– Прасковья Григорьевна.
– Ну вот, Прасковья Григорьевна, очень приятно с вами познакомиться. Теперь могу отвечать и на ваши вопросы. Только давайте договоримся – отвечать будем по очереди. Отвечаю на ваш первый вопрос. Только недавно вышел из леса, – малыш как-то странно указал большим пальцем себе за спину, – и сразу наткнулся на вашу великолепную усадьбу. Вот и стоял, думал, кто в теремке живёт. Теперь вас спрошу – какой сейчас год, месяц и число?
– Где? – хозяйка дома не сразу осознала суть вопроса.
– Да здесь же! – похоже, мальчик тоже стал нервничать. – Или вы не помните, какой сегодня день?
– Отчего ж не помню?! Двадцать шестое августа нынче…
– А год какой?
– Да всё тот же, две тыщи… тый.
– Уф! И то хорошо, что хоть недалеко забрался! – обрадованно выдохнул малыш. – Теперь вы спрашивайте!
– Это… как его… почему ты в таком виде?
– Заблудился я, Прасковья Григорьевна… – сказано это было детским звенящим голосом, но с такой тоской, словно говорил старик на смертном ложе. – Четыре дня через лес пробирался. Вот и одёжка того… тютю! Шёл всё время на юг…
– Да это и не лес, а урочище большое. Так правильнее… И похоже, что ты его по глупости своей с противоположного края на этот пересёк. Бедняга… Как же ты, дитя, юг определил?! – воскликнула старушка, заодно соображая, с какой скоростью мог двигаться ребёнок по лесному массиву. Получалось вполне возможно, что сказанные четыре дня.
– Теперь я спрашиваю! Кто с вами ещё живёт?
– Никого… Сама я… Вот уже шесть лет…
– Понятно! А юг я определяю по коре деревьев. Где мох – там и север. А юг в противоположной стороне! – бодро и с недетским ехидством оттарабанил Александр. – Теперь я снова спрашиваю. Можете вы, Прасковья Григорьевна, накормить усталого путника?
– Так… – старушка растерянно повела вокруг руками. – Отчего ж и не накормить добра молодца! – и впервые с начала разговора улыбнулась, сразу превратившись в добрую и милую старушенцию.
Малыш как-то облегчённо вздохнул, и они пошли вдоль изгороди ко двору. Там он сразу спросил:
– А помыться можно?
– Конечно! Воды я ещё сегодня не доставала из колодца… Тяжело… Если хочешь, бери из бочки дождевой…
Малыш по-деловому ковшиком начерпал воды в тазик, снял изорванную курточку, изгвазданную в глине рубаху и стал мыть лицо, шею и руки до самых плеч. При этом он пофыркивал со странной степенностью и солидностью. Бабулька мотнула головой, пытаясь отогнать совсем уж странные мысли, подала гостю полотенце, висевшее на верёвке для просушки, а потом всё-таки непроизвольно оглянулась на подступающий к огороду строй деревьев.
– Не страшно было в урочище?
– Да в наших лесах главное на медведя или волков не напороться. Но за четыре дня удалось с ними не встретиться.
– Так ведь, почитай, всех давно извели, – почему-то стала сокрушаться Прасковья. – Как понаехало в прошлые годы мужиков с ружьями да автоматами, так всю живность под корень. Разве что в самой глухомани какой волчишка схоронился.
– С автоматами? – Лицо малыша раскраснелось от холодной воды и растирания, но тон вопроса показался осудительным: – А кто же им разрешал так охотиться?
– Да всё те же отцы народа! Тьфу ты, вот нечисти развелось! Сам губернатор со своими приспешниками, поговаривают, давал разрешение на охоту. Да и сам не гнушался…
– Ясно. Везде одно и то же. Не страна, а кормушка для самых оголтелых бандитов.
– Господи, да где ж ты таких слов нахватался?
– Я, Прасковья Григорьевна, ещё и много других слов знаю. Какие вам и не снились. Но честно признаюсь, живот от голода свело и сил больше постничать не осталось.
– Ой, конечно! Заходи… э, Александр… Свиридович, в избу. У меня как раз каша на печи млеет.
Старушка первой вошла в сени, а потом и в горницу. При этом у неё мелькнула мысль накормить гостя да спать уложить. А самой тем временем к соседям сбегать. Но на кого мальца оставить? Вдруг опять в бега пустится? Ведь двери снаружи на замок закрыть можно, а вот окна изнутри открывались без труда и младенцем.
Пока она со вздохами и причитанием накладывала полную миску наваристой каши да нарезала хлеб с копченой колбасой, её глаза так и метались по избе. Явно выдавая свою хозяйку. И малыш каким-то чудом угадал причину беспокойства. Съев половину каши и солидный кусок хлеба с колбасой, он произнёс немного странную фразу.
– А ведь раньше я такую мамалыгу и на запах не переносил, – сказал он, а потом показал и свою догадливость: – Зря вы на окна так коситесь. Я ведь всё равно сбегу ещё до прихода соседей.
– Только попробуй! – Старушка попыталась развернуть согбенные плечи и уже потянулась рукой к уху ребёнка, как тот совершенно спокойно переспросил:
– А если не справитесь?
При этом он сидел совершенно спокойно и с таким независимым видом, что старческая рука замерла на полпути, а потом и вообще попыталась сделать вид, что поправляет край скатерти на столе. Хотя в мыслях Прасковья ещё пыталась себя завести на строгий голос, но вслух растерянно спросила:
– Так тебя ж, поди, родственники давно ищут?
– Нет у меня, теперешнего, родственников. Померли давно. А меня самого бандиты чуть ли не по всей стране ищут. Вполне возможно, что именно в таком вот детском теле. Ликвидировать хотят.
– Ты чего?.. – опешила старушка. – Что мелешь-то?
– Увы, Прасковья Григорьевна, – малец так тяжело вздохнул, словно помирать от старости собрался. – Чистая правда. И не смотрите вы на меня такими глазищами. Вопрос именно так и стоит: если спрячете меня – выживу. Если кто посторонний проведает обо мне – убьют.
– Да что же это в свете делается…
– Сами знаете – беспредел.
– И почто ж такого мальца убить хотят?
Александр задумчиво поковырял ложкой остатки каши, затем не спеша допил из стакана отвар из сухофруктов и только потом решительно взял ладонь старушки в свои маленькие детские ручки. Но так естественно это сделал, что у хозяйки и мысли не мелькнуло вырваться или удивиться.
– Может, это и хорошо, что я именно сюда, в такую глухомань, выбрался. И мы с вами, Прасковья Григорьевна, помочь друг другу сможем невероятно. Поэтому придётся мне вам открыться полностью и всю правду рассказать. Как бы эта правда ни тяжела. Как бы она ни опасна. Но в вашем возрасте – это единственный и последний шанс приобщиться к великому чуду. А то и вообще начать жизнь заново.
– Что значит заново? – Внешний вид гостя сбивал с мысли: – И где всё-таки твои родители?
– Ох! Ну если я скажу, что родители умерли тридцать лет и двадцать один год назад, вам это поможет?
Старушка отчаянно замотала головой, а потом, видимо на всякий случай, перекрестилась. Это малыша не только рассмешило, но и взбодрило.
– Вот потому и надо начинать мою историю издалека. Готовы слушать? Тогда не перебивайте.
Тяжело вздохнул и приступил к рассказу:
– А начну с того, что и не малец я вовсе. Внешность обманчива, а старость, оказывается, можно обернуть вспять… На самом деле мне уже девяносто два года.
Глава 2 Встречный бой
Предчувствие беды и осознание какой-то неправильности происходящего навалилось на Бурого за две минуты до отдачи им команды о штурме. Почудилось, словно кто-то держит его в перекрестье прицела, несмотря на затемнённые бронированные стёкла дорогого автомобиля. Инстинкт самосохранения потребовал немедленно покинуть это место. Его звериное чутьё и раньше не подводило, так что человек с богатой боевой биографией и сейчас не стал ему противиться. Всё-таки в прошлом он не раз воевал в «горячих точках», потом служил участковым на очень криминогенном участке и вдобавок имел за плечами два срока совсем не на Черноморском побережье.
Только вот отменить операцию по захвату академика начальник силового отдела никак не мог. Вроде и занимал командную должность в структуре одного из олигархов преступного мира, и с его мнением обычно считались, но сегодняшнее дело организовывал, курировал и держал на жёстком контроле сам господин Лавсан. И сказано им было жёстко и однозначно: «Что бы ни случилось, хоть костьми все там лягте, но чтобы этот старикан сегодня же оказался в нужном месте!» После такого приказа дать отбой операции – себя не беречь. Можно и не пережить очередной разговор с Добрым Потрошителем, как за глаза называли босса его старые подручные.
Да и аргументировать «отбой» нечем. Свои инстинкты в оправдание не приведёшь, чувство опасности пощупать постороннему не дашь, а измышления к делу не подошьёшь – сразу сочтут трусом и саботажником. Вот если бы кто со стороны что-то заметил или аналитики с разведкой что-то опасное выяснили, тогда хоть имелись бы козлы отпущения. А так…
Бурый, он же в миру Николай Савельевич Буравский, только и смог что оттянуть неизбежное на несколько минут. Проехал через весь двор, давая круг и внимательно присматриваясь ко всем машинам, но так никого, кроме своих уголовников, не заметил. Но на прежнее место не встал. Выехал со двора и припарковался с включёнными аварийными фонарями прямо на улице. Остановка там была запрещена, да и движению остального транспорта машина мешала изрядно, особенно троллейбусу. Но с этого места уйти от любой погони – проще не бывает. Самое главное, что оттуда тоже было хорошо видно нужный подъезд.
Ощутив, как чувство опасности стало резко спадать, Бурый отдал команду по мобильному телефону.
– Начинайте!
Понятное дело, что с улицы он грохота взрыва не слышал, но хорошо представлял, как всё происходит. Вот в потолке нужной квартиры образуется отверстие, и уже в следующее мгновение вниз по верёвкам скользят шесть человек ударной группы. Лучшие боевики, годами собираемые в личной армии Доброго Потрошителя, могли дать фору бойцам спецназа, да и больше половины из них как раз и подбирались из тех самых структур. Такие зубры должны легко справиться с четвёркой гражданских лиц охранного агентства.
К тому же по лестнице уже поднимаются к двери две вспомогательные группы, которые после открытия входных дверей займутся эвакуацией академика и некоторых вещей, бумаг и устройств из его кабинета. Именно эти рискуют больше всех, потому что им придётся находиться в квартире дольше остальных. Но их и не жалко, Бурому они не подчиняются, – Лавсан этих умников где-то со стороны пригрел.
Оставалось совсем немножко выждать, и…
Момент, когда всё изменилось, бандит рассмотрел сразу: оставшийся на крыльце подельник, который присматривал за событиями во дворе, вдруг дёрнулся и стал заваливаться на спину, ударился головой о дверь и остался лежать. Затем даже на улицу донёсся грохот многочисленных выстрелов. В бой вступили бойцы прикрытия, находившиеся в нескольких машинах, расставленных по всему двору.
Дальше Бурый не присматривался и не прислушивался. Чуть не совершив аварию, под возмущённый рёв чужих клаксонов, он влился в движение городского транспорта и помчался прочь от места событий. В голове вертелась только одна мысль.
«Племянника жалко! Но… если не дурак, то выкрутится. Место для отхода я ему выбрал самое лучшее».
Упомянутый племянник, выйдя из машины своего дяди, старательно выполнял данные ему поручения. Вначале добрался до нужного места – части коридора на верхнем жилом этаже. Этот участок архитекторами задумывался как обзорная застеклённая площадка между лоджиями. В первую половину зимнего дня тут было солнечно, тепло и уютно, и здесь собиралась ребятня, которая под присмотром мамаш или бабушек играла своими кубиками и машинками. Но сейчас лето, выходной день, народ отсыпается, и солнце только-только коснулось ограждения из толстого стекла. В такую рань здесь никого не должно было быть, кроме Наркуши, стоящего на запасной позиции и следящего, чтобы никто не ушёл из оцепленного объекта по лоджиям.
Однако какой-то малыш лет шести уже игрался на площадке, ползая на четвереньках с пожарной машиной и увлечённо имитируя звук сирены. Видимо, мамаша отпустила на время, пока сама соберётся для утренней прогулки в парк.
Вначале Паровоз хотел пробраться незаметно и заблаговременно выполнить дядин приказ. Да только подкрасться по изгибающемуся коридору с его массивной фигурой не получилось. Настороженный подельник сразу двинулся навстречу, держа руку за спиной и внимательно всматриваясь в полумрак. Но, опознав пришедшего, удивился.
– Паровоз? А ты чего здесь?
– Бурый послал подстраховать, – свои родственные отношения они с дядей скрывали почти от всех. – Опасается, что крысы могут в твоём направлении прорваться. А у тебя что?
– Полное спокойствие, если этого шкета не считать. Не могу понять, откуда он тут взялся? Только на минуту на чердачный этаж глянул, вернулся, а он уже жужжит с машинками. Куда только его мамаша смотрит?
Они оба стояли на повороте в самом густом полумраке, просматривая сразу два направления: лестничную площадку и двери квартир за ней, и аппендикс, ведущий к обзорной площадке.
– Ладно, делаем вид, что не замечаем, – решил Паровоз.
– Так ведь за ним придут и нас обязательно заметят. Особенно твою… хм, фигуру… Придётся тётку валить, если напросится. Или бабку… И чего наши тянут? Почему не начинают?
– Вот-вот начнут… А стоим мы и в самом деле не там где надо.
Паровоз страшно досадовал, что с ходу выполнить главное задание не удалось. Убрать предателя ему казалось самым важным и существенным. О том, что именно сюда попытаются эвакуировать академика, он и не мечтал. Успел хорошо рассмотреть тех шестерых, которые устроят главный штурм квартиры и откроют входные двери для остальных. От таких зубров никто не уйдёт, зря дядя волновался.
Хотя было бы очень здорово доказать всем остальным свою крутость, ловкость и значимость, лично прихватив старикашку. А то даже такая гнида, как Наркуша, относится неуважительно. И это при двукратной разнице в габаритах! И при троекратном мускульном превосходстве!
С этими мыслями парень досадливо чмокнул губами, что вызвало очередную насмешку со стороны приговорённого.
– Не сцы, Ефимка, всё будет на мази!
Больше всего Ефим не любил своё имя, да ещё и в уменьшительной форме. Поэтому осатанел настолько, что красные круги пошли перед глазами. И когда донёсся глухой звук взрыва, действовал несколько сумбурно, на эмоциях. Повернувшегося в сторону лоджий Наркушу он попросту огрел пудовым кулаком по затылку. Тело рикошетом отбилось от стены, а затем рухнуло как мёртвое. И у Паровоза никаких сомнений, что крысу и предателя он убил, не возникло. Другим жертвам обычно такого удара хватало.
Косясь на продолжающего играть малыша, Ефим забрал оружие с тела Наркуши, подхватил его за пояс и воротник и лёгкими прыжками ринулся на чердачный этаж. Уже бросая бывшего подельника под чердачную дверь, он уловил мелькнувшую в голове мысль.
«Надо бы контрольным! Или всё-таки свернуть? – но ноги уже несли обратно. Слишком интересно было глянуть на развитие событий. – Потом заскочу и проверю…»
Что удивило на освещённой площадке, так это отсутствие малыша. Как только и успел прошмыгнуть по коридору к себе домой? И никакая дверь вроде не хлопала, и бабка не звала… Или звала?
Грянула ожесточённая перестрелка, заставившая громилу ускориться. На застеклённую площадку он выбежал, сжимая в кармане брюк рукоятку пистолета, и застыл, уткнувшись лбом в наружную прозрачную стену. Слишком уж солнце заслепило, заставляя сильно моргать, убирая невольные слёзы и перестраивая зрение.
И всё равно Паровоз почти сразу сумел рассмотреть женщину, которая ловко пробиралась вдоль лоджий по наружным кронштейнам для ящиков с цветами. Он узнал её. Та самая Вера Павловна, старшая охранной группы и частного детективного агентства. Она явно стремилась к площадке, чтобы потом уйти через другой подъезд.
– Зря стараешься, тётка! – пробормотал бандит, вынимая пистолет. – Дядя у меня умный, предусмотрительный…
Но угрожающий рёв, раздавшийся всего в паре метров, заставил его замереть.
– Брось оружие! Быстро! И только дёрнись, сразу в дуршлаг превратишься! На пол! Руки за голову!
Сразу было понятно, что силы не равны и сопротивление бесполезно. Ефим оказался под прицелом сразу двух штурмовых автоматов, ну и вид двух спецназовцев в бронежилетах принуждал к беспрекословному подчинению. Выстрелы начали стихать, означая полный разгром подельников, штурмующих квартиру академика.
Бурый всегда учил племянника, что геройствовать в заведомо проигрышной ситуации не стоит и выкупить родственника из тюрьмы всегда легче, чем оживить после облачения в «деревянный макинтош». Так дядя любил называть гроб.
Вот Паровоз и не стал ерепениться, уронил пистолет и покорно улегся на пол. В этот момент и Вера добралась до площадки, перемахнув внутрь через стекло в рост человека. Ей хватило одного взгляда, чтобы разобраться в обстановке, опознать спецназовцев как своих и с некоторым облегчением выдохнуть.
– Ребята?! – тут же попыталась спросить она: – А где?..
За пару секунд до вопроса интенсивность выстрелов резко возросла, и оба автоматчика получили по пуле в голову. Бедняги погибли сразу. Результаты выстрелов женщина видела прекрасно, поэтому постаралась сместиться в сторону и ринулась прочь с опасного места. Но и ей не повезло: пуля попала в плечо, развернув тело силой удара. Вера Павловна крутнулась волчком, свалилась с ног и рухнула чуть в стороне, под сплошной стеклянной стеной, отделяющей площадку от лоджий. Сознания она не потеряла, но крика боли сдержать не смогла. Тогда как Паровоз, уже подхватив своё оружие и вскакивая на ноги, ликовал, восхищаясь родственником.
– Ай да дядька! И тут всё предусмотрел! – это его и спасло. Стекло, прикрывающее его от снайперов, осыпалось дробным градом, а вторая пуля ударила в то место, где он только что лежал. – Ё-моё! А меня-то за что?! – орал бандит, уносясь в полумрак коридора и делая при этом самые несуразные прыжки в стороны. – Я-то тут при чём?! – продолжал кричать он, словно крики могли услышать стрелки, держащие его в перекрестии прицелов.
Несмотря на огромное негабаритное тело, в него так и не попали – спасли прыжки и качание. Хотя ещё несколько пуль влетело в глубь коридора, вышибая искры из напольного мрамора и рикошетом оббивая штукатурку на стенах.