Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Максим Гуреев 6 стр.

– Мама, что я тоже? – с тревогой спросил Конрад.

– У отца твоего те же симптомы были! Немедленно ложись в постель и не вставай, а я выезжаю в Берлин!

– Мама, не…

– Никаких «не»! Я так решила, значит, так и будет.

Конрад лежал в постели, ждал мать и думал об отце. Рак погубил его. Он не удивится, если и у него, Конрада, обнаружат рак. Напротив, он посчитает этот диагноз само собой разумеющимся в его череде неудач. Неудач? Пожалуй, наоборот, смертельная болезнь будет как раз избавлением от одиночества, мучительных раздумий и страхов, освобождением от тягот жизни. Как, наверное, пожалеют его недоброжелатели о своём коварстве, когда увидят, как жестоко они обращались с ним, смертельно больным человеком. Конрад представил себя, обессиленного, на больничной койке. Химиотерапия не помогла, и он умирал, а рядом плакала бедная мать. Да, вероятнее всего, у него рак, именно рак – причина его недомоганий и головокружений, всех его проблем. Рак был врагом, с которым у него, Конрада, не осталось сил бороться. Но как выглядел этот враг? Представив себе опухоль, Конрад, однако, не чувствовал никакой злости на пузырь, похожий на сдувшийся воздушный шарик красного цвета. Но опухоль стала надуваться и увеличиваться, принимая всё более гладкие округлые формы и всё больше и больше напоминая человеческий облик. Шар надул щёки, здоровые и румяные, у него появились глаза, нос и рот, и он заговорил голосом матери. Что он говорил, Конрад не слышал и слышать не хотел, потому что не мог позволить себе злиться на мать. Конрад дёрнул головой, пытаясь стряхнуть навязчивый образ с красного ракового шара, но у него ничего не получалось. Чем больше он пытался перестать думать об этом, тем больше картинка заполоняла воображение. Тогда Конрад решил пойти на хитрость и стал вспоминать лицо отца, пытаясь заменить рисунок на шаре. Отец накладывался плохо, смутно, нечётко, поверх лица матери, так что шар превратился в мешанину лиц.

– Рак… у меня опухоль головного мозга, – тихо произносил Конрад, представляя перед собой сочувствующего слушателя. – Как я себя чувствую? Ужасно болит и кружится голова, тошнит постоянно, я не могу есть. Не хочу есть. Только пить хочу. Рак у меня наследственный.

«Как, наверное, удивится Надя, когда завтра будет пытаться достучаться до меня в Фейсбуке», – думал Конрад. Он не будет ей отвечать, и она подумает, что он передумал давать интервью. А может быть, Михаэль дал его рабочий телефон – она позвонит, и ей скажут, что он заболел. Что, интересно, она сделает? Конраду хотелось, чтобы Надя обо всём узнала.

Той же ночью приехала мать и, увидев Конрада, вызвала «Скорую помощь».

– Всё будет хорошо, всё будет хорошо, – твердила мать, когда Конрада усадили в кресло-каталку и везли по коридору больницы.

– Конечно, всё будет хорошо! – услышала она бас медбрата. – Доктор Краузе и не таких больных поднимал.

Конрада приняли без промедления. Осматривая больного, доктор то и дело произносил:

– Хм… хм… интересно, интересно… хм…

– Я боюсь, доктор, что у него рак. Мой муж тоже умер от рака, – тараторила мать.

– Ну этот здоровяк ещё не умер и, дай бог, жить будет долго!

– Но вы хорошо посмотрите: все признаки налицо. Голова кружится, боли, обмороки, тошнота. Только внимательно смотрите.

– И что же вы хотите, чтобы я увидел, уважаемая?

Оторопев, мать промолчала.

– Молодой человек, встаньте, пожалуйста, – сказал врач, обращаясь к Конраду.

– Да что вы, доктор! – запротестовала мать. – Ему нельзя вставать, он же падает!

– Если вы будете мешать мне проводить осмотр, я буду вынужден попросить вас выйти из кабинета, – строго сказал врач.

Мать поджала губы и стала смотреть в сторону, а Конрад встал и зашатался. Доктор поддержал его за локоть и попросил сделать несколько шагов вперёд.

– Кружится голова?

– Когда вы меня держите – не кружится. А когда отпускаете, начинает кружиться.

Доктор усадил Конрада и стал писать что-то в своей тетради.

– Вы женаты?

– Нет, доктор, он не женат, – ответила мать. – У него времени нет жениться, всё работает. В бундестаге, с Меркель! Эта особа его даже домой на выходные не отпускает, какая уж там женитьба!

Было видно, что врач хотел спросить что-то ещё, но потом передумал.

– Хорошо. Несколько дней вам надо будет провести у нас, чтобы сдать необходимые анализы. Без анализов я не смогу назначить вам лечение.

– Хорошо, – ответил Конрад.

– Хорошо, – также согласилась мать. – А я могу с ним остаться?

– Зачем?

– Как зачем?! А присмотреть? Вдруг ему плохо станет?

– Могу вас успокоить, госпожа… – доктор заглянул в карту Конрада, – Фольксманн, у нас прекрасно обученный медицинский персонал. Так что я прошу вас успокоиться и идти домой.

– Да, мама, – нежно проговорил Конрад, – не переживай.

В больнице Конрад осунулся. Он не ел, еда вызывала отвращение. Он перестал вставать с постели, сделав исключение лишь однажды, когда белый голубь, заблудившись в осеннем тумане, не увидел (или, как счёл Конрад, не хотел видеть) прозрачного стекла, разделяющего его и палату Конрада. От этого удара палата задрожала, а в ушах Конрада пронёсся свист, вырвавший его из полуденного дрёма. Он бросился к окну: по идеально прозрачному стеклу расходилась паутинка трещины, окрашенная кровью с прилипшим белым пером. Происшествие с голубем показалось Конраду дурным предзнаменованием, у него закружилась голова, и он упал. Сочувствующий взгляд медбрата, шёпот соседей по палате, старающихся как можно меньше беспокоить тяжёлобольного; потухший взгляд матери. Конрад был готов к худшему. Целую неделю длилось ожидание, и в конце недели его, наконец, принял врач, чтобы сообщить результаты обследования.

Конрад едва мог сдержать дрожь, краска совсем сошла с его лица, когда он вошёл в сопровождении матери в кабинет врача.

– А, господин Фольксманн, – буднично сказал доктор Краузе. – Ваши анализы готовы.

Мать положила руку на плечо Конрада.

– Хочу вас поздравить, – медленно произнёс врач, продолжая изучать результаты анализов. – Всё в норме. У вас не обнаружено ничего, абсолютно ничего, что могло бы вызвать тревогу.

Конрад смотрел на врача с недоумением, а мать залилась краской.

– Вы уверены, доктор? Совсем ничего?

Врач отрицательно покачал головой.

– А как же симптомы? – И, не дождавшись ответа врача, продолжила: – Вы знаете, у меня в прошлом году тоже подозревали рак, но его не нашли. А причиной моего недомогания был клещевой энцефалит. Вы уверены, что у Конрада нет клещевого энцефалита?

– Уверен, абсолютно уверен. У него ничего нет. Он здоров.

Мать была явно озадачена. В довершение ко всему врач попросил оставить его с пациентом наедине. Когда женщина вышла, врач пристально посмотрел на Конрада:

– Господин Фольксманн, я сказал вашей матери, что вы абсолютно здоровы, но это не совсем так.

Увидев в глазах Конрада тревогу, врач поспешил пояснить:

– Вы абсолютно здоровы физически. Но ваши симптомы, головокружение, тошнота и прочее, могут говорить о значительных душевных расстройствах. Поэтому я вам настоятельно рекомендую обратиться к хорошему психотерапевту. – Доктор Краузе протянул ему листок с написанным от руки номером телефона и фамилией. – Вот, возьмите. Доктор Вальтер – психотерапевт высшего класса.

– Но что же я ему скажу? – со страхом вымолвил Конрад.

– Вам достаточно будет к нему прийти. До всего остального он докопается сам. Эти малые вытащат на поверхность что угодно, – хмыкнул доктор Краузе и добавил: – Только пойдите к нему без мамы, о’кей?

Конрад положил свёрнутый лист бумаги во внутренний карман пиджака и вышел из кабинета. Когда мать спросила, что сказал ему врач, Конрад лишь ответил, что тот посоветовал ему спокойней относиться к жизни.

– Нашёл, что советовать. А ещё врач называется!

Дома Конрада ждало сообщение на автоответчике:

«Привет, Конрад. Я звонила тебе на работу, мне сказали, что ты заболел. Что-то серьёзное? Хотела узнать, как ты себя чувствуешь. Если не сложно, напиши пару строк в Фейсбук или позвони мне на мобильный…»

Это была Надя. Конрад прослушал сообщение ещё раз. На этот раз его поразил её голос: такой тёплый и нежный, он дразнил воображение и радовал слух. Хотелось слушать его ещё и ещё. Записав номер телефона, он решил звонить немедленно.

– Алло, слушаю, – услышал он на том конце русскую речь.

Он решил сразу говорить по-немецки:

– Халло, Надя?

– Да? А кто это? – Надя тоже перешла на немецкий.

– Это Конрад Фольксманн, вы мне звонили, просили перезвонить. Я лежал в больнице, а теперь выздоровел, услышал сообщение и сразу перезваниваю.

– О, Конрад! Я очень рада тебя слышать! Как ты себя чувствуешь? Что с тобой было?

– Да так, ничего страшного. Просто небольшое недомогание, – поспешил ответить Конрад.

– Небольшое? Из-за небольшого недомогания – и сразу в больницу? Ну ладно, ладно, я не буду расспрашивать.

– Да нет, дело не в этом. Просто диагноз не подтвердился, и всё хорошо.

– Ну тем лучше! Я очень рада, что ты выздоровел.

– Если хочешь, можешь сейчас задать мне вопросы.

– Да нет, что ты! Какие вопросы! Давай потом, когда ты будешь на работе.

Надя засмеялась, и её смех показался Конраду обворожительным.

– Ты так красиво смеёшься, – промолвил Конрад.

– Ой, спасибо. А у тебя красивый голос, – возвращая комплимент, ответила Надя. – Конрад, расскажи мне что-нибудь о себе.

– Рассказать тебе что-нибудь о себе? Но что? – Конрад занервничал. Он не знал, как реагировать на такой вопрос. Он не знал, что рассказать о себе.

– Конрад, обед готов, иди мой руки, и за стол! – донёсся из кухни голос матери.

– Тебя, кажется, зовут кушать? – спросила Надя, смеясь.

– Да, это мама… Она не любит, когда я задерживаюсь, потому что обед остывает. Мне надо идти…

– Приятного аппетита!

– Спасибо… Пока! – неуклюже вымолвил Конрад и сбросил вызов.

Интерес Нади немного пугал Конрада. Что это может значить? Конрад помыл руки и пошёл обедать.

– С кем это ты разговаривал? – с ходу спросила мама.

– Коллега звонила, спрашивала, когда я выйду на работу, – соврал Конрад.

Мать усмехнулась. Конрад нахмурился и опустил голову, внимательно изучая содержимое своей тарелки. Больше всего на свете Конрад ненавидел тунца, от одного запаха этой рыбы в горле Конрада начинался спазм, но мать готовила её каждый раз, когда Конрад болел. Конрад не хотел огорчать мать, она же так старалась ради него, поэтому сказал, что не голоден.

Конрад чувствовал, что у него появилось нечто такое, о чём он хотел подумать в одиночестве. Мать, неодобрительно покачав головой, отпустила его. Но ему так и не удалось спокойно полежать. Мать с грохотом переставляла мебель и пылесосила, пытаясь создать в «берлоге», как она называла квартиру Конрада, подобие уюта. Пылесос то приближался к его комнате, стуча о дверь, то отдалялся и уходил в другую сторону, то опять приближался, раздражая Конрада всё сильнее и сильнее. Мать всегда была против дверных замков, поэтому он не мог закрыть комнату на ключ. Если даже ему удастся изолироваться от шума, он не сможет избавиться от страха, что она внезапно откроет дверь, войдёт и прочитает его тайные мысли. Казалось, пылесос никогда не умолкнет. Прошло пятнадцать минут, а он всё работает и работает. Конрад ненавидел его.

Мать никогда не просила Конрада помочь по дому и всегда следила за тем, чтобы он был накормлен и аккуратно одет. Когда Конрад пошёл в школу, она вышла на работу. Через несколько недель ей показалось, что Конрад покашливает, и она в тот же день, взяв ребёнка в охапку, побежала к врачу. Врач сказал «ничего страшного», кашель пройдёт сам. Но женщина слёзно попросила выписать хоть какой-нибудь сиропчик и освободить Конрада от школы, а её – от работы, «чтобы ребёнок выздоравливал в благоприятных условиях». Неделю мать выхаживала Конрада, изгоняя лёгкий кашель сложной и только ей известной смесью химии и народной медицины, измеряя ему каждый час температуру и требуя показать, как он «сделал кака». Но кашель Конрада не проходил, а становился только сильнее. Теперь Конрад кашлял долго и мучительно.

Повторно пошли к врачу, и мать попросила Конрада показать, как он кашляет. Конрад продемонстрировал, и врач, бегло послушав Конрада и сделав короткую запись в истории болезни, сказал:

– Это нервный кашель. Я направлю вас к невропатологу.

Невропатолог согласился с диагнозом лора и прописал успокоительное.

Конрад делал всё, что требовала мать. Пил противные капли, тепло одевался и слушал на ночь успокаивающие мелодии, но кашель не проходил. Иногда матери казалось, что Конрад получает от него удовольствие, и тогда она требовала немедленно прекратить. Конрад на несколько минут замолкал, а потом всё начиналось сначала.

Конрад опять попытался подумать о Наде. Нет, он не хочет, чтобы она увидела его, такого неуклюжего и нескладного. Он встал у зеркала и стал сгибать руки в локте, как бы качая бицепсы. Кожа свисала складками. Мать запрещала Конраду заниматься спортом из страха, что он по неосторожности нанесёт себе травму, и добыла справку для школы, что он «по физиологическим и психологическим причинам» не может посещать уроки физкультуры и труда.

Шум пылесоса стих. Конрад повернулся к стене и заулыбался, прокручивая в голове разговор с Надей, особенно её слова о том, что у него красивый голос. Больше всего на свете он хотел бы сейчас ещё раз прослушать автоответчик, но не мог, потому что в соседней комнате возилась мать. Надя, Надя, какая ты, Надя? Мысли о Наде возбуждали в Конраде приятные чувства, и он фантазировал, какой могла бы быть девушка с таким нежным голосом. Ему не терпелось попасть на работу, чтобы повнимательнее рассмотреть её профиль в Фейсбуке. Если повезёт, там будет фотография. Скорее бы настало завтра!

– Носки и кальсоны я ему сама покупаю, а для брюк и пиджаков нужна примерка. Здесь без примерки никак не обойтись…

– Да, что верно, то верно, – соглашается хозяин магазина, сморщенный старичок в щегольском бордовом костюме в коричневую клеточку. – Очень хорошие брюки вы сейчас держите, стопроцентная шерсть, тёплые, как раз то, что надо на зиму. Возьмите, не пожалеете.

– А какой это размер?

– Минуточку… – Старичок подходит, надевает очки и всматривается в размерную таблицу. – Эти брюки – это ещё старый гэдээровский запас. Сейчас таких уже не производят, сейчас в шерсть всегда поролон или этот… нейлон кладут. А он разве греет? Он не греет совсем. А когда холодно, люди болеют чаще. Вот и вся логика.

В маленьком магазинчике мужской одежды на Пренцлауэрштрассе, 46 всё было точно так же, как и много лет назад, когда Моника Фольксманн приходила сюда выбирать одежду теперь уже покойному мужу. То ли от того, что магазин находился в полуподвале и освещение было слабым, то ли от преобладающего в товаре серого цвета торговый зал казался ещё темнее, а воздух был пропитан пылью и средством от моли. Из-за пыли было плохо видно и тяжело дышать.

– А какого размера вам нужны брюки? – спросил старик.

Вдруг кто-то громко чихнул, прервав их разговор. Мужчина отпрянул и стал испуганно оглядываться. Он не заметил, что в магазине всё это время был кто-то ещё. Моника кивнула в сторону бесшумно стоящего в сторонке человека и спросила:

– Вы что, не узнаёте его, господин Шульце? Это же мой Кони!

Мужчина прищурился, надел, потом снял очки и с удивлением воскликнул:

– Конрад?! Не может быть! Надо же, какой большой вымахал. Я помню, как вы приходили сюда ещё с вашим мужем, а Кони сядет тихонько на стульчик и смотрит, а глазёнки умные-умные. А сейчас, надо же, уже мужчина.

– Да, – с гордостью ответила Моника, – вырос он у меня, рост 185 см, размер одежды XL, обуви – 45. Но для нас, родителей, дети как были детьми, так ими и останутся.

– Сколько же тебе уже лет, молодой человек?

– Ему уже тридцать шесть, – ответила мать за Конрада.

– Тридцать шесть?! – воскликнул старик. – Тридцать шесть! Надо же, надо же…

– Вот, нашла тебе брюки. Нравятся?

Конрад утвердительно кивнул.

– А есть ли у вас другие модели нашего размера? – уже обращаясь к хозяину магазина, спросила Моника.

Старик пошёл в кладовку за нужным товаром, а Конрад безропотно взял из рук матери пару серых брюк в широкую белую полоску и направился в примерочную. К ним Моника подобрала розовую рубашку в клеточку, подтяжки, фиолетовый галстук с мелкими ромбиками и фиолетовую жилетку – в тон к галстуку.

– Ух, красавец какой! – хозяин магазина не мог скрыть восхищения, когда Конрад отдёрнул занавеску. – Будь я девушкой, непременно влюбился бы. – Конрад покраснел, а старик продолжил: – У тебя же наверняка есть девушка?

Увидев строгий взгляд Моники и поняв, что зашёл на минное поле, хозяин магазина незаметно, как опытный дипломат, сменил тему:

– У твоей матери отличный вкус! Вот это, я понимаю, стиль, не то что джинсовая униформа, которой обвешана вся сегодняшняя молодёжь. А это – классика! Строгий стиль и мягкие цвета – то, что не выйдет из моды никогда.

Конрад посмотрел на себя в зеркало. Пухлые и в то же время впалые щёки, уставшие глаза и грустный взгляд плохо сочетались с этим щегольским нарядом: широкими брюками в полоску, розовой рубашкой и фиолетовой жилеткой. Такая одежда хорошо бы смотрелась на эпатажном политике, но не на стеснительном молодом человеке. Конрад съежился при мысли, что послезавтра он должен будет прийти в таком наряде на работу и, возможно… нет-нет, непременно станет предметом насмешек сослуживцев.

– Тебе что, не нравится? – разочарованно спросила мать. – Это же классика!