Я пробежала взглядом по ряду домов с моей стороны проспекта. Перешла на другую и снова глянула. Инстинкты зверя, вставшего на тропу охоты, заиграли во мне, разбуженные сигналом тревоги на уровне подсознания. Мысли казались гулкими, словно помещенными в пустое металлическое ведро.
…Тусклая стена домов нависла над практически пустой, несмотря на не такой уж и поздний час, улицей, и ни одного лучика света не исходило от молчаливых серых громад.
Все-таки этот Нарецк довольно угрюмый город, несмотря на то, что расположен в таком гостеприимном, уютном и климатически привлекательном регионе. Окна, окна… Освещенные заходящим солнцем, стекла окон определенно не могли дать такой яркий отсвет, тем более такой малой площади. Что-то вроде зеркальца или…
И тут я увидела это «или». В окне между третьем и четвертым этажами — в подъездном окне — я увидела маленькую темную фигуру человека. Стекла в раме не было, и сполох слетал с чего-то продолговатого в руках этого человека.
Человек скорчился, отчего казался уж очень маленьким, почти ребенком. Но тем не менее этот «ребенок» мог пустить в меня смерть. Я резко рванулась в сторону, но, опережая это мое движение, сверкнула… нет, не вспышка выстрела, а — пока, к счастью, только мысль: это же оптический прицел!
Ох, как вовремя, как по-кошачьи выстелившись в длиннейшем прыжке, я рванулась за высокий старый тополь, растущий у проезжей части! Я подхватила чутким ухом мгновенно растаявший в воздухе негромкий хлопок, и шикарная тонированная витрина магазина, обнаружив в самом центре своем огромную дыру с витиевато разбежавшимися от нее, как паутина от паука, трещинами, расползлась по ним и грудой осколков рухнула к моим ногам. Негромко щелкнуло, словно треснула скорлупа ореха — и потом еще раз… еще один орех?!
Вторая пуля высекла искру из бордюра, а третья разорвала на боку блузку. Выступила кровь. Я мельком оглядела повреждение и убедилась, что судьба на этот раз меня хранила: отделалась легкой ссадиной.
Больше не стреляли.
Ну ничего, погоди, тушканчик в норке — или какой ты там зверь. Я сама — Пантера, я должна его достать, непременно должна… от этого зависит слишком много! Перед глазами, заливая мысленный горизонт багровым, вдруг всплыло жалобно кривящееся лицо Ани Кудрявцевой. Да! Я стремительно перебежала улицу и нырнула в арку, над которой на третьем этаже и располагалось то самое роковое окно.
Вот он, этот подъезд, другого быть не могло. Тут оказался кодовый замок. Это так кстати, дорогая Машенька! Ну хорошо. Разберемся не спеша, как сказал бы босс.
Ждать у двери смысла не имело: уйдет через другой выход, мало ли их можно обнаружить опытному человеку. Но и действовать методом тыка, открывая дверь, не годилось. Слишком долго можно угадывать искомую комбинацию цифр. Хорошо, что здесь оказались белые кнопочки последовательного кода, то есть кнопочки нажимаются одна за другой, а не коричневые — единовременного, когда кнопочки нажимаются одновременно.
Стараясь унять яростно пульсирующую в голове кровь, я наклонилась к коду. Так, оказывается, все предельно просто. Вот они, три грязные кнопочки. 2, 5, 9 — между семью чистенькими и незапачканными, которые не входили в код.
Дверь отворилась, и я, толкнув ее, стремительно влетела в подъезд, на ходу вынимая из сумочки пистолет и снимая его с предохранителя.
Прямо передо мной в дурно пахнущей луже мочи валялся пьяный мужик бомжеватого вида. Судя по жутчайшему перегару из ротовой полости, он не то чтобы не сумел прицелиться в меня, но и хотя бы определить, с какой стороны ружья наличествует дуло, а с какой — приклад. Я перешагнула через руину жалкого алкогольного отребья эпохи и побежала дальше. К счастью, в доме не было лифта, и потому разминуться с моим обидчиком было невозможно. Разве что он вылезет через форточку и пройдет по стене, как Весельчак У в культовом детском фильме «Гостья из будущего». Или откроет какую-то другую квартиру и войдет в нее, что, в принципе, было еще менее вероятно.
Между третьим и четвертым этажами валялся еще один субъект, пахнущий еще более дурно. Валялся у того самого окна, из которого в меня стреляли. Какой-то заповедник бомжей — и это, можно сказать, в самом центре города. Как они только сюда попадают, эти местные представители подъездного бомонда?
Второй бомж, кстати, был почище первого. Если господин на первом этаже был одет в обноски нищего инженера восьмидесятых годов, то этот фрукт, очевидно, был облачен в обноски господина с первого этажа. Зябко сжав дохленькие плечи, он приник небритой щекой и подбородком к полу, и с угла его рта, пузырясь, текла жидкая слюна. Вокруг него, в зловонном воздухе, не освежаемом даже порывами ветра из незастекленного окна, едва ли не зримо плыло густое алкогольно-напалмное марево перегара. Разило так, что заслезились глаза, и подумала, что как бы не поплыла тушь.
— Чудесно, — произнесла я вслух. Д ведь я полагала, что хуже московских бомжей только парижские клошары. Оказывается, нет — в Нарецке выращены свои кадры. Столица прирастает провинцией!
Впрочем, нужно было принять меры предосторожности. Мне из моей детективной практики были известны случаи, когда киллеры переодевались в бомжей и нищих и прекрасно их изображали во всех подробностях. Был даже случай, когда потенциальная жертва подала такому «бомжу» милостыню — и тут же дождалась благодарности: пули в лоб.
Я опустилась на корточки и, превозмогая отвращение, хлопнула бомжа кончиками пальцев по щеке. Он не реагировал. Тогда я довольно чувствительно ткнула его дулом пистолета в лоб.
Тут «фрукт» подал признаки жизни:
— Ы-ыв-в… хр-р-р… ета?
И тут, как говорится в одной довольно известной остроте, произошло открытие века. То бишь правое веко чудесного бомжа дрогнуло и медленно поползло вверх, открывая мутную полоску глазного яблока, и на меня выпялился бессмысленный, мутный глаз, в котором неизвестно чего было больше: первородного ужаса перед чудовищной жизнью, задернутой пологом алкогольно-сердечной недостаточности, или же желания осмыслить, кто его побеспокоил?
Теперь я была уверена, что это не тот, кто мне нужен: нельзя имитировать такой взгляд.
Я поднялась на следующий этаж и, вынув пистолет, стала осматривать подъезд, хотя что-то внутри подсказывало мне, что это бесполезно. Но поразмыслить стоило. Тот, кто стрелял в меня, никуда не мог деться из подъезда. Все окна давно не открывались, тем более что вылезти из них было невозможно. Прыгать? На асфальт? Нет, вряд ли. Остается один, самый печальный вариант: киллер открыл какую-нибудь квартиру отмычкой и зашел в нее.
И теперь отсиживается. Отмычкой ли? Может, у него и ключи имеются. Запросто.
Вызывать ментов нет смысла, подумала я. Не найдут. К тому времени, как они приедут, он уже скроется. Если уже не скрылся. Впрочем, даже если бы я его задержала… я недавно задержала одного такого, рискуя жизнью, а его потом преспокойно отпустили под подписку. Даже положенных семидесяти двух часов не выдержали. Или у них на Украине другой срок?..
Я вздохнула и, не убирая пистолета, пошла обратно на лестницу. И между третьим и четвертым этажами — да, возле того самого окна — увидела замечательную картину. Бомж уже не лежал на полу. Он болтался, как говорится, между небом и землей, а опорой ему была могучая рука дорогого стража правопорядка. Вероятно, вызвал кто-то из жильцов подъезда.
Ну вот, в кои-то веки не успела вспомнить, а он тут как тут, драгоценный наш.
Здоровенный сержант тряс синемора, как котенка, и истово, неторопливо приговаривал на чистом, без малейшего украинского акцента русском языке:
— Я тебе, синяя гнида, кажется, уже вкладывал для ума, чтобы ты сюда ласты не наворачивал. Говорил? Говорил, бляха-муха?
— Г-гово-рил… — пробулькало поименованное синей гнидой существо.
— А что же меня не слушал, недомерок? Ну, теперь всех твоих бацилл поджарят на хер. А ну, пшол!!
— Товарищ старший сержант, — произнесла я, — производите профилактическую чистку? Давно пора. А то весь воздух, сволочи, отравили.
Сержант поднял на меня глаза.
— Добрый день, — сказал он. — Вы тут живете, да? Что-то я вас раньше не видел. Я тут всех знаю, участковый давал документацию на…
Да я недавно переехала, — зло сказала я, чувствуя яростный подъем вдохновенного вранья. Где же ты раньше был, дорогой, если знаешь этот подъезд так хорошо? И я продолжала: — Раньше жила в девятиэтажке, так там на седьмом этаже самогон продавали. Тоже весь подъезд этой синей гвардией был забит. А теперь вот — здесь.
— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на выселение его отсюда.
Пошли, ты, уродец!
— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!
— Не дури, синий! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой-«демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне:
— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на выселение его отсюда.
Пошли, ты, уродец!
— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!
— Не дури, синий! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой-«демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне:
— У вас есть какие-то жалобы?
— С чего вы так решили?
— Вы так ко мне обратились…
— Да нет у меня никаких жалоб, — отозвалась я. — Ну, разве что только меня из окна этого подъезда чуть не застрелил киллер, предпочитающий оставаться инкогнито. В самом деле, в их киллерской среде огласка — это признак дурного тона.
Мент наершился и проговорил:
— Умничаете, гражданка? Развелось вас, умников, дубинкой не отмашешься! — Его круглое лицо покраснело, а губы искривились так, что родинка в углу рта скрылась в массивной складке кожи.
Я не стала вступать с ним в препирательство, а молча покинула подъезд. Впрочем, я прибегла к ряду предосторожностей: никто не гарантировал меня от того, что попытка покушения не повторится. Лишь очутившись в уютной квартире, ключи от которой дала мне Аня Кудрявцева, я несколько перевела дух.
Собственно говоря, и в этих четырех стенах я не чувствовала себя в безопасности. Несмотря на то, что дверь была тщательно заперта, все шторы спущены, а из осветительных приборов включена лишь чрезвычайно уютная лампа под теплого оттенка абажуром, все равно — подспудно тлела какая-то смутная, толкающая изнутри угроза.
Было о чем подумать.
Какие-то меры я могла предпринимать только с завтрашнего утра, а сейчас мне совершенно не хотелось спать, и сжирало меня то самое назойливо-мучительное чувство, что поселилось у меня в крови еще в Москве: жажда деятельности, никчемной, неуместной деятельности, когда можно было бы и отдохнуть. Импульсы разбегались, как тараканы, здравые мысли тонули в нагромождении домыслов, недомолвок, подозрений, предчувствий. Хотелось вскочить и что-нибудь разбить, разнести. Черт-те что! Нет, этому пора как-то положить конец. Главное, пока что не совсем понятно, где эти концы искать. Нет, есть определенно имя. Его нужно отрабатывать. Злов. Что мы имеем на Злова? То, что он сам по себе асоциальный тип. Такими вообще-то земля полнится — что украинская, что великорусская. Далее: в офисе его фирмы убит Коля Кудрявцев, и там же устроена кровавая разборка, в которой я волей или неволей приняла весьма активное участие. Бандитам во главе с неким Гочей, вероятно, «шестеркой» Злова или даже Козлова, во что бы то ни стало требовалось забрать тело Коли Кудрявцева. Зачем? К чему такие жертвы, чтобы убрать труп, который кто-то до них заботливо забыл в шкафу? Непонятно.
Что еще в папку «Злов»? Слова Егеря, оказавшегося попутчиком Семой Моисеенко? Так слова остаются словами, пустым ветром, пока они не подкреплены доказательствами. Нет, Сема Моисеенко очень убедительно развивал темы «черной археологии», я готова даже признать, что он куда более солидный и серьезный человек, чем мне показалось в поезде, следовавшем до Нарецка. Однако же Сема вкладывал в свои суждения столько предумышленного субъективизма, что в них в самом деле нетрудно было усомниться.
Но все-таки Злов. Тем более что Аня упоминала об этом «полуоднофамильце» — Козлове, с которым видели босса за день до его исчезновения. И с неким Уваровым, обнаруженным в пруду с простреленной головой. Добавить сюда же Колю Кудрявцева плюс четверых убитых в «Суффиксе», сюда же — сегодняшнее покушение на меня, и получится куда как прилично! И никуда от этого не денешься. Дело-то обещает быть очень кровавым.
И никто не поручится за то, что дальше будет лучше.
Почему-то вспомнился сегодняшний мент с родинкой в углу рта. Я ударила кулаками подушку, как будто видела перед собой чье-то ненавистное лицо, и заснула.
14
Телефон звонил, наверное, уже давно.
Потому что ухо успело подхватить этот характерный звук и передать в мозг, а мозг давно и тщетно передавал организму команду проснуться, а потом, отчаявшись, переформатировал сигнал в сновидение: высокий босоногий мужчина в разорванной на груди рубахе идет по Красной площади и гремит медным тазом, и мне кажется, что это блаженный, тот самый, в честь которого назван стоящий на Красной площади храм. Блаженный оборачивается и что-то кричит, и скалит зубы, и пророчествует, и провозвествует, но я не в силах оторвать головы от накаленных солнцем каменных плит.
…Я проснулась и вскинула голову. Телефон звонил. Перед глазами мелькнуло узкое лицо блаженного из сна, мелькнуло, распустилось, превращаясь в круглое длинноносое лицо Семы Моисеенко. Нет, конечно же, его не было в комнате и не могло быть. Откуда?.. Был только телефон, который отчаянно трезвонил. Я подалась всем телом и упала с дивана неловко, плашмя, как чурбак. Наверное, оттого, что у меня затекла правая нога и ныл отлеженный бок.
Я сняла трубку. В ней звенел и бился голос, который показался мне первоначально незнакомым:
— Алло, алло! Ну же… Ма-аша!!
— Аня, ты? — наконец выговорила я, несколько ошеломленная таким напором страстей. — Что-то случилось?
— У тебя? Что у тебя случилось?
— Да у меня-то пока ничего. Почему у тебя такой голос? Ты откуда? Из Киева?
— Да, я из Киева. Маша, у тебя там все в порядке? Меня внезапно… спеленало такое предчувствие, что с тобой… словно что-то произошло!
Хорошая у тебя интуиция, Аня, подумала я. Меня тут в самом деле чуть было не… Но что случилось у нее? Судя по голосу, она мучима не только нехорошими предчувствиями о том, что могло бы произойти со мною, одинокой и покинутой, в ужасном городке Нарецке, где ходят нехорошие дяди вроде Злова. Я спросила:
— У тебя какая-то… беда?
Она помолчала, словно захлебнувшись накатившими словами, как водой. Потом произнесла:
— Ты знаешь, Маша, ничего не произошло, но могло произойти.
«К моему случаю можно прикрепить примерно то же самое высказывание, — подумала я. — Почти, но — могло».
— Я не знаю, кому это надо и зачем, но сегодня ночью тело Коли едва не выкрали. Я… я… мне… — Было видно, что она едва справляется с собой. — Он и мертвый кому-то не дает покоя.
— Откуда его чуть не выкрали? Из морга?
— Да… но… Хорошо еще, что это был лучший морг в городе, там хорошая охрана и туда… в общем, только состоятельному человеку по карману. Дежурный врач говорит, что туда прокрался какой-то человек во всем черном и пытался вынуть… — Голос Ани сорвался и отдалился, а потом в трубке возник спокойный и холодный мужской голос, в котором я узнала баритон Ракушкина. Только пьяных шутовских ноток в нем уже не было:
— Мария? Аня хотела сказать, что сегодня ночью была сделана попытка выкрасть тело Коли из морга. Понимаете? Аня была уверена, что с вами может что-то случиться, раз тем людям даже мертвые покоя не дают.
— Она права, — коротко ответила я. — Со мной действительно могло что-то случиться. Но не случилось. Что произошло в этом морге?
Какой-то урод влез туда и открыл холодильник, где был… где, значит, был Коля. — Видно, Ракушкину эти слова тоже давались непросто, хотя он владел собой получше, чем Аня Кудрявцева. — К счастью, его заметил дежурный врач и вызвал охрану. Тот оказался ловким и улизнул. Не поймали его. Правда, один охранник пропорол ему ногу, когда тот лез в окно. Говорит, несильно пропорол, но порез должен идти от колена почти до щиколотки. Длинный такой порез.
— Чем пропорол-то?
— Не поверишь — скальпелем! Им ночью скучно, они в карты играли. И этот охранник выиграл у доктора его именной скальпель. Так что теперь нашему злоумышленнику придется ножку зашивать. Порез, сказал доктор, у него хоть и не глубокий, если судить по количеству крови… но все равно — приятного мало.
— Да, безусловно, приятного мало, — протянула я, имея в виду совсем не поцарапанную ногу человека, влезшего ночью в киевский морг. — Приятного очень мало.
Трубку снова перехватила Аня, которая, наверное, взяла себя в руки, чтобы завершить разговор самой:
— Маша, я ничего не понимаю, но чувствую, что это что-то ужасное! У тебя богатая практика, ну что может такое случиться, чтобы кто-то стал так рисковать и лезть в хорошо охраняемый элитный морг, чтобы выкрасть тело? И как бы он его тащил к тому же?
— Мотивы могут быть разные, — медленно начала я. — Вот, к примеру, в моей практике был такой случай, когда из морга украли тело уголовного авторитета. К нам с Родионом пришли его братки и настоятельно рекомендовали тело найти. Платили они, конечно, хорошо, но мне показалось, что если бы мы не нашли этого несчастного авторитета, то нас бы с боссом вместо него так и зарыли бы.
— А зачем, зачем?..
Да причина банальная оказалась. Зубы у него были все сплошь золотые и платиновые, а в теле было несколько золотых скрепов — когда он себе кости ломал. Понты покоя не давали, вот и поплатился. Но там совсем другой случай, к тому же морг был вполне обычный, оттуда самого доктора можно было спереть запросто, потому что они там спиртом нажирались до положения трупов. В нашем же случае совсем другое, я так понимаю. К тому же, Аня, это не первый случай, когда хотят похитить Колю. Помнишь, тогда… в этом злосчастном «Суффиксе», когда они не пожалели стольких жизней, лишь бы его оттуда забрать? Вот то-то и оно, — добавила я, услышав в трубке что-то вроде сдавленного мычания. — Что ты намерена делать дальше?