Шри Ауробиндо. Биография. Глоссарий - А. Панкова 17 стр.

Как-то однажды заносчивый охранник толкнул Шри Ауробиндо. Заключенные, в основном молодежь, едва сдержали ярость от подобного оскорбления, однако Ауробиндо в ответ лишь жестко взглянул на тюремщика. Испуганный охранник бросился к надзирателю с жалобой, что Шри Ауробиндо оскорбил его «непочтительным взглядом». Надзиратель, человек мудрый и религиозный, успокоил толпу словами: «У каждого из нас свой крест», и молодежь поутихла.[205]

В тюрьме Шри Ауробиндо заболел лихорадкой. Он принял хинин, но это не помогло. «Жар был настолько сильный, что я с трудом добрался до двери камеры, чтобы попросить охранника принести немного воды. Он принес воду, но очень холодную, почти ледяную. Я выпил ее залпом, а потом, испытывая страшную слабость, прилег на постель. Через десять минут лихорадка прошла. С тех пор я никогда больше ею не болел».[206]

Говоря о восприятии искусства, Шри Ауробиндо вспоминал такой эпизод из тюремной жизни: «По правде говоря, истинный вкус к живописи я приобрел в алипорской тюрьме. Я медитировал, когда пред моим взором вдруг представали различные живописные картины – в цвете, а потом я обнаружил, что обладаю и критическим даром. Я понял это не умом – мне удалось постичь истинный дух живописи».[207] Даже красные муравьи приводили его в Божественный экстаз! Многие годы спустя он писал одному из учеников: «…Удар по голове, ноге или еще куда-либо мог вызвать физическую ананду или боль, или же боль и ананду, или же чисто физическую ананду – поскольку я часто и непроизвольно проделывал этот эксперимент сам и выходил из него с честью. Кстати, началось это давно, в алипорской тюрьме, когда в камере меня искусали очень красные и очень злобные на вид полчища вторгшихся муравьев и я, к своему изумлению, обнаружил, что боль и удовольствие – всего лишь условность наших ощущений.[208] Но это дано почувствовать далеко не каждому. И здесь тоже существуют пределы».[209]

Однажды в Алипорскую тюрьму приехал губернатор Бенгалии; после встречи со Шри Ауробиндо он заметил, обращаясь к Чару Чандре Датту: «Вы видели глаза Ауробиндо Гхоша? У него глаза сумасшедшего». Г-ну Датту стоило больших усилий объяснить ему, что Шри Ауробиндо не сумасшедший, что взгляд его глаз был типичным для занимавшегося карма-йогой.[210]

Сохранилось описание опыта левитации Шри Ауробиндо, сделанное им самим: «В тюрьме я переживал интенсивную садхану на витальном уровне; однажды, будучи в состоянии сосредоточения, у меня возник вопрос: «Возможны ли такие сиддхи, как уттхапана, левитация?» И в тот же момент я вдруг обнаружил, что поднялся в воздух явно без помощи своих собственных усилий. В легком контакте с землей оставалась только часть моего тела, другая же поднялась вдоль стены. Я знал, что даже если бы захотел, я не смог бы привести свое тело в подобное состояние, к тому же оно оставалось как бы подвешенным без всяких усилий с моей стороны… В тюрьме у меня было много подобных необычайных и, можно сказать, аномальных опытов. Поскольку я переживал интенсивную садхану на витальном уровне, я подумал, что это – результат йогических занятий… Потом я стал пытаться поднять вверх руки и стараться удержать их в подвешенном состоянии без мышечного контроля. Однажды я заснул с поднятыми вверх руками. Увидев меня в таком состоянии, охранник сообщил, что я умер!»[211]

Во время пребывания в алипорской тюрьме Ауробиндо постился в течение одиннадцати дней. За это время он потерял десять фунтов веса и все же никакого неблагоприятного эффекта не почувствовал. Он занимался истинной, настоящей йогой. Суперинтендант тюрьмы не знал, что Ауробиндо выбрасывает еду; об этом знал только надзиратель, который сказал другим: «Этот человек, верно, болен. Долго он не протянет».[212] Однако, несмотря на потерю в весе, Шри Ауробиндо легко мог поднять над головой ведро воды, чего обычно сделать не мог. Находясь в тюрьме, Шри Ауробиндо слышал голос Свами Вивекананды, наставлявшего его в тех или иных аспектах садханы. Много позже он скажет: «Первым, кто дал мне ключ к супраментальному сознанию, был Вивекананда. Его подсказка помогла мне увидеть действие и проявление Сознания-Истины во всем сущем… Он не говорил слова «сверхразум», слово «сверхразум» принадлежит мне. Он просто говорил: «Это есть это, а то есть то» и т. д. Именно так он и действовал – указывая и показывая. В алипорской тюрьме он посещал меня в течение пятнадцати дней и, пока я не постиг сути полностью, продолжал учить меня, демонстрируя работу в целом Высшего Сознания – Сознания-Истины, – которое ведет к Сверхразуму. Вивекананда оставался со мной, пока не вложил все это в мое сознание».[213]

Другой опыт общения с Вивеканандой испытал Шри Ауробиндо, когда занимался Хатха-йогой. Он чувствовал его присутствие и его взгляд у себя за спиной.[214]

И еще один эпизод из своей тюремной жизни вспоминает Шри Ауробиндо: «Мне хотелось избавиться от жестокости и насилия, используя общепринятый метод йоги. В результате все обычные мысли и самскары – впечатления прошлого – были полностью стерты. В течение восьми или десяти дней во мне как бы возникали побуждения к самым разным формам жестокости и насилия, спровоцированные извне. Когда же разум прекратил на них реагировать, они исчезли».[215]

Сохранились воспоминания и о светлых сторонах тюремной жизни. Одним из соучастников по делу проходил Хем Сен. Обычно он поддерживал себя передачами с воли, пряча их на ночь под подушку. Когда он засыпал, его товарищи по камере подбирались к запасам съестного, деля их с теми, кто не спал. Бедняга Хем Сен, которому никак не удавалось поймать виновников, жестоко ссорился с ними. Однажды, уже прихватив спрятанное, воришка заметил, что проснулся Шри Ауробиндо. Взяв парочку печений, он протянул их Шри Ауробиндо, и тот тут же их съел!

Все вокруг считали, что Шри Ауробиндо пользуется маслом для волос, иначе как было объяснить их удивительное сияние? Может, он прячет масло, как Хем Сен – печенье? Заключенные обыскали все, но найти масло так и не смогли. Тогда один из них, Упендранатх Бандиопадхьяя, решил спросить самого Шри Ауробиндо. Ауробиндо ответил, что никаким маслом не пользуется, а волосы сияют благодаря садхане. В то время в тюрьме находился выдающийся исследователь санскрита Панчанан Таракчудамани вместе со своими учениками. Однажды Абинаш Бхаттачарья попросил Шри Ауробиндо объяснить ему некоторые отрывки из «Упанишад». Абинаш пересказал полученное от Ауробиндо объяснение Панчанану-бабу, и тот, выслушав его, сказал: «Что ж, Абинаш, я бы не сумел объяснить эти отрывки так просто, как Шри Ауробиндо».[216]

После оправдательного приговора Шри Ауробиндо выразил признательность своим согражданам, вставшим на его защиту в ходе процесса. В его выступлении, появившемся в газете «Амрита Базар Патрика» 15 мая 1909 года, говорилось следующее:

«Сэр!

Позвольте мне выразить через вашу газету глубокое чувство признательности всем тем, кто помог мне в час испытания. Я не могу даже узнать имен тех бесчисленных друзей, знакомых и незнакомых, кто свой последний грош перечислял в фонд, созданный для моей защиты, а потому прошу их принять публичное выражение моих чувств как личную признательность; с момента моего освобождения я получил множество писем и телеграмм – так много, что невозможно ответить на каждое письмо в отдельности. Та любовь, которую мои сограждане питают ко мне, в ответ на то малое, что мне удалось для них сделать, с лихвой оплачивает любые несчастья или беды, которые, возможно, навлекла на меня общественная деятельность. Свое освобождение я отношу прежде всего не к человеческой помощи, а к защите со стороны нашей Матери, никогда не покидавшей меня, и укрывавшей от скорби и бедствий, и, во-вторых, – к тысячам молитв за меня, устремленных к Ней, с момента моего ареста. Если любовь моей страны навлекла на меня опасность, то любовь моих соотечественников помогла выдержать испытания, оставшись невредимым.

Йога

Этот год, проведенный Ауробиндо в тюремных застенках, которые он сравнивал с жизнью в Ашраме, коренным образом изменил его взгляды. Его жизнь настолько изменилась, что можно утверждать: из тюрьмы он вышел совершенно иным человеком. Именно в тюрьме он испытал Божественную благодать, которая явилась в образе Васудевы, Кришны в Гите, Нараяны. Этот опыт переживания динамического аспекта Брахмана, Ишвары, явился второй основной реализацией Шри Ауробиндо в дополнение к первой, к переживанию статического, или неперсонифицированного аспекта Брахмана, которое он испытал несколькими месяцами ранее, будучи вместе с Леле.[217] Эта вторая реализация не была шагом назад по сравнению с первой. Как заметил Шри Ауробиндо, «не было возврата к зависимости от чувственных ощущений или какого-то регресса по сравнению с высшим опытом; эта реализация явилась скорее результатом расширения и углубления Истины; это был дух, созерцавший не ощущения, а сами объекты, это был Мир и Безмолвие, и свобода Бесконечности, пребывавшая извечно в мире или во всех сущих мирах – которые были все вместе ничем иным, как беспрерывным эпизодом безвременной вечности Божественного». Цель и значение его прихода в мир людей теперь открылись ему с полной ясностью. Каждый эпизод его жизни, как самый тривиальный, так и самый значительный, неумолимо направлял его к Божественному и привел к этой высшей реализации, к познанию Бога. Таким образом, его рождение и происхождение, образование и воспитание, служба вдали от родной земли, глубокое изучение восточной и западной литературы, культуры и философии, его первые духовные озарения, его непоколебимый патриотизм и полное посвящение себя делу освобождения родины, его пламенные речи и еще более пламенные статьи – «мое перо могущественнее, чем мой язык»,[218] – его приобщение ко всем тяготам и страданиям бессловесного и обнищавшего народа Индии, его крестовый поход против чужестранной тирании и правления, его изначальное неверие в Бога и последовавшее за этим обретение веры и признание Бога, его погружение в садхану для того, чтобы обрести силу Духа, необходимую для политической деятельности, – привели к кульминации, к наивысшему результату, к Божественной реализации. Ему была открыта реальная цель его жизни, он оказался на том этапе, откуда нет обратного пути, отныне ему предназначалось полностью отойти от прежней деятельности и всецело посвятить себя духовной жизни, чтобы открыть новые истины в духовном опыте прошлого, достичь новых вершин духа и донести оттуда их ценности до подсознательных глубин материи. Его духовный опыт стал его духовным завещанием, верой, которую он оставил нам и потомкам в известнейшей речи, произнесенной в Уттарапаре, а потому нет нужды объяснять, почему мы приводим ее в этой книге полностью.

Речь в Уттарапаре

«Когда меня попросили выступить перед вами на ежегодной встрече вашего Сабха, я намеревался сказать несколько слов о предмете, предложенном сегодня на рассмотрение, – об индуизме. Сейчас я не знаю, исполню ли это намерение, ибо в то время как я сидел здесь, ко мне пришло слово, которое я должен сказать вам, слово, которое должен донести до всего индийского народа. Впервые я услышал его в тюрьме, из которой вышел, чтобы донести его до всех вас. Последний раз я приезжал сюда более года назад. Тогда я был не один: со мной вместе был один из крупнейших пророков современного национализма. Он прервал свое вынужденное затворничество в одиночной камере, ниспосланное ему Богом, дабы он мог услышать Его глас. Именно навстречу ему вы устремились огромными толпами, выкрикивая приветствия. Сейчас он далеко, за тысячу миль отсюда.

Нет и других моих соратников, с которыми я работал плечом к плечу. Буря, обрушившаяся на нашу страну, разметала их в разные стороны. На этот раз с вами я, вышедший из заточения после проведенного в тюрьме года и увидевший, как все изменилось. Тот, кто всегда был со мной, кто был связан со мной общей деятельностью, ныне заключен в тюрьму в Бирме; другой – на севере, томится в изгнании. Когда я вышел, я огляделся по сторонам – огляделся в поисках тех, к кому привычно обращался за советом и вдохновением. Но я не нашел их. Более того. Когда я попал в тюрьму, страна жила с девизом «Банде Матарам», в ней жила надежда, надежда миллионов людей, только что пробудившихся от спячки. Когда я вышел из тюрьмы, я думал вновь услышать этот призыв, но вокруг царила тишина.

Безмолвие обрушилось на страну, а люди казались сбитыми с толку; ибо вместо сверкавших над нами Божественных небес, исполненных видений будущего, теперь, казалось, нас давили свинцовые тучи, извергающие социальные громы и молнии. Казалось, никто не знал, в какую сторону двигаться, повсюду слышался один вопрос: «Что же будет дальше? Что мы можем сделать?» Я тоже не знал, куда идти, не знал, что дальше делать. И все же в одно я верил твердо: поскольку тот клич, те надежды были порождены Всемогуществом Бога, значит, и это безмолвие было ниспослано нам той же самой силой, и тот, Который живет в каждом призыве и в каждом действии, присутствует в тишине и в молчании. Он ниспослал на нас безмолвие, чтобы народ на мгновение остановился, взглянул на себя и познал Его волю. Я не впал в уныние от этой тишины: я привык к ней, находясь в тюрьме, и хорошо помнил, что именно из безмолвия и бездействия долгого года заключения я вынес важные для себя уроки. Когда Бепин Чандра Пал вышел из тюрьмы, он принес с собой вдохновенное послание. Я помню речь, с которой выступил он в этом зале. По смыслу и содержанию ее скорее можно назвать не политической, а религиозной речью. Он говорил о божественной реализации, пережитой им в тюрьме, о Боге внутри нас, о Всевышнем внутри нации, и во всех последующих речах говорил о более великом, чем обычные силы, способствующие движению, о более великих, чем обычные стоящие перед ним цели. Теперь я снова встретился с вами. Выйдя из тюрьмы, я снова получил от вас в Уттарапаре приглашение, но не на политический митинг, а на собрание общества защиты нашей религии. То же послание, что Бепин Чандра Пал получил в буксарской тюрьме, Бог ниспослал мне в алипорской. День за днем, в течение двенадцати месяцев заточения, он наделял меня этими знаниями и приказал поведать об этом вам, когда выйду на свободу.

Я знал, что скоро буду на свободе. Год заточения означал только год уединения и подготовки. Разве есть силы, способные удержать меня в тюрьме дольше, чем необходимо для исполнения Божественного предназначения? Он дал мне слово, чтобы говорить, дело, чтобы действовать, и пока это слово не будет услышано, я знал, что никакая человеческая сила не заставит меня молчать; пока не будет исполнена эта работа, никакая человеческая сила не сможет воспрепятствовать Богу, избравшему меня своим инструментом, как бы ни был немощен или ничтожен этот инструмент. Теперь, когда я вышел из тюрьмы, мне даже в эти несколько минут были ниспосланы слова, произносить которые я сам не собирался. Слова, что я приготовил заранее, Он перечеркнул, и вложил в мои уста то, что я говорю сейчас. Когда меня арестовали и спешно переправили в Лал-Базар, я был поколеблен в своей вере, поскольку не мог проникнуть в суть его намерений. Да, я засомневался и всем сердцем воззвал к Нему: «Что же со мной случилось? Я верил, что мое предназначение – это работать для людей моей страны, и пока работа эта не будет завершена, надо мной простирается Твоя защита. Так почему я нахожусь здесь, и в чем меня обвиняют?» Прошел день, за ним другой и третий, как вдруг я услышал в себе голос: «Жди!» Тогда я успокоился и стал ждать. Меня перевели из Лал-Базара в Алипор, где на целый месяц поместили в одиночную камеру. Там, в ожидании, проводил я дни и ночи, надеясь услышать в себе голос Бога, понять, что хочет Он сказать мне и что я должен делать. В этой изоляции я пережил первую Божественную реализацию – то был мой первый урок. Я вспомнил вдруг, что за месяц до моего ареста я слышал призыв отказаться от всякой деятельности, уйти в затворничество и заглянуть в самого себя, чтобы установить более близкий контакт с Ним. Я оказался слаб, не смог ответить на тот призыв. Моя работа была дорога мне, и в глубине души я считал, что если меня не станет, от этого пострадает, а то и вовсе остановится работа; а значит, мне нельзя оставлять ее. Затем мне показалось, что Он снова заговорил со мной, сказав: «Я разрушу ради тебя те оковы, которые ты сам разрушить не в силах, поскольку у Меня нет ни желания, ни намерения, чтобы это так продолжалось. Я уготовил тебе иную миссию и именно ради нее привел тебя сюда: дабы научить тому, чему ты сам научиться не сможешь, и подготовить тебя для исполнения Моей воли». Потом Он дал мне в руки Гиту. Его сила вошла в меня, и я сумел воспринять садхану Гиты. Мне нужно было не просто понять умом, но воплотить то, что потребовал Шри Кришна от Арджуны и что он требует от тех, кто стремится исполнить Его волю: стать свободным от ненависти и желания, служить Ему, не требуя награды, отказаться от своей воли и стать послушным и преданным инструментом в Его руках, одинаково ровно относиться к возвышенному и низкому, друзьям и врагам, успеху и неудаче и в то же время с усердием следовать Его указаниям. Я понял, в чем смысл индуизма.

Мы часто говорим об индуизме, Санатан Дхарме,[219] но мало кто из нас знает, что это такое на самом деле. Другие религии – по преимуществу религии веры и обетов, но Санатан Дхарма – это сама жизнь; это нечто, во что нужно не столько верить, сколько ею жить. Это Дхарма, которая во имя спасения человечества с древних времен сохранялась в уединенности этого полуострова. И именно благодаря этой религии Индия возрождается. Да, она возрождается, но не так, как другие страны – ради себя самой или ради того, чтобы, став сильной, подавлять слабых. Она возрождается, чтобы излучать вечный свет, который ей дан. Индия всегда существовала ради всего человечества, а не для себя самой, и именно во имя человечества она должна стать великой.

Затем произошло следующее. Он указал на меня – Он заставил меня осознать главную истину индуизма. Он обратил ко мне сердца моих тюремщиков, и они сказали англичанину, управлявшему тюрьмой: «Он страдает от заключения; разрешите ему хотя бы на полчаса утром и вечером выходить за пределы камеры». Вот так это произошло, и именно во время этих прогулок я вновь ощутил присутствие в себе Его силы. Я видел тюремные стены, изолировавшие меня от людей, но я уже не томился в ее застенках: нет, меня окружал Васудева. Я прошел под ветвями дерева, стоявшего напротив моей камеры, но это было не дерево. Я понял, что это Васудева, что это Шри Кришна, которого я видел стоящим там и простиравшим надо мной свою тень. Я взглянул на решетку камеры – решетку, служившую дверью, и снова увидел Васудеву. Нараяна охранял меня, стоя в карауле у дверей камеры. Или же, лежа на грубой циновке, служившей мне постелью, я ощущал вдруг руки Шри Кришны, руки моего Друга и Возлюбленного. Это был первый результат глубокого прозрения, которым Он наградил меня. Я смотрел на заключенных, томившихся в тюрьме, на воров, убийц, мошенников – но, глядя на них, я видел Васудеву, а в их темных душах и запущенных телах находил Нараяну. Среди этих воров и бандитов было немало таких, кто посрамил бы меня своим чувством сострадания, своей добротой, человечностью, торжествующей над столь тяжкими обстоятельствами. И особенно один, показавшийся мне святым, крестьянин – мой земляк, не умевший ни читать, ни писать, грабитель, приговоренный к десяти годам строгого режима, один из тех, на кого мы в своей ханжеской классовой гордыне смотрим сверху вниз, как на неприкасаемого. Однажды Он опять заговорил со мной, заметив: «Смотри на людей, в гущу которых я бросил тебя, чтобы частично исполнить здесь Мою волю. Вот сущность нации, которую Я поднимаю, и причина, по которой Я это делаю». Когда дело поступило в Нижнюю палату суда и мы предстали перед судьей, та же проницательность не оставляла меня. Он сказал мне: «Когда тебя швырнули в тюрьму, разве не дрогнуло твое сердце, разве не воззвал ты ко Мне, вопрошая, где же Моя защита? Так смотри же сейчас на судью, смотри на прокурора». Я взглянул на них и понял, что вижу не судью, а Васудеву, что на скамье сидит Нараяна. Я перевел взгляд на государственного обвинителя и понял, что вижу не юриста, готового вынести обвинительный приговор, а Шри Кришну: мой Друг и Возлюбленный сидел там, улыбаясь. «Ну что, ты и теперь еще в страхе? – спросил Он меня. – Я – во всех и в каждом, и Я направляю все поступки и все слова человека. Так что Моя защита по-прежнему с тобой, и бояться тебе нечего. Дело, которое возбуждено против тебя, – предоставь его Мне. Это не твоя забота. Я привел тебя сюда вовсе не ради суда. Этот процесс – всего лишь средство для достижения Моей цели, и ничего более». После этого, когда дело слушалось уже сессионным судом, я даже стал писать указания для своего защитника, объясняя, что в показаниях против меня является фальшью и по каким пунктам следует провести перекрестный допрос свидетелей. А потом произошло то, чего я не ожидал. Случилось так, что адвоката заменили. Мой новый адвокат был моим другом. Его появление было совершенно неожиданным. Вы уже знаете имя этого человека, оставившего свою практику и все другие дела, просиживающего день за днем до глубокой ночи, подорвавшего свое здоровье, чтобы только спасти меня, – это Сриджут Читтараньян Дас. Когда я увидел его, я обрадовался, но все же подумал, что необходимо инструктировать его. Потом все эти беспокойства вдруг оставили меня, и я получил следующее послание свыше: «Вот человек, который спасет тебя от тенет, опутавших твои ноги. Отложи в сторону эти бумаги. Не ты должен инструктировать его. Я сделаю это сам». С этого момента я не сказал ни слова своему адвокату в отношении моего дела и не написал ни слова указаний, когда же мне задавали вопрос, я понимал, что мой ответ делу не поможет. Я предоставил все своему защитнику, и он взял инициативу в свои руки. О результате вы знаете. Я знал все время, что Он задумал для меня, ибо слышал об этом снова и снова от голоса, исходившего изнутри: «Я руковожу всем, так что не бойся. Займись своей работой, ради которой Я привел тебя в тюрьму, а когда выйдешь из нее, помни: никогда ничего не бойся, никогда не поддавайся сомнению. Помни: Я все решаю, не ты и не кто-то другой. Так что, какие бы тучи ни закрывали небо, какие бы страдания и опасности, какие бы трудности ни возникали на пути – нет ничего невозможного, ничего невыполнимого. Я – в народе и в его возрождении, Я – Васудева, Я – Нараяна, исполнится то, что пожелаю Я, – а не то, чего хотят другие. То, что вознамерюсь сделать Я, никакая человеческая сила не сможет остановить».