С того самого момента Ауробиндо стал тем, кем он негласно и являлся – признанным лидером. Вот что писала о нем «Индиэн Пэтриот»: «В тот самый момент миллионы его соотечественников воздали должное его гению. Они произносили его имя с почтением и признательностью… Если о величии личности можно судить по богатству жертв, которые она приносит ради свободы и правды, то м-р Гхош воистину велик. Возможно, это и не принесет тебе власть и злато, однако деяния твои не будут забыты. Твое мужество будет жить, вдохновляя людей. Имя твое останется не в золоте и мраморе, а в гимнах и песнях, которые бывают более долговечны. Ты останешься сиять в грядущем дне».
А вот что писала «Кесари» Тилака: «Бабу Ауробиндо Гхош, привлеченный к суду в качестве редактора «Банде Матарам», был освобожден… Его знания и патриотизм так велики, что в его освобождении просматривается рука Провидения».
Самое время привести здесь и те впечатления, которыми поделился м-р Генри У.Невинсон,[153] член английского парламента и журналист, после того, как он взял интервью у Шри Ауробиндо. (Выше мы уже цитировали его мнение о разделе Бенгалии.) Итак, вот что он писал: «М-р Ауробиндо Гхош, почти определенно, не был связан с «Югантаром», но вот его связь с издаваемой на английском языке «Банде Матарам» никем серьезно не отрицалась, хотя эта газета тоже была признана нелегальной. Когда я подошел к дому, расположенному на большой площади (дом Субодха Муллика), где должен был состояться митинг, я обнаружил, что в доме темно и, судя по всему, никого нет. Слуга-индиец впустил меня в дом, и вскоре появился м-р Ауробиндо Гхош, он был один. Видимо, он не ожидал увидеть меня, потому что письмо о моем приезде было задержано, без сомнения, почтовыми шпионами, как и, по словам м-ра Ауробиндо, почти все его письма. Особого повода жаловаться на это у него не было, да он и не жаловался, поскольку недавно стало известно, что в Бомбее прочитывались письма даже одного из самых уважаемых английских общественных деятелей, адресованные одному из членов Королевского Совета, да и другие англичане, дружившие с индийцами из Калькутты, рассказывали мне, что их письма были вскрыты подобным образом.
Ауробиндо выглядел достаточно моложаво, ему можно было дать менее тридцати лет. Внимательные темные глаза смотрели, как казалось, с тонко очерченного лица с непоколебимой серьезностью, однако внешний вид и манера держаться выдавали английское воспитание, были явно английские. Прослужив какое-то время в отделе образования Бароды в этом прогрессивном штате, он переехал в Калькутту и стал лидером националистов, или молодых экстремистов, которые даже м-ра Тилака считали приверженцем партии «умеренных» в прошлом. Один из его братьев, довольно заметный в Англии поэт, был профессором английской литературы в Президентском колледже при Калькуттском университете, где он вел английскую грамматику и литературу. Еще один брат, предположительно, принадлежал к другому крылу партии экстремистов… Его выступлениям, которые отличаются приподнятостью духа, присущ религиозный фанатизм сверхъестественной религии, его можно было бы назвать фанатиком. Он был одержим особой проницательностью и безоглядной преданностью. Как лошадь в шорах, он мчался вперед, не обращая внимания ни на что вокруг, кроме узкого полотна дороги перед собой. Но в конце этого пути ему открывалось видение, более одухотворенное, чем открывалось взору любого другого фанатика, устремившегося на смерть с образом Рая перед собой. Национализм для него был куда больше, чем просто политическая цель или средство для достижения материального благополучия. Для него национализм был окружен ореолом славы, сияющим нимбом, которые средневековые святые видели вокруг голов великомучеников. Серьезный до глубины души, безразличный к славе и к чужому мнению, он был одним из самых молчаливых людей, которых мне довелось встречать, и словно был сделан из какого-то особого материала, из которого делают мечтателей, но только тех мечтателей, которые добиваются осуществления своих мечтаний любыми средствами».
И тем не менее дни существования «Банде Матарам» были сочтены. Оглядываясь назад, на первые двенадцать месяцев существования газеты, он писал по случаю ее первой годовщины: «Она появилась в ответ на настоятельные нужды общества, а не только для того, чтобы удовлетворять чьи-то личные амбиции или личную причуду; она родилась в великий критический час для всего народа, чтобы донести до него послание, которое ничто не могло помешать ей донести… Она заявляла, что является выразительницей воли народа и с величайшей преданностью рисовала его идеалы и чаяния».
Газета не дожила до своей второй годовщины. С учетом быстро сокращавшихся фондов она не могла продолжать выходить, тем более в отсутствие Шри Ауробиндо, арестованного в связи с так называемым алипорским делом и содержавшегося под стражей. Прочие члены редакционного совета продолжали еще какое-то время издавать газету, но когда деньги закончились совсем и издавать газету стало не на что, они заказали кому-то подстрекательскую статью, намеренно провоцируя ярость властей. Что и не заставило себя ждать. Правительство успело уже принять акт о запрещении прессы, который облекал исполнителей властью конфисковывать и закрывать любое издание, которое казалось ему неподходящим, а тем более опасным. Этот акт и обрушился со всей силой на «Банде Матарам», и газета с честью и достоинством встретила свой славный конец.
Сейчас мы подошли к моменту проведения Конгресса. Вначале с 7 по 9 декабря 1907 года в Миднапоре проходила трехдневная конференция. Во время заседаний разгорелась словесная баталия между националистами и «умеренными», последние, похоже, попросили помощи у полиции, и между президентом К.В.Даттом и Сурендранатом Банерджи посадили начальника полиции. Видя, что все их даже самые незначительные предложения отвергаются, а «умеренные» так или иначе отказываются принять резолюцию, одобренную в прошлом году на сессии Конгресса в Калькутте, группа националистов в полном составе покинула заседание, призвав собраться отдельно под руководством Шри Ауробиндо и принять резолюцию, поддерживающую их программу всеобщей Свадеши и бойкота, и послать ее на сессию в Сурат.
События на суратской сессии Конгресса,[154] состоявшейся 26 декабря 1907, года достигли наивысшего накала в тот момент, когда националисты и «умеренные» выступили друг против друга и пришли к конфронтации: на одной стороне – Тилак, Шри Ауробиндо и прочие сторонники национализма, а на другой – «умеренные» во главе с Ферозешахом Мехтой, Гокхале идр. Националисты требовали, чтобы была приведена в действие резолюция, принятая в прошлом году на калькуттской сессии Конгресса и ратовавшая за Свадеши, бойкот, национальное образование и полную независимость, в то время как «умеренные» отказывались ее признавать. Проверка сил произошла в момент избрания президента. «Умеренные» голосовали за Раша Бехари Гхоша, прекрасного юриста и политического оратора и кроме того надежного их сторонника. Националисты же выдвигали на это место Лала Ладжпата Рая, уже имевшего опыт тюремного заключения и депортации. На открытой сессии Тилаку не позволили выступить с речью. Давайте посмотрим, как все было, со слов Шри Ауробиндо: «Националисты прибыли туда (в Сурат) отовсюду в большом количестве и провели общественную конференцию под моим председательством; так что некоторое время было неясно, на чьей стороне окажется большинство, однако в этом «умеренно»-ориентированном городе партия «умеренных» сумела привлечь на свою сторону так называемых делегатов числом в 1300 человек, в то время как националисты сумели собрать вокруг себя только 1100 человек. Было известно, что лидеры «умеренных» подготовили для Конгресса новую конституцию, которая делала практически невозможным для экстремистской партии получение большинства голосов ни на одной из предстоящих ежегодных сессий. Молодые националисты, особенно из Махараштры, намеревались любыми средствами воспрепятствовать этому и решили сорвать Конгресс, если не смогут получить в нем большинства голосов. Ни Тилак, ни другие лидеры, за исключением Шри Ауробиндо,[155] об этом решении ничего не знали. На заседании на трибуну поднялся Тилак, чтобы предложить резолюцию о руководстве Конгрессом. Выдвинутый «умеренными», президент не дал ему слова, однако Тилак, продолжая настаивать на своих правах, начал зачитывать резолюцию. Поднялся страшный шум[156]: молодые добровольцы из Гуджарата стали размахивать стульями, угрожая ему. Это вывело из себя маратхов: один из принадлежащих им ботинков со свистом пролетел через весь зал, явно нацеленный на председательствующего, д-ра Раша Бехари Гхоша, попав при этом в плечо Сурендре Натху Банерджи. Один из молодых маратхов нацелился на трибуну, лидеры «умеренных» бросились врассыпную; после короткой схватки у трибуны со стульями сессия прекратила свое существование без права возобновления работы. Лидеры «умеренных» решили приостановить Конгресс и заменить его общенациональной конференцией со своей конституцией и договоренностями, которые обезопасили бы их партию. В это время к Тилаку подошел Ладжпат Рай и сообщил, что правительство решило, в случае если в Конгрессе произойдет раскол, сокрушить экстремистов самыми безжалостными методами. Тогда Тилак пришел к выводу – и время доказало его правоту, – что страна не готова еще успешно противостоять всякого рода репрессиям, и предложил расстроить планы как «умеренных», так и правительства присоединением к конференции националистов и подписанием заявления о признании новой конституции, требуемой «умеренными». Против этого соглашательства выступили Шри Ауробиндо и ряд других руководителей; они не верили, что «умеренные» допустят националистов на свою конференцию (так и произошло), и предложили, чтобы вся страна выступила против репрессий. Таким образом, на некоторое время Конгресс прекратил свое существование; однако и конференция «умеренных» не имела успеха: на нее собралось лишь очень небольшое число людей, которое все больше сокращалось. Шри Ауробиндо надеялся, что страна окажется достаточно сильной, чтобы противостоять репрессиям, по крайней мере в Бенгалии и Махараштре, где энтузиазм масс был очень сильным и почти всеобщим; однако он также понимал, что, даже если и будет временное крушение, репрессии вызовут заметные перемены в умах и сердцах людей и что весь народ примкнет в едином порыве к националистам и идеалам независимости. В действительности так и случилось, и когда Тилак вернулся после шести лет заключения в тюрьме в Бирме, он сумел совместно с миссис Безант не только вдохнуть в Конгресс новую жизнь, но и сделать его истинным представителем народа, преданным делу национализма. Партия «умеренных» сократилась до весьма небольшого числа либералов, но даже они в конце концов подписались под идеями полной независимости».[157]
Таким образом, партия «умеренных» была мертва и окончательно похоронена.
Представляет интерес следующая переписка между Шри Ауробиндо и его близким учеником в Пондичери много лет спустя, причем надеемся, что читатель не пропустит нотки замечательного юмора Шри Ауробиндо.
Ученик: Вы как-то написали, что прожили опасную жизнь. Но мы знаем только, что у вас не было денег, когда вы жили в Англии, – да вначале и в Пондичери тоже. В Бароде вы получали уже приличное жалованье, а в Калькутте стали, можно сказать, богачом.
Шри Ауробиндо: Я был настолько изумлен этой моей сжатой, полной и непогрешимо точной биографией, что даже начал было писать ответ! Но потом подумал: зачем жить более суровой жизнью, чем положено? Так что я все стер. Вот мой единственный ответ!!! Благодарю вас за безопасную, состоятельную, удобную и лишенную приключений жизнь, которой вы меня наградили. Я также заметил, что единственная истинная опасность, подстерегающая человека в этом мире, – это отсутствие денег. Даже сам Карл Маркс не мог бы дать более экономическое описание этому миру. Я только спрашиваю, действительно ли это означает опасную жизнь, как ее понимал Ницше?
Ученик: С прискорбием узнал, что вы стерли все, что написали, и что мои попытки вызвать вас на откровенность обречены. Все говорят, что пока мы этого не сделаем, мы ничего не сможем узнать о вашей жизни. Поэтому я осмелился на это рискованное утверждение – простите меня. Конечно же, я вовсе не хотел сказать, что недостаток денег – единственная трудность, которая может подстерегать. Как бы то ни было, разве не правда, что бедность – одна из самых великих трудностей, как и самая побуждающая? Примером тому – жизни многих великих людей. А значит, жить бедно – означает для меня вести трудную жизнь. Я знаю, что мое убеждение содержит в себе очевидные заблуждения, но разве в целом оно не верно?
Шри Ауробиндо: Ни в коей мере. Вы пишете, как Сэмюел Смайлз. Бедность никогда не казалась мне ужасом, как никогда и не была вдохновением. Похоже, вы забыли, что я оставил свою безопасную и «приличную» службу в Бароде вовсе не по необходимости, как и отказался от 150 рупий жалованья за руководство Национальным колледжем, оставшись без гроша в кармане. Я не смог бы так поступить, будь для меня деньги главным стимулом в жизни. Если вы до сих пор не поняли, что моя деятельность по подготовке революционного движения в течение десяти лет за независимость страны, абсолютно к тому не подготовленной, – была опасной, то какой смысл внушать вам это в надежде, что вы что-то поймете. Что же касается йоги, то разве не вы сами разглагольствовали во всеуслышание о ее ужасных, патетических и трагических опасностях? Так что…».[158]
Из вышеизложенного следует его собственный вывод, сделанный при других обстоятельствах: «Я занимался политической деятельностью и продолжал ее с одной-единственной целью: довести до сознания людей прочное желание свободы и необходимость борьбы для ее достижения, вместо бесполезных робких шагов в этом направлении, впустую предпринимавшихся ранее».[159]
* * *Что же произошло с занятиями Шри Ауробиндо йогой за эти неспокойные годы? Мы уже видели, что он занялся ею в 1904 году без формального посвящения в нее кем-то из гуру. Он получил некоторые наставления от одного из друзей, ученика Брахмананды, и начал усердно заниматься пранаямой по четыре-шесть и даже более часов в день. Хотя он был знаком с некоторыми йогами и саньясинами, такими, как Брахмананда, Сакхар Баба, Нага Саньяси и другие, ни одного из них он не вспоминал как своего гуру. Мы говорили также о первых результатах его занятий пранаямой – обретение внутреннего видения, поток поэтического вдохновения, улучшение здоровья, энергии… Но кроме этого, никакого прогресса не было, а под давлением круговорота его лихорадочной деятельности он прекратил занятия пранаямой.
Теперь же он осознал необходимость более интенсивного и серьезного занятия йогой, почувствовав, что ему потребуется помощь того, кто уже шел по духовной тропе. Именно в это время ему довелось встретиться с Вишну Бхаскара Леле, йогом из Махараштры. Леле был гуру друга Бариндры и находился тогда в Гвалиоре. Бариндра послал ему сообщение с просьбой приехать в Бароду.[160] Таким образом, когда после Суратского погрома Шри Ауробиндо приехал в Бароду, Леле уже ждал его.[161] В первый раз они встретились на полчаса в доме Кхасирао Джадхава. Леле согласился совершить обряд посвящения Шри Ауробиндо при условии, что тот на время оставит политику. Шри Ауробиндо согласился. Тогда они закрылись вдвоем на три дня на верхнем этаже дома Сардара Маджумдара Вады, и Ауробиндо, не стараясь понять, куда его ведут и куда он идет сам, всецело, с полной преданностью доверился своему духовному учителю – учителю, которого прежде ни разу не видел и не знал и который был определенно ниже его как по интеллектуальному уровню развития, так и по образованию, – «бхакта с ограниченным сознанием, но с определенным опытом и силой».[162]
«Сядь, – приказал Леле Шри Ауробиндо, – смотри – и ты увидишь, что мысли твои приходят в тебя извне. Отбрось их прежде, чем они успеют войти в тебя».[163]
Шри Ауробиндо последовал совету Леле и «увидел, к моему изумлению, – вспоминал Шри Ауробиндо, – что это и вправду так; я увидел и реально почувствовал приближение мыслей, словно они проходили сквозь голову или над головой, и сумел отбросить их прежде, чем они вошли в меня. Через три дня – а практически через день – мой разум погрузился в абсолютную тишину. Первым результатом такого опыта стала серия чрезвычайно сильных ощущений и радикальных изменений в моем сознании, которые Леле и не предполагал вызвать во мне, таккак они вписывались в рамки Адвайты и Веданты и противоречили взглядам Леле и моим собственным; то, что я увидел, заставило меня воспринять с поразительной ясностью весь мир как кинематографическую ленту, лишенную реальной жизни, за которой стоял безличный универсальный Абсолютный Брахман».[164] «…С того момента мое ментальное существо превратилось в свободный интеллект, слившись с Универсальным Разумом, не ограниченным узкими мыслями отдельной личности, как маленького винтика; мой разум стал поглощать знания из бесчисленных сфер бытия, свободно отбирая то, что ему требуется в этой безграничной империи образов и мыслей».[165]
Полное и безоговорочное подчинение Шри Ауробиндо воле своего наставника поразило и самого Леле, который позже скажет, что никогда прежде не встречал человека, способного на столь полную самоотдачу. «Завершающим результатом этого опыта, – продолжал Шри Ауробиндо, – стало то, что Внутренний Голос Леле заставил его передать меня в руки Божественного, открывшегося во мне самом, воле которого я полностью подчинился и ощущал его в дальнейшем как внутренний могучий импульс, который вел меня, как путеводная звезда, через все лабиринты йоги, не связывая меня и не ограничивая отдельными правилами, стилями, догмами или шастрами, который ведет меня сегодня и будет направлять мою жизнь всегда».[166]
Шри Ауробиндо так описывает свое переживание Статического Сознания Брахмана или Нирваны: «Оно пришло непрошено и неожиданно, хотя и было очень желанным. До этого у меня не было ни малейшего представления о нем и никакого стремления к нему; на самом деле я стремился совсем к противоположному, к духовной силе, которая была нужна, чтобы помочь миру и исполнить в нем мое предназначение, и вот оно пришло, даже не спросив позволения. Это случилось просто и естественно, прочно обосновавшись навечно, словно всегда было там.[167]… Внезапно я оказался как бы над или вне потока мыслей, не затронутый ни мыслью, ни чувствами; во мне не было ни эго, ни реального мира – как будто что-то внутри меня, глядя на мир сквозь неподвижно застывшие чувства, воспринимало все окружающее как царство безмолвных теней, лишенных реальной сущности и жизни. Не было никого и ничего реального кроме Безличного, Свободного, Чистого, Неописуемого, Немыслимого и Абсолютного, но тем не менее самого реального и единственно реального. Это была не ментальная реализация и не внезапное прозрение высших миров и не отвлеченная абстракция, это была реальность, единственно подлинная реальность, не пространственный физический мир, но всепроникающий, захватывающий или, скорее, наводняющий и заполняющий это наше подобие физического мира, не оставляя ни малейшего места ни для какой другой реальности, кроме нее самой, не позволяя ничему другому казаться более действительным, реальным или вещественным».[168]
Вспоминая об этом опыте, но уже по другому поводу, Шри Ауробиндо писал: «Это было абсолютное молчание мыслей и чувств, всех привычных импульсов сознания, сохранялось лишь восприятие и ощущение окружающих вещей, которые уже не вызывали никаких реакций или ассоциаций. Ощущение это исчезло, а проявления обычной жизни, речевой реакции и действий – продолжались на уровне рефлекторной деятельности Пракрити, которая как бы не затрагивала и не имела ко мне отношения. Однако сохранившееся автоматическое восприятие окружающего фиксировало все происходящее; и это ощущение нереальности было всеобъемлющим и абсолютным. Одна лишь неизреченная реальность воспринималась как истинная, она лежала за пределами времени и пространства и не была связана с космической активностью, но оказывалась повсюду, куда бы вы ни взглянули. Это состояние сохранялось в течение нескольких месяцев, и даже когда чувство нереальности мира исчезло и произошел возврат к участию в мировом сознании, внутренний мир и покой, явившиеся результатом этой реализации, постоянно присутствовали и сохранялись за внешними поверхностными движениями, и суть этой реализации никогда не исчезала и не покидала меня».[169]