«Да, – ответила она. – До тринадцатого декабря».
«А без вас мой вопрос кто-то может решить – при условии, что приказ подпишут?»
«Боюсь, что нет, – сказала Полина Адамовна. – Наберитесь терпения, Константин Геннадьевич. Вы без пяти минут начальник хозяйственного департамента концерна ‘‘Одоевский’’». И повесила трубку.
«Да, – сказал Костя в гудки. – Умывальников начальник и мочалок командир...»
Вечером, когда он изложил ситуацию Оксане, она вновь подумала: «Ты был чертовски прав, Санчо. Он притягивает неприятности. Его так и хочется обмануть».
Она чуть было не сказала это вслух.
* * *Стас не помнил, как дотащил эту сумасшедшую ведьму-самоубийцу до мели, где доставал до дна ногами. Он наглотался соленой морской воды, мышцы болели; пока нырял, выискивая ее на глубине, в кромешной тьме, потерял кроссовки. На камнях несколько раз оскальзывался и все-таки порезал левую ногу обо что-то острое на дне.
«На хрена я ее тащу? – пару раз возникала предательская мысль. – В ней столько воды, что наверняка не откачать». Но он все равно тащил.
До каменных ступеней с перилами – подъема на платный пляж – оставалось метров десять, а он все никак не мог их преодолеть: бьющая о пирс волна рикошетом относила их назад. Он то и дело встряхивал девку, не давал ей погружаться, и выгребал сильными руками к берегу, но усталость прошедшего дня и количество чудо-пива Олежи давали о себе знать: Стас слабел.
Ведьма не подавала признаков жизни. «Брось ее, – сказал голос в голове в который раз. – Ей хана, она в нирване. Ты сделал все, что мог. Выбирайся сам».
И почему-то именно это настолько разозлило Стаса, что он в пять сильных гребков, подтаскивая утопленницу, преодолел расстояние до берега, подхватил ее, неподъемную, перекинул через плечо и пополз по ступеням наверх, как альпинист-новичок на Монблан.
Зрелище было жутковатое, в чем-то даже инфернальное: по темной дороге от пляжа к городу странной кривой, спотыкающейся походкой (не мог нормально наступить на раненую кровоточащую ногу) шел огромный босой мокрый человек и нес на плече... куль-не куль, человека-не человека...
Где-то далеко на востоке еле заметно светало.
Напарник Олежи стоял у ворот, просунув свою крысиную мордочку между прутьев ограждения и с выражением панического ужаса на лице глядел на Стаса.
– А где... Олежа? – из последних сил выдавил Стас, чувствуя, что вот-вот упадет.
– Спит, – пробормотал напарник. – Не велено будить. Стас, это ты?
– Нет... тень отца Гамлета... Ворота открой, бена мама...
– Стас, это точно ты? Мы тебя уже не ждали...
– Ты, сука, ворота открой, – задушевно попросил Стас, – а там мы разберемся, я это или не я...
В этот момент ведьма на его плече шевельнулась, закашляла, и ее вырвало.
– А-а, б... – выругался Стас и, собрав остатки сил, сделал шаг вперед. Заорал: – Быстро ворота, гнида!!!
...Тело ее сотрясали конвульсии, в горле клокотало; ее то и дело тошнило морской водой с остатками пищи.
– На бок, на бок поверните, – слабым голосом произнес сидящий на полу у стены Стас. – Захлебнется...
Олежин напарник захихикал:
– По второму кругу... – и тут же словил затрещину от Олежи.
Они едва успели перевернуть девку на бок – из нее хлынуло потоком; она кашляла, тряслась, выгибалась дугой и харкала. В помещении повис смрадный запах.
– Бормочет что-то, – сказал Олежин напарник.
– Убирать кто будет? – спросил Олежа, сверля злобным взглядом Стаса. – Навязался на мою голову... Говорил вчера – домой поезжай...
– Лондон... Лондон... – сказал Олежин напарник, вслушиваясь. – Англичанка, что ли?
– Джек Лондон, – сказал Стас. Он почти лежал на полу, не в силах даже сидеть. – Писатель американский. Его герой тоже топился.
Словно в ответ на его слова девка хрипло заорала, выгнулась – и из нее вновь хлынул поток воды. Олежа отскочил, сплюнул и повернулся к напарнику:
– Чего замер, придурок?! Тащи ведро и швабру! Успеть бы до утра убраться... Б...ди, навязались на мою голову...
Проходя мимо Стаса, Олежин напарник задержался и спросил:
– А ты откуда знаешь? Ну... про Джека Лондона? Стас, лежащий в полуобмороке на полу, открыл глаза и осмысленно поглядел на него.
– Не всегда же я был... грузчиком мебели, – сказал он.
Глава 11
Декабрь и январь стали для Кости временем потрясений и открытий – в основном неприятных и драматических. Словно таинственный «кто-то» продолжал испытывать его на прочность. Впрочем, среди более-менее житейских происшествий закралось одно, не укладывающееся в эти рамки. Но – все по порядку.
Седьмого декабря днем, когда Оксана была на работе, а Костя работал над романом, перечитывая главы первой книги, шлифуя их, доводя до совершенства, раздался звонок в дверь.
На пороге стояла Елизавета. Костя был так поражен, увидев ее, что замер у двери.
Она сняла шапочку, отряхнула ее тут же, на лестнице, от снега, отворачивая холеное лицо от ледяных брызг, и начала расстегивать шубу.
– Снегопад на улице – дороги не видно... Такой бы в новогоднюю ночь, – сказала Елизавета и посмотрела на Костю. – В квартиру-то пустишь или на лестнице будем разговаривать, на радость соседям?
– Извини, – промямлил он и отступил. – Просто я не ожидал...
Она вошла, энергично разделась, развесила своего песца на плечики, погладила и поворковала с Фолиантом, который крутился здесь же, под ногами, и, кажется, был рад ее видеть.
Костя был растерян и совершенно не понимал, как себя вести.
– Э-э... Чаю? – неловко предложил он.
В него уперся жесткий взгляд зеленых глаз сестры.
– Развлечения потом, – сказала она. – Сначала дела.
Она прошла в комнату, огляделась, поставила сумочку на диван и села.
– Как с работой?
– Так себе, – пожал плечами Егоров, не желая посвящать сестру в подробности взаимоотношений с «Русским кондитером». – Ищем.
– Шансы есть?
– Шансы есть всегда.
– А это? – Она кивнула на экран компьютера с заставкой на «рабочем столе» большой фотографии первоклассника Вани Егорова. К счастью, файл с романом был свернут.
– Рыскаю в Интернете... Чем обязан, Лиза? – Он сел на стул у стола напротив нее.
– Я приехала мириться, – сказала она.
Костя подумал, что ослышался. Он слишком хорошо знал характер сестры, чтобы поверить в это.
– Мы все были не правы, – продолжала она, – но я знаю, что папа не хотел бы нашей ссоры, по какой бы причине она ни произошла, пусть и по столь... трагической. Помнишь, сколько мы воевали и дрались в детстве, когда были живы родители?.. – Лицо ее порозовело, на глазах выступили слезы. – Они всегда мирили нас. Мы родные люди, Костя, и должны держаться друг друга. Прости меня, пожалуйста. Не сердись. Смерть отца... Это было такое горе, что я не отдавала отчета...
– И ты меня прости, – деревянным голосом сказал Егоров. Он все еще сомневался.
– У меня с собой кое-что есть... – Лиза открыла сумочку и извлекла плоскую блестящую металлическую фляжку.
– Пьешь втихомолку? – спросил он с улыбкой.
– Ну тебя, дурак! Давай-ка дернем мировую. – Она шмыгнула носом, успокаиваясь. – Здесь хороший армянский коньяк.
– Ты всегда была неравнодушна к лучшим представителям этой замечательной нации. – Он поднялся и пошел к серванту за рюмками. – Я помню, как, впервые увидев по телевизору Левона Оганезова – тебе тогда было лет десять, – ты завопила: «Батюшки-светы, какой мужчина!»
Лиза за его спиной затихла. С рюмками в руках он повернулся и посмотрел на нее. В руке у сестры вместо фляжки с коньяком были какие-то бумаги.
И выражение ее лица... Совершенно изменилось.
Он вернулся к столу и поставил рюмки рядом с клавиатурой.
– Что это?
– Прочитай и подпиши. – Она протянула ему бумаги.
Костя сел и пробежал глазами текст.
«Я... Егоров Константин Геннадьевич... дата рождения... адрес места жительства... безвозмездно отчуждаю в пользу... Фомичевой Светланы Николаевны... часть загородного дома, расположенного... договор вступает в силу с момента подписания...»
Он поднял на нее глаза:
– Что за бред, Лиза?
– Дарственная, – сказала она спокойно. – Ты же прочитал.
– А кто такая эта Фомичева Светлана Николаевна?..
– Моя дочь, Костя. Твоя племянница. Ты совсем того? Надо чаще встречаться.
– Нет, это ты того, – сказал он, осторожно откладывая бумаги. – С чего ты решила, что я подарю вам свою половину дома? У меня, вообще-то, есть наследник, да я и сам пока... никуда не собираюсь.
– Иван последние несколько лет на дачу не ездит, – сухо сказала Лиза.
Он вздохнул с облегчением и откинулся на спинку стула: теперь ясно, зачем она приехала! Костя посмотрел на сестру веселым взглядом.
– Плохой из тебя делец, – сказал он. – Нужно было сперва напоить меня, уболтать, глядишь – я бы и подписал. А на трезвую голову я пока еще слишком хорошо соображаю.
– Подпиши, Костя, – сказала Лиза угрожающе, – это мой дом.
– Подпиши, Костя, – сказала Лиза угрожающе, – это мой дом.
– Половина – конечно. Она всегда твоей и была.
– Весь.
– С каких пирогов, сестренка? Кто же это тебе присоветовал? Небось, и нотариусу заплатили за составление? Но он вас плохо проконсультировал. Слушай, вы вконец обнаглели с твоим... не помню имени... Даже не продать, а подарить!
– Твоей ноги там не будет, – сказала она с ненавистью.
– Даже если и так. Даже если полдома сгниет и развалится... Твой урод – он безрукий, ни хрена делать не умеет... И вы туда не войдете. Я съездил на днях на дачу и всобачил такую сигнализацию, что через минуту после взлома там соберется вся округа с тридцатикилометрового радиуса. Да пару ловушек-сюрпризов... от бомжей. Оказывается, не только от бомжей. А как отключить все это, знаю только я.
Он говорил столь легко и убежденно, что Елизавете в голову не пришло заподозрить блеф.
– Костя, тебе все равно ничего там уже не понадобится, ты не приезжаешь совсем. – Она продолжала цепляться. – Тетя Лена старая, ей одной там трудно. Еще год-два, и она тоже перестанет ездить. Ладно, если ты уперся... Поговорим о цене. Сколько ты хочешь?
Он взял со стола бумаги и бросил ей на колени.
– Не о чем говорить. Мир с тобой обходится мне слишком дорого, но дело даже не в этом... Если твой отец и мой дядя смотрит сейчас на нас, он огорчен тем, какой... – Костя запнулся, – лицемеркой стала его дочь.
Она вскочила:
– Ты не смеешь...
Он смотрел на нее с иронией:
– Почему? Ты же посмела! На самом деле, я благодарен тебе, сестренка. Ты сравняла счет. Я был очень виноват переда вами, дядей Гришей... Чувство вины висело на душе стопудовым булыганом. Ты своим визитом немного облегчила мой груз. Теперь я понимаю, как ты относишься ко мне, и вины перед тобой почти не ощущаю.
Она вылетела в прихожую и быстро начала одеваться.
– Нет, но на что вы рассчитывали?! – крикнул он.
Ответа не последовало. Хлопнула входная дверь.
...О визите сестры некоторое время не знал никто, кроме Лекса Померанцева. Костя считал, что может доверять только ему.
* * *– Я не знаю, что делать, мам. Весь мир на меня ополчился.
– Не преувеличивай, – сказала Елена Петровна. – У тебя есть я, Ванька, Оксана...
– Оксана?
– Ну и что? Любой человек имеет право на ошибку. Ты тоже не ангел с крыльями... Алеша, настоящий друг, стоит десятка приятелей... Просто полоса такая в жизни. Она скоро закончится.
– Когда?
– Не знаю. Го д тяжелый. Високосные года всегда трудные. Через три недели наступит Новый год, и все изменится.
– Ты в это веришь?
– Конечно. Стала бы я тебя обманывать? Ну все, давай, звони этой Адамовне, она наверняка вернулась с обеда.
Полина Адамовна произнесла то, чего Костя ждал и боялся. Да, его кандидатура была отличной во всех смыслах, и он очень хорошо подходил на эту должность. Но ситуация в «Одоевском» в последнее время настолько переменилась, что какое-то время вакансия будет неактуальна.
«Сколько?» – спросил Костя.
«Трудно сказать. Месяц... или полгода. Сейчас перед руководством группы стоят несколько иные задачи, закрываются вакансии мелкие и сиюминутные, а решения по должностям большим, политическим откладываются».
«Вы хоть понимаете, в какой ситуации я оказался по вашей милости? – сказал Костя. – Отказал по всем предложениям, убрал резюме с сайтов... А вы мне лопочете что-то про изменение ситуации. Как такое может быть?»
«Что поделать, Константин Геннадьевич, – спокойно говорила Полина Адамовна. – Поиск работы – своего рода лотерея... Угадал – значит, выиграл. Вам просто немного не повезло».
«Ничего себе – немного, – сказал Костя, стараясь сдерживаться. – Я остался без денег, без работы, без предложений, а вы говорите ‘‘немного не повезло’’? Мне нужно все начинать заново! Я и не предполагал, что такая серьезная компания на деле – сборище шаромыжников».
«Никакой иной информации на данный момент у меня для вас нет, – сухо сказала Полина Адамовна, «проглотив» «шаромыжников». – Есть желание – ждите. Возможно, ситуация поменяется, но гарантировать ничего не могу».
Костя положил трубку.
– Это похоже на анекдот, – сказал он матери. – Как только возникает ощущение, что вот оно, мое... все немедленно рушится. От этого можно сойти с ума. Скоро год, как я без работы.
– Подожди, Костя, пока не сходи. Для чего-то так нужно. Уже появилось в твоей жизни нечто, или вот-вот появится... Оно компенсирует, перевесит бесконечные потери.
«Странно, – подумал Костя. – Мама не знает, что я пишу книгу. А говорит так, будто чувствует... Правильно ли то, что я до сих пор ей не сказал?»
– У тебя есть выпить? – спросил он.
– Есть. Ты же знаешь, я привыкла загодя готовиться к празднованию Нового года. Это единственный праздник, который я люблю по-прежнему – как в детстве. Потихоньку запасаюсь: шампанское, бутылочка хорошего красного вина, водка, икра, грибочки маринованные...
– Давай твою водку раздавим? – предложил он. – Деньги я отдам.
– Деньги я бы не взяла, но пить тебе сейчас не надо, Костя. Послушай мамочку, поезжай домой, расскажи все Оксане, посоветуйся с ней. Ситуация не критичная: Оксана пока работает, на жизнь вам хватает. Попробуй начать устраиваться заново.
«Никакого заново, – думал Егоров, шагая к метро. – Я набрал высоту принятия решения. Я должен его принять, это решение. Не будь Ритентиты и его оценки – я бы колебался.
Но после его визита все изменилось.
Наверное, так и должно быть. Как сказал бы Лекс, судьба отсекает тупиковые пути. ‘‘Импорт Русь’’, ‘‘Кондитеры’’, два десятка других организаций, контор – всего лишь тупиковые пути: никуда не ведут, закончились ничем.
А книга...
Идя через испытания, обман, болезнь и предательства, я продолжаю создавать ее, конструировать свой мир. Книга – моя единственная опора.
Возможно... Возможно, я не в состоянии противостоять объективным жестокостям этого мира. Я слишком воспитан и деликатен, чтобы бороться, проламываться вперед. Но у меня есть другой путь.
Не умея выстроить систему взаимоотношений с этим миром, я создам свой».
И словно в ответ на его мысли где-то неподалеку ударил церковный колокол, и его чистый звук разлился в морозном воздухе.
* * *В доме давно никто не жил. В комнатах было пыльно, на углах висела легкая «домашняя» паутина, в ванной вокруг сливного отверстия – ржавые разводы. Дверца шкафа, висящая на одной петле, жалобно скрипнула. Много месяцев не стиранные занавески выгорели на солнце, на посуду в серванте было жалко смотреть.
Не разбирая вещи, Ольга переоделась, распахнула серые от грязи и пыли окна и взялась за дело.
Во встроенном шкафу в туалете нашлись полузасохшие остатки гелей для мытья бытовых поверхностей, немного полироли (просроченной... ну, да это не продукты!), какие-то порошки и заскорузлые губки. Некоторые рассыпались в руках, другие продержались небольшое время. В углу за креслом она обнаружила две старые, ни на что не годные наволочки – и без жалости порвала их на тряпки.
Как там говорила тетушка Чарли? «У меня сегодня большая стирка». Ольга мыла, чистила, драила, стирала пыль; имеющиеся запасы бытовой химии при столь масштабном подходе быстро закончились, тогда она сбегала в хозяйственный, благо он был через дорогу, накупила губок, салфеток, швабру и несколько насадок к ней, флаконов с разнообразными моющими средствами, вернулась – и с удвоенной силой принялась за работу.
Часа через три, когда квартира стала похожа на жилье, но еще не все задуманное было сделано, ей захотелось есть. Ольга дала себе слово, что перекусит только тогда, когда закончит. Она вымыла полы в комнатах и на кухне, во всех цветочных горшках взрыхлила и полила землю и сполоснула сами цветы, спасая их от многодневной сухой пыли, отдраила ванну и туалет, оттерла жирные пятна на холодильнике и плите. Везде с полиролью вытерла пыль, свалила в кучу возле старенькой стиральной машины белье. На кухне перемыла всю посуду. В часах с кукушкой почистила механизм и завела их, тщательно промыла внутри холодильник «Харькiв» и включила его в сеть.
Выяснилось, что стиральная машина не работает. Она созвонилась с хозяйкой, узнала, к кому следует обратиться, и набрала номер. Человек оказался на выходном, сразу пришел, споро починил машину, объяснил, как пользоваться. Прикрутил дверцу у шкафа. Скупо подивился на чистоту – видимо, бывал здесь не раз уже после того, как дом стал приходить в запустение; несколько раз оценивающе смерил взглядом Ольгу, как бы взвешивая, могла ли она сама совершить такую революцию, или кто помогал. Денег взял мало, хмуро буркнув: «Рекламная акция... Это... обращайтесь, ежели чего...» – и ушел. Ольга загрузила машину, засыпала порошок, вытащила и повесила на раковину шланг, нажала «Старт» и только тогда, присев, огляделась.
Прошло шесть с лишним часов с того момента, как она переступила порог дома. Он преобразился и сейчас много больше походил на жилье человека, чем в первые минуты. И, как любое творение своих рук, дом нравился Ольге все больше. Она налила в чайник воды и включила огонь на плите.