Кемпер отобрал у него фотоаппарат, сделал несколько снимков и завернул аппарат в освинцованную пленку.
— Давай за мной вниз, самое интересное там, у этих яиц, но задерживаться возле них нельзя — там рентген восемьдесят, если не больше, наши «пингвины» такую радиацию долго не удержат.
Они спустились в яму, прыгая с камня на камень, пот заливал глаза, но вытереть его мешало стекло гермошлема. Температура воздуха в яме держалась на уровне семидесяти градусов по Цельсию.
Кемпер подошел к одному из многогранников, поверхность которого украшал рисунок трещин, нагнулся к срезу, заглянул и тут же уступил место Алиссону. Тот наклонился над горячим щетинистым срезом «кристалла» и остолбенел. «Кристалл» на самом деле оказался верхним концом огромного яйца, заполненного прозрачно-желтым желе, в котором плавал «желток» — светящийся нежно-зеленым светом, свернувшийся в комок… зародыш! Из переплетения каких-то жил, крючьев, лап и перепонок на Нормана глянул пристальный немигающий глаз!
Алиссон сглотнул комок в горле и с трудом оторвал взгляд от этого странного, завораживающего, не человеческого, да и не звериного, а скорее птичьего глаза, в котором, однако, пряталась не то мука, не то смертельная тоска.
— Идем отсюда, — потянул летчик Алиссона за рукав. — Потом придем еще раз с лопатами и кинокамерой, возьмем образцы.
Палеонтолог словно в ступоре последовал за ним, но на полдороге к подъему из ямы вернулся и еще раз заглянул внутрь чудовищного яйца — теперь было совершенно очевидно, что это именно яйцо с живым зародышем! Как специалист, Алиссон знал, что его коллеги не раз находили яйца динозавров, но окаменевшие, утратившие прежние качества и материальный состав, однако живых яиц не находил никто, он был первым…
— Я не хотел заявлять об этом один, — сказал Кемпер, когда они выбрались наверх, на уступ, и смотрели на останки монстра. — Да и времени, честно говоря, не было, второй месяц испытания идут одно за другим, передохнуть некогда. Мой напарник заболел, и я срочно позвонил тебе. Кстати, когда я нашел скелет, яйца были целые, дырки в них появились только неделю назад.
— И ты никому ничего не говорил?
— Какой смысл? Здесь никто не ходит, никто не летает, кроме спецбригады обслуживания полигона, так что сохранность тайны обеспечена, и денежки за сенсацию все наши. Интересная зверюга была, а? И радиация ей нипочем!
— Похоже, она сама была радиоактивна, радиация полигона тут ни при чем. — Не обращая внимания на стекающий по лицу пот, Алиссон снова достал фотоаппарат и доснял пленку до конца. — Любопытно, что помогло скелету выбраться на белый свет? Судя по базальтам, это ларамийская складчатость, конец мела — начало палеогена…
— Оползень, — сказал Кемпер. — Все четыре уступа образованы оползнями, последний и вскрыл скелет. Это же полигон, каждый взрыв трясет землю не хуже, чем природная стихия.
— Мезозойская эратема, — бормотал Алиссон, не слушая друга; он все еще находился в трансе. — Фанерозой… ни триас, ни юра, ни мел не могли породить таких гигантов… совершенно невозможная вещь!.. Даже бронтозавры не могли жить только на суше, как и сейсмозавры, и большую часть жизни проводили в воде, а ведь весили они всего-навсего около сотни тонн… Понимаешь?
Кемпер развернул палеонтолога спиной к своему открытию и повел, упирающегося, обратно к самолету.
— Рад, что тебе интересно, но пора и отдохнуть.
— Радиация… — продолжал бормотать Алиссон. — Может быть, все дело в радиации? Просто перед нами результат мутации, обособленная экологическая ниша? Чем не гипотеза? Впрочем, любое живое существо на Земле должно быть приспособлено к ее гравитации, это закон. Что ж, выходит, этот провозвестник апокалипсиса не подчинялся законам физики? Как он таскал свое тысячетонное тело? Никакие мышцы не в состоянии этого сделать и никакие кости не выдержат такой вес!
— Снова ты о своем. Вот же он, перед тобой, можно пощупать руками. У него кости словно из металла, я пробовал отломить кусочек — не смог даже с помощью пассатижей. Попытаемся взять анализы под вечер, когда немного спадет жара, я буквально плаваю в поту, никакой регуляции в этих саванах, врет реклама…
Они с наслаждением сбросили с себя «пингвины», вымылись водой из бака, пропахшей пластиком и железом, и переоделись в сухое.
Алиссон никак не мог успокоиться, у него от волнения дергалось веко, а он, растирая глаз, все бормотал что-то, исписывая страницу за страницей своего член-корреспондентского блокнота, привезенного из Стокгольма месяц назад. Кемпер только посмеивался над проснувшимся в палеонтологе профессионалом, понимая, что Норман сам придет в себя и станет прежним Алиссоном, простым и веселым парнем.
В шесть часов вечера они предприняли еще один поход к скелету неизвестной твари, которой Алиссон дал название «суперзавр-сверхъящер». Полюбовались на плавающих в зеленом желе зародышей, готовых вот-вот явиться на свет, и попытались откопать череп суперзавра, утонувший в обломочном материале почти по шейные позвонки. Но, во-первых, в скафандрах работать лопатой было неудобно, изыскатели вспотели уже через несколько минут работы, а во-вторых, для освобождения черепа нужен был по меньшей мере ковшовый экскаватор, потому что Алиссон определил длину головы исполина метров в пятнадцать. И, наконец, в-третьих, радиация возле скелета была все-таки выше защитных свойств «пингвинов», предназначенных для работы в горячих зонах атомных реакторов на подводных лодках с радиацией не выше сорока-пятидесяти рентген в час.
И все же Алиссон сумел уловить характерные особенности строения черепа зверя — череп внутри был свободен от камней и почвы и просматривался хорошо даже без помощи фонаря — и, придя в лагерь, набросал сначала его эскиз, а потом и реконструкцию головы ящера. Получилось нечто экзотическое, непривычное, ни на что не похожее. Алиссон даже засомневался и сделал необходимые расчеты, но рисунок не изменился: голова суперзавра представляла собой сложный агрегат из тех подвижных рыл с рогами, причем глаз у этого монстра было тоже три — один спереди и два по бокам. Хотя вполне могло случиться, что отверстия, которые Алиссон принял за глазные, на самом деле служили для других целей.
— Ну и урод! — пробурчал потрясенный Кемпер. — Ты случайно не последователь Босха или Сальвадора Дали? Этот зверь больше похож на бурильную установку, чем на живое существо. Ничего похожего на твоих обычных динозавров.
— Обычных! — Алиссон усмехнулся. — Ты говоришь так, будто сызмальства охотился на них с луком и копьем. Знаешь, сколько видов зверья репродуцировала природа в мезозое? Около ста пятидесяти тысяч! А мы знаем, вернее, рассчитали облик всего трех с небольшим тысяч видов, то есть два процента, а раскопали и реставрировали и того меньше. Никто не может представить, какие чудища жили в те времена.
— Но мы же наткнулись на одно из них…
Алиссон покачал головой.
— Не уверен.
— Что?! Уж не хочешь ли ты сказать, что и этого монстра я смастерил своими руками?
— Нет, не смастерил, сие не под силу и всему нашему институту, но у меня мелькнула мысль: вдруг наш сверхъящер не является жителем Земли?
Кемпер перестал помешивать в котелке суп из концентрата, варившийся на походной спиртовой горелке.
— Ты неоригинален. В свободное время и я почитываю научно-популярную литературу и знаю, что такое панспермия. Хочешь сказать, что спора или яйцо этого чудовища выпало на Землю из космоса, а он потом здесь родился? Лично мне нравится первая гипотеза: суперзавр — детище мутации. В истории Земли столько белых пятен, что нет смысла искать пришельцев там, где их нет. Природа более изобретательна, чем мы думаем. Во всяком случае, богу с ней не сравниться.
Алиссон с проснувшимся любопытством слушал летчика, вдруг открыв в нем качества, которых еще не знал: любознательность, начитанность и способность к философским обобщениям.
— Бога нет, — сказал он. — Вернее, я в него не верю.
— Я тоже. В мире столько безумия, что извинить бога может лишь то, что он не существует [6].
— Не помню, кто сказал, что безумие — избыток надежды.
— В таком случае я безумен сверх меры. — Кемпер налил в алюминиевые тарелки дымящийся суп. — Я настолько безумен, что надеюсь дожить до глубокой старости.
Алиссон покачал головой, но продолжать разговор не стал.
Мысли вернулись к находке, и его снова увлекла пропасть тайны, которая крылась в появлении на свет суперзавра с живыми зародышами. Поужинав, он поднялся на небольшую пирамидальную скалу и оглядел окрестности «посадочной площадки», где приземлился их «беременный ястреб», как назвал самолет палеонтолог, или «ишак» — по образному выражению Кемпера.
Серо-белую твердь каменной пустыни уже расчертили длинные черные тени от удивительных геологических структур — даек, напоминающих огромные, будто воздвигнутые человеческими руками коричневые стены, ориентированные, как спицы гигантского колеса. Это были остатки древних лавовых потоков, излившихся через трещины в эпоху вулканизма и горообразования. Конусовидные, зубовидные скалы-штоки застыли сторожами древних вулканов, конусы которых были разрушены эрозией. Сплюснутый багровый овал солнца падал за горизонт в пелену пыли. Белый шрам — след высотного самолета — делил чашу неба пополам и вонзался в солнце оперенной стрелой злого охотника-великана.
Серо-белую твердь каменной пустыни уже расчертили длинные черные тени от удивительных геологических структур — даек, напоминающих огромные, будто воздвигнутые человеческими руками коричневые стены, ориентированные, как спицы гигантского колеса. Это были остатки древних лавовых потоков, излившихся через трещины в эпоху вулканизма и горообразования. Конусовидные, зубовидные скалы-штоки застыли сторожами древних вулканов, конусы которых были разрушены эрозией. Сплюснутый багровый овал солнца падал за горизонт в пелену пыли. Белый шрам — след высотного самолета — делил чашу неба пополам и вонзался в солнце оперенной стрелой злого охотника-великана.
Алиссон вдруг ощутил — не услышал, а именно ощутил — тишину пустыни: громадное пространство вздыбленного камня замерло в ожидании чего-то привычно ужасного, как укол для больного ребенка, но крылось в этом молчании еще и терпеливое спокойствие матери, и суровый укор отца…
— А вообще-то странно, — раздался над ухом голос Кемпера.
Алиссон вздрогнул, оглянулся.
— Ты о чем?
— Странно, что в таком хаосе отыскалась приличная ровная площадка, и как раз в самом интересном с точки зрения геологии месте.
— Насчет геологии не знаю, а с точки зрения палеонтологии — точно.
— Вот я и говорю. Пошли еще разок посмотрим издали на нашу золотую жилу и ляжем спать. Завтра утром я должен быть в воздухе, испытание ровно в двенадцать по местному, перенесли гады на сутки вперед. Побудешь один, а потом я за тобой прилечу.
— А тут оставаться не опасно? Если до эпицентра всего двадцать миль…
— Не дрейфь, взрыв подземный, тряхнет маленько, и все. Не подходи близко к осыпи, чтобы не засыпало ненароком. Но если не хочешь оставаться, возьму с собой, хотя это прямое нарушение инструкции.
— Хорошо, останусь. Но тебе придется связаться с одним человеком в Питтсбурге, он нам понадобится как специалист.
— Кто он?
— Питер Маклин, биолог, неплохой парень… кстати, брат моей бывшей жены. Хотя он в этом не виноват.
Кемпер пожал плечами, но возражать не стал.
Антирадиационные костюмы надевать не стали, взяли только фонарь, дозиметр, фотоаппарат, зарядив его особочувствительной пленкой. Стемнело, когда они влезли на перевал и увидели мягкое переливчатое нежно-зеленое облако свечения над полуутопленным скелетом суперзавра. Сами кости светились зеленым, а порода, земля и камни вокруг — желтым, лишь изредка в этой желтизне просверкивали алые и вишневые искры, словно тлеющие угли или сигареты. Смотреть на эту светящуюся феерию можно было не отрываясь всю ночь, но Кемпер знал пределы любознательности и риска.
— Очнись, Норман, здесь фон тоже небезопасен, а лишние рентгены мне ни к чему, да и тебе тоже.
Алиссон настроил фотоаппарат, сделал с десяток снимков, и они побрели назад, подсвечивая под ноги фонарем.
Перед сном Алиссон выглянул из палатки, и небо, запотевшее вокруг обломка луны перламутровым туманом, показалось ему твердым, как кость.
Кемпер улетел в десять утра, оставив Алиссону палатку, костюм, запас концентратов и винтовку.
— А она зачем? — вяло поинтересовался невыспавшийся Норман; его всю ночь мучили кошмары.
— Никогда не знаешь, что найдешь, что потеряешь, — усмехнулся летчик. — Пусть полежит в палатке, тебе все равно ее на себе не таскать, а есть она не хочет. Пожелаешь взглянуть на «нулевую точку» — вот тебе бинокль, забирайся на горку повыше и смотри, направление — норд. Хотя вряд ли что-нибудь увидишь, кроме разве что гейзера наэлектризованной пыли.
Самолет Кемпера, издали действительно похожий на пузатую птицу, взлетел и скрылся за скалами. В пустыню вернулась тишина, подчеркиваемая редкими посвистами ветра. Алиссон вздохнул и принялся за работу.
За два часа он успел облазить скелет суперзавра, взять образцы почвы в пластиковые пакеты, сфотографировать все детали, уповая на то, что фотопленка выдержит кратковременное пребывание в радиоактивной зоне, и с благоговением и ужасом полюбоваться на зародышей внутри зловещих коконов: оба показались палеонтологу явно подросшими за ночь и теперь упирались в стенки яиц подобием лап и хвостов.
Нагруженный ворохом впечатлений, Алиссон вернулся в лагерь, вспотев так, что рубашку и штаны пришлось выжимать. Он торопливо переоделся в сухое, захватил бинокль, собираясь взобраться на одну из ближайших скал-штоков, как вдруг издалека донесся нарастающий рокот и над палаткой низко пролетел военный вертолет. Алиссон видел, как пилот с изумлением — у него даже челюсть отвисла — смотрит на лагерь и трясет головой. Вертолет едва не врезался в склон горы, сделал пируэт и вернулся, завис над площадкой, подняв тучу пыли. Сел. Открылась дверца, из кабины вывалился пилот в черной форме с вычурным шлемом на голове и, подбежав к Алиссону, закричал, перекрывая шум двигателей своей машины:
— Какого дьявола ты здесь торчишь, идиот?! Через три минуты «час ноль»! Тебе что, жить надоело?!
— Я бы не сказал, — пожал плечами Алиссон. — Разве «Тайгершарк» лежит прямо под нами? До него же миль двадцать.
Пилот на несколько секунд онемел, потом схватил Нормана за руку и поволок за собой. Палеонтолог вырвал руку, он ничего не понимал.
— В чем дело, мистер торопыга? Занимайтесь своим делом, я вам не мешаю.
Летчик смотрел на него, будто встретил разговаривающего осла.
— Парень, ты понимаешь, что говоришь? Ты из какого ведомства? Что-то я тебя раньше не встречал…
— Я тебя тоже и, по правде говоря, ни капли не страдаю от этого, — буркнул Алиссон. — Меня привез Кемпер.
— Вирджин? Так ты не из бригады яйцеголовых? Чтоб я сдох! Как же вас пропустили на территорию? Что ты здесь делаешь? — Рука летчика потянулась к кобуре пистолета.
— Я пакистанский шпион, — сказал Алиссон. — Хочу украсть секрет приготовления сдобного теста из радиоактивной пыли.
— Не шути, смельчак, не то пожалеешь, что родился. Отвечай на вопрос, когда тебя спрашивают вежливо.
— Я палеонтолог. — Алиссон на всякий случай примерился, как попроще обезоружить летчика. — Мой друг Кемпер обнаружил здесь скелет древнего динозавра… пригласил меня. А что, разве сегодняшнее подземное испытание чем-то отличается от других?
Пилот вздрогнул, бросил взгляд на часы.
— О господи! Он же не знал… Осталось полминуты, не успеем взлететь. За мной! — заорал он так, что Алиссон едва не оглох, и бросился под защиту ближайшей серо-коричневой стены дайки. Перепугавшийся Норман помчался за ним, понимая, что попал в какой-то непредвиденный переплет.
— Чего не знал Вирджин? — спросил он на бегу.
— «Тайгершарк» отменили! — прокричал летчик. — Вместо него сегодня испытывают подкритический «Аутбест». Худшего случая вы с Кемпером выбрать не могли.
Залегли в углублении под монолитным выступом какой-то черной породы, летчик вспомнил о брошенном вертолете, высунулся, но тут же втиснулся обратно.
— Ну все, перевод в другую часть обеспечен, черт бы тебя побрал!
— А что такое «подкритический»? — рискнул спросить Алиссон, машинально отсчитывая оставшиеся секунды.
— Глубина залегания заряда в пределах максимального выброса. То есть вспыхнет под землей, но макушка взрыва вылезет на божий свет. А это означает, что в момент взрыва в пределах двадцатимильной зоны радиация будет на три порядка выше естественного фона… Все, время!
Где-то глубоко в недрах земли словно упал и разбился стакан — первый звук, коснувшийся слуха. За ним донесся длинный рыдающий стон — будто под неимоверной тяжестью рвались мышцы и сухожилия, ломались кости у атлета-тяжеловеса, пытавшегося справиться с весом всей планеты. А потом началось: удар, гул, треск, визг! Алиссона подкинуло вверх, вниз, закачало, как на волнах, придавило. Ему показалось, что откололась скала, но это оказался вертолетчик, тяжелый, как его вертолет, и такой же твердый!
Встряска длилась всего семь секунд.
Гул стих, земля перестала качаться, эхо взрыва улетело умирать в пустыню.
— Встань с меня, сундук, — невежливо проговорил Алиссон, нащупывая шишку на темени.
Летчик вылез из убежища, прищурился на солнце и стал отряхиваться.
— Вот теперь можешь посмотреть… если не пропала охота.
Охота у Алиссона была. Сопя, он вскарабкался на скалу и в стороне, где прогремел ядерный взрыв, без бинокля увидел ровное серо-желтое поле до горизонта, пушистое, как туманная пелена. Пыль, понял он не сразу. Это же пыль! Но почему такой ровный слой?
— Собирайся, приятель, — буркнул, появляясь на скале, пилот; на пелену пыли он даже и не взглянул. — Полетишь со мной, на базе выясним, кто тебя сюда закинул, Вирджин или… — Глаза летчика вдруг остановились. — А это еще что такое?!
Алиссон посмотрел в том направлении. Над россыпью каменных обломков, курившихся пылью, торчало нечто желто-оранжевое в зеленую крапинку, по форме напоминающее хищное насекомое — богомола. У Алиссона непроизвольно сжались мышцы живота. Он приник к окулярам бинокля и отчетливо увидел свой оживший эскиз суперзавра с кошмарной, словно сошедшей с полотен Иеронима Босха, головой: три костяных, обтянутых бородавчатой кожей нароста — не то рога, не то хоботы, не то носы, три рога вверху, три кружевных перепончатых нароста по бокам головы и под ней и один узкий и длинный глаз с горизонтальным зрачком… Детеныш суперзавра переступил на месте, Алиссон понял, что у него не четыре и не пять ног, а все шесть! Плюс какой-то омерзительный белый выступ на груди, похожий на опухоль.