Может, и впрямь, оставить Аньку в покое? Но… сидеть на втором этаже, раздражаясь на громкую музыку, вздрагивать от каждого взрыва смеха и дёргаться при мысли, что сейчас двадцать безотвязных молодых людей накачаются спиртным, оставят непогашенным костёр, а потом устроят оргию в комнате Мары…
– Хорошо. Я посижу. Но обслуживать вас не буду!
– Ха! Обслуживать! Сядешь и будешь сидеть, как барыня! – заявила сестра, в точности повторяя интонации матери.
В беседке и над крыльцом зажгли свет. Из сарая достали давно убранный на зиму стол, второй притащили с кухни. Девушки метали на столы разномастные, найденные в доме тарелки, гнутые алюминиевые вилки, купленные по дороге овощи и плохо промытую зелень. Ребята расставляли табуретки и двигали скамейки.
Наконец, кто-то объявил, что шашлык готов. Принесли дымящееся на шампурах мясо. Ещё пять минут суматохи в поисках недостающего стула, и все уселись. Соня пристроилась в уголке, готовая в любой момент ретироваться.
Ей было скучно. Юность, да и молодость, думала Соня, куда глупее детства. Она не изучает этот мир, как ребёнок, а считает себя умнее всех, она примитивна, цинична, ограничена и неестественна, а главное – помешанно, маньячески сексуальна. Если, конечно, ты – не белая ворона, как некоторые. Все разговоры, шутки, споры за столом – всё казалось посвящено единой теме. Все выпендривались друг перед другом, ревновали, подозревали, подкалывали и мерились возможностями. Один парень смешно пародировал преподавателя – и жадные взоры девушек устремлялись на него. Другой бренчал на гитаре – и одержал ещё более убедительную победу. Среди девочек царила конкуренция пожёстче – их, как это обычно бывает, оказалось больше. Дипломницы усаживались к мальчикам на колени, оголяя верхнюю часть попок в катастрофически заниженных джинсах, пританцовывали, потрясая недетскими бюстами…
А вот у бедной Анюты вечер оказался испорчен – приходилось постоянно оглядываться на сестру. На все попытки коренастого мальчика Лёши дотронуться до Анькиной груди или подержаться за другие места приходилось реагировать возмущёнными возгласами и сбрасывать его навязчивые руки. Парень уже начинал сердиться и уделять внимание той самой подружке с ножками-окорочками, что не прибавляло настроения Аньке.
Но забавнее всех казался другой мальчик. Похоже, он считался здесь не то авторитетом, не то душою компании, но большинство девушек старательно выкручивали задами именно ради него. Анька в этом не участвовала – у неё был хорошо развит инстинкт самосохранения. По счастью, сестрёнка влюблялась лишь в тех парней, которые были от неё без ума, и не тратила времени на глупцов, не способных её оценить. Чувство собственного достоинства появилось в ней буквально с первых дней жизни: она даже на горшок отказывалась ходить, если никто не стоял рядом, чтобы оценить результаты.
Так вот, парень этот не выделывался, как остальные. Точнее, выпендривался, но совершенно иначе. По мере того, как он накачивался спиртным, он всё ярче изображал из себя широкую натуру и человека, для которого возможно всё. Наобещал большинству сокурсниц потрясающее трудоустройство, сокурсникам намекнул – самых преданных тоже пристроит. Пару раз прозвучало многозначительное «отец». Одет мальчик был просто, в джинсы и тонкий джемперок под спортивной курткой, но всё на нём выглядело дорогим, чувствовался лоск. Внешностью природа его не обидела: рост значительно выше среднего, фигура тонкая, гибкая, но плечики подкачаны, скуластое лицо, неплохой профиль и чуть раскосые тёмные глаза. Правда, слишком коротко стриженные тёмно-русые волосы и чересчур упрямый подбородок, по мнению Сони, портили парня и делали менее интересным. Снобизм она презирала в любых проявлениях, ну а такой детский, основанный на денежных возможностях папы, казался ей просто комичным.
Один раз мальчик случайно посмотрел в её сторону и нарвался на ироничный взгляд. Ему хотелось производить впечатление на всех, даже на столбики у беседки. Наверное, он не понял, чем вызвана насмешка, или решил, что ему показалось, и посмотрел ещё раз, уже вызывающе. Потом ещё и ещё. Теперь парень выглядел насупленным и раздражённым. Он пыжился, всё больше бахвалился и становился всё забавнее.
Народ начал вылезать из-за стола. Музыку сделали громче и принялись дёргаться на пятачке между крыльцом и калиткой. Соня с тоскою думала, что посаженные весной мамины многолетние цветы обречены на вымирание. Их не столько вытопчут сейчас ногами, сколько убьёт эта музыка, вот этот голос и эти слова.
Мажорный мальчик, на которого она обратила внимание, бухнул в рюмку какого-то пойла, одним глотком проглотил его и подошёл к ней. «Сейчас будет разборка», – подумала Соня, почти с интересом разглядывая молокососа – тот уже несколько секунд пялился на неё, прежде чем заговорить.
– Тебя как зовут? – задал он, наконец, оригинальный вопрос.
– Не тебя, а Вас, – поправила Соня. – Софья Васильевна.
– Васильевна? – презрительно хмыкнул тот. – А я тогда – Дмитрий Антонович.
– Дико приятно, – заверила Соня.
– Пошли танцевать! – предложил Дмитрий Антонович.
– Не стоит.
– Ты кто – Анькина сестра?
– Вот именно.
– Тебе сколько лет?
За такие вопросы мужчину принято ставить на место, но разве это – мужчина?
– Тридцать два.
– Такая старая? Да ну, врёшь!
Наверное, в его устах это был всё-таки комплимент.
– Не-а.
– Всё равно – пошли.
– Дмитрий Антонович, отвали, а?
Он положил руку на спинку её стула, навис над ней, тяжело дыша перегаром, и принялся сверлить Соню взглядом. Гипноз не подействовал, но парень не привык отступать – схватил её за локоть, пытаясь поднять – и сам же себе мешал, ограничивая пространство.
«Ну, Анюта, сестрёнка, спасибо тебе… Отличный выходной!» – подумала Соня и дёрнулась, чтобы освободиться.
Анька, почуяв опасность, подбежала сама.
– Димон, ну чего тебе? Оставь Соньку в покое.
– Скажи ей. Я хочу с ней танцевать, – теперь он сжимал Соне запястье.
– Она не танцует, пусти её.
– Я её приглашаю! – он сделал ударение на слове «я».
– Дмитрий Антонович, тебе не с кем подрыгаться? – Соня выдернула руку.
– Я тебя хочу.
Соня не выдержала – парень окончательно её достал. Она упёрлась ему в грудь, резко отпихнула от себя, и встала, опрокинув стул. Дима с трудом удержался на ногах.
– Ань, я устала, пошла наверх. Если что натворите… ты меня знаешь!
– Сонь, ну ты чего? – Анька смотрела виновато.
– Пусти, наконец, – Соня в очередной раз оттолкнула навязчивого юнца, пытавшегося её удержать. – Не путайся под ногами, иди попляши лучше.
К такому обращению Димон не привык. Он дёрнулся, пошатнулся, но ничего не предпринял и остался стоять. Но взгляд у него стал как у волчонка, которому наступили на хвост – вот-вот укусит.
– Да, кстати, – приостановилась Соня. – Аня, вы где собираетесь спать? Ты куда такую кодлу уложишь? В мамину комнату я запрещаю, слышишь?
– Мы взяли спальники, ляжем на террасе.
– Что, все вместе, вповалку?
– Не бойся, здесь все приличные люди!
– Я заметила, – Соня перевела красноречивый взгляд на Диму. – На втором этаже – чтобы никого! Вся уборка – твоя. И ещё. Когда угомонитесь, сама поднимайся ко мне.
– Вот ещё! Я с ребятами!
– С кем именно – с Лёшей?
– Не твоё дело! – огрызнулась сестра.
Собственно, следить за её моральным обликом было уже поздно, но попробовать стоило.
– Ты меня слышала. И ещё. Завтра приедет Женя, чтоб до обеда вы рассосались.
– Какой ещё Женя? – вскинулся парень. – Это он или она?
– Это он.
– И кто он? Твой бой-френд?
– Мой муж, – сообщила Соня.
– Ага, муж, так я и поверил! Я с ним разберусь… ты знаешь, кто я? Да этот твой Женя – он потом на лекарства будет работать!
Крыша у Димы, видать, окончательно съехала.
– Димон, ну успокойся, а? – упрашивала Анька. – Этот Женя – майор госбезопасности. Ну, чего ты прилип, как банный лист?
К ним подошла высокая стройная девушка и приобняла Диму за плечи:
– Солнышко… пойдём к нам, мы тебя ждём.
Девочку эту Соня знала – Анькина подружка, Катя.
– Майор? Ха! Да он у меня ботинки будет чистить! Майор! – не унималось «солнышко».
– Кать, заберите мальчика, и больше ему не наливайте, – предупредила Соня.
– Что? Кто тебе тут мальчик?! Нет, ты чё сказала?! – выходил из себя тот.
Но она, уже не обращая на него внимания, повернулась и ушла наверх.
* * *Соня прилегла на покрывало прямо в одежде, чтобы, в случае чего, побыстрее спуститься. Окна выходили на другую сторону, но она, конечно же, слышала, хотя и не так отчётливо, музыку и громкие голоса. Но потом решила плюнуть на всё – уж очень устала. Разделась, достала байковую, необъятную ночную сорочку Мары – мать была кряжистой, очень высокой, но не толстой, и с удовольствием нырнула в неё, а затем и в постель.
Марины вещи – старые резиновые сапоги, старательно, но неудачно связанный плед (один конец острый, другой – тупой), ночная рубашка – теперь стали для Сони проводниками тепла, ласковыми прикосновениями оттуда, почти телесным контактом с матерью… которого так не хватало при её жизни.
Любые проявления нежности обе считали чем-то постыдным, слишком интимным, недопустимым. Соня впервые поцеловала Мару только, когда та лежала в гробу. В холодную, чужую щеку – хотя полагалось в лоб.
Ласковой мать не была – не умела. Любовь свою проявляла смешно и тайно – на протяжении многих лет, думая, что Соня спит, подходила к её кровати и неуклюже гладила по голове – шершавой, совсем не женской рукой. Вот только честнее этого жеста Соня представить себе не могла. Теперь никто никогда так не сделает. Да и не нужно, от других – не нужно.
…Прислушиваясь к происходящему внизу, Соня снова взялась за книжку – всё-таки лучше пока не спать. Бориса она усадила рядом, на столике, повернув лицом к звёздному небу. Морда у него была, как всегда, приподнята и задумчива – ему нравилось смотреть на звёзды своими немигающими чёрными глазками-пуговицами. Сначала Соня дрожала от холода, но быстро согрелась под одеялом. Однако не успокоилась. Она несколько раз проходилась глазами по одной строчке, не понимая прочитанного.
Угомонилась, как и следовало ожидать, нескоро. Около половины третьего музыку, наконец, выключили и переместились в дом. Однако спать пошли не все, кто-то отправился гулять на улицу. Некоторое время из-за забора со стороны леса доносились женский смех и повизгивания, но вскоре голоса отдалились. Только внизу, на террасе, один из парней то ли пел, то ли подвывал, негромко аккомпанируя себе на гитаре. «Хорошо бы сходить проверить, что там творится», – подумала Соня, но глаза у неё уже слипались, да и монотонный голос «барда» убаюкивал. Она сама не заметила, как задремала, а потом провалилась в глубокий сон, такой, из которого не сразу выбираешься, а, проснувшись, не понимаешь, где ты, и который сегодня день и час.
Ей привиделось, что она приехала на дачу с Женей. Соня досадовала, что позвала его, хотя и не собиралась. Ей хотелось пообщаться с матерью, а при Жене это теряет смысл. Он – настоящий материалист, ему подавай ужин, завтрак, телевизор, и… то самое.
Нет, Женя сейчас ей не нужен… почему он навязывается, какой он стал приставучий, да откуда он взялся здесь, в конце-то концов? Да ещё такой страстный, непривычно жаркий… Пусть уходит. Или… нет… пусть продолжает, сегодня всё как-то совсем иначе. У Жени всегда такие продуманные, отмеренные ласки – опытного мужчины. А сейчас он торопится, задыхается, сдавливает её в своих объятьях, словно одержимый, как будто с нетерпением ждал этого – месяцы, годы, и вот, наконец…
Соня открывала в себе нечто новое, сладкое, мучительное. Вот оно как бывает… от этого, и правда, можно сойти с ума… Пусть сожмет её ещё сильнее… а как нежно он целует её… Соня вдруг ощутила неведомое прежде, болезненное, нестерпимое желание, требующее немедленного удовлетворения.
Она прильнула к Жене так крепко, как только могла, он впился ей в губы, и тут… Соня вывалилась из сна в реальность – резко, как будто её толкнули. Рядом с ней действительно лежал мужчина, и это был не Женя. Некто, навалившись всем телом и тяжело дыша, жадно ласкал её. Его рука пыталась добраться до своей цели, но запуталась в Мариной сорочке. Боже мой, на самом ли это деле? Какой-то бред, невообразимый бред!
Сознание ещё не включилось, но сработал рефлекс. Соня рванулась, выдернула из-под незнакомца руку, тот замер, невольно ослабив хватку, и Соне удалось сбросить его с себя. Освободившись, она с силой отпихнула его ногами, и он свалился на пол. Соня села и одним движением дотянулась до ночника.
Так… Всё ясно! Вот уж не стоило расслабляться!
Она даже не испугалась, ну разве совсем чуть-чуть. Теперь, когда Соня увидела насильника, она уже знала, что справится с ситуацией. Сцена была слишком идиотской, чтобы кричать или звать на помощь.
– А ну, кыш отсюда! – рявкнула она. – Совсем охренел?
– Что, милицию вызовешь? – криво усмехнулся преступник, подтягивая под себя ноги.
– Брысь, говорю! Давай, живо – пшёл вон!
Наверное, всё-таки стоило кого-то позвать, но Соне стало смешно. Дима сидел на полу в дурацкой позе, в одних трусах, дрожа – то ли от холода, то ли от страсти. Кажется, он потихоньку трезвел или не так сильно напился, по крайней мере, в его глазах не было осоловелости или безумия, скорее дерзкий ребяческий вызов, как у нашкодившего подростка. Он был значительно крупнее Сони, но воспринимать его как серьёзную угрозу почему-то не получалось – она чувствовала свою полную власть над сопляком, знала, что сейчас, когда она смотрит на него презрительно и насмешливо, он не посмеет к ней даже притронуться.
– А я не уйду! – нагло заявил парень, но решимости в его взгляде несколько поубавилось.
– Уйдёшь, – усмехнулась она. – А то мало не покажется.
– А что ты сделаешь? Думаешь, кто-то заступится? Все знают, кто я!
– Да и я тоже знаю, – спокойно сказала Соня. – Безмозглый и самовлюблённый мозгляк. Полный ноль без палочки. И без папочки.
Она встала, неторопливыми движениями накинула на себя летний халат и бросила в парня его собственные джинсы.
– Одевайся, герой.
– Ты… ты… Я тебе не мальчик, поняла?!
Удивительно, но из всех её сегодняшних эпитетов он обиделся только на «мальчика».
– Я что сказала? Надевай штаны.
В детском садике её всегда слушались. Послушался и Дима. Он поднялся на ноги и принялся натягивать джинсы. Соня невольно окинула взглядом его фигуру. Ей всегда было неловко рассматривать Женю, когда тот был обнажён – Соня обычно глядела в другую сторону, пока он раздевался.
– Что смотришь – нравлюсь? – вызывающе хмыкнул парень, поймав её взгляд.
– He-а. Отвратное зрелище.
Сейчас она кривила душой – мальчик вызывал у неё странные эмоции. Глупее и не придумаешь – впервые в жизни её притягивает мужское тело, но подумать смешно, кому оно принадлежит? Наглому, тупому отморозку.
– Твой этот… Женя – скажешь, лучше? Слабак, небось, червяк книжный, знаю я таких… Да я бы его одной рукой… У меня разряд!
– Он мастер спорта по боксу и самбо.
– Значит, качок тупорылый? Да он у меня…
– Слыхали уже. Папа пришлёт амбалов, да? Сам-то в штаны наделаешь.
– Что?! Что ты сказала?!
– Всё, хорош! Давай, отчаливай. И завтра мне лучше не попадайся!
Она оглянулась в поисках его одежды – джемпера не было, наверное, оставил внизу. Кроссовок тоже. Парень стоял босиком. Соня решительно подошла к нему и подпихнула к выходу. Но Дима не двинулся, во взгляде его что-то переменилось. Соня подумала, что рано решила, что он протрезвел, и ей стало не по себе. Парень внезапно схватил её за руку, она попыталась вырваться, но он и сам тотчас же отпустил.
– Соня… Ты – Соня, да? Я… Прости, я не хотел так, без спросу. Я просто… очень тебя хотел…
– Так хотел или не хотел?
– Хотел… но…
– Убери грабли – немедленно!
Он, действительно, дотронулся до её шеи, но уже по-другому – нежно и нерешительно. Соня дёрнула плечом, и Димина ладонь сползла по её голой руке, легко коснувшись запястья. Он чуть сжал её пальцы, и от этого прикосновения Соню вновь пронзило острое желание. Она отшатнулась – собственная реакция напугала её куда больше безобразной постельной сцены. Теперь парень смотрел совсем странно – взволнованно, как будто даже ошарашено.
– Подожди, я понял… вот кретин…
– Иди вниз… как там тебя… Дима! – взмолилась она.
– Пожалуйста… пожалуйста, можно я…
– Нельзя!
– Нет… Можно… можно, я тебе позвоню?
– Вниз! – потребовала Соня и упёрлась ладонями ему в грудь, пытаясь отодвинуть его от себя.
Глаза у парня стали почти умоляющими, как у побитой собаки. Он упрямо мотал головой.
– Иди, проспись, Дима, всё будет хорошо, – начала уговаривать Соня. – Ну что там у вас, девочек, что ли, нет, что ты к тёткам лазаешь?
Она вспомнила сейчас совершенно не к месту, как мама решала, делать ли дверь на втором этаже. В купленном Марой домике лесенка наверх была, а комнаты, как таковой, нет – только гипсокартонная перегородка разделяла помещение на две части. «У нас ведь не будет посторонних», – махнула рукой мать, и про двери забыла.
– Ты – не тётка! – горячо заявил вдруг Дима. – Ты… очень красивая… Ты же… моя…
– Вот спасибо! – устало выдохнула Соня. – Сам спустишься? Или помочь?
– Маленькая моя… – с внезапным придыханием прошептал он, порывисто притянул её к себе, провёл рукой по волосам и поцеловал в висок. – Моя, слышишь, моя! Я знал же… будешь моя…
Он крепче прижал Соню и дохнул на неё перегаром. Ну, сколько можно терпеть этот абсурд? С кем это происходит? Неужели с ней? Словно в наказание за равнодушие к физиологии – мол, не хочешь по-хорошему? Тогда получи!