– Приезжие в гости к Шубину, я полагаю, ожидали денег и счастья личного контакта с истинными арийцами. Типа, как средневековые ведьмы мечтали о встрече с дьяволом. Конкретно, Шубин, сдается мне, ждал еще и спецсредства для шпионажа за полигоном близ Энска.
– За каким полигоном?
– С уровнем секретности «ноль». Нет худа без добра – арийцы как бы сами нам подсказывают, что давно пора утроить финансовые вливания в объект «ноль», хорошенько подстегнуть конструкторов, а охрану усилить хотя бы до уровня «два нуля восемь».
Глава 5 Полигон
Мелкий дождичек сочился из пористой, похожей на грязную губку тучи. Дождик скорее радовал, чем наоборот. Кап-кап-капельки бомбили полчища мошкары, и алчные до людской крови насекомые вынужденно прятались под мокрыми еловыми лапами и попадались в сети союзников людей – пауков. Хваленый «Москитол» нисколечко не помогал, пока грело солнышко, а разрешилась туча от водного бремени, и можно вздохнуть спокойно, без опасения подавиться назойливой мелкотой. Правда, идти под дождем стало несколько сложнее – подошвы, черт бы их побрал, то и дело проскальзывают.
Четверо путников шли, выстроившись в затылок не по росту. Впереди размеренно шагал кряжистый Рогов, за ним семенил субтильный Кукушкин, следом шел долговязый Лосев и замыкал цепочку молодцеватый Стрельников.
Да, Гром опять стал Лосевым. «Оперативный псевдоним не для чужих ушей придуман», – объяснил полковник и приказал откликаться на привычное Андрею имя собственное. Себя же Стрельников велел именовать «дядя Паша», обращаться на «ты» без церемоний и тени смущения.
Задетая плечом Рогова еловая лапа зацепилась за чехол охотничьей двустволки, изогнулась, застонала, будто живая, и, царапая рюкзак Рогова, с облегчением и свистом распрямилась, ударив растопыренными иголками по физиономии зазевавшегося сказочника.
– Чтоб тебя в лоб, кочерыжку!.. – ругнулся сказочник, сбился с шага и поскользнулся.
– Не падать! – Лосев подхватил тщедушное тельце под мышки, пихнул вперед.
Природа обделила Аркадия Кукушкина и ростом, и мускулатурой. К пятидесяти четырем годам она еще и зубы ему проредила изрядно.
– Мерси за поддержку, – оглянулся Кукушкин, блеснув золотыми мостами под редкими усиками. Улыбочка вышла вымученная, капли дождя и пота стекали с осунувшегося лица, словно слезы.
Впереди сопка. Угол подъема градусов шестьдесят, не меньше. Всем приходится пыхтеть, пригибаться к земле, припадать то на одно, то на другое колено. Лучше остальных справляется с подъемом, естественно, проводник Рогов – идет первым, да и в тайге не новичок. Тяжелее всех Лосеву – дохляк Кукушкин снял с плеча зачехленное ружье, опирается на оружие, как на костыль, и все равно Андрею приходится все чаще подхватывать писателя, не давая свалиться навзничь, толкать под задницу, помогать подняться, когда Кукушкин падает ничком.
Взобрались. Рогов сбил с коленки прилипшую к ватной штанине землю. Перевел дух Андрей. Резко вздохнул, медленно, с шипением, выдохнул дядя Паша Стрельников.
– Монблан, право слово... – тощий зад Кукушкина приземлился на трухлявом пеньке. – Эверест-тхэ-экхе-ке... – Кукушкин закашлялся, бросил ружье-костыль, с мученическим выражением морды лица освободился от лямок рюкзака, полез за пазуху, за портсигаром.
– Курить нельзя, – мотнул головой Рогов.
– Берегите лес от пожаров! – кивнул Кукушкин. – Заманал ты меня, Вовик, правилами техники безопасности. – Сказочник достал портсигар, полез в штаны за зажигалкой. – Тут бы умудриться прикурить под дождиком, а ты говоришь – курить нельзя...
– Спрячь сигаретницу, писатель, – Рогов глянул на Кукушкина, прищурив левый глаз, а правым как бы прицелившись точно промеж писательских бровей. Нехорошо глянул. – Примета у нас, у таежных, – возле полигона не курить, не выпивать, по матушке не выражаться...
– ...девок не любить, анекдоты не рассказывать, – подхватил, продолжил в тон Рогову насмешник Кукушкин, попутно нашаривая зажигалку. – Стихов не читать, о генсеке не... – рука, искавшая в кармане штанов, замерла, насмешливые глаза округлились. – ...Позволь-позволь, голубчик?!. Мы ВОЗЛЕ полигона, ты сказал?!. Какого члена собачьего мы забыли возле полигона?..
– Через полигон пойдем, напрямик, – решительно проговорил Рогов.
– А ты, Вова, брехал – в обход двинем, – напомнил дядя Паша Стрельников и вроде невзначай, вроде с ленцой обошел писательский пенек, встал так, что между ним и Роговым не осталось препятствий и расстояние сократилось до дистанции прыжка.
– Позвольте-позвольте! – вскочил Кукушкин, бесцеремонно потеснил Стрельникова, вмиг обесценив все его маневры, и попер хилой грудью на глыбу Рогова. Откуда только силы взялись. – Помню-помню! Я все помню – на карте обозначен «военный полигон». Оно мне надо?! Ломиться на охраняемый объект, оно нам надо? Откуда я знаю, чего там испытывают на полигоне? А если мины? Какого члена, хотелось бы узнать, ты притащил нас к полигону? За каким членом, мать твою в дышло, заранее маршрут рисовали?! Красный пунктир на карте далеко-далече от оранжевого прямоугольника полигона, или я не прав?! С утра по сопкам вверх-вниз, вверх-вниз и нате вам – пожалуйте бриться! Мы, извольте слышать, ВОЗЛЕ! Какого члена, я спрашиваю?! Како... о... кха-кх-х...
Кукушкин зашелся в кашле. Согнувшись, прижав ладошки ко рту, он ритмично вздрагивал, не в силах остановиться. А невозмутимый Рогов, глядя поверх трясущейся головы писателя, заговорил со Стрельниковым спокойным, ровным голосом:
– До солнца вышли и до обеда всего десять кэмэ прошли. Здешние бабы быстрее вашего писателя ходят. Я прикинул, покумекал и свернул. И правильно сделал. До темноты далеко, а мы у полигона. Напрямик через полигон – километров пятьдесят срежем.
– Намечая маршрут, про полигон мы так толком и не поговорили. Что за полигон? Не химический?
Лосев восхищался полковником. Дядя Паша Стрельников лицедействовал просто великолепно! Спрашивал с искоркой живого интереса в глазах, с ноткой должной опаски в голосе.
– К... кхе, кхе... к херам собачьим ваш полигон! Я постараюсь, войду в форму-укху-кхе... кхе... пойдем быстрее. В обход-дхе... кхе...
– Андрей, дай писателю из фляги хлебнуть.
– Хорошо, дядя Паша.
– Так что за полигон?
– На полигоне испытывают эл-а-три эс. Лучевые – автономные-самонаводящиеся-самодвижущиеся системы. Вот... – Рогов скинул рюкзак, развязал тесемки, вытащил из гущи вещей и вещиц портативный радиоприемник VEF, в футляре из искусственной кожи с лямкой, чтобы вешать на шею. – Вот смотрите – обычный радиоприемник. Такие по тридцать шесть рублей штука в любом радиомагазине продаются. В корпус этого обычного приемника вмонтирован вместо схемы подстройки частот генератор сигнала «свой». – Рогов щелкнул кнопкой. – Вот видите – светодиод подстройки мигает, генератор заработал. Держимся кучно, и для эл-а-три эс мы «свои». Батарейки новые, иностранные – «Дюрасел». На двое суток с гаком хватает. Дотемна будем идти, заночуем на полигоне, до свету встанем и завтра к обеду пройдем полигон насквозь. Пятьдесят кэмэ срежем с гарантией. Оставшиеся пятьдесят с гаком суток за двое одолеем.
– А приборчик-то ты заранее припас. Будто сразу задумал через полигон топать вопреки оговоренному маршруту. Ох и не нравится мне эта твоя запасливость, Владимир Маратович.
– Павел... не знаю, как по батюшке, вы, это, вы можете чего хотите себе на уме думать, а только без таких вот переделанных приемников я в тайгу ни ногой. Мало ли какая акция, а полигон, он обычно безлюдный, всегда можно сховаться от егерей, от мусоров, еще от кого. Бывает, и так срежешь угол за ради экономии подметок.
Рогов выдержал пристальный взгляд Стрельникова, глаз не отвел.
– Дай-ка сюда приборчик, – Стрельников шагнул к Рогову, протянул руку, словно для рукопожатия. – Пускай у меня на шее болтается, не возражаешь?
– Как скажете, – пожал плечами Рогов, шагнул в свою очередь к «дяде Паше» и вложил в его растопыренную пятерню невинный с виду радиоприбор. – Вы начальники, мой номер последний.
Щедрый глоток коньяка из фляги Лосева, похоже, помог Кукушкину справиться не только с кашлем, но и с паническим страхом перед таежным полигоном.
– Мерси, – писатель вернул фляжку Андрею и снова повернулся к Рогову. – Слушай, четвертый номер! Скажи-ка, чего делает э-эта чертова «а-три эс»?
– «Эл-а-три эс», – поправил Рогов. – Оно, Аркадий Ильич, людей жжет, оно их зеленой молнией прожигает. Полигон – та же тайга, что и здесь. Разве что сопки пониже и деревьев пожиже. Приговоренных к высшей мере зэков на полигон с вертолета спустят, они дураки, бежать, а оно их засекает, фырк в небо, полетает над полигоном, над землей зависнет и лучом жжет. Пожгут всех, приземляются и «засыпают», энергию накапливают. Они на солнечных батареях работают. Автономные они, «спать» могут и год, и больше, а засекут человека, и на взлет, и молниями сверху.
– «Оно», «они», я запутался! Оно жжет, они на батареях – ты хочешь сказать, что этих эл-а-до черта эс несколько штук на полигоне?
– Шесть образцов. Иногда восемь, бывает, какую пару изымают для техосмотра и наладки. Оно, когда летает, крутится юлой, ветки-то срезает, но, бывает, об ствол ударяется и выходит из строя.
– Однако! – Стрельников задумчиво почесал кончик носа кончиком пальца. – Я и не ожидал, что ты, Маратыч, настолько ценный кадр для Ея Величества британской разведки. Ты, Вова, прям-таки ходячая энциклопедия государственных секретов, честное слово.
– Мне особенно понравился секрет про зэков для жарки, – кивнул Кукушкин. – Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире! – Кукушкин подобрал вещмешок, поднял чехол с охотничьим ружьем. – А коньяк, братцы-разведчики, это натуральная квинтэссенция солнца! Всего глоток, и я бодр, я весел, на все согласный я. – Блеснув золотым зубом, писатель закинул пожитки за хилые плечи. – Веди же нас, Харон таежный, сквозь поле смерти, через ад, кто в бога верит, мы ж в приемник, что, глянь, на лямочке висит...
Пока спускались с возвышенности, Стрельников заботливо придерживал повисший у него на шее – «на лямочке» – двуличный приемник, а Кукушкин развивал тему о пользе хорошей выпивки для повышения тонуса. Дескать, лучший бытовой транквилизатор – это алкоголь, а лучший среди алкогольных напитков – пахнущий клопами коньяк. И лучше всего, чтоб он пах французскими клопами. В крайнем случае армянскими.
Когда спустились с холмика-сопки, Кукушкина убедительно попросили заткнуться. Он не стал возмущаться или протестовать – запыхался сказочник, исходя словами и одновременно скользя кирзой по влажному глинозему.
В рыхлой, похожей на морскую губку туче наметились дыры. Дождь вконец измельчал, превратившись в морось. В призрачной и мокрой пелене пробовали летать особенно отчаянные комары, мелкий гнус смело кучковался возле умытой земли. А путники, повинуясь поводырю, шли все медленнее и медленнее, укорачивая шаг, стараясь не наступать на ломкие веточки под ногами и невольно сдерживая дыхание.
Возле просеки построение в затылок распалось, выстроились в ряд на границе леса и вырубки. Замерли, прислушиваясь, приглядываясь, изучая ландшафт.
Просека широка – метров двадцать с лишним. Пеньки да редкая зелень одиноко колосятся. Видно, что подросшую до размеров молодого деревца растительность достаточно регулярно вырубают. Охапки сухих стволиков педантично сложены в кучки. Травяной покров жалок и с проплешинами, не иначе, просеку окучивают какой-то химией. На той стороне просеки кусты с нездоровым цветом листьев. Посередине оголенного пространства с четко выверенным интервалом торчат белесые бетонные столбы. От столба к столбу, вдоль просеки, на положенной высоте тянутся провода. Типичная на первый взгляд линия электропередачи в лесу, но при более внимательном разглядывании замечаешь на каждом столбике, на макушке, растопырку – ежик антенны-«метлы».
Рогов молча указал пальцем на венчающие столбы «метелки» и после ткнул перстом в приемник, повисший поверх ветровки Стрельникова. Дядя Стрельников понимающе кивнул.
– А до меня не дошло, – встав на цыпочки, шепнул в ухо Лосеву Кукушкин. – На хрена это на столбах?
– Фиксируют сигнал «свой», – прошептал Лосев, нагнувшись к смешно оттопыренному природой уху писателя.
– И?.. – Губы писателя неприятно прикоснулись к мочке ушной раковины Лосева. – Где-то на центральном пульте зафиксировали, что прошел «свой»?
– Нет, наверное. Должно быть, сигнал делает нас невидимыми для дежурного за пультом слежения.
– Так это же глупо! Чего проще – зафиксировал «своего» и связался с ним по рации, а не ответит, тогда...
– Тихо вы! – вполголоса прикрикнул Рогов. – Идем. Быстро, цепью, со мной в ногу, кучно!
Пошли. Фактически побежали, толкаясь плечами, сохраняя физический контакт. На левом фланге – Рогов, на правом – Стрельников. Между ними как Пат и Паташонок Кукушкин с Лосевым.
Кукушкин сразу же поскользнулся, Лосев и Рогов его подхватили под локотки.
Ближе к середине просеки споткнулся о пенек Стрельников, устоял, схватившись за рюкзак Лосева, и теперь уже Кукушкин помог не упасть обоим.
– Кого мы, яп-понский бог, боимся? Медведей? У здешних мишек один глаз нормальный, в другом кинокамера?
– Заткнись, сказочник.
– Слушаюсь, дядя Паша!
Последний синхронный шаг квартета настоящих и мнимых предателей Родины по открытому пространству – и вот уже они разгребают руками переплетение кустарников.
– Ай, мама!.. – сдавленно вскрикивает Кукушкин и заканчивает тише. – Здесь колючая проволока, я палец порезал.
– Ложимся, – командует Рогов и, подавая пример, первым укладывается на бок.
Рогов ищет и находит на земле палку в кулак толщиной, в локоть длиной. Ловит торцом палки загогулины колючек на проволоке. Сообразительный Стрельников на своем фланге проделывает ту же операцию с другой палкой и другой загогулиной.
Минута, и палки-подпорки приподняли нижний ряд ощетинившейся колючками проволоки. Еще минута, и под колючками проползли все, включая сосущего раненый палец Кукушкина.
Рогов сапогом вышиб свою подпорку, Стрельников – свою. Встают, помогая друг другу. Кукушкин дует на обслюнявленный палец, остальные, грязные как черти, по мере возможностей приводят себя в относительный порядок – стирают грязь с лиц, отряхиваются.
– Лосев, найди пластырь, дай Аркаше.
– Некогда, – мотает головой Рогов. – Нехай ранку листочком покамест залепит. Пошли, – Рогов шагает, четверка привычно выстраивается в затылок за проводником в привычной очередности. – Береженых бог бережет. Отойдем подале от проплешин. Дождь несерьезный, на плешках в траве, на просеке, следы не раньше чем к вечеру замылятся. Мало ли чего, пошли от греха.
– Так за каким членом собачьим мы гурьбой топтали проплешины, когда могли бы по травке-муравке переставлять ходули след в след?
– Я просил, Аркадий Ильич, не выражайтесь.
– Помню-помню! Значит, не только возле, но и внутри полигона суеверия запрещают нецензурные выражения? К твоему сведению, голубчик, «член» – вполне литературное слово, и я...
– Аркадий! Заткнись, пожалуйста.
– О’кей, дядя Паша. Уже.
Попробовал бы писатель не заткнуться! Попытка, она, как известно, не пытка, однако при том темпе ходьбы, что задал впередсмотрящий Рогов, разговорчики в строю – занятие для мазохистов. Как разогнался маленький отряд-паровозик с локомотивом-Роговым во главе, так только и успевай пыхтеть, хватая воздух ртом, раздувая меха грудной клетки, моргая от просочившегося сквозь брови пота.
Детский писатель, надо отдать ему должное, старался вовсю. Будто бы твердо решил реабилитироваться, смыть кровью мозолей репутацию слабого звена в цепочке скороходов. Кукушкин сосредоточенно топал, ритмично пыхтел, ничего не видя перед собой, кроме размеренно покачивающегося рюкзака проводника. А Лосев все же вертел головой то и дело, рисковал сбиться с шага, потерять ритм, споткнуться.
Взгляд Лосева искал «ЛА-3С», экспериментальную боевую машину, о которой Стрельников поведал ему еще в «Дюнах», еще обращаясь к курсанту на «вы».
«И у нас, и на Западе, – вещал Стрельников, вышагивая в тесном пространстве медкабинета, – появление антиподов спровоцировало взрывной интерес к паранормальному. И у нас, и в других экономически развитых странах ставят на негласный учет сенсов, контролируют ситуацию по мере сил, не жалея средств. Текущая и наиважнейшая задача человечества – попробовать исключить шаткий субъективный фактор, каковой является ощутимой помехой в борьбе с чуждыми природными проявлениями. Автоматика равнодушна к псивоздействиям, но люди не теряют надежду научить приборы отличать выродков-антиподов от нормальных людей. Пока же машины путаются в простейшей, элементарной идентификации. На полигоне имел место случай, когда эл-а-три эс уничтожила медведя. Также имел место вопиющий прецедент, когда боевая машина абсолютно не среагировала на... впрочем, не буду забивать вам голову лишними подробностями... Кстати, лично я отношусь к тем скептикам, которые полагают, что создать полноценный эрзац А-элиты невозможно в принципе, как невозможно создать, к примеру, механических художников, искусственно имитировать талант, дар от бога...»
– Рогов! – окликнул лидера замыкающий дядя Паша Стрельников. – Пора бы привал устраивать.
Кукушкин издал неопределенно радостный звук.
«А ведь ни разу с момента перехода границы полигона не спотыкнулся пожилой писатель, – подумал Лосев. – Ведь может, если постарается, не быть обузой».
– На сопку, вниз и отдыхаем, – откликнулся Рогов.
«А ведь у Рогова голос дрожит, – отметил Лосев. – Боится эл-а-три эс? Не верит в свой же приборчик под корпусом радиоприемника? Нет, вряд ли... Дрожит от усталости? Вполне возможно – мужик в годах. Даром что опытный ходок, а годы свое берут... А старина-писатель – герой! Жалко, что антисоветчик, нравится он мне чем-то... Во как карабкается сказочник! Вот дает жару!..»