Но это уже детали, которые разрабатывает штаб. И эта его операция, несомненно, может войти в историю, так же, как знаменитая битва при Каннах, где карфагеняне окружили и уничтожили войска римлян...
Находившиеся у дороги солдаты и офицеры при виде "хорьха" фельдмаршала вытягивались, застывали, и лица их делались, как у манекенов. На такие лица фельдмаршал привык глядеть, обходя шеренги дивизий. Из поколения в поколение немцев учили думать, что выше приказа командира ничего нет.
"Вот что и приносит нам теперь победы, - думал фельдмаршал. Германская армия, как таран. Его только надо умело направлять в цель... И разгром войск противника здесь, под Киевом, позволит быстро захватить Москву..."
А ванька-встанька упрямо раскачивался на мягком сиденье, не желая падать.
XXII
Короткий дождь намочил асфальт берлинских улиц.
По Александерплац катились роскошные лимузины.
Люди толпились у входа в метро, у витрин фотохроники. Никогда раньше Густав не видел столько женских улыбок, обращенных к военным.
Он посмотрел на часы. До того, как окончится дежурство Паулы в госпитале, было еще много времени.
Он вспомнил, что неподалеку есть пивнаь, где любили встречаться студенты, и пошел туда. В подвальчике было тесно и шумно. Компания юнцов за столиком, положив руки друг другу на плечи, громко распевала:
..Мы вдребезги мир разобьем!
Сегодня мы взяли Германию,
А завтра всю землю возьмем!
Дрожат одряхлевшие кости ..
Кто-то хлопнул Густава по плечу. Оскар Тимме, его одноклассник, невысокий, щуплый, с залысинами на узкой голове, в превосходно сшитом костюме из дорогой шерсти, стоял перед ним.
- Черт возьми, старина!
- Оскар?
- Ну да!.. Пуф... пуф... пуф! - надувая щеки, пришлепывая губами большого рта, выдохнул Оскар. - Ты достаточно нагреб медалей. Откуда вернулся?
- Из России.
- А я из Америки.
- Как тебя занесло?
- Редко читаешь газеты.
- Про тебя написано?
- Да нет же, - засмеялся Тимме. - Я сам пишу.
- О-го... - недоверчиво протянул Густав. Тимме и в гимназии отличался хвастовством Его коньком бычо вранье о своих амурных похождениях И хотя все знали, что это вранье, что ни одна девица не соблазнится таким щуплым большеротым парнем, его слушали, - уж очень красочно, с немыслимыми подробностями, возбуждаясь сам до икоты и дрожи в голосе, фантазировал он.
- Сколько мы не виделись? Если признать, что жизнь исчисляется не годами, а впечатлениями, то прошла целая эпоха. Не так ли?
- Да, - согласился Густав.
- Слушай, а не придумать ли нам что-либо веселее кружки пива? У меня здесь машина. Идем, а?
Он потащил Густава к двери, рассказывая, что купил машину сегодня и еще не успел обкатать. Новенький ярко-желтый "фиат" стоял метрах в тридцати от пивной.
- Машина превосходная, - сказал Густав.
- Ты знаток, - просиял Оскар. - И знаешь, чего стоила мне? Всего-навсего два удачных репортажа. Газетчик, как золотоискатель: надо лишь попасть в жилу.
Садись, Гастав, и рассказывай, что на фронте.
- А как думают американцы? - спросил Густав, усевшись на тугое сиденье.
- Они спорят, когда будет взята Москва.
- Но помогают России оружием, - заметил Густав.
- Ерунда, - усмехнулся Оскар. - Торопятся выкачать оттуда золото, чтобы не досталось нам, как во Франции и Чехословакии. Они практики, а не мечтатели. Хотя иногда газеты публикуют материалы и о жестокостях наших концлагерей.
- Достоверные? - спросил Густав.
- У нас ведь не какая-нибудь паршивая демократия, - хитро прищурил один глаз Тимме. - Государство с твердой властью, как машина. Большое колесо делает пол-оборота или четверть, а маленькие, сцепленные с ним, уже крутятся вовсю. Любому чиновнику хочется показать свое усердие. И попробуй скажи ему, что переусердствовал. За усердие полагается только награда.
Иначе рухнет система... Куда едем?
- Все равно, - сказал Густав. - У меня полтора часа, затем я должен быть на Роланд-Уфер.
- Свидание?
- Ты стал проницательным, Оскар.
- Пуф, пуф! - маленькие глазки Оскара засветились удовольствием. Девчонки будто взбесились. Раньше говорили, что невинность - такое состояние, от которого женщина спешит избавиться, а потом долго вздыхает. А теперь, если и вздыхает, то с облегчением. Невинность считается дурной манерой, Густав, как было у поздних римлянок...
- Да, они какие-то иные, - сказал Густав. - Я начал заглядываться...
- Не скажу, что это признак старости, - расхохотался Оскар, - как ворчливость у женщины или тяга смаковать чужие недостатки у экземпляров мужского пола. Так есть куда отправиться с девочкой?
- Здесь другое, - сказал Густав.
- Надеюсь, ты все же не будешь растяпой, - поучающе заметил Оскар. Скажу тебе, что в недалеком будущем женщины целиком возьмут над нами верх.
- Новый матриархат?
- Что-то в этом роде, - серьезно кивнул Оскар. - Все идет к тому. Женщины больше наблюдают других, чем себя, и поэтому не видят собственных недостатков... А не замечать своих недостатков - главное условие для тех, кто намерен властвовать. - Раздувая щеки, Тимме покосился на Густава. Что? Хороший каламбур!
Они ехали по Александерштрассе к набережной, где, закованная в бетон и серый камень, глухо плескалась Шпрее Их обгоняли сверкающие никелем "хорьхи", синие "мерседесы", пурпурные "фольксвагены".
- Я был на юге, - сказал Густав. - Помнишь Рихарда?
- Еще бы Рихарда не помнить!
- Он убит.
- Черт возьми, - пробормотал Оскар. - Как же так?.. Еще вчера мы говорили о тебе и о Рихарде.
- С кем?
- Иоахим Винер, мой давний приятель...
- Обер-лейтенант Винер? - перебил Густав. - Он был командиром нашей роты.
- Когда-то мы оба писали стихи.
- Что же он делает?
- Выписался из госпиталя, но ходит с костылем, - ответил Оскар.
Перед Густавом на миг снова возник заросший травой луг и яростная рукопашная схватка, и русский лейтенант, которого потом нашел Рихард...
- Черт возьми! - Тимме щелкнул языком. - Почему бы не заехать к нему. А?.. Встреча боевых коллег.
Иоахим будет рад Он живет у Янновицкого моста. - Да, есть что рассказать ему, - ответил Густав.
Винер занимал квартирку на третьем этаже. Он встретил их одетым в мундир. На одной ноге сапог, на другой шлепанец. В руке толстая, суковатая, отделанная серебром палка.
- Это же Зиг! - удивился он, разглядывая Густава. - В отпуске?
- Да, господин обер-лейтенант.
- Ты сделал мне подарок, Оскар.
- Признаться, мы хотели выпить, - надувая щеки, сказал Тимме. - Но Зиг решил доложиться начальству.
- Очень рад, Зиг! Я ничего не знаю о своей роте.
Как вы там?
Густав щелкнул каблуками, поклонился седоволосой, должно быть красивой в молодости, женщине, выглянувшей из комнаты.
- Это унтер-офицер Зиг, мама, - сказал Винер.
Ее узкое, как и у сына, лицо было напряжено, а в глазах застыл испуг.
- Фрау Винер, - сказал Тимме, - мы не украдем Иоахима.
- Благодарю вас, Оскар, - вздохнула она с облегчением. - Я понимаю, что ему скучно быть дома. Но ведь Иоахим у меня один и через три недели уедет...
- Ах, мама, - укоризненно перебил ее обер-лейтенант. - Я ведь не ребенок...
- Но так думаешь лишь ты, мой мальчик, - грустно улыбнулась она.
Густаву было странно подумать, что мать еще видит обер-лейтенанта ребенком. Замкнутый, хладнокровный, он казался старше своих лет, и даже генерал относился к нему с подчеркнутым уважением.
Винер как-то смущенно поцеловал мать и увел гостей в кабинет. На столе и подоконнике лежали книги Гегеля, Канта и огромные тома "Истории человека"
- Как там, Зиг? - нетерпеливо повторил свой вопрос обер-лейтенант.
- Батальон сейчас на формировке, - ответил Густав.
Тимме уселся в кресло и вытянул худые ноги в дорогих лакированных ботинках.
- Сперва, Иоахим, по рюмке кюммеля, - заметил он. - Ты, кстати, начал писать? Я кое с кем беседовал.
Успех очерков не вызывает сомнений. Название лаконичное, как язык боевой сводки: "Восточный поход, записки офицера".
- Я не обдумал еще идею, - уклончиво сказал Винер.
- Ерунда, - заявил Оскар. - Идея приходит, когда поставлена цель.
Винер достал из шкафчика бутылку и рюмки.
- Пей, Оскар, и дай мне расспросить Зига. Если батальон формируется, то крупные потери...
- Собственно, того батальона нет, - ответил Густав.
- То есть как?
- Засада русских танков.
- Да вы что? Лучший батальон дивизии!
Густав коротко рассказал, что произошло.
- Та-ак, - едва слышно протянул обер-лейтенант.
- Это вроде нибелунгов, когда они бились насмерть и факелами горели в огне, - возбужденно сверкая глазами, произнес Тимме. - Эпос наших дней! Как бы я описал, черт возьми...
- Но ты же не был там, - сказал Густав.
- В том-то и дело, - усмехнулся Оскар. - Героев никогда еще не создавали очевидцы.
Обер-лейтенант молчал. Он поднял рюмку и медленно, как пьют холодную, ломящую зубы воду, выпил кюммель.
Обер-лейтенант молчал. Он поднял рюмку и медленно, как пьют холодную, ломящую зубы воду, выпил кюммель.
"В нем что-то сломалось, - подумал Густав.- - Раньше он всегда был абсолютно уверен в себе, даже когда шел на пули".
- Я думал здесь о войне... Человеку хочется быстрее осуществить свои желания, - тихо сказал Винер. - А может ли он целиком увидеть процесс?
- Это книжная мудрость, - сказал Тимме. - Опасно закапываться в книги настоящему мужчине. Все просто: борьба приводит к жертвам, а жертвы разогревают борьбу. И царствует закон: Vae victis! [Горе побежденным! (лат.)] Поэтому сперва думают о том, чтобы не оказаться побежденными, а вовсе не о том, что будет когда-то... От мудрых книг люди глупеют. Каждому свое, черт возьми! Вот Густав сейчас думает, куда бы ему улепетнуть с красоткой. Это и есть жизнь!..
Тимме залпом выпил кюммель и снова налил рюмку.
- Да, - глядя в окно и будто не слушая его, отозвался Винер. - Мне пора возвращаться на фронт.
XXIII
Паула была чем-то взволнована.
- Мы погуляем немного, - сказала она. - Я устала Опять привезли раненых.
- И часто дежуришь ты? - спросил Густав.
- Три раза в неделю. А сегодня еще госпиталь посетил фюрер У одного солдата вырвана челюсть, и, когда фюрер наклонился, он заплакал от чувств. Фюрер сказал ему: "Нет ничего почетнее любой раны или смерти в бою". Паула говорила шепотом, как о таинстве, брови ее вздрагивали.
"Наверное, - усмехнулся про себя Густав, - и много раз слышанные банальные фразы приобретают в воображении людей особое значение, если это скажет человек, наделенный властью, потому что в его словах люди сами ищут необыкновенное".
- Дело в том, - проговорил он, - что я встретил Оскара Тимме. Учились вместе. И Тимме пригласил нас - Но, Густав, я не могу идти.
- Это не ресторан, а лишь открытая веранда. Тимме будет ждать.
- Тимме? - повторила она.
- Оскар приехал из Америки. Он журналист.
- Да, я читала его статьи.
- Это обыкновенный ужин, Паула.
- Не забывай, что у меня траур, - беря его под локоть, сказала она. Впрочем, если ты обещал...
Мимо двигался поток людей к станциям надземки.
Вечер как бы убрал яркость зелени аккуратных газонов, и Берлин приобрел серую однотонность, а черные шторы на окнах выглядели, как повязки слепцов. То и дело Густаву приходилось козырять встречным офицерам.
- У Оскара есть один пунктик, - рассказывал он. - Считает нашего брата чем-то вроде отмирающих ихтиозавров. Пока довез меня сюда, уверил, что женщины быстрее находят конкретную истину в любом случае, так как меньше заражены абстрактными теориями.
Тимме стоял рядом с плотной, широкобедрой женщиной. Он глядел в другую сторону.
- Это и есть Оскар Тимме? - спросила Паула.
- Ну, конечно.
- Странно... По газетным статьям он выглядит иначе: рослым и мужественным. Кто эта дама?
- Понятия не имею. Оскар решил меня удивить.
Тимме оглянулся, заметил Густава и помахал рукой
- Пуф... пуф! - воскликнул он, разглядывая Паулу. - А это Нонна, или фрау Тимме. Моя жена и так далее.
Паула и Нонна сразу окинули друг друга быстрыми взглядами, так же сразу отвели глаза, явно не понравившись друг другу, хотя изобразили приветливые улыбки.
- Да, Густав, я женился, - вздохнул Оскар.
- Очень рад, фрау Тимме...
- Для школьного товарища моя жена просто Нонна!
Ведь ты не какой-нибудь министр иностранных дел, - засмеялся Оскар.
- Если разрешите? - улыбнулся Густав.
- Конечно. Это легче переносить, - весело ответила она.
У Нонны были темно-рыжие волосы, грубовато-красивое, волевое лицо с пробивавшимися усиками на губе Короткую шею обвивала нитка с черными жемчужинами. Ноги ее были очень толстые, и легкие, изящные туфельки казались нелепо приклеенными к ним.
Оскар церемонно поцеловал руку Паулы, косясь на ее грудь. Это не укрылось от Нонны.
- Какие у нас хорошие манеры, - бросила она. - Это еще можно терпеть. А когда Оскар целовал руку чернокожей принцессе, меня весь день тошнило.
Тимме засмеялся и подмигнул, как бы говоря: "Для жены и великий человек бывает смешным".
- Столик заказан, - объявил он. - Коньяк, лимон и так далее. В окопах этого нет, Густав?
Они прошли на открытую веранду кафе, повисшую над берегом Шпрее. Кельнер показал столик, где уже стояла бутылка французского коньяка и холодная закуска. Нонна уселась первой. Короткая юбка натянулась, открывая тугое, словно выточенное из мрамора, бедро. Перехватив невольный взгляд Густава, она задорно улыбнулась, чуть щуря блеснувшие под ресницами глаза. И эта улыбка не то много обещала, не то спрашивала: "Ну, что?.. Твоей худосочной подружке далеко до меня?"
- Пожалуйста, господин Тимме, - суетился кельнер. - я сам обслужу вас. Надеюсь, место удобное? Отсюда хорошо видна река. Правда, теперь, когда стемнеет, в ней отражаются лишь звезды.
Тимме опять подмигнул Густаву, но уже с довольным видом.
- Есть русская водка, - сказал кельнер. - Дамам я хочу предложить бутылочку старого иоганнисбергера Или крымское вино мускат? Не очень тонкий, но запоминающийся букет.
- Несите две, - распорядился Оскар. - И русскую водку тоже.
- Я открою дверь в зал, - сказал кельнер. - На эстраде выступает бельгийская певица ..
Он ушел.
- Давайте выпьем, - предложил Тимме. - Черт побери, Густав, мы старые товарищи. Заметь, товарищество бывает лишь у мужчин. А отчего? Оттого, что мы неисправимые идеалисты.
Тощая бельгийка под аккомпанемент рояля пела о тоске солдата по любимой девушке. И низкий голос ее метался над Шпрее. Жена Оскара поглядывала то на Густава, то на Паулу, как бы стараясь угадать их отношения.
- Превосходный коньяк, - заметил Оскар. - А тебе, Густав, надо жениться.
- Интересно, каковы русские женщины? - спросила Нонна.
- Я их, конечно, видел, но издалека, - ответил Густав.
- Настоящие рыцари не болтливы, - лукаво сказала Нонна И затем начала спрашивать Густава о боях с грубоватой, чуть ли не солдатской прямотой. Слова, которые не печатают в книгах, звучали у нее легко и наивно, точно у ребенка, говорящего то, что услышал от взрослых. То ли ей нравилось бравировать грубостью, то ли она в этом находила оригинальность. А Густав терялся и вопросительно смотрел на Оскара.
- Язык богов, - хохотал Тимме. - В доме Нонны все называется просто, как оно есть, без интеллигентской шелухи.
Из разговора Густав узнал еще, что она дочь крупного партийного бонзы, в прошлом лавочника.
"Должно быть, люди, вознесенные к управлению и не имеющие запаса культуры, прикрываются грубостью, точно щитом, - подумал он. - Грубость всегда напориста: и в языке и в действиях... А Тимме ловко устроился".
Официант притащил зажаренных по-венгерски цыплят с розовой хрустящей корочкой, фаршированных черносливом.
- За рыцарей, - поднимая рюмку, сказала Нонна.
Цыплята были нашпигованы перцем, и от них горело во рту.
- В окопах таких цыплят не подают? - спрашивал Оскар. - А?.. Но там свои преимущества... Чувствуешь себя настоящим мужчиной...
Нонна пила рюмку за рюмкой, однако не пьянела, лишь глаза ее блестели ярче. И, когда бросала взгляды на широкие плечи Густава, ноздри у нее вздрагивали.
- Какой странный запах у вина! - проговорила она. - Тонкий и немного горьковатый.
- Да, - ответил Густав. - Так пахнут русские степи.
- Степи, - покачал головой Оскар, - должны пахнуть могилами... Где-то же закопаны те, что были до нас. Если подумать, все материки - только большие кладбища... А Винер ищет смысл...
Кто-то в зале стал аплодировать певице.
- Эта бельгийка ни-ичего, - икнул Оскар.
- Как высохший стручок зеленого перца, - фыркнула Нонна.
- Перец? - бормотал Оскар. - Перец... это ничего... жжет, как огонь.
- Тимме уже нализался, - засмеялась Нонна, теребя пальцами жемчуг. Опять мне вести машину, да?
- Хватит пить, Оскар, - сказал Густав.
- Хватит, - согласился Тимме. - Но ты не будешь говорить, что я дрянной товарищ?
Он выплеснул из чашки кофе и налил вина Мускат был темный, как густая кровь.
- Это освежает, - уставившись в чашку, сказал он - А ты расстреливал коммунистов?
- Нет, Оскар. Пленных уводили, а в бою не разберешь.
- Они, должно быть, умирают легко.
- Все умирают одинаково, - сказал Густав.
- Ерунда... Они умирают, как христиане при Нероне... Русские должны умирать легче, чем европейцы.
А китайцы умирают легче русских. Чем люди меньше имеют комфорта в жизни, тем проще умирают. Жизнь им не кажется столь ценной, как тому, кто испытал комфорт. Эту мысль я берегу для новой статьи ..
Подошел кельнер и доверительно сказал:
- Вы можете сидеть, но если темно, я распоряжусь перенести столик в зал.
- Мы уходим, - сказал Густав.
- Тогда я подам счет?
- Отправьте мне домой, - буркнул Тимме.
- Слушаюсь, ваша честь!
- Ну что ж, - проговорила Нонна. - Я развезу всех.
- Спасибо, - улыбнулась Паула. - Нам лучше ехать на автобусе.
- Зачем же? - быстро взглянув на Густава, проговорила Нонна. - Я отвезу. Будете целы. Не первый раз...