!
- Уж наверно ей захочется посмотреть взлет, - сказал Робин.
- Бетти-Энн! - крикнул Дон, но отозвалось одно только гулкое эхо.
Они озадаченно переглянулись, покачали головами.
- Бетти-Энн! - снова позвал Дон.
- Куда она девалась, черт побери? - сказал Робин.
За стенами Большого Корабля низко над горизонтом повисла луна, и, точно утомленный любовник, лениво дышал океан, и сверкали во тьме далекие звезды. А над умиротворенными водами, широко раскинув могучие крылья, летела навстречу дню большая одинокая птица.