Батька неторопливо вытянул брагу, меланхолично пожевал кусок студня и только после этого обратил внимание на гостей.
– Ну? - промычал он без интереса.
– Вот, батька, - Михась помялся, поглядывая на бутыль. - На болоте взяли. Говорят - местные.
Борташ хрустнул продолговатым плодом, напоминающим огурец.
– Ну и что мне - целоваться с ними? Али за стол сажать? Нашел в болоте, да там бы и утопил. Самое место для них, сиволапых!
Скотина какая, подумал Егор. Такой и в самом деле утопит - глазом не моргнет. Включай, Егорка, соображалку, а то поздно будет!
– Я извиняюсь, - сказал он, кашлянув. - Михась тут малость не при делах. Мы ведь нарочно к вам шли.
– Чего? - Борташ, вызверясь, уставил на Егора желтые, в кровавых прожилках глаза.
– Нуда, - убежденно закивал Егор. - Как увидели, что паровозы садятся, так и решили - попросимся к вам!
Он покосился на Катю. Девушка молчала. Не то поняла, что Егор пытается выиграть время, не то была слишком испугана происходящим.
– Что еще за паровозы? - нахмурился Борташ.
– Ну, эти, черные. На которых вы прилетели… Батька хрюкнул в баклагу, расплескав самогон.
– Слыхал, Михась? Это они снаряды так зовут! - он оскалил редкий гребешок траченных цингой зубов. - Паровозы! Эх вы, дярёвня!
– Так я и говорю, - радостно подхватил Егор. - Сколько можно в болотах гнить! Отродясь свету белого не видали. Надоело! Возьмите в отряд.
– Ишь чего захотел… - Борташ поморщился, превозмогая изжогу. - На черта мне лишние рты в отряде? Сам видишь - впроголодь живем!
Он залпом опустошил чеплагу и зачавкал, кусая рассыпчатый клубень.
– Сдается мне, батька, - осторожно заметил Михась, - не дюже они на местных смахивают. Уж больно одеты чисто…
– Ну? - Борташ перестал жевать, поднял масляную плошку с коптящим фитильком и впервые внимательно оглядел сначала Катю, а затем и Егора. - А это мы очень просто проверим. Покличь-ка старуху!
Час от часу не легче, подумал Егор, глядя вслед выходящему из землянки Михасю. Зачем нам старуха? Не хватало еще публичных разоблачений. И Катька что-то совсем скисла, как бы не разревелась и не начала с перепуга правду резать. Это сейчас совсем некстати…
Борташ тем временем полностью сосредоточился на миске со студнем, часто наполняя и опорожняя чеплагу и не проявляя к пленникам ни малейшего интереса.
Стукнуть бы по черепу да убежать, томился Егор. Но за занавеской время от времени шелестел еле слышный шепоток. Не было никакой гарантии, что там не прячутся четверо мордоворотов с арбалетами.
Батька сыто рыгнул, отставив миску. Молодуха тотчас появилась с новой переменой блюд - жирным куском мяса на кости, обложенным волокнистой массой, напоминающей макароны под сыром. Егор с трудом подавил накатившую тошноту. Макаронная масса вела себя чересчур активно, раскрывая то там, то сям большие печальные глаза.
Борташ, ловко орудуя здоровенным тесаком, принялся за мясо.
– Водички не поднесете, хозяюшка? - попросил Егор. - В горле пересохло.
Молодуха вспыхнула и, ничего не ответив, скрылась за занавеской.
– С каких это пор местные начали воду пить? - неприятно прищурился на Егора Борташ.
– Шутка! - поспешно ответил Егор. - Народный юмор. А хозяйка у вас ничего - симпатичная!
– Кой черт симпатичная, - набычился Борташ. - Сухая, как плеть. Повывелись девки… - он тяжело вздохнул и неизвестно к чему добавил: - Жуешь, жуешь, никакого вкусу…
Егор на всякий случай взял Катю за руку.
Дверь распахнулась, и в землянку, шаркая босыми подошвами, медленно вползла скрюченная фигура, в которой лишь по обрывкам тряпья, прикрывающим тело, и седому клочку волос на голове можно было узнать человеческое существо. Темные костлявые руки с подагрическими суставами и загнутыми когтями напоминали птичьи лапы, вцепившиеся в клюку, на которую опиралась старуха. Выцветшие до матовой белизны глаза тускло светились в глубоких провалах черепа, обтянутого коричневой морщинистой кожей.
Здравствуй, бабушка-яга, невесело подумал Егор.
– Зачем звал? - спросила старуха неожиданно звучным молодым голосом, при звуках которого пальцы Кати вдруг похолодели в руке Егора.
Девушка смотрела на старуху во все глаза.
– Вот, мать, родня твоя отыскалась, - Борташ утер жирные губы тыльной стороной ладони. - Узнаешь?
Старуха медленно обвела взглядом землянку и остановилась на пленниках.
– Нет, - сказала она, в упор глядя на Катю. - Не узнаю.
– Ну, ты даешь, бабуля! - возмутился Егор. - Совсем на старости лет из ума выжила?! А кто тебе дрова рубил? Воду носил… то есть эту, как ее… - он повернулся к Борташу. - Нашли, кого слушать! У бабки склероз рассеянный с юных лет! У кого хотите спросите! Она ж не помнит, как ее саму звать!
Он чувствовал, что иссякает, и мало-помалу стал приближаться к старухе. Вырвать клюку, первый удар - Михасю по коленкам, потом - по плошке с фитильком, и бежать!
– Не помнит, говоришь? - усмехнулся Борташ. - Вот ты нам и скажи, как ее звать.
Он неспешно вытер тесак о штаны и принялся ковырять им зубах. В землянке повисла неприятная тишина. Егор в панике оглянулся на Катю. Та, казалось, не замечала ничего вокруг, пристально всматриваясь в густо перечеркнутое морщинами лицо, а затем вдруг протянула руку и тронула седой клок волос.
– Нюра, - тихо произнесла она. - Господи, Нюрочка, это же ты! Старуха капризно дернула плечом.
– Знамо, я. Кто ж еще?
Огонек плошки мигнул в Катиных глазах и каплей покатился по щеке. Она обошла старуху кругом, трогая ее плечи, горбатую спину, птичьи лапки, бывшие когда-то полными белыми руками хохотушки-поварихи.
– Но что с тобой произошло?!
– Знамо, что… - старуха неприязненно покосилась на Катю. - Улетели, касатики… Жди, говорят, скоро будем… - она помолчала, горестно поджав бесцветные губы. - Так всю жизнь и прождала… Семена схоронила, сынов троих и дочку Катеньку… В честь тебя имечко у ей было… Да не зажилась. Тоже непоседливая… Потом Василий родился… А от него - Семен и Анютка…
– Этого не может быть! - Катя с ужасом смотрела на старуху, продолжавшую перечислять детей и внуков.
– Я ведь тебе говорил, - прошептал Егор. - А ты не верила…
– Чему я должна верить?! - Катя повернула к нему заплаканное лицо.
– Да ты не реви, девка! - подал голос Михась. - Мы твою бабку не забижали. Кому она нужна, тварь насекомая?! Забирай в полной сохранности, раз уж вы и впрямь родня!
– Э-э, погоди, Михась, - Борташ расплел ноги и спрыгнул с лежанки.
Егор с удивлением обнаружил, что широкий кряжистый торс батьки едва возвышается над колодой, опираясь на коротенькие кривенькие ножки.
– Тут разговор интересный намечается, - Борташ вразвалку подошел к Егору, поигрывая тесаком, и остро прищурился на него снизу вверх. - Куда ж это вы, касатики, летали? На чем?
Егор молчал, глядя на острие тесака, выписывающее восьмерки в неприятной близости от его живота.
Неожиданно в дверь землянки бухнули снаружи, в проеме показалась голова в офицерской фуражке.
– Батька! Там снаряд сел!
– Где? - Борташ метнулся к двери.
– На заправке! Прямо возле наших! О, чуешь?
Издалека вдруг послышался взрыв, а затем несколько коротких очередей.
– Чего это? - растерянно спросил Борташ.
– Пулемет! - неожиданно оживилась старуха. - Нешто сам Яков Филимоныч пожаловали? Слава тебе, господи, дождалась!
Нет, подумал Егор, не пулемет это. Из «калаша» садят! Такую очередь ни с чем не спутаешь. Похоже, тут есть стрелки и кроме Якова Филимоныча.
– Так вот какая у тебя родня! - Борташ угрожающе шагнул к старухе.
– Это не мы! - поспешно сказал Егор. - Мы мирные люди! У нас и бронепоезда-то нет! То есть этого… паровоза! Снаряда!
Новый взрыв грохнул ближе. С потолка посыпалась земля.
– По коням! - рявкнул Борташ. - Ярина, мать твою!
– Тут я!
Занавеска колыхнулась, из-за нее стремительно явилась молодуха в кожаном потнике и полной сбруе. Ремни крест-накрест перехватывали ее сильное тело. Бугрящиеся мышцами руки в шипастых рукавицах крепко держали на сворке целую стаю кошмарных зверюг, казалось, сплошь состоящих из клыков и когтей.
В землянке вдруг стало очень тесно. Егор прижал взвизгнувшую Катю к стене, закрывая ее от рвущихся с поводков тварей. Борташ ловко вспрыгнул молодухе на закорки и пришпорил пятками под бока.
– С этих - глаз не спускать! - велел он Михасю, распахнувшему дверь. - Головой отвечаешь!
Упряжка рванулась прочь из землянки. Борташ на скаку выкрикивал приказы:
– Сивый! Гуртом через лес - в обход! Хромого с арбалетчиками - на холмы! Копейщики, цепью вперед - марш!
По улице рассыпался дружный шлеп лаптей и укатился вдаль, откуда доносились редкие автоматные очереди. Михась запер дверь и повернулся к пленникам.
– Видали? - не без гордости сказал он. - С батькой шутки плохи! Он подошел к колоде и, оглянувшись на дверь, торопливо наполнил чеплагу самогоном из бутыли.
– Сивый! Гуртом через лес - в обход! Хромого с арбалетчиками - на холмы! Копейщики, цепью вперед - марш!
По улице рассыпался дружный шлеп лаптей и укатился вдаль, откуда доносились редкие автоматные очереди. Михась запер дверь и повернулся к пленникам.
– Видали? - не без гордости сказал он. - С батькой шутки плохи! Он подошел к колоде и, оглянувшись на дверь, торопливо наполнил чеплагу самогоном из бутыли.
– Глядите у меня! - пригрозил он, поднося чеплагу ко рту. - Шоб ни звуку, ни шороху!
Мутная жидкость без задержки полилась в его широкое горло.
– Мы глядим, глядим, - прошамкала старуха и вдруг едва уловимым движением метнула клюку.
Михась выронил чеплагу и завалился на лежанку, сорвав торчащей из шеи клюкой ветхую занавеску.
Старушка утицей просеменила к нему и, обхватил клюку костлявыми пальцами, всадила ее поглубже. Михась выгнулся дугой и захрипел.
Егор отвернулся. Катя вцепилась в него, дрожа всем телом.
– Не надо смотреть, - он прижал к себе ее голову.
Со стороны лежанки послышалось несколько всхлипов, и все стихло.
– Попомнишь у меня Нюрку-пулеметчицу, интервент! - старуха подошла, обтирая занавеской острый конец клюки. - Больно грозный. Чистый сколопендр! Только дурнее… - она отбросила окровавленную тряпку в угол. - Ну, чего слиплись? Не намиловались за сорок лет? Там Якову Филимонычу, поди, подмога нужна! Пошли!
Старуха ухватила Катю за руку и потащила к двери.
Единственная улица деревни была пуста. У догорающего костра валялся опрокинутый котел, истекающий последними каплями пролитой похлебки. Вдали у серой пирамиды заправочной станции к небу поднимался дымный столб. Старуха повернула в противоположную сторону.
– Куда мы идем? - спросила Катя, едва поспевая за ней.
– Кругалём да напрямки, - не оборачиваясь, ответила старуха. - Так-то оно вернее будет…
Такого Егор еще не видел ни на Земле, ни на станции «Мир», ни в паровозе Сидорчука. Подземный коридор, выложенный светящейся плиткой, уходил в бесконечную телескопическую даль. Через каждые десять шагов из стены выступала сложной конфигурации приборная панель, усеянная живо перемигивающимися огоньками.
– А для чего это? - Егор мог бы поспорить, что приборы имеют внеземное происхождение, если бы не выведенная по трафарету надпись над каждой панелью: «Руками не трогать!»
– А хрен бы его знал! - равнодушно пожала костлявыми плечами Нюрка. - Живет себе помаленьку…
– Егор, - чуть отстав, Катя тронула его за локоть. - Откуда ты знал, что здесь прошло много лет, пока мы летали?
– Парадокс Эйнштейна. Это в школе проходят.
– Да? - Катя опустила глаза. - А мы не проходили…
– Так вы с Эйнштейном в школе, наверное, в одно время учились. Если я ничего не путаю. У меня по истории всегда тройка была.
– По истории, - грустно повторила Катя. - Значит, это правда?
– Ты о чем? О парадоксе?
– Я об отце…
Она оставила Егора и ушла вперед.
Нюрка, не оглядываясь, бодро шаркала босыми подошвами по гладкому полу тоннеля. Катя догнала ее и пошла рядом.
– Как же вы тут жили, - спросила она, - вдвоем на целой планете? Сорок лет…
– Зачем вдвоем… А дети? С детьми-то знаешь как? Где год, там и сорок. А может, и боле… кто их считал?
Клюка ее размеренно ударяла в пол. Казалось, в коридоре тикают невидимые часы, отсчитывающие бесконечное время.
– Поженятся дети - считай, лет пятнадцать прошло.
– На ком поженятся? Тут еще люди были?
– Никого тут не было… - отмахнулась старуха. - Сами поднялись. Старшенькая-то моя не от Семена была… Это уж я ему потом призналась, когда ей пора пришла… Покручинился Семен да Лизавету-то и забрюхатил… А там и покатилось… моих четверо да Лизкиных пятеро… Грех невелик, а жить надо… Товарищ Ленин сказал - плодитесь и размножайтесь…
Егор прислушался. Откуда-то доносился постепенно усиливающийся гул. Пол под ногами время от времени начинал тихонько вибрировать, издавая дребезжащие звуки, вплетающиеся в монотонное бормотание Нюрки.
– …Степан родил Алексея, Алексей родил Якова и Николая от Анютки и Ефросиньи… в пустыню они ушли, не возвращались пока…
Шагов через сто в стене коридора обнаружилось широкое овальное отверстие, за которым вдруг открылся циклопический объем погруженного в полумрак зала. Гул стал оглушительным. Ъ сумеречной глубине бледно мерцали гигантские агрегаты, оплетенные сетью электрических разрядов. Они наполняли воздух сухим треском и запахом озона. Внутри кокона из фиолетовых молний тяжело ворочалось что-то темное, бесформенное, то распадаясь на части, то сливаясь в единую косматую массу.
– Что это? - прокричал Егор, нагнав старуху.
– Заправка! - отмахнулась Нюрка, не замедляя шаг. - Нам туды ненадоть!
Она устремилась дальше по коридору, в конце которого виднелись ступени уходящей вверх лестницы…
Люк вывел их прямо под небо - на утоптанную площадку, укрытую со всех сторон зарослями колючего сухостоя. Снова послышалась автоматная очередь - ца этот раз совсем близко. Бой продолжался. Егор осторожно раздвинул стебли и глянул вниз. Площадка находилась на вершине холма, с которого отлично просматривался почти весь пустырь вокруг заправочной станции и приткнувшиеся у стены паровозы. Паровозов было пять. Неподалеку от них догорала избушка сторожей, пуская в небо коптильный дым.
Издали послышались крики. На краю пустыря закачались копья. Нестройная цепь боевитых мужиков поднялась в атаку. Их зычным ревом подгонял Борташ, скачущий позади строя верхом на Ярине. Мужики преодолели всего десяток шагов, когда ударила новая очередь. Егор перебежал площадку, выглянул с другой стороны и успел заметить вспышки выстрелов внизу, посреди крохотного островка жидкого кустарника. На подступах к островку валялось несколько аспидно-черных трупов. В них нетрудно было узнать тех клыкастых тварей, которых батька держал у себя в землянке за занавеской, Автомат коротко прогрохотал три раза, и наступавшие мужики снова залегли. Борташ, уходя из-под обстрела, пришпорил Ярину.
Егор силился разглядеть среди кустарника фигуру стрелявшего.
– У наших автоматов не было, - сказал он. - А держится хорошо. Молодец.
– Ты вот сюда погляди!
Нюрка, приставив ладонь козырьком ко лбу, смотрела в направлении станции. Там из-за угла гурьбой высыпали борташевские арбалетчики и, прячась в траве, сноровисто расползлись цепью.
– С тыла обходят! - ахнул Егор.
– У меня не обойдут! - старуха подбежала к шалашу, стоявшему посреди площадки, и живо раскидала вязанки сухих трав.
Перед Егором и Катей во всей красе обнажилась классическая средневековая катапульта на больших деревянных колесах.
– Разворачивай! - скомандовала старуха, ухватившись за станину.
Катапульту подкатили к краю площадки. Нюрка оттянула двухметровую ложку в боевое положение и вбила стопорный клин.
– Накручивай! - велела она Егору. - Да смотри не упусти! Без рук останешься!
Егор послушно ухватился за крестообразный ворот храпового механизма.
– А стрелять чем? - прокряхтел он.
– Найдется чем! - старуха ткнула когтистым пальцем в угол площадки. - Катюха! Там, в яме, под пологом! Подноси!
Катя принесла пупырчатый плод размером с арбуз.
– Не легковат? - с сомнением спросил Егор.
– Может, и легковат, - Нюрка уложила «арбуз» в долбленое углубление ложки. - Зато вонюч!
Она послюнявила палец и подняла его над головой.
– Поправку на ветер сделаем! Разверни чуток… Хорош! Эх! Смерть мировой буржуазии во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Огонь!
Ложка с визгом поднялась, ударила в перекладину, и пупырчатый снаряд по широкой дуге улетел в поле. Там, где он упал, взметнулся фиолетовый газовый гриб и медленно осел, расползаясь чернильной кляксой. Из травы с истошным воплем выскочил перепуганный борташевец. Бросив арбалет, он схватился за горло и припустил обратно к лесу, плюясь и кашляя на бегу.
– Забористая штука! - с одобрением заметила Нюрка. - От нее даже сколопендры в тину прячутся. Заряжай!
Десять снарядов, разбросанных по полю, полностью сорвали обходной маневр борташевцев. Арбалетчики улепетывали к лесу, провожаемые языками медленно ползущего следом едкого газа.
– С ветром повезло сегодня! - радовалась Нюрка.
Лицо ее, давно сожженное загаром под лучами двух солнц, казалось, снова разрумянилось и помолодело. С юным задором бывшая пулеметчица наводила орудие на цель, успевая помогать и Егору с воротом, и Кате со снарядами.
– Зря молодежь-то моя разбежалась! - звонко щебетала она. - Говорила я им - сами одолеем супостата! Да куда им! Осмирнели от тихого жития!
– А этот разве не ваш? - Егор указал вниз, на кусты, откуда ободренный неожиданной поддержкой автоматчик метко бил одиночными, плотно прижимая к земле борташевцев, наступавших с фронта.
– Не, не мой, - Нюрка с сожалением вздохнула. - Опытный мужчина. У меня таких нет. Да и стрелять нечем.