- По очереди!
В первую очередь попал гражданин с палкой. Прыгал, как воробей, поджав одну ногу.
- Что, брат, прикрутило?
- Батюшка фельдшер! - запел гражданин.
- Спускай штаны. Ба-ба-ба...
- Батюшка, не пугай!
- Пугать нам нечего. Мы не для того приставлены. Приставлены мы лечить вас, сукиных сынов, на транспорте. Гангрена коленного сустава с поражением центральной нервной системы.
- Батюшка!!
- Я сорок лет батюшка. Надевай штаны.
- Батюшка, что ж с ногой-то будет?
- Ничего особенного. Следующий! Отгниет по колено - и шабаш.
- Бат...
- Что ты расквакался: "батюшка, батюшка". Какой я тебе батюшка? Капли тебе выпишу. Когда нога отвалится, приходи. Я тебе удостоверение напишу. Соцстрах будет тебе за ногу платить. Тебе еще выгоднее. А тебе что?
- Не вижу, красавец, ничего не вижу. Как вечером - дверей не найду.
- Ты, между прочим, не крестись, старушка. Тут тебе не церковь. Трахома у тебя, бабушка. С катарактой первой степени по статье А.
- Красавчик ты наш!
- Я сорок лет красавчик. Глаза вытекут, будешь знать.
- Краса!!
- Капли выпишу. Когда совсем ни черта видеть не будут, приходи. Бумажку напишу. Соцстрах тебе за каждый глаз по червю будет платить. Тут не реви, старушка, в соцстрахе реветь будешь. А вам что?
- У мальчишки морда осыпалась, гражданин лекпом.
- Ага. Так. Давай его сюда. Ты не реви. Тебя женить пора, а ты ревешь. Эге-ге-ге.
- Гражданин лекпом. Не терзайте материнское сердце!
-Я не касаюсь вашего сердца. Ваше сердце при вас и останется. Водяной рак щеки у вашего потомка.
- Господи, что ж теперь будет?
- Гм... Известно что: прободение щеки, и вся физиономия набок. Помучается с месяц - и крышка. Вы тогда приходите, я вам бумажку напишу. А вам что?
- На лестницу не могу взойти. Задыхаюсь.
- У вас порок пятого клапана.
- Это что ж такое значит?
- Дыра в сердце.
- Ловко!
- Лучше трудно.
- Завещание-то написать успею?
- Ежели бегом добежите.
- Мерси, несусь.
- Неситесь. Всего лучшего. Следующий! Больше нету! Ну, и ладно. Отзвонил - и с колокольни долой!
* Михаил Булгаков. Часы жизни и смерти
С натуры
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
В Доме Союзов, в Колонном зале - гроб
с телом Ильича. Круглые сутки - день и
ночь - на площади огромные толпы людей,
которые, строясь в ряды, бесконечными
лентами, теряющимися в соседних улицах и
переулках, вливаются в Колонный зал.
Это рабочая Москва идет поклониться
праху великого Ильича.
Стрела на огненных часах дрогнула и стала на пяти. Потом неуклонно пошла дальше, потому что часы никогда не останавливаются. Как всегда, с пяти начали садиться на Москву сумерки. Мороз лютый. На площадь к белому дому стал входить эскадрон.
- Эй, эгей, со стрелки, со стрелки!
Стрелочник вертелся на перекрестке со своей вечной штангой в руках, в боярской шубе, с серебряными усами. Трамваи со скрежетом ломились в толпу. Машины зажгли фонари и выли.
- Эй, берегись!!
Эскадрон вошел с хрустом. Шлемы были наглухо застегнуты, а лошади одеты инеем. В морозном дыму завертелись огни, трамвайные стекла. На линии из земли родилась мгновенно черная очередь. Люди бежали, бежали в разные концы, но увидели всадников, поняли, что сейчас пустят. Раз, два, три... сто, тысяча!..
- Со стрелки-то уйдите!
- Трамвай!! берегись! Машина стрелой - берегись!
- К порядочку, товарищи, к порядочку. Эй, куда?
- Братики, Христа ради, поставьте в очередь проститься. Проститься!
- Опоздала, тетка. Тет-ка! Ку-да-а?
- В очередь! В очередь!
- Батюшки, по Дмитровке-то хвост ушел!
- Куда ж деться-то мне, головушке горькой? Сквозь землю, што ль, провалиться?
Запрыгал салоп, заметался, а кони милицейские гигантские так и лезут. Куда ж бедной бабе деваться. Провались, баба... Кепи красные, кони танцуют. Змеей, тысячей звеньев идет хвост к Параскеве Пятнице, молчит, но идет, идет! Ах, быстро попадем!
- Голубчики, никого не пущайте без очереди!
- Порядочек, граждане.
- Все помрем...
- Думай мозгом, что говоришь. Ты помер, скажем, к примеру, какая разница. Какая разница, ответь мне, гражданин?
- Не обижайте!
- Не обижаю, а внушить хочу. Помер великий человек, поэтому помолчи. Помолчи минутку, сообрази в голове происшедшее.
- Куды?! Эгей-й!! Эй! Эй!
- Рота, стой!!
Ближе, ближе, ближе... Хруст, хруст. Стоп. Хруст... Хруст... Стоп... Двери. Голубчики родные, река течет!
- По три в ряд, товарищи.
- Вверх! Вверх!
- Огней, огней-то! Караулы каменные вдоль стен. Стены белые, на стенах огни кустами. Родилась на стрелке Охотного река и течет, попирая красный ковер.
- Тише, ты. Тш...
- Шапки сняли, идут? Нет, не идут, не идут. Это не идут, братишки, а плывет река в миллион.
На ковре ложится снег.
И в море белого света протекает река.
x x x
Лежит в гробу на красном постаменте человек. Он желт восковой желтизной, а бугры лба его лысой головы круты. Он молчит, но лицо его мудро, важно и спокойно. Он мертвый. Серый пиджак на нем, на сером красное пятно орден Знамени. Знамена на стенах белого зала в шашку - черные, красные, черные, красные. Гигантский орден - сияющая розетка в кустах огня, а в середине ее лежит на постаменте обреченный смертью на вечное молчание человек.
Как словом своим на слова и дела подвинул бессмертные шлемы караулов, так теперь убил своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание людей.
Молчит караул, приставив винтовки к ноге, и молча течет река.
Все ясно. К этому гробу будут ходить четыре дня по лютому морозу в Москве, а потом в течение веков по дальним караванным дорогам желтых пустынь земного шара, там, где некогда, еще при рождении человечества, над его колыбелью ходила бессменная звезда.
x x x
Уходит, уходит река. Белые залы, красный ковер, огни. Стоят красноармейцы, смотрят сурово.
- Лиза, не плачь. Не плачь... Лиза...
- Воды, воды дайте ей!
- Санитара пропустите, товарищи!
Мороз. Мороз. Накройтесь, накройтесь, братишки. На дворе лютый мороз.
- Батюшки? Откуда ж зайтить-то?!
- Нельзя здесь!
- Порядочек, граждане!
- Только выход. Только выход.
- Товарищ дорогой, да ведь миллион стоит на Дмитровке! Не дождусь я, замерзну. Пустите? А?
- Не могу, - очередь!
Огни из машины на ходу бьют взрывами. Ударят в лицо - погаснет.
- Эй! Эгей! Берегись! Машина раздавит. Берегись!
Горят огненные часы.
* Михаил Булгаков. Охотники за черепами
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
Начохраны ст Москва М.-Б.-Белорусской
дороги гр. Линко издал приказ по охране,
которым предписывает каждому охраннику
обязательно запротоколить четырех
злоумышленников. В случае отсутствия
таковых нарушители приказа увольняются.
- Ну, мои верные сподвижники, - сказал начальник транспортной охраны ст. Москва-Белорусская, прозванный за свою храбрость Антип Скорохват, докладайте, что у нас произошло в истекшую ночь?
Верные сподвижники побренчали заржавленным оружием и конфузливо скисли. Выступил вперед знаменитый храбрец - помощник Скорохвата:
- Так что ничего не произошло...
- Как? - загремел Антип. - Опять ничего? Пятая ночь, и ничего! Поч-чему нет злоумышленников?
- Сказывают, сознательность одолела, - извиняющимся тоном доложил помощник.
- Тэк-с, - заныл зловеще Антип, - одолела! Вагоны с мануфактурой целы? Никакой дьявол не упер вновь отремонтированного паровоза серии Ща? И никто не покушался на кошелек и жизнь начальника славной станции Москва-Белорусская? Дак это же что же. Я, что ли, за них, чертей, воровать буду сам?!
Сподвижники тоскливо молчали.
- Это, братцы, так нельзя, - продолжал ныть Антип. - Ведь это выходит, что вы даром бремените землю. Какого черта вы лопаете белорусско-балтийский хлеб? Кончится все это тем, что вас всех попрут в шею со службы, а вместе с вами и меня. Огромная такая станция, и никаких происшествий! А ежели начальство спросит: сколько, Антип, ты поймал злоумышленников за истекший месяц? Что я ему покажу? Шиш? Вы думаете, меня за шиш по головке погладят?
- Нету их, - тоскливо запел помощник, - откуда же их взять? Не родишь их!
- Роди! - взвыл Антип. - Попирая законы природы. Гляди! Посматривай! Идет человек по путям, ты сейчас к нему. Какие у тебя мысли в голове? Ты не смотри, что у него постная рожа и глаза как у педагога. Может, он только и мечтает, как бы пломбу с вагона сковырнуть. Одним словом, вот что: в советском государстве каждая козявка выполняет норму, и чтоб вы выполняли! Чтоб каждый мне по 4 злоумышленника в месяц представил. Как это может быть, я спрашиваю, без происшествий?
- А ведь было происшествие ночью-то, - захрипел один из транспортных воинов, - мастера Щукина пес чуть штаны не порвал Хлобуеву, когда мы под вагонами лазили.
- Вот! - вскричал предводитель. - Вот! А говорит - нету! А дикие звери на белорусской территории, вверенной нам, это не происшествие? Поймать и убить! Убить на месте.
- Кого - мастера или пса?
- Мозгами думайте! Пса. И мастера ущемить: покажи мандат на предмет засорения станции хищными зверями. Одним словом - марш!..
--------
У мастера Щукина была счастливая звезда в жизни, и поэтому пуля проскочила у него между коленями.
- Что вы, взбесились, окаянные?! - закричал ошалевший Щукин. - Чего же вы божью собачку обстреливаете?
- Бей его! Заходи. Штыком его! Убег, проклятый! А ты, борода, покажи мандат, какой ты есть человек.
- А ты знаешь, Хлобуев, - засипел, зеленея, Щукин, - допьешься ты до чертей. Ты погляди мне в лицо... .
- Нечего мне в лицо глядеть. Достаточно мне твое лицо известно. Показывай удостоверение.
- Отлезь от меня, фиолетовый черт.
- А-а. Отлезь? Ладно. Бикин, бери его. Пущай покажет основание, по которому находится на путях.
- Кара-ул!!
- Поори, поори...
- Кара!..
- Покричи мне...
- Кр... кр...
- Покаркай.
--------
Вторым засыпался член коллегии защитников Ламца-Дрицер, вернувшийся в дачном поезде из подмосковной станции Гнилые Корешки и избравший кратчайший путь через линию.
- Это вопиющее нарушение! - кричал заступник, конвоируемый Антиповым воинством, - я подам заявление в малый Совнарком, а если не поможет, то в большой!
- Хучь в громадный, - пыхтели храбрецы, - Совнарком разбойникам не потатчик.
- Я разбойник?! - вспыхивал и угасал Дрицер, как свеча.
- Ладно, бывают алистократы с портфелями карманы вырезают...
--------
...Третьей - теща начальника станции с лукошком.
- Отцы родные! Сыночки! Куда ж вы меня тащите?!
--------
...И четвертой - целая артель временных рабочих полностью. С лопатами, с кирками и твердыми краюхами черного хлеба. Артельный староста, похожий на патриарха, стоял на коленях, ослепленный блеском оружия Антиповой гвардии, и бормотал:
- Берите, братцы, все. Лопаты и рубашки. Скидайте штаны, только отпустите христианские душеньки на покаяние.
--------
Неизвестно, чем бы кончились Антиповы подвиги, если бы всевидящее начальство не прислало ему телеграмму:
"Антипу.
Антип! Ты поставлен, чтобы злоумышленников ловить, но ежели их нету, благодари судьбу и сам их не выдумывай!
Наш идеал именно в том и заключается, чтобы злоумышленников не было. Стыдись, Антип! Любящее тебя начальство".
Получил Антип телеграмму, заплакал и подвиги прекратил. Отчего и наступила на белорусской территории тишь и гладь.
* Михаил Булгаков. Угрызаемый хвост
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
У здания МУУРа стоял хвост.
- Охо-хо-хонюшки! Стоишь, стоишь...
- И тут хвост.
- Что поделаешь? Вы, позвольте узнать, бухгалтер будете?
- Нет-с, я кассир.
- Арестовываться пришли?
- Да как же!
- Дело доброе! А на сколько, позвольте узнать, вы изволили засыпаться?
- На 300 червончиков.
- Пустое дело, молодой человек. Один год. Но принимая во внимание чистосердечное раскаяние, и, кроме того, Октябрь не за горами. Так что в общей сложности просидите три месяца и вернетесь под сень струй.
- Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаяние впал. Пошел вчера советоваться к защитнику, - уж он пугал меня, пугал, статья, говорит, такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отделаетесь.
- Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда же вы? В очередь?
- Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня совесть...
- Тут каждого, батюшка, жжет, не один вы.
- Я, - бубнил бас, - казенную лавку Моссельпрома пропил.
- Хват ты. Будешь теперь знать, закопают тебя, раба божия.
- Ничего подобного. А если я темный? А неразвитой? А наследственные социальные условия? А? А первая судимость? А алкоголик?
- Да какого ж черта тебе, алкоголику, вино препоручили?
- Я и сам говорил...
- Вам что?
- Я, гражданин милицмейстер, терзаемый угрызениями совести...
- Позвольте, что ж вы пхаетесь, я тоже терзаемый...
- Виноват, я с десяти утра жду арестоваться.
- Говорите коротко, фамилию, учреждение и сколько.
- Фиолетов я, Миша. Терзаемый угрызениями...
- Сколько?
- В Махретресте - двести червяков.
- Сидорчук, прими гражданина Фиолетова.
- Зубную щеточку позвольте с собой взять.
- Можете. Вы сколько?
- Семь человек.
- Семья?
- Так точно.
- А сколько ж вы взяли?
- Деньгами двести, салоп, часы, подсвечники.
- Не пойму я, учрежденский салоп?
- Зачем. Мы учреждениями не занимаемся. Частное семейство Штипельмана.
- Вы Штипельман?
- Да никак нет.
- Так при чем тут Штипельман?
- При том, что зарезали мы его. Я докладываю: семь человек - жена, пятеро детишек и бабушка.
- Сидорчук, Махрушин, примите меры пресечения!
- Позвольте, почему ему преимущества?
- Граждане, будьте сознательные, убийца он.
- Мало ли что убийца. Важное кушанье! Я, может, учреждение подорвал.
- Безобразие. Бюрократизм. Мы жаловаться будем.
* Михаил Булгаков. В школе городка III Интернационала
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
Полдень. Перемена. В гулком пустынном зале звенят голоса.
- Вол-о-о-дя!
Круглоголовый стриженый малый, топая подшитыми валенками, погнался за другим. Нагнал, схватил.
- Сто-ой!
Две девочки, степенно сторонясь, прошли в коридор. Под мышкой ранец, у другой связка истрепанных книжек. Туго заплетены косички, и вздернуты носы. Прошел преподаватель, щурясь сквозь дешевенькие очки. На преподавателе студенческая тужурка, косоворотка, на ногах тоже неизбежные валенки.
- Володька! Володька!
И Володьку, к стене спиной - хлоп!
Разъяренный Володька полетел за обидчиком. Засверкали Володькины пятки. Володька маленький, а ноги у Володьки как у слоненка, потому что валенки.
Сверлит в зале звон. Гулкие коридоры. Полдень. Перемена.
В музее тишина, и глухо доносится в светлую комнату Володькин победный вопль.
В музее тишина, и стены глядят бесчисленными цветными рисунками. "И-с-т-о-р-и-я р-е-в-о-л-ю-ц-и-и". Печатными крупными буквами. Ниже рядами ученические рисунки. 9 января 1905 года. Толпой идут рабочие. Вон - цветные баррикады. Забастовка.
Пестреют стены. Заголовки - "Родной язык". Под заголовком на картинке рыжая лисица. Хвост пушистый, а на морде написана хитрость и умиление. Это та самая лисица, что глядела на сыр во рту глупой вороны. Ниже по улицам слонов водили. И слон серо-фиолетового цвета, одинокий, добродушный, идет мимо булочной с деловым видом, а испуганные прохожие разбегаются. Один зевака тащится за тонким слонячьим хвостом.
Известно, что слоны в диковинку у нас. В школе широко принят иллюстративный метод. Слушают ребятишки 1-й ступени крыловские басни и рисуют, рисуют, и стены покрываются цветными пятнами, и вырастает живой настоящий музей. Разложены альбомы, полные детских рисунков, иллюстрирующих классное чтение.
Крепостное право. Рисунки, снимки с картин. На противоположной стене коллекция по естествознанию. Засушенные растения. Эта коллекция - результат экскурсий учеников за Москву.
А вон экскурсии по Москве. Старорусские яркие кафтаны. Цветные мазки. Это ребятишки зарисовывали в Кремле.
По обществоведению читали им курс, и старшие группы дали ряд диаграмм.
Музей полон живым духом. В рисунках - от этих стройных диаграмм до кривых и ярких фигурок людей в праздничных одеждах с изюминками-глазами, настоящая жизнь. Все это запоминается, останется навсегда. Это не мертвая схоластическая сушь учебы, это настоящее ученье.
x x x
В зале и коридорах стихло после перемены, и в маленьком классе за черными столами двадцать стриженых и с косичками голов.
- Wieviel Bilder sind hier?
- Hier sind drei Bilder. Bilder.
[Сколько здесь картин? - Здесь три картины (нем.)]
Малый шмыгнул носом и опять зачитал:
- Хир зинд дрей...
- Драй, - поправила учительница, и малыш со вздохом согласился:
- Зинд драй...
И посмотрел так, чтобы увидеть одновременно и покрытую кляксами страницу, и того, кто вошел.
Здесь одна из младших групп занимается по-немецки.
А в физическом кабинете, за столами, уставленными приборами, те, что постарше, заняты практическими работами по физике. Стучит метроном, в колбе закипает жидкость, сыплется дробь на весы, и пытливые детские глаза следят за шкалой термометра.
В классе самой старшей группы II-и ступени за старенькими партами подростки решают задачу по физике о грузе, погруженном в воду. Преподаватель, пошлепывая валенками, переходит от парты к парте, наклоняется к тетрадкам, к обкусанным карандашам, близоруко щурится...
x x x
Потом звонок. Опять перемена. Опять вместо тишины высоко взмывающий гул.
Из класса, где шел урок одной из старших групп, выходит преподаватель-математик. Студенческая тужурка. Потертые брюки упрятаны в те же неизбежные валенки.
- Холодно у вас.
- Нет, тепло, - отвечает он, радостно улыбаясь.
- То есть как? Я в шубе, а тем не менее...