Река была не очень широкая - старое русло Москвы-реки. На противоположном берегу виднелось скошенное поле и островок леса. Берега заросли кустарником, а вода зацвела. То там, то здесь вспыхивали белые и желтые кувшинки на широких лакированных блюдечках листьев. Но кроме кувшинок, из воды торчали остренькие стебли водорослей, предупреждая, что река в этом месте заболочена...
Еще несколько взмахов, и девушка у цели. Ухватившись обеими руками за уходящий в глубину стебель, она потянула его на себя. Но стебель не только не поддался, но и ее потащил под воду. Девушка захлебнулась, барахтаясь, запуталась в водорослях. Ее голова снова и снова исчезала из виду, а руки беспомощно пенили воду.
Карен, с ужасом наблюдавший за ней, не сразу заметил, как юноша, скинув только туфли, бросился на выручку. Несколькими сильными, уверенными гребками он настиг ее, подхватил... Теперь они приближались к берегу, он брассом впереди, она - сзади, держась за его плечи. В зубах юноша держал злосчастную белую кувшинку.
Он помог строптивой подруге выбраться на берег и вручил ей кувшинку. Затем, отвернувшись, снял намокшие брюки и рубашку и стал выжимать из них воду. Девушка оделась. Чувствуя себя виноватой, тихонько подошла и поцеловала его в щеку. Юноша выпрямился, выронив из рук отяжелевшие от воды брюки, с доброй улыбкой посмотрел ей в глаза.
...Карен долго еще блаженно улыбался, лежа в постели, не зная, что улыбается точно так же, как его отец. Двойник помог ему поскорее уснуть, но весь следующий день на уроках, на переменках и по дороге домой он думал о двух влюбленных у незнакомой реки, думал радостно и удивленно. Ему всегда казалось, что отец и мать любят только их с братом, что для того они и созданы, чтобы заботиться о них, растить, воспитывать... пусть даже наказывать. И может быть, впервые за десять лет своей жизни Карен понял, что родители любят еще и друг друга, что у них есть своя собственная жизнь. И странно, он не почувствовал себя обделенным.
Вечером, когда папа устроился с газетой перед телевизором в своем неизменном кресле, мама еще возилась на кухне с посудой, а брат убежал на целый вечер, Карен неслышно проскользнул в столовую и остановился в дверях, глядя на отца совсем иначе, чем обычно, будто видел его впервые.
Отец, не замечая присутствия сына, шуршал ворохом газет, профессиональным взглядом находя нужное и оставляя без внимания второстепенное, одновременно прислушиваясь к бодрому голосу диктора. Густые черные волосы того юноши теперь отступили к затылку, обнажив округлую умную макушку, и кое-где поседели. Животик объемисто выступал под тренировочным костюмом. Кожа у подбородка и под глазами ослабла - лицо утратило юношескую заостренность. Зато шоколадные глаза в окружении морщинок приобрели успокоенность и мудрость. Карен стоял и стоял у двери и не мог отвести от отца взгляд. Ему казалось, что за эти минуты он повзрослел на несколько лет и узнал о жизни гораздо больше, чем за все прошедшие годы.
Наконец отец заметил Карена. Привлеченный необычным поведением сына, он отложил газету и подозвал его к себе.
- Чего тебе, сынок? - сказал он вдруг точно таким же голосом, как там, у реки.
- Теперь-то ты знаешь, что я - твой сын? - укоризненно заметил Карен.
Отец удивленно посмотрел на него:
- Ты хочешь, чтобы я поиграл с тобой в шахматы?
- Нет.
- Так чего же ты хочешь?
- Скажи, папа, ты ведь не думал о своем костюме, когда вытаскивал маму из реки?
Отец не сразу сообразил, о чем он говорит.
- А если бы ты не бросился за нею, она бы утонула?
- Ах, эта мама! Зачем она рассказывает тебе такие старые вещи, отмахнулся отец.
- Наверное, потому, что ты больше не спасаешь ее и не достаешь из реки кувшинок, - сказал Карен и неслышно выскользнул из комнаты, совсем озадачив отца, который забыл про газеты и, сам того не замечая, погрузился в воспоминания.
* * *
У Карена несколько дней болела голова, и мама решила сводить его к знакомому экстрасенсу. Папе она не хотела об этом говорить, потому что, если бы он узнал про экстрасенса, дело кончилось бы скандалом.
Экстрасенсом оказался молодой бородатый парень, одетый по моде, но мятый и нечесаный. От него пахло французским одеколоном. Он сидел, широко расставив мясистые ноги, отчего брюки на нем, казалось, вот-вот лопнут.
- Посмотрите сынишку, пожалуйста. - Голос мамы зазвучал вдруг как-то жалобно.
- Отчего не посмотреть, - низким басом сказал бородач. - Поди-ка сюда, братец. Встань тут.
Зажав Карена между колен, экстрасенс стал водить широченной ладонью в нескольких сантиметрах над его головой, вдоль и поперек тела, хмурясь и наклоняя голову набок, будто к чему-то прислушиваясь.
- Ясно, - наконец глубокомысленно заявил он. - Воспаление мозга. А еще вот тут, - он пнул пальцем Карену под ребро. - Тут непорядок.
- Где?! - вскочила обомлевшая от ужаса мать.
- Селезенку проверяла? Не функционирует.
- Да не было у него никогда ничего такого, - бормотала мать, бледнея. - Как же я проглядела!
- Не пугайся. Вылечим. Твое счастье, что ко мне пришла. Врачи... - Он презрительно поморщился. - Врачи бы не помогли. Что они, бедные, понимают? Запутались совсем. Лечить разучились. Ну, в общем, так... Будешь водить ко мне месяц. Через день. Все как рукой снимет... - пошутил он, любовно поглядев на свою руку.
Карен рассердился и, поскольку двойник все время бубнил ему разные сведения про экстрасенса, взял да и брякнул:
- Неправда все это! Здоров я. А вот у вас... у вас все зубы вставные. Все до единого. Протезы. И еще... одна почка... тоже протез. Искусственная.
Бородач и мама изумленно уставились на него. Но в следующее мгновение мать пришла в негодование:
- Да как ты смеешь так разговаривать с... со взрослым человеком, который хочет тебе помочь, который..
- Погоди, погоди, мамаша, - перебил ее бородач. - Мальчик правду сказал. Все именно так и есть. И зубы. И почка.
- Не может быть! - опешила мать.
- Сын-то твой - феномен. Вундеркинд. Любимец божий.
- Вот тебе на... - озадаченно пробормотала мама и вспомнила про затрещину. Теперь кое-что прояснялось.
...Несколько ночей двойник не отзывался. Карен ругал себя за то, что сказал бородачу про почку и зубы, думая, что двойник не простил его. Но двойник все-таки объявился и как ни в чем не бывало уселся напротив в метре от пола.
- Ну, наконец-то, - обрадовался Карен. - А то у меня к тебе масса вопросов.
- Валяй, - отозвался двойник.
- Я хотел бы знать, что ты делаешь, когда я тебя не вижу.
- У меня так много дел, что тебе и не счесть.
- Будто? - усомнился Карен. - Например?
- Например, я показываю тебе сны.
- Развлекаешь по ночам?
- Не совсем. Скажем, тебе ужасно хочется самому водить машину...
- Еще как хочется...
- А тебя не пускают. Ты же еще маленький. Тогда во сне я даю тебе возможность всласть посидеть за рулем, почувствовать себя первоклассным водителем. И наутро тебя уже не так мучает невозможность исполнить свое желание. Потому что во сне ты его уже осуществил.
- Та-ак...
- Но очень часто тебе только кажется, что ты видишь сон, тогда как на самом деле это не сон, а явь.
- Не понял?
- На самом деле мы с тобой отправляемся в самые настоящие путешествия. Вспомни, ты падал когда-нибудь во сне с постели?
- Конечно, падал. И не раз.
- Взрослые считают, что когда ребенок падает во сне с кровати, он растет. Ничего подобного! Люди растут в среднем двадцать лет. Получается, нужно падать каждую ночь, а то не вырастешь?
- Что же происходит на самом деле? - заинтересовался Карен.
- На самом деле мы с тобой отправляемся в путешествие. По воздуху...
- Помню! Я много раз летал во сне. Так интересно! Хотелось летать и летать без конца, и просыпаться было ужасно обидно.
- Летал ты часто, а падал редко. Верно? Падал только в тех случаях, когда неточно приземлялся на постель... Припостеливался, так сказать.
- И что же, все-все люди летают во сне?
- Конечно. Но вот беда, не каждый об этом помнит при пробуждении.
- А что еще ты для меня делаешь? - не унимался Карен.
- Лечу тебя.
- Глупости. Меня лечат врачи и мама.
- В какой-то степени... Но только им тебя не вылечить, если бы с твоей болезнью не боролся я.
Карен с сомнением посмотрел на него:
- А ты не врешь?
- Ну вот еще! - обиделся двойник. - Я не умею врать.
- Послушай-ка, мы с тобой сегодня что-то заболтались. А как насчет путешествий?
- В прошлое?
- Хватит с меня пока прошлого. Давай в будущее. То, что было, уже прошло. Теперь я хочу посмотреть, что будет.
- Нельзя. - Двойник вздохнул. - Не полагается.
- Заладил: полагается, не полагается... Не скажу я никому. Клянусь. Только на минуточку. Одним глазком... Хочу посмотреть, каким стану.
- Ладно уж, - нехотя согласился двойник. - Только смотри, ты поклялся. Никому ни словечка.
...Карен тяжело ступал по заснеженной улице в окружении группы мужчин и женщин. Лица, обращенные к нему, выражали обожание и восхищение. Были среди них и иностранцы.
...Карен тяжело ступал по заснеженной улице в окружении группы мужчин и женщин. Лица, обращенные к нему, выражали обожание и восхищение. Были среди них и иностранцы.
"Чего это они?" - подумал Карен, но его внимание отвлекла ноющая боль в пояснице и суставах. Он с удивлением заметил, как непослушны стали вдруг ноги и как давит плечи толстое драповое пальто. В голове роились какие-то формулы, вереницы цифр и уравнений, обрывки его недавнего выступления на международном конгрессе. Он говорил коллегам что-то очень умное, обсуждал выступления других докладчиков. Когда один из коллег в обращении назвал его профессором, Карен испугался. Он поднес к близоруким глазам руку, но тут же отдернул ее, спрятал в карман. "Что случилось с моими руками?" - подумал он в недоумении: синие вздувшиеся вены под пергаментной морщинистой кожей, утолщившиеся суставы...
Коллеги, роившиеся вокруг, бомбардировали его вопросами. Он что-то отвечал им. И вдруг заметил у входа в сквер двух школьниц в вязаных шапочках с большими помпонами и мягких сапожках. Девочки о чем-то самозабвенно спорили. Карен, не удержавшись или забывшись, наклонился, застонал от острой боли в пояснице, но все же подхватил пригоршню снега, утрамбовал плотный снежок и, размахнувшись, запустил им в девчонок. Одна из них, вскрикнув, выронила портфель, вертя разгневанно помпоном. Карен хрипло захихикал, указывая на нее пальцем, и захлопал в ладоши. Коллеги и ученики обомлело уставились на него, силясь сложить губы в улыбку. Спохватившись, Карен умолк, смущенно и виновато почесывая маленькую седую бородку.
"Не хочу больше! - внутренне закричал он двойнику. - Забери меня! Немедленно!"
Мама, перед тем как лечь спать, зашла к сыну проверить, не сбилось ли одеяло, не раскрылся ли он. Нащупав в темноте плечо Карена, она склонилась и поцеловала его... И тут же, дико вскрикнув, отпрянула - ее губы коснулись жесткой колючей щетины. Вся дрожа, она бросилась к выключателю.
- Ну-у... ма-ма, - сонно пробормотал Карен, уже принявший свой прежний вид, - выключи свет.
- Господи... что же это было? Кошмар какой-то. Видно, я переутомилась. - Она выключила свет, постояла за дверью детской. Растерянно пожала плечами и пошла спать.
* * *
На перемене Карен, как всегда, носился по коридору, валялся по полу, борясь с товарищем, пачкая локти и коленки о натертый соляркой, едко пахнущий пол. Девочки толпились у окон, шептались о чем-то своем, опасливо поглядывая на их возню и в то же время делая вид, что мальчишки для них не существуют.
- Эй вы там! Кончайте возиться! - тоном взрослой прикрикнула староста.
Оскорбленные надменным окриком, мальчики, вмиг забыв о собственных распрях, напустились на старосту.
- Тебе-то какое дело?
- Командир тут нашелся.
- Да мы тебя...
Староста, которую звали Лилит, была маленькая, пухленькая, коротко стриженная. Ее колючие умные глазки чернели на белом личике, будто угольки на голове снеговика.
- Говорят вам, прекратите, а то классрука позову, - не уступала Лилит.
Карен лукаво перемигнулся с товарищем, и оба двинулись на старосту. Один рванул ее за локоть, другой сделал ловкую подсечку - пухлый снеговичок мягко плюхнулся на пол. Не удержавшись, расхохотались даже девочки. Громче всех смеялся Карен.
- Ой, не могу, - заливался он, держась за живот. - Брякнулась, как кюфта. Блямб!
Одна из девочек, по имени Сона, - худенькая, длинноногая, со светлыми кудряшками и большим голубым бантом - помогла Лилит подняться. На ее платье остались рыжие пятна от солярки.
- Хулиганы! - гневно сказала Сона, выстреливая в мальчишек растопыренными ресничками. - Нахалы...
- Кто нахалы? Мы нахалы? Ну, погоди!
Забияки ринулись в новую атаку. Девочки пронзительно щебечущей стайкой налетели на обидчиков. Потасовка скоро превратилась в общую свалку.
- Атанда! - крикнул Гагик - недавний противник Карена. - Завуч на горизонте.
Но было поздно. Из дверей учительской показалась пышнотелая дама в облаке медно-красных волос.
- Это что за бесплатное представление в рабочее время? - низким цыганским голосом окликнула она драчунов. - Лили-ит! И ты?! Староста... Моя лучшая ученица... Гордость школы... - Завуч наплывала океанским лайнером, от которого ни сбежать, ни укрыться.
- Майя Богдасаровна, - тоненько запела лучшая ученица. - Мы не виноваты. Это все они...
- Ябеда.
- Выскочка, - прошипели в один голос Гагик с Кареном.
- Умолкните, негодники! - артистически вскинув руку, прикрикнула Майя Богдасаровна. - Не вынуждайте меня тревожить ваших родителей.
Давно прозвенел звонок на урок. Ученики разошлись по классам. Только четвертый "А" топтался в дверях, с любопытством прислушиваясь к разносу, учиненному завучем нарушителям дисциплины.
- Майя Богдасаровна, уже давно звонок дали, - сказала Сусанна непоседливая бойкая девочка, постоянно болтавшая на уроках и выводившая из себя учителей.
- Это кто мне напоминает про урок? - возмутилась завуч. - Ученица, которая никого, кроме себя, не признает?
Карен хихикнул и исподтишка дернул Сусанну за косу.
- Ой! - вскрикнула та и звонко шлепнула Карена по руке.
- Опять?! А ну-ка, марш все в класс! Живо!
- У нас ваш урок, - робко подсказала староста, потому что завуч в административной горячке часто забывала про свои уроки.
- Знаю, - рассердилась она. И уже миролюбиво спросила: - Русский или литература?
- Литература! - хором закричал весь класс.
...Вечером по телевизору показывали интересный фильм, и Карен засиделся позже обычного. Поэтому, забыв даже умыться, он поскорее юркнул в постель. Мама поправила одеяло, открыла форточку и присела на краешек постели.
- Ну давай, расскажи сказку, - сказал он, сладко зажмуриваясь.
- Большой ты уже. Пора и так засыпать. Без сказки.
- Это не я, а ты стала большая, - вздохнул Карен, вспомнив девочку с вороной. И, подумав, добавил: - Вообще-то хорошо... даже замечательно, что ты стала большая. Иначе ты не была бы моей мамой.
- Что значит - стала? - не поняла мама.
- И все-таки обидно, что дети вырастают.
- А ты бы хотел всю жизнь быть маленьким?
- Если ты обещаешь, что будешь всегда приходить перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи, - даже когда я вырасту, - то не хотел бы.
Мама улыбнулась и склонилась к нему. Когда они вот так тихонько переговаривались перед сном, ей казалось, что сын все еще маленький, теплый клубочек, нуждающийся в ее ласке. Да, наверное, так оно и было. Это днем перед другими он разыгрывал из себя взрослого, стесняясь даже взять ее за руку.
...На сей раз двойник явился сам, без приглашения, без уговоров. Он бесцеремонно уселся на постель, то ли вторгаясь в сон Карена, то ли заставляя его проснуться. И заявил:
- Сегодня я тебе сам кое-что покажу.
...Парень и девушка шли по мосту, зависавшему над ущельем. Остановились, облокотившись о перила, заглянули вниз. Там, на дне ущелья, извивалась голубая речка, будто кем-то оброненная ленточка. Мост был высокий, и ее шум не достигал их слуха. Она молча пенилась, огибая большие валуны, подминая под себя маленькие.
На одной стороне ущелья зеленым блюдом, гигантским радаром, чем-то не то космическим, не то доисторическим, виднелся стадион. Карен сразу узнал его. На другой стороне - город, подступавший к самому обрыву, вздыбившийся туфовыми многоэтажными громадами. Его город.
Молодым людям было лет по семнадцать-восемнадцать. И оба были до смерти влюблены друг в друга, хоть и старались не выдать себя. У парня звонкие голубые глаза, чуть скуластое лицо, спортивная фигура.
Карен незримо приблизился и... слился с ним. И в ту же секунду ощутил прилив нежности к стоящей рядом девушке. Девушка была тоненькая и гибкая, как наполненный соками весенний прутик. Узкое нежное лицо, черные глаза. Такие черные, что, раз заглянув в них, уже невозможно было отвести взгляда. Ветер играл ее длинными тяжелыми волосами. Карену вдруг ужасно захотелось, чтобы девушка поцеловала его. Как мама? Нет, по-другому. Совсем по-другому. Карен-мальчик, непрошенно ворвавшийся в свое взрослое тело, возмутился. Ведь он был непоколебимо уверен, что ни одна женщина, кроме мамы, не смеет целовать его. Но глаза девушки смотрели так трепетно... Он смутился. И чтобы скрыть свое смущение, вдруг вскочил на перила и, к великому ужасу девушки, пошел по ним, балансируя руками над пропастью. Она онемела, не смея закричать, окликнуть его. Ведь один неверный шаг...
- Немедленно слезь! - прошипел знакомый голос в самое ухо. - Болван.
Карен покорно спрыгнул с перил, но милиционер, успевший заметить вопиющее нарушение всяких правил, уже быстро приближался к нему, зажав в руке свисток.
Трусливо бросив себя взрослого на съедение разгневанному милиционеру, Карен постыдно сбежал обратно к себе в постель.
- Ты доволен? - спрашивал двойник, осуждающе раскачиваясь в воздухе. Тебе самому понравилась твоя выходка?
Карен насупился и виновато молчал.