Стыдясь душещипательных мыслей, Виталий осторожно высвободил плечо, перебрался через Маняшу и сел на постели. Плечи обдало холодом.
…Какая белиберда! Он передернулся от отвращения, чувствуя себя добычей, дичью, «зайчиком», метко подстреленным старой девой на охоте в мужском лесу. Самое время уйти. Пусть поищет другого идиота для своего каверзного проекта.
Он, конечно, понимал, что она не собиралась его перехитрить. Но ведь перехитрила! Пусть неосознанно, не специально, а все же!.. Виталий представил расцветшие в Маняшиных мечтах сады, коттеджи… бассейны… и почувствовал себя обманутым, словно она, лукаво подсунув ему себя, отняла у него свободу.
Начала томить жажда. Возмутился против трезвости хозяина организм, привыкший к каждодневной спиртовой норме. Чтобы подавить глухой бунт глотки, желудка, всей вожделеющей хмеля плоти, Виталий вышел в кухню и хотел зачерпнуть ковшом воды из кадушки, но только нагнулся над ней, как в черном водяном круге увидел мертвенно-белое лицо. Лицо покойника, с темными провалами вместо глаз и рта.
Виталий отпрянул. Подождал, пока утихнет загрохотавший в висках пульс, и снова приблизился к кадке.
— Егор? — прошептал он, пристально вглядываясь в агатово-зеркальную гладь.
Нет, померещилось. Лунный свет придал резкости отражению. Катастрофическая слабость от невыносимого желания выпить лишила красок его собственное лицо. Терпеть больше не было сил.
До ближайшего круглосуточного магазина два километра пути, подсчитал Виталий, продолжая рассматривать в кадке черно-белую графику лица. Если объяснить Маняше, она даст денег… Или лучше не будить, взять самому, быстренько сбегать туда, обратно и сказать утром? А еще лучше — удрать от нее с деньгами. Сам же только что думал уйти.
Отражение, вовсе не напоминавшее Егора, подмигнуло и всплеснулось. Несколько бесконечных минут Виталий боролся с собой. Затем, дрожа от стыда и нетерпения, бесшумно оделся и на цыпочках подобрался к дамской сумочке. Она лежала на стуле у кровати под накинутым на спинку цветастым платьем. Маняшин скромный кошелек, прощально звякнув копейками, перекочевал из открытого кармашка сумки в нагрудный карман драной куртки.
Виталий готов был себя убить. Но — после. После того, как в груди разольется вожделенный этиловый огонь… Духовная деградация, подумал о себе отстраненно. Распад зависимой от алкоголя личности. Что ж, примите искренние соболезнования, Виталий Закирович, недостойный член нашего общества.
Дверь предательски скрипнула.
— Вы уходите? — сонно пролепетала Маняша.
— Да, — подтвердил он в отчаянии. — Да, мы уходим. Мы сперли все твои деньги и удираем, как последние сволочи.
— Оставьте мне, пожалуйста, на автобус, — попросила она. — А то отсюда до дома далеко пешком идти.
— Прекрати называть меня на «вы»! — закричал Виталий, задыхаясь от ярости и бессилия. — Я — бомж, а не бизнесмен в «Мерседесе»! Я — вор и пропойца, можешь ты это понять?! Я свою совесть просрал, пропил, мне бутылка водки дороже тебя, дороже всего, даже этой чокнутой жизни!
— Вы… ты не такой, — сказала Маняша тихо, но твердо. — Я не верю.
— Дура, — с сердцем пробормотал он. — Господи, какая дура…
— Дура, — согласилась она кротко. — Круглая дура. Мне с детства говорили.
— За что мне это наказание! — простонал Виталий, бурно изумившись, жалея Маняшу и досадуя на ее безнадежное смирение. — Никакая ты не дура! Ты — просто… Ты — просто Маняша!
— Меня так зовут на работе, — она несмело засмеялась. — Они думают, я не знаю, а я знаю.
— Вот как… Стало быть, просто Маняша, — повторил он угрюмо, вдруг наливаясь темной злобой против тех, кто посмел ее так называть.
— Я не обижаюсь. Это лучше, чем когда зовут Марией Николаевной. Маняша — честнее.
— Наверное, — подумал он вслух. — От Марии Николаевны было бы сложно уйти.
— А от Маняши — нет?
— От Маняши — нет.
— Значит, вы… ты все-таки уходите?
— Я не совсем ухожу. Я… я не могу от тебя так запросто уйти!
— Правда? — прошептала она.
— Да.
Он с размаху сел на скамью и опустил голову, переваривая признание. Помедлив, сказал:
— Короче, так… Вот твой кошелек. Спрячь его от меня подальше.
— Возьмите, сколько нужно. Только ведь поздно, первый час, наверное. Темно, опасно, — сказала Маняша. — А вы… а ты собрался куда-то? Куда?
— Закудахтала, — устало усмехнулся Виталий. — Разумеется, в Сочи, на Канары, к черту на кулички в чертов ресторан…
Он хотел добавить еще пару никчемных злых слов, втиснуть в них остатки смятения и досады. И вдруг в забубенной голове что-то прозвенело. Что-то перелисталось, перевернулось, а может, начало вставать на свои места… В мозг торкнулась шальная, сумасбродная мысль. Из наслоений застарелой тоски вырвался вызывающий и одновременно мечтательный голос Егора: «А я, может быть, жду свою Ассоль… Я бы к ней тоже прилетел на алых парусах. Вернее, на машине алой — пусть далеко видно… Думаешь, романтика ушла за туманом в горы?… Не-ет, брат, романтика живее всех живых!»
Ошеломленный сумятицей в голове, Виталий вскочил так же резко, как сел. Его охватило давно не посещавшее вдохновение, ощущение счастья, неизъяснимое и рудиментарное.
…Он это сделает. Бог ты мой, он это сделает во что бы то ни стало, если даже все псы проклятой жажды погонятся за ним по пятам, алча схватить за горло. И если они вгрызутся в него гнилыми зубами, он все равно это сделает! Последний рывок романтики — в память о Егоре, во имя его несбывшейся мечты. Ради Маняши. И ради себя, черт возьми, ради себя! Потому что… Впрочем, пусть все, что должно случиться, придет само, без его понуканий. Пусть кто-то думает, как думает, и смеется над ним — ему плевать.
— А в небе горит, горит, горит звезда рыбака! — вдруг заорал он громко и весело.
Маняша засмеялась. Виталий нравился ей таким. Опыта общения с мужчинами у нее не было, но она догадывалась, что ее бродяга — особенный, из тех, про кого говорят «штучный товар». Немного, конечно, шалопутный, зато с ним не скучно.
— Леди Маняша! — Он шутовски поклонился, а лицо посерьезнело и напряглось. — Не желаете ли вы посетить ночной ресторан с господином бомжем? Есть такой ресторанчик для сов — нелюбителей спать по ночам. Так и называется — «Ночь».
— С вами — с удовольствием, господин бомж, — отозвалась она, принимая игру. — Но у меня нет вечернего наряда…
— Это подойдет, — он сорвал со спинки стула Маняшино платье в красных цветочках, бросил на кровать.
— Мне еще не доводилось бывать в ресторане.
Виталий так и думал. Его идея была рассчитана на это. Коротко кинул у двери:
— Я скоро. Жди, — и вышел.
Маняша спрыгнула с постели, как подброшенная пружиной, метнулась в ночной рубашке к окну. Виталий шагал быстро, почти бежал по усыпанной лунными блестками дорожке.
Она верила и не верила. Сочетание казалось нелепым — бомж и ресторан. И она, Маняша. Как ни переставляй слова, все равно странно и нелепо. Но приятно: ее, будто в романе, пригласили… на поздний ужин? Или на ранний завтрак?
Маняша неторопливо сняла ночную рубашку, застегнула бюстгальтер и надела через голову, а поверх его натянула твердый шелк платья. Подошла к зеркалу. В свете новых событий Маняша почему-то ожидала увидеть перед собой нечто необычное. Леди. Белолицую леди с высоко, чуть надменно поднятыми полукружьями бровей и приспущенными над томными глазами ресницами. С точеным носиком и легкой насмешливой улыбкой на капризных губах. Маняша попыталась изобразить «ледино» лицо так, как его представляла, прежде чем заглянуть в дымчатую глубину старого зеркала.
Ее ждало разочарование — в туманном отражении ничего не изменилось. Навстречу выплыла все та же каждодневная физиономия с незначительными серыми глазами и мягким подбородком. Приподнятые бровки придавали физиономии выражение испуганное и удивленное. Лицо было похоже на мордочку впервые выползшего из конуры щенка.
Маняша расстроилась и внезапно реально, не книжно, осознала, куда ее позвали. Съежилась в боязни: ночной ресторан! Место, несомненно, злачное и аморальное, куда ходят прожигатели жизни и тайные любовники, где, возможно, торгуют телом проститутки — девушки, ступившие на путь чудовищного порока! Что бы сказала тетя Кира?! А вдруг там как раз ужинает (завтракает?) директриса со своим молодым шофером? Всем в библиотеке известно, что он ее сожитель. Увидит начальница в ресторане свою подчиненную, отпущенную ухаживать за здоровой, как бык, теткой, а сотрудница еще и не одна, с мужчиной! Боже, боже! Маняша сжала ладонями разом запылавшие щеки.
«Возьмет и не вернется твой бомж, обманет тебя, глупую, — подумала рассудительная голова. — Вот и прекрасно, не пойдешь никуда. Зато не столкнешься с кем не надо».
«Не может быть, — горячо возразило Маняшино сердце. — Если б хотел обмануть, зачем тогда сказал: „Жди“? Ушел бы так».
Прагматичная голова, еще та подруга с заковыристыми выводами, упорно склонялась к тому, что бродяга исчез навеки. Мелькнула даже мысль, не украл ли он все-таки кошелек. Маняша покраснела и пристыдила голову, подозревающую плохое. Еще немного поспорила сама с собой и сама же с собой помирилась. Успокоившись, села у окна — ждать.
Ждала и думала, какая она счастливая. Он обязательно придет, не обманет, хотя, конечно, не останется с ней навсегда. Ну и правильно. У него — своя жизнь, у нее — своя. Нахлынули воспоминания о последних днях, проведенных с императивной тетей Кирой и не менее властолюбивой Мучачей. Бедные, бедные! Маняша тихо засмеялась, с высоты счастья прощая им все маленькие и большие обиды. Разве теперь их несносное отношение к ней имело какое-то значение? Она очень хорошо понимала и жалела тетку и кошку: одиноких, стервенеющих без любви и душевного тепла…
В то время как Маняша сокрушалась по поводу сердечных причин очерствения домочадцев, Виталий взбегал по ступеням давно оставленного дома.
Доехал до него на удивление быстро, остановив попутку на дороге. Шофер грузовика, могучий седой мужик, оказался молодчина, подобрал, не побоялся ночного автостопщика. Не глянул на его предосудительную одежду и за все полчаса пути не спросил ничего, кроме «где остановить».
Виталий с тревогой нащупывал ключ в нагрудном кармане куртки, целом и глубоком. На ходу выкидывал накопившиеся в нем бумажки, крошки, мелкие гвозди, пуговицы, другую какую-то мелочь. Ключ отыскался аккурат у самой двери. Пальцы тряслись, заржавелая бородка никак не попадала в замочную скважину… Виталий перевел дыхание, заставил себя угомониться. Дверь, словно тут только вспомнив хозяина, сразу открылась.
Запах в квартире был застоялый, нежилой. В ворохе тряпья на вешалке Виталий нашел костюм, ни разу не надеванный после развода с женой, белую рубашку под ним с относительно чистым воротником. Сойдет, манжеты можно завернуть внутрь. Порылся внизу — ботинки на месте, правда, зимние, на меху, но кто о том знает. Быстро вычистил их жирной кухонной тряпкой.
Кажется, здесь должна была валяться кожаная куртка. Нету, уволок кто-то… Зато на гвозде у дивана висит вполне приличная ветровка. Ну, вроде все. Виталий помедлил на пороге, скользнул по заброшенному жилью отстраненным хозяйственным взором, будто видел его впервые. Отметил захватанные грязными пальцами обои, потемневшую краску двери, тронул треснутое автомобильное зеркальце, небрежно сунутое в паз косяка. Уселся на корточки, пытаясь сконцентрироваться на ощущениях и разглядеть под полом булькающую топь. Но ничего там не было. Линолеум покрывал слой песка и грязи, нанесенный обувью бессчетных гостей и забитый в отклеенные стыки.
Виталий пригладил у зеркальца растрепанные отросшие лохмы. Может, побриться? Да ладно, черт с ним, не до марафета — Маняша ждет. Виталий представил, как она сидит у окна, глаз не отводя от дорожки, и сердце ворохнулось больно, растерянно… «Пожалуйста, прошу Тебя, пожалуйста, сделай так, чтобы все у меня сегодня получилось», — стоя у соседней двери, молился он Тому, кого никогда еще ни о чем не просил.
По чужой ночной квартире прозвучала короткая трель звонка. Через минуту сонный голос соседа Мишки недовольно вопросил:
— Кто?
Виталий назвался, соображая, что его прекрасно видно в дверной глазок. В последние месяцы перед уходом из дома он часто занимал у Мишки в долг и ни разу не было, чтобы не вернул. Кое-какие деньжата все еще капали тогда с работы после увольнения.
Сосед открыл, перемежая скрипы и щелчки затворов шумными выразительными вздохами. Виталий зафиксировал пригашенный гнев Мишкиных глаз. Они моментально выпучились в изумлении. Мишка давно не видел его трезвым и в пристойном одеянии. Пока сосед не успел пережить ступор, Виталий заговорил, спеша, глотая окончания слов:
— Прости, разбудил… Тут такое де… Клянусь, всем, что святого оста… клянусь, отдам… Миш, выручи! Не на бутылку… Жизнь моя от этого, может, зависит, Мишка! Три тысячи. Я отдам, я же тебя никогда не обма… Отдам!
— Тебя тут искали, — заметил Михаил, потирая ладонями проснувшееся лицо.
— Пускай! — Виталий в нетерпении махнул рукой.
— Где гулял-то?
— Где гулял, там меня уже нет… Ну дай же, если есть, не томи!
— С женой посоветуюсь. — Сосед растворился в темноте прихожей.
Послышались приглушенные возгласы Мишкиной супруги, шепот, колготня, шарканье шлепанцев. Выплыла она сама — в купальном халате, не по времени бодрая и воинственная.
— Зачем тебе деньги? — спросила сразу на подъеме и без приветствия. За ее спиной мелькал бледный овал виноватого Мишкиного лица.
— Галя, — сказал Виталий, стараясь придать голосу как можно больше значительности. — Галя! Ты Ассоль помнишь?
Соседка мотнула головой в замешательстве:
— Нее…
— Александр Грин, «Алые паруса», вспомни!
— Чего-о? — прошипела Галина, опомнившись и наступая. — Издеваться вздумал? Какие еще паруса? Ты что — идиот, или нас за дураков держишь?! Мало поморочил своими пьянками? Совсем мозги вышибло?
Виталий просунул ногу в дверь, пока соседка не захлопнула ее перед носом:
— Галя, подожди, послушай, Галя…
И тут его озарило:
— Машину хочу продать. За двадцать. Сами знаете, старая, но исправная. Аккумулятор только подзарядить. Мотор в прошлом году поменял. Ходит — будь здоров, оправдает себя.
— А гараж? — заинтересованно высунулся Мишка из-за плеча жены.
— С гаражом — за семьдесят… пять. Извини, меньше не могу.
Оскорбленное лицо Галины заметно смягчилось. Супруги снова удалились в комнату — совещаться. Им не верилось в нежданно свалившееся счастье. Лишь бы Виталька не обманул. Мужик, видать, точно свихнулся. Машина, конечно, так себе, но двадцать — везуха. А гараж! Крепкий, кирпичный, на все сто пятьдесят потянет! Галина лихорадочно рылась в загашниках.
— Двести, точно, — шепотом спорила с мужем, покрываясь красными пятнами. — А то и триста по нынешним-то временам…
— Договорились, Виталик, — сказал Мишка, выйдя через две минуты. Заторопился: — Больше не предлагай никому и с оформлением не тяни. Человек ты вроде порядочный, хоть и пья… Ладно, на тебе задаток. Здесь десять. Хватит пока?
— Хватит, — выдохнул Виталий. — Спасибо.
— Имей в виду, — подала Галина голос из комнаты, — ты, говорят, за квартиру здорово задолжал, да и не живешь в ней. Продавать вздумаешь, так мы купим. Ссуду в банке, если что, возьмем.
— Угу… Последняя просьба. Позвонить можно?
— Звони, — радушно посторонился возбужденный Мишка, пропуская Виталия к телефону в прихожей. — Конечно, звони!
Попросись теперь сосед переночевать у них, он бы, наверное, собственную постель уступил без колебаний.
Виталий набрал номер такси.
— Красная? — удивилась диспетчерша на другом конце трубки. — Почему обязательно красная? Это принципиально? У нас такая одна, «Королла». Подойдет?
— Все равно. Лишь бы цвет…
— Занята пока. Придется подождать.
— Долго?
— Минут двадцать.
— Я подожду во дворе. Звонить не надо.
Виталий надавил на рычажок трубки, подмигнул Мишке и снова пробежал пальцами по телефонным кнопкам.
— Алло, это ресторан «Ночь»? Можно заказать столик? На двоих. Есть свободный в правом углу возле окна? Тогда там. Да, сегодня, через час. Естественно, оплата за срочный заказ. Спасибо.
В этом небольшом симпатичном ресторане геологи традиционно справляли свои открытия, юбилеи и возвращение после полевых. Контрастная смена продымленных таежных ужинов изысканной едой и ресторанным уютом казалась когда-то особенно стебной. Виталий подзабыл номер телефона, пальцы вспомнили…
Михаил смотрел на него с полуоткрытым ртом.
— Ну, бывайте, — Виталий слегка хлопнул соседа по плечу, приводя в чувство.
— Ты смотри, не обмани! — со жгучей ноткой сомнения и угрозы крикнула Галина вслед Виталию, скачущему через три ступени. — Не сбежишь, из-под земли достану!
Он не ответил. Он был уже на улице.
…Луна скрылась за набежавшими тучами. Звезды исчезли. Маняша, не отрываясь, смотрела на слабо выписанный в темноте контур калитки целый час или полтора, аж глаза заболели. Прождала еще полчаса и неуверенно подумала: скоро. Он сказал — скоро. Снова уставилась на калитку и все-таки вздрогнула от неожиданности, заметив за ней свет и движение. Свет был двойной, от автомобильных фар.
Бестолково мечась по комнате, Маняша сорвала с вешалки пальто, с грохотом уронила стул, задетый крылом взлетевшей полы, и опять прильнула пылающим лицом к стеклу.
По дорожке шел бомж. Это был его силуэт. Но на бомжа он не был похож совершенно. Маняша убедилась в этом, едва он распахнул незапертую дверь, входя. Из-под темной ветровки выглядывали отвороты красивого серого костюма и белая рубашка, волосы аккуратно приглажены, а в руках — букет красно-желтых, чуть пожухших листьев в газетном обрывке.