Около меня сидел Ромеро.
— Почему ты так вскочили, дорогой друг? Вам снился важный сон?
— Да, этот… как вы его называете? Информационный!
— Я предпочитаю старинное слово — вещий. Перейдем для осторожности на прямой обмен мыслями.
Я рассказал Ромеро обо всем, что удалась разведать во сне. Ромеро закрыл глаза, задумался.
— Гротескность беседы, вероятно, плод вашей иронической природы, друг мой. Но похоже, что в стане врагов разлад… Если разрешите, я поговорю обо всем этом с капитанами кораблей. Такое совещание лучше провести мне, а не вам, ибо если за нами следят, то за вами — бдительнее, чем за любым другим.
— Я согласен. Действуйте.
Ромеро удалился, а я занялся Астром. Возле безжизненного Астра сидели Андре и Мэри. Она подняла на меня измученные глаза, и я понял, что сыну по-прежнему плохо. Я молча опустился в ногах у Астра.
— Ни разу не приходил в сознание, — сказала Мэри.
Я не ответил. Любое мое слово могло подействовать нехорошо. Ей было хуже, чем мне. Вскоре подошел Лусин, и только тогда я заговорил:
— Потолкуй с Ромеро, Лусин, он тебе кое-что сообщит.
— Уже, — ответил Лусин. — Подготавливаемся. Все так перемешаются, люди и ангелы, что никакой черт их не рассортирует. Остальное тебе сообщит Ромеро, — передал Лусин.
Я показал глазами на безучастно сидевшего Андре.
— О чем-то думает, не находишь? Такое впечатление, что ловит какую-то недающуюся мысль. А в дешифраторах на его излучениях одни шумы…
— Мозг не работает, — подтвердил Лусин.
Вдали показался Орлан. Я встал. Лусин крикнул ящера, но подошедший Труб объявил, что понесет Астра он. Лусин возразил, что Труб уже много нес мальчика, надо ему отдохнуть. Ангел запальчиво заспорил с Лусином. Я оборвал их спор:
— Понесу Астра я.
8
Астр не открыл глаз, когда я брал его на руки, но по лицу его что-то неуловимо пробежало. Дышал он быстро и часто, мелкими, не наполняющими легкие вздохами, но сердце стучало так сильно, что я ощущал руками его удары. В излучениях мозга было одно неясное бормотание: «ба, ба, ба…» Мозг повторял работу сердца, он переводил его стук на язык невысказанных слов.
Я занял место в голове колонны и, лишь пройдя сотню шагов, заметил, что не один. Справа от меня шагал Андре, слева — Мэри. Я поглядел на них и сказал Мэри:
— Лучше бы тебе идти позади.
— Я буду с Астром, — ответила она.
Андре, когда я досмотрел на него, боязливо отстал, но через минуту опять стал рядом. Я ему ничего не сказал.
Астр был тяжел, у меня онемели руки. Я боялся, что не смогу его долго нести, и знал, что никому его не передам, когда у него так нехорошо бьется сердце. За моей спиной встал Ромеро и тихо проговорил:
— Не оборачивайтесь, адмирал, я ориентирую вас мысленно в наших планах. Камагин опять настаивает на восстании, мы согласились с ним. В момент, когда Орлан подаст команду людям отделяться, мы набросимся на стражей и перебьем всех, кто не перейдет на нашу сторону.
Я выразил сомнение. Безоружные люди не справятся и с одним головоглазом. Возбудить сперва междоусобную схватку в стране противника и затем поддержать друзей — лишь такие действия могут иметь успех.
— Замысел ваш превосходен, Эли, но беда в том, что сами они вряд ли начнут драку между собою. Зато когда драку начнем мы, размежевание произойдет тотчас же. И вы ошибаетесь, что мы безоружны. Камагину удалось погрузить в авиетку некоторое количество индивидуального оружия — ручные лазеры, гранаты, электрические разрядники.
— Наше оружие против невидимок недейственно, Павел. Проклятые невидимки — вот что всего страшнее!
— Всего страшнее — бездействие, адмирал, надеюсь, вы согласитесь с этим. Кстати, вы обратили ли внимание на самодвижущиеся ящики? Осима утверждает, что в них запаковано боевое оружие. Не исключено, что содержимое ящиков, если их захватить, удастся использовать против невидимок.
— Да, если нам дадут захватить, распечатать, изучить, освоить… Много «если», Павел.
— Вы отказываетесь дать санкцию на восстание, Эли?
— Санкцию я даю. Кто поведет нас?
— Мы предлагаем Осиму, а в помощники — Петри и Камагина. Крылатыми будут командовать Лусин и Труб. Нападение произведем с воздуха, надо же использовать слабые стороны противника.
— Резон тут есть, конечно.
Ромеро отошел. Оранжевая поднималась выше, и от поверхности планеты плыл жар. У меня путались мысли. Я слышал чей-то шепот, кто-то пытался заговорить со мной.
Блеск грунта и неба становился резче, а мне казалось, что надвигаются сумерки. Я раньше не понимал смысла старинного выражения «потемнело в глазах», оно же вовсе не было языковой фиоритурой.
Я споткнулся, едва не выронил Астра. Мэри схватила меня под руку.
— Ты очень побледнел, Эли, — сказала она со страхом. — Я позову Лусина.
— Не надо, — пробормотал я. — Справлюсь.
Мне, однако, становилась хуже. Я перестал ощущать Астра, на руках лежала тяжелая вещь, а не живое тело. Надо было остановиться, вслушаться в его дыхание, сообразить, чем можно помочь. Но впереди прыгал Орлан, оттуда слышалось повелительное: «Скорей! Скорей!» — и я шел, сжат зубы, задыхаясь от ненависти к Орлану, повторяя про себя одну мысль: «Не упасть! Только не упасть!»
— Не смотри на него так — он живой! — проговорила Мэри.
— Не упасть! — повторил я вслух. Астр дышал мелко и часто, сердце билось тише, чем прежде, но отчетливей. И если бы не синева щек и рук, я подумал бы даже, что ему стало лучше. — Да, он живой, — сказал я Мэри.
До моей руки дотронулся Андре. Я посмотрел на него и понял, что к нему возвращается разум. Глаза его были скорбны, но не безумны.
— Дай… мне… — с трудом сказал он и показал на Астра. Он мучительно искал забытые слова, лицо его страдальчески морщилось от усилий. — Дай… я…
— Меня зовут Эли, Андре, — сказал я. — Вспомни: я твой друг Эли.
— Дай… — повторил он упавшим голосом. Он не вспомнил меня.
— Потом, Андре, — ответил я. — У меня еще есть силы нести сына.
Он больше не обращался ко мне и шел, опустив голову, рыже-красные локоны двигались, как живые, и закрывали лицо. Я знал, что сейчас Андре ищет слова, что слова не шли на язык, странный шепот в моем мозгу, показавшийся мне голосом разрушителя, исходил из глубин его черепной коробки. Я не обрадовался, так мне было все тяжело, я лишь сказал Мэри:
— Безумие его, кажется, постепенно проходит.
— Твой друг давно уже не безумец. И если ты дашь ему Астра, он его не уронит.
Отдать Астра я не мог даже Мэри.
— Ладно. Скоро привал.
На этот раз привал вышел длинный. Орлан куда-то исчез и долго не возвращался. Около меня присели капиталы и Ромеро. Осима с той же энергией и четкостью, с какими командовал кораблем, подготавливал мятеж.
Ручные лазеры были вручены во время раздачи еды, я тоже получил эту игрушку. Я говорю «игрушку», ибо против невидимок они неэффективны, хотя головоглазов поражали.
— Взять противника на абордаж, приставить пистолет к уху и хладнокровно опустить курок — так, кажется, воевали в ваши времена? — сказал я Камагину, усмехнувшись.
Он возразил, пожав плечами:
— В мое время уже сто лет не было войн. Мы сносили горы и осушали моря, колонизировали планеты и первые двинулись к звездам. У вас пробелы в истории, адмирал.
— Не сердитесь. Я не хотел вас задевать, Эдуард.
— Я иногда удивляюсь вам, но никогда не сержусь, — возразил он. В отповеди был намек, но я не разобрался в нем.
— Итак, две возможности: или сегодня ночью, или завтра утром, — сказал Осима. — У нас все готово, адмирал.
— Я бы на месте разрушителей выбрал ночь, а не утро, — заметил Петри.
— Перещелкать нас во время сна этичней.
— Этичней? — переспросил я, удивленный. — Не понимаю.
Он разъяснил с обычной своей флегматичной обстоятельностью:
— Судя по всему, что мы знаем о них, и по информации ваших снов, у них минус-этика. И все, что мы считаем отвратительным, у них возведено в доблесть. Органы Охраны Зла и Насаждения Вероломства, — разве вы этого не слыхали от них самих?
— Вы, кажется, думаете, что я реально присутствовал на совещании зловредов? Даже правдивая информация может облекаться в фантастические одежды… Откровение совершалось в бреду, не забывайте этого. Ромеро считает, что я и во сне иронизировал.
Петри не повышал голоса, но от своего не отступал. Он был невозмутимо упрям.
— Все что угодно можно объявить иронией и бредом, но не любовь зловредов ко злу и не их верность вероломству и подлости.
Золотое небо превратилось в черное. Оранжевая укатилась за горизонт. Вокруг лагеря пленных замерцали огни сторожевых головоглазов. Приказа об отделении людей от других пленников не раздалось.
Я оставил Астра на попечение Мэри и прошелся по лагерю.
Люди были перемешаны с пегасами и ящерами, чтоб по сигналу могли сразу вскочить на спины крылатых и мчаться в сражение.
Осиму и Петри я застал у драконов. Вместе с другими пленниками они прилаживали на спины ящеров ящики, набитые незнакомыми мне металлическими цилиндрами.
— Старинные ручные гранаты, — пояснил Осима. — Их было множество на звездолете «Менделеев», Эдуард некоторое количество их прихватил на «Возничий», а оттуда переправил на «Волопас». Основная масса гранат сдана в земные музеи, но эти послужат нам. Пользоваться ими просто, Камагин нам показывал.
Самого Камагина я застал у ангелов. Он беседовал с Трубом, перед ними лежал ящик с такими же гранатами. Труб радостно приветствовал меня. Ангел пылко рвался в бой.
— Лазеры ангелам раздавать не будем, — сообщил Камагин. — Эта техника им не по духу, но ручные гранаты и разрядники, по-моему, просто созданы для ангелов, так они ловко обращаются с этим оружием. Попади-ка вон в то пятнышко, Труб.
Труб схватил что-то с грунта и метнул в золотой самородок, тускло поблескивающий в свинцовой скале. Я испугался, что тотчас же разразится взрыв, и на шум сбегутся разрушители. Но Труб использовал для упражнений кусок золота, валявшийся под ногами. Все ангелы отличаются дьявольской зоркостью, а Труб и тут превосходил крылатых собратьев: один кусок золота вонзился в другой так прочно, словно они были приварены.
Труб гордо закутался в крылья.
— Зловредам придется несладко, когда мы нападем с воздуха, — объявил Камагин, сияя.
Я прошелся по сектору ангелов и ни одного не увидел спящим, все упражнялись в метании. И в отличие от обычного шума, царящего в любом сборище ангелов, здесь, на ночном учении, было мертвенно тихо, только влажные удары свинца о золото и золота о свинец нарушали кажущееся спокойствие.
— Люди шьют карманчики для ангелов, — информировал меня Камагин. — Каждый на пяток гранат, а привешивать карманчики будем под крылья, там они незаметны.
Во время ночной прогулки по лагерю я набрел на Ромеро.
Он мирно спал на золотом ложе, примостив под голову кусок свинца. Я уверен, что если бы его приговорили к казни, он не преминул бы хорошенько выспаться в последнюю ночь. «Больше случая для сна мне не представится, как же не воспользоваться этим, не так ли, дорогой друг?» — сказал бы он, наверно…
Еще одна встреча, уже не забавная, а зловещая, произошла в ту ночь. Я чуть не напоролся в темноте на Орлана.
Он шел без телохранителей, лицо его призрачно фосфоресцировало, он, видимо, как и я, обходил лагерь, но только снаружи. Я поспешно отошел, не завязывая разговора. В темноте, скудно озаренной перископами головоглазов, быстро погас его светящийся силуэт.
Мэри спала, обняв рукой Астра. Астр дышал, но очень слабо.
«Завтра, — говорил я себе, засыпая. — Завтра утром… Гравитация уменьшается…»
9
Утром Астр умер.
Меня разбудил крик Мэри. Вскочив, я выхватил из ее рук сына.
— Нет! — кричала Мэри, хватая себя за голову. — Нет, только не это!
Я качал Астра, звал, умолял услышать меня. Последним усилием жизни он раскрыл глаза, потом по телу его прошла судорога, и он вытянулся у меня на руках.
Он лежал, одеревенелый, холодеющий, всматривался в меня невидящими глазами, все эти дни и часы перед смертью он не открывал глаз, а сейчас, умирая, открыл их, чтобы в последний раз поглядеть на мир, — и не увидел мира…
На крик Мэри сбежались люди, рядом тяжело опустился Труб. Я держал Астра по-прежнему на руках, но глядел на Мэри. Она упала, захлебываясь слезами. А я снова думал о там, что мне природа отказала в этом скорбном умении — выплакивать свое горе.
Мои предки горевали и утешались рыданием, ликовали и открывали душу слезами, гневались и сострадали плачем, слезы омывали их души над трупами близких, в минуты ярости, над чувствительной книгой, от трогательного слова, от страшного известия, от неожиданной радости… А мне, их потомку, этой спасительной отдушины не дано, глаза мои сухи…
— Эли! Эли! — донесся до меня шепот Андре. — Эли, он умер?
По лицу Андре катились слезы.
— Он умер, Андре, — оказал я. — Он был на три года моложе твоего Олега.
— Он был на три года моложе моего Олега, — тихо повторил Андре. Он вслушивался в свои слова, будто их произносил кто-то другой, даже слезы от напряжения перестали течь. Потом он умоляюще протянул руки: — Дай мне его, Эли.
Я передал ему Астра и опустился за колени рядом с Мэри, обнял ее плечи, гладил ее волосы. Но я не мог обратить к ней ни одного слова утешения: любое слово прозвучало бы ложью — утешения быть не могло. Вокруг нас стояли друзья — молчаливые и печальные. Мэри наконец перестала плакать, вытерла лицо и поднялась.
— Что сделаем с ним? — спросила она устало. — Здесь хоронить негде.
— Будем нести, — ответил я. — Будем нести до места, где можно вырыть могилу или где мы с тобой сами умрем.
Труб с силой ударил меня крылом. Кипевшая в нем ярость вдруг вырвалась диким клекотом:
— Если вы не отомстите, люди!.. Одно, Эли, — мстить, мстить!
Я посмотрел на Астра, Андре покачивал его на руках, как живого, что-то шептал ему, тихо плача. Я сказал:
— Еще многие из нас умрут, Труб, прежде чем люди сумеют мстить. Когда эта возможность появится, им, я надеюсь, не захочется мести.
Я еще не видел вспыльчивого ангела в таком бешенстве. Он вздыбился надо мной, свирепо растопырил крылья. Он очень любил Астра.
— Ты не отец, Эли! Ты не отец своему детищу, Эли!
Мне стоило тяжкого труда ответить спокойно:
— Я уже больше не отец. Но я еще человек, Труб.
Только сейчас Ромеро и Лусин заметили, что Андре в сознании. Труб выхватил малыша из рук Андре. Лусин и Ромеро обнимали Андре, к ним присоединялись другие. Андре узнал Ромеро и Лусина сразу, а Осиму вспомнил, когда тот назвал себя.
Радость перемешалась с печалью, я видел счастливые улыбки и слезы горя, только сам не мог ни улыбаться, ни плакать.
Мне надо было подойти к Андре и поговорить с ним, от меня он вправе был от первого ждать поздравлений, но я не мог сделать над собой такого усилия и стоял в сторонке.
— Потом поговорите, — сказал Лусин, со слезами глядя на меня. — После восстания.
— Да, потом, — согласился я равнодушно. Нужно было собрать мысли, а мысли все не собирались. — Ты объясни Андре наше положение, но не пичкай сразу большим количеством новостей.
Я хотел забрать Астра, но Труб не дал. Когда Орлан подал команду к выступлению, он с Астром на скрещенных черных крыльях занял мое место впереди. Мы с Мэри шли за ним, то я ее поддерживал под руку, то она меня — дорога на этом переходе выпала трудная, мы с Мэри часто спотыкались. Труб нес Астра до привала, а потом положил возле нас. Астр был как в жизни, лишь потемнел и похудел, и мускулы тела стали тверже, он постепенно окаменевал, ссыхаясь.
Мы с Мэри лежали по один бок Астра, на другом ворочался и гневно вздыхал Труб. Мэри касалась меня плечом, ни разу до того я не чувствовал так больно и сильно нашей близости. Друзья в этот привал не подошли к нам, и я был им благодарен, мне было бы трудно разговаривать.
До вечера Астра нес я, а когда звезда стала склоняться и золотое небо забушевало красками, Орлан раньше обычного отдал приказ остановиться. Он позвал меня. Я положил Астра на грунт и обнял Мэри. Она прижалась головой к моему плечу. Она уже знала о восстании.
— Люди дальше будут двигаться отдельно от крылатых, — объявил Орлан. — Перестройку приказываю закончить до темноты.
Я хмуро вглядывался в Орлана и его телохранителей. Один из телохранителей был наш злейший враг, а другой, вероятно, друг, но ни по какой черте в их стертых лицах, как у статуй, пять тысячелетий пролежавших в земле, я не мог определить, кто из них кто. Орлан синевато фосфоресцировал лицом, был, как обычно, бесстрастно холоден.
— Будет исполнено! — ответил я и пошел к своим.
Тысячи глаз следили за мной — по ту границу лагеря перископы головоглазов, тайные глаза невидимок, разрушители-командиры, по эту — люди и крылатые друзья. Все движения вокруг оборвались, огромная горячая тишина простерлась над планетой. Осима и Камагин стояли возле рослых пегасов, Труб возвышался на голову над своими ангелами, Лусин восседал уже на спине дракона.
Все было готово к выступлению.
— Приказано разделиться! Очевидно, для нашей же пользы, — сказал я насмешливо. — Действуйте, как условились!
— За мной! — крикнул Осима, прыгая на пегаса. Пегас взметнул крылья.
— За мной! — эхом откликнулся Камагин, взлетая вслед за Осимой.
Он метнул гранату в сторону разрушителей, и грохнул первый взрыв.