Полицейский на Инне не женился, но к ребёнку приходил исправно, грозно предупреждая в дверях Клару:
– No borsch, mam!
Клара с восторгом возилась с чёрной внучкой, а Инна по-прежнему грела окорока на брайтонском пляже. У неё был свой ритм жизни. И похоже, она была вполне счастлива.
Клара важно прогуливалась по Брайтону с коляской и на каждом метре цеплялась языком. И персики в Москве были лучше, и колбаса вкуснее, и люди добрее, и квартира у неё была чудная. А какая дача! Одним словом, послушать Клару – её прежняя жизнь была удивительна и роскошна. Америку она ругала нещадно, обвиняя сына в том, что привёз её, бедную, сюда, не считаясь с ней.
– Мне это надо? – грозно вопрошала она и, не дождавшись ответа, двигалась дальше, подталкивая коляску внушительным животом.
Умерла Клара ночью от инсульта, прочтя Инкину записку, что та уезжает с дочкой и своим возлюбленным в Алабаму – навсегда. Клара зашла в детскую, увидела пустую кроватку внучки, открыла шкаф – он тоже оказался пуст. Она упала на пол и не смогла дотянуться до телефона. К вечеру обеспокоенный Алик приехал к ней. Клара лежала на полу со сжатым кулаком.
На похоронах Алик безутешно плакал. Через полицейское управление он нашёл алабамских родственников Инниного любовника, но сестра на похороны не приехала.
Алик поставил Кларе памятник из розового мрамора. Написал трогательную эпитафию. Страдал. Не брился. Держал траур. Взял к себе Инниных детей, устроил их в дорогую школу. Продолжал высылать деньги сестре. Заказал у недешёвого художника Кларин портрет по фотографии. Повесил его в спальне. Под портретом стояли живые цветы – всегда. На тумбочке у кровати в серебряной рамке стояла Кларина фотография.
Перед сном он тихо бормотал:
– Спокойной ночи, мамочка.
Аллочка вздыхала, долго ворочалась, удивляясь своему мужу. И думала – действительно малахольный, Клара была всё-таки права.
И немного стесняясь своих мыслей, Аллочка засыпала, а Алик ещё долго не мог уснуть, страдал и смотрел на Кларину фотографию, тонувшую в ночном мраке счастливой семейной спальни.
Стелла Прюдон Счастье Конрада
Часть I1У Конрада Фольксманна, молодого человека тридцати шести лет от роду, в отличие от большинства его сверстников, была цель – стать канцлером Германии. Он уже не помнил, когда ему впервые захотелось этого: то ли когда он прочёл биографию Конрада Адэнауэра и захотел стать похожим на него; то ли когда он вместе с матерью вышел на уличную демонстрацию и, скандируя лозунги за объединение обеих Германий, прошёл насквозь их тихий городок Альтенбург, что к востоку от Лейпцига; то ли когда всего через несколько дней после демонстрации, в которой и он принимал участие, рухнула Берлинская стена, и он осознал, что и он может влиять на политическую жизнь страны.
Когда пришло время выбирать специальность и поступать в университет, Конрад, не раздумывая, выбрал политологию и вступил в ряды партии христианских демократов (ХДС), основателем которой был их с матерью кумир Конрад Аденауэр. После университета Конрад переехал в Берлин и, поскольку в бундестаге ввели квоту для приёма на работу выходцев из бывшей ГДР, он без труда прошёл собеседование и получил первую в своей жизни должность – специалиста отдела обращений граждан Центрального бюро ХДС. Это казалось Конраду сказкой: то, что недавно было только мечтой, стало реальностью. Конрад, казалось бы, попал в правильную колею.
Но проходили годы, а в его жизни ничего не менялось. Он по-прежнему целыми днями обрабатывал запросы граждан. Конрад часто думал, как вырваться из этого бесконечного потока рутины, но не знал, как делать карьеру в политике. Его никто не приглашал, никто им не интересовался, а предлагать себя он не мог, не хватало наглости. Он только надеялся, что когда-нибудь и его звезда взойдёт, а все недоброжелатели и завистники ахнут. Его портрет займёт заслуженное место в одном ряду с Аденауэром и Колем, и матери будет что рассказать знакомым. А пока он предпочитал не торопить события, а находить и в нынешнем своём положении плюсы.
Поскольку он работал в отделе больше десяти лет, он, как никто другой, знал все тонкости работы. Шеф часто спрашивал у него совета и, понимая, что Конрад уже давно перерос свою должность, не скупился на похвалы. Зная, что на Конрада можно положиться, шеф оставлял на него весь отдел, уходя по личным делам. Тогда Конраду приходилось делать и его, начальника, работу: писать отчёты, планы, обзоры. Порой обязанности шефа занимали всё время и до прямых обязанностей не доходили руки. Зато Конрад мог, в отличие от большинства коллег, приходить на работу позже и уходить раньше, а поскольку каждую пятницу он уезжал к матери в родной Альтенбург, его очень радовало, что не приходилось уезжать из Берлина вместе с гигантскими толпами, а можно было уйти с работы на пару часов раньше и добраться до Альтенбурга в полупустом вагоне.
2В эту пятницу он, по обыкновению, приехал на работу с небольшим чемоданом, чтобы сразу после обеда отбыть на вокзал. Он уже собирался вслед за коллегами идти в столовую, когда вошёл его начальник, господин Кунце, полноватый господин с толстыми губами, лоснящимся лицом и расстёгнутой нижней пуговицей рубашки.
– Господин Фольксманн, вы не торопитесь?
– Я хотел пойти на обед, – ответил Конрад. – А что случилось?
– Здесь такое дело… Мне надо с вами поговорить, давайте присядем.
Предчувствуя неладное, Конрад сел и предложил сесть начальнику. Кунце вздохнул:
– Контролирующий орган, проверяющий работу функциональных департаментов, проверил и нашу работу. Было сделано несколько контрольных запросов в отдел с целью выяснить, как быстро мы на них реагируем и доходят ли на самом деле обращения граждан до руководства партии. С этим возникли проблемы. Эффективность работы отдела оказалась крайне низкой. Подсчитали общее количество запросов и ответов на них, и оказалось, что нами обрабатываются лишь тридцать процентов, а остальные семьдесят процентов игнорируются. Из этих тридцати процентов, которые мы худо-бедно обрабатываем, лишь один процент принадлежит вам. Если выражаться цифрами, вы обрабатываете всего двенадцать запросов в год, то есть примерно один в месяц. Остальные двадцать девять приходятся на ваших коллег, которые хоть и работают не идеально, но гораздо эффективней, чем вы. – Проведя потрёпанным носовым платком по лбу, Кунце спросил: – Как такое могло произойти? Что могло помешать вам обрабатывать больше запросов – это же ваша прямая обязанность! Это то, за что вам платят зарплату!
Конрад в ответ лишь пожал плечами, и начальник продолжил:
– Я не знаю, как мне быть. С одной стороны, я уважаю вас и ваш опыт, но с другой – проверка уже прошла и, если мы сейчас не примем мер и не накажем виновного, удар придётся на весь наш отдел. Нас уже давно хотят расформировать в целях экономии бюджета и вместо целого отдела назначить одного человека из отдела прессы, ответственного за обращения граждан. Одного человека! – При этих словах начальник вытянул указательный палец вверх и, следя за ним, посмотрел на потолок. – Как такое возможно, чтобы один человек заменил целый отдел?! У них, по-моему, не все дома, – продолжая смотреть на указательный палец, шёпотом проговорил он. – Так вот, чтобы спасти отдел, в котором, кроме вас, у всех есть семьи, которые надо кормить, я должен пойти на жертвы.
– Что это значит? – не понимая бессвязную и затянувшуюся речь начальника, спросил Конрад.
– Это значит, что я вынужден вас уволить.
Конрад долго не мог понять смысла последней фразы. Не может такого быть, чтобы его уволили. В Германии никого не увольняют. Это невозможно!
– Это шутка? – спросил Конрад.
Начальник посмотрел на него с жалостью:
– Господин Фольксманн, вы что думаете, мне до шуток сейчас? Я не клоун! И я бы не стал никогда так шутить со своими подчинёнными!
Конрад почувствовал, что перед ним всё расплывается, и на время потерял способность думать. Это было несправедливо. Господин Кунце, как никто другой, знал, на что именно Конрад тратил рабочее время: на выполнение его, начальника, обязанностей. И по справедливости уволить должны были бы начальника, поставив на его место Конрада. Но сказать об этом прямо Конрад не мог. Поэтому он лишь вымолвил:
– Но как, как такое возможно? Что мне теперь делать, куда идти?
– Я понимаю вас. Но ничего не могу для вас сделать. Всё, что мог, я уже сделал.
Начальник пожал плечами и добавил:
– К счастью, мы живём в Германии, поэтому у вас есть целых три месяца, прежде чем вы станете безработным. Эти три месяца вы можете потратить на то, чтобы найти новую работу. Советую не медлить и отправлять резюме в самое ближайшее время. А я, в свою очередь, дам вам рекомендацию и не буду ничего писать о причинах вашего увольнения.
Конрад не нашёл, что ответить начальнику. Поэтому тот продолжил:
– Понимаете, у меня семья – жена и трое детей – и всех надо кормить. Я взял дом в кредит, надо выплачивать каждый месяц. Столько обязательств. Если отдел расформируют, мне конец. А у вас нет семьи, которую надо содержать. Будь я холост, я бы ничего не боялся, а так…
Конрад видел, что начальник ждёт от него поддержки, и чувствовал себя виноватым, что не мог этой поддержки оказать. Он не находил нужных слов, поэтому они оба сидели молча, потом начальник резко встал, будто вспомнил о чём-то очень важном.
– Вы, кажется, собирались на обед. Не буду вас больше отвлекать!
Конрад вспомнил, что действительно собирался на обед, и, не теряя ни минуты, вышел из кабинета.
3По пятницам в столовой подавали свиную вырезку с картофелем и кислой капустой – любимое блюдо его отца, почившего полгода назад на шестьдесят пятом году жизни. У него был рак желудка, последние годы жизни он практически ничего не ел и, будучи гурманом, очень от этого страдал. Конрад вспоминал об отце каждый раз, когда видел это блюдо. Он не мог себе простить, что не попрощался с отцом, так как должен был всё время находиться рядом с испытывающей тяжёлую депрессию матерью. Конрад всегда с ней сидел, когда нужна была помощь. Она часто болела, жаловалась на сильные головные боли и боялась умереть.
Взяв поднос, Конрад ушёл в дальний угол многолюдной столовой – подальше от остальных – и без аппетита съел всё до последней крошки. Он не позволял себе оставлять на тарелках еду, даже если блюдо ему не нравилось. Он знал: надо съедать всё.
Внезапно у Конрада начала болеть голова. Боль, поднимаясь, шла от висков ко лбу и, делая круг, возвращалась, пульсируя в висках. С чего бы это? Он выспался и не видел причин для мигрени. Сложив приборы на тарелку, Конрад резко встал и, шатаясь, отнёс поднос на стол для грязной посуды. Затем поспешно, словно куда-то опаздывает, вышел из столовой. Голова кружилась, и он, схватившись за перила, пытался сохранить равновесие в ходящем ходуном помещении.
В сером коридоре – обычно многолюдном во время обеда – было на удивление пусто. «Как странно. Куда все подевались?» – подумал Конрад. Ему, обычно ищущему одиночества, вдруг очень захотелось к людям. Он вернулся в столовую и обнаружил, что и там почти никого нет. Две полные женщины собирали тарелки. Первая что-то рассказывала, вторая смеялась. Увидев Конрада, женщины перестали говорить и посмотрели на него.
– Вы что-то хотели? – спросила одна из них.
– А где остальные? – спросил Конрад. – Только что зал был полон, а теперь никого нет.
– А какое вам дело до остальных? Поздно вы пришли, молодой человек, никого больше не осталось! – При этих словах женщины засмеялись и хитро переглянулись.
– Да нет, я не голоден, я же здесь был только что, ел свинину с кислой капустой. Я точно помню, что ещё минуту назад зал был полон!
– Вы не могли сегодня есть свинину с кислой капустой. У нас сегодня на обед было нечто поинтереснее. – При этих словах женщины переглянулись, и Конрада бросило в жар. – А теперь ступайте к себе и не мешайте нам работать.
– Куда же мне идти? Я собирался ехать к матери в Альтенбург, даже чемодан взял с собой, а теперь, наверное, не успею на поезд.
– А нам какое дело до вас? Идите куда хотите, только побыстрее – через минуту будет уже поздно! – сказала женщина и, развернувшись, неторопливо, но уверенно двинулась к нему. Конрад увидел, что в её фартуке два больших кармана. В одном из них она держала руку, нащупывая какой-то предмет.
Конрад отпрянул и, пролепетав «до свиданья», выбежал из столовой, подгоняемый зловещим и громким хохотом женщин. Коридор по-прежнему был пуст и наводил ужас. Выбора не оставалось: либо странная женщина, либо коридор. Если пройти эти страшные пятьдесят метров, за поворотом будет лифт, который довезёт его до третьего этажа. Но Конрад уже ни в чём не был уверен. А был ли лифт? А вдруг за этим коридором будет ещё один – длиннее и темнее первого? Что тогда он будет делать? Вернётся сюда или пойдёт дальше? Если ему удастся добраться до третьего этажа, он найдёт и стеклянный тоннель, соединяющий два крыла бундестага. А там уже до отдела рукой подать. Конрад представил путь, который ему предстоит пройти в полном одиночестве, и у него заколотилось сердце. Но было одно обстоятельство, которое заставляло его идти по коридору: если он не успеет на поезд, мать будет очень расстроена. Она всегда ждала Конрада к пяти с накрытым к ужину столом и обижалась, если тот опаздывал хотя бы на несколько минут. Уткнувшись обеими руками в холодную стену, он стал осторожно, как лазутчик, пробираться вдоль неё. Ноги заплетались. Коридор тянулся бесконечно. Конрад то и дело останавливался и прислонялся щекой к холодной стене, будто ожидая услышать, сколько ещё идти.
– С вами всё в порядке? – спросил какой-то мужчина и потряс Конрада за плечо.
Конрад огляделся и увидел, что он лежит на полу и вокруг него столпились люди. Вместо ответа он спросил:
– Откуда все эти люди?
– Они здесь работают, как и вы, я полагаю. – Мужчина внимательно, даже пристально посмотрел на Конрада. – А сейчас время обеда и все идут обедать. С вами точно всё в порядке? Может, врача вызвать?
– Нет-нет, я пойду.
Обрадовавшись неожиданно появившимся людям, Конрад встал, дошёл до лифта, доехал до третьего этажа, прошёл через стеклянный тоннель и направился в свой отдел. В кабинете никого не было. Он взглянул на часы и убедился, что всего 14.30 и он никуда не опоздал, а даже успеет ещё выпить чашечку кофе перед отбытием на вокзал.
Конрад отмерил кофе, включил кофеварку и открыл коробочку с шоколадным пирожным, купленным по дороге на работу. Пирожного не хотелось, у него болел живот и по-прежнему сильно кружилась голова. Он решил ехать незамедлительно. Если он прибудет на вокзал раньше, то сможет выпить кофе там. А за кофе, который он сварил, коллеги только поблагодарят, потому что никто в их отделе почему-то не любил его варить. И поскольку Конрад откажется сегодня от своей порции, его чашечка тоже достанется кому-нибудь из коллег. Пирожное он может взять с собой: вот мама обрадуется, когда увидит, что у него для неё подарок!
4Едва Конрад надел пальто, как в кабинет заглянул господин Кунце.
– А ваши коллеги ещё не вернулись с обеда? – спросил он.
Конрад покачал головой, и господин Кунце вышел, пожелав ему хороших выходных. При виде начальника Конрад вспомнил об увольнении, о котором, к своему удивлению, он уже успел забыть. Воспоминание закололо в груди. Он не хотел, чтобы мать волновалась. Но если он сегодня поедет в Альтенбург, мать всё поймёт по его глазам. Поэтому он решил, что в эти выходные не поедет в Альтенбург, а останется в Берлине в своей съёмной квартирке.
Конрад решил немедленно позвонить матери, но едва он подошёл к телефону и набрал номер, как в кабинет ворвались коллеги, продолжавшие начатый во время обеда разговор:
– Да, Germanwings – это что-то! На Рождество билетов не достать! У них только в рекламе цена за билет девятнадцать евро, а на самом деле меньше, чем за сто, никуда не улететь!
«Хорошо им с их проблемами. Они думают о том, куда поехать на Рождество, а я должен искать работу. Как же это несправедливо!» – подумал Конрад.
Коллеги демонстративно вдыхали аромат свежезаваренного кофе.
– Конрад, да ты уже кофе сварил!
– Это ты нам сварил, да, Конрад?
– А ты уже выпил кофе, тебе не надо оставлять?
– Вот это я понимаю!
Одна из женщин увидела открытую коробочку с пирожным и спросила Конрада, может ли она угоститься кусочком. Другие женщины подбежали и тоже отломили по кусочку.
– М-м-м, как вкусно, – заголосили хором женщины. – Молодец, Конрад! И что бы мы без тебя делали?!
Конрад улыбался, хотя на душе скребли кошки: «Не хватало ещё расплакаться перед всеми! Срочно ехать домой и позвонить оттуда маме».
Конрад попрощался и вышел из кабинета. Спустившись на первый этаж, он дошёл до крутящейся двери и кивнул вахтёру. Вахтёр странно посмотрел на него, как будто хотел что-то ему сказать, но Конрад не стал останавливаться и молча покинул здание.
Осенняя промозглая погода стала ещё более неприятной, чем утром. Накрапывал мелкий жалящий дождик и дул ветер, а у Конрада, как назло, не было зонта. Пока он дошёл до автобусной остановки, его пальто и волосы стали мокрыми, но он этого не заметил. Подойдя к расписанию автобусов, он сверился с часами. Ближайший автобус – через семь минут. Целых семь минут ждать, именно тогда, когда ему надо было срочно добраться до дома и позвонить! Если бы коллеги не задержали его, Конрад успел бы на тот автобус, который ушёл три минуты назад, а теперь семь минут растянулись в целую вечность. Семь долгих минут ожидания и тягостных дум, что мама, должно быть, рассердится на него за то, что он не приезжает. Но он хотел во что бы то ни стало отменить поездку в Альтенбург и при этом не вызвать беспокойства матери, что было достаточно тяжёлой задачей, так как Конрад совсем не умел врать. Несколько раз, когда Конрад оставался в Берлине, мать внезапно приезжала к нему с проверкой.