– А можно узнать фамилию этого человека?
Старшая сестра выглядела озадаченной.
– Знаете, это будет нелегко, – проговорила она наконец. – Ведь сколько времени прошло-то! Но я постараюсь.
– Буду вам очень-очень признателен.
– Вы думаете, это он может оказаться тем маньяком, да? Ведь того так и не поймали…
– Все возможно, – неопределенно ответил Павел. – В любом случае необходимо проверить все варианты, верно?
* * *Я сразу заметила, что в квартире Татьяны и Вовки появилось много новых вещей, и все они явно предназначались для старшей дочери. Создавалось впечатление, что, потеряв одного ребенка, родители пытаются восполнить эту потерю, обратив всю любовь на другого. Я увидела новый компьютер, музыкальный центр, кое-какие дорогие игрушки, хотя благосостояние семейства было средним. Я понимала своих друзей и то, что они испытывают из-за утраты Эли, но немного беспокоилась, как бы чрезмерные любовь и опека не задушили оставшуюся в живых девочку.
Тем не менее я обнаружила и положительную динамику в отношениях Тани и Вовки. Часто случается так, что после смерти ребенка супруги отдаляются друг от друга, становятся чужими. С моими приятелями все произошло с точностью до наоборот: потеря дочки сблизила их, сплотила. Настроение Татьяны также изменилось. От черной меланхолии, в которую она погрузилась после смерти Эли, не осталось и следа. Она уже не плакала при каждом упоминании имени дочери, а говорила о ней с теплой грустью, и я поняла, что могу больше не беспокоиться: семья пережила кризис, и ее жизнь вернулась в нормальное русло. Не скрою, мне казалось, что на это должно потребоваться больше времени, но я не могла не радоваться тому, что моя подруга вновь обрела душевное равновесие. Тем не менее я не могла не отметить этого в разговоре с ней.
– Ты права, – кивнула Таня. – Поначалу мне казалось, что жизнь кончена, а уж Вовка-то вообще упал духом, стал раздражительным, с ним просто невозможно было разговаривать… А потом мы познакомились с этими людьми, и они убедили нас, что жизнь продолжается!
Я вскинулась. Словосочетание «эти люди» заставило меня здорово встревожиться, так как я решила, что речь идет о какой-то секте. А что, такое происходит сплошь и рядом: сектанты неутомимы в поисках людей, потерявших опору в жизни, отчаявшихся и сломленных, и легко затягивают их в свои сети невыполнимыми обещаниями – вспомнить хотя бы того же Гробового, обещавшего оживить детей Беслана! Но Татьяна поспешила меня успокоить.
– Это не то, что ты думаешь, Агния! – воскликнула она, рассмеявшись в ответ на мои опасения. – Просто мы стали членами клуба жертв врачебных ошибок. Он называется «Начни сначала». Знаешь, когда Элечка… В общем, нам с Вовкой казалось, что мы одни такие на свете, что только с нами произошла трагедия, преодолеть которую не под силу обычному человеку. И вот мы знакомимся с этими ребятами и понимаем, как нас, оказывается, много! Ты просто не представляешь, сколько подобных несчастий случается с людьми в одном лишь Питере: люди погибают из-за халатности, некомпетентности и просто равнодушия медиков… Извини, – покраснела она, вспомнив, с кем разговаривает, – конечно, к тебе это отношения не имеет, Агния! Ты должна понять, как важно в такое время встретить тех, кто пережил нечто в этом роде!
– Я понимаю, успокойся, – сказала я, похлопав подругу по руке. – И что же это за клуб?
– Ну, в принципе, ничего в нем необычного нет – за границей, например, тоже существуют такие общественные организации. Есть общества жертв сексуального и семейного насилия, общества жертв полицейского произвола, родителей пропавших детей и так далее. Наш клуб построен по тому же принципу. Все его члены так или иначе пострадали от российской медицины. Большинство, как и мы, лишились близких.
– И чем же занимается ваш клуб? – спросила я.
– Мы помогаем друг другу выжить, – улыбнулась Таня. Улыбка удивительным образом осветила лицо, разгладила горестные складки вокруг губ и глаз, делая ее гораздо более похожей на подругу моей юности.
– Как вы это делаете?
– Рассказываем о том, что с нами произошло, делимся своими переживаниями, и, знаешь, это действительно помогает! Кроме того, у «Начни сначала» есть свой форум в Интернете, и там мы пытаемся помочь тем, кто уже испытал трагедию или только боится, что она может произойти. На этом форуме мы выложили список плохих врачей и больниц, куда нежелательно попадать с подробным перечислением случаев, во время которых пострадали пациенты. Этот форум стал для нас с Вовкой частью обычной жизни, мы чувствуем себя полезными и надеемся, что таким образом поддерживаем добрую память об Элечке… Это кажется тебе глупым и бесполезным, да?
– Нет-нет, нисколько! – поспешила возразить я. – Это очень даже хорошо, что вам есть с кем разделить свое горе. Танюша, я и не представляла, что у нас в городе существует такая организация.
– Я и сама не представляла! Наверное, пока сам не столкнешься с несчастьем, не сможешь понять другого.
Я сделала вид, что не заметила завуалированного упрека, содержащегося в словах подруги. Люди, пережившие несчастье, – не меньшие эгоисты, чем те, кто никогда ничего подобного не испытал. Наверное, это в натуре человека: Таня, лишившись дочери, считает и меня косвенно виновной в этом несчастье, потому что мой ребенок, к счастью, жив и здоров и мне не пришлось стоять у его гроба с чувством полного бессилия. Кроме того, моя профессия с некоторых пор наверняка не может не вызывать у Тани аллергию, ведь Эля умерла от рук моей коллеги! И все же я немного волновалась за подругу. Несмотря на широкое распространение подобных обществ психологической помощи за границей, мне всегда казалось, что на российской почве они обретают несколько другую направленность, связанную скорее с материальным, нежели с моральным аспектом.
– Да не бойся ты! – рассмеялась Таня. – Если хочешь, сама приходи в клуб: ближайшая встреча состоится в эту субботу, и мы выезжаем на пикник в Павловск. Надумаешь – позвони.
Надо же – пикник! Мне казалось, что «Начни сначала» – объединение скорбящих людей, а это, оказывается, чуть ли не клуб по интересам… Надо бы и в самом деле туда наведаться и, если что, пока не поздно, вытащить приятелей из этой непонятной организации.
* * *Мы, как обычно, собрались «У Потапыча»: дело, порученное нам Карпухиным, официально не имело отношения к ОМР, поэтому Лицкявичус решил отказаться от встречи в офисе. Кроме того, наступил конец рабочего дня, и все были голодны, а лучшего места, чем «Потапыч», для утоления одной из основных человеческих потребностей и придумать нельзя. Как водится, я опоздала, и все уже находились на месте.
– Ну наконец-то! – сердито сказал Лицкявичус. – Теперь можно и поговорить!
– Ладно тебе, Андрюш! – отмахнулся майор. – Она же не с курорта приехала, а с работы.
Я благодарно улыбнулась Карпухину. С некоторых пор язвительные замечания главы ОМР перестали оказывать на меня сколько-нибудь серьезное действие. Поэтому я беззаботно поздоровалась со всеми и опустилась на свободное место между патологоанатомом и Никитой.
– Начинает тот, кто проштрафился, – сказал Карпухин, подвигая ко мне блюдо с пирогами, которое принесли в ожидании основного блюда. – Закусывайте, Агния, и рассказывайте!
Я кратко изложила присутствующим все, о чем мне удалось узнать, причем Лицкявичус начал хмуриться в тот самый момент, как я перешла к рассказу о своей встрече с мужем погибшей Устименко. Карпухин сделал вид, что к нему это не имеет отношения, но я подозревала, что глава ОМР еще проведет с майором «разъяснительную беседу» по этому поводу. Как только я закончила, Карпухин сказал:
– Я тут встретился с любовником Юлии Устименко, Егором Лычко. Он по-прежнему проживает в квартире, принадлежавшей Юлии, так как некому его оттуда выселить: мать Анатолия умерла, а сам он находится в колонии.
– Вот вам и мотив для убийства! – воскликнул Никита. – Юлю грохнул, свалил все на мужа… Конечно, этот Егор не мог предвидеть, что мать Устименко помрет, но что беспомощная старуха в любом случае могла бы ему сделать? Это Егор Лычко, точно говорю!
– Так-то оно так, – вздохнул майор, – но в этом случае, к сожалению, мы рискуем пойти на поводу у самой очевидной версии, как и было сделано в случае с Анатолием. А как, простите, быть с другими убийствами? Ты что, Никита, предполагаешь, что наш маньяк – это именно Егор Лычко?
– Невозможно! – тут же возразил Павел. – Если принять к рассмотрению версию Никиты, то выходит, Егор убил Юлию из корыстных побуждений, а всех остальных – просто потому, что они имели отношение к медицине? Или надо признать, что у него ко всем жертвам имелись материальные претензии, что, согласитесь, выглядит абсурдно!
– Особенно если принять во внимание, что все они опять же по какому-то странному стечению обстоятельств оказались медиками! – закончил Лицкявичус.
– Особенно если принять во внимание, что все они опять же по какому-то странному стечению обстоятельств оказались медиками! – закончил Лицкявичус.
– А если убийство Юлии и в самом деле носило корыстный характер, а остальные совершались лишь для того, чтобы этот факт прикрыть? – предположила Вика. – Помните дело о «Виталайфе»?[3] Ведь тогда убийца угробил трех ни в чем не повинных людей просто для того, чтобы направить нас по ложному следу!
– Не забывай, Викусь, – сказала я, – что эти люди были бомжами, и с ними особых усилий прикладывать не пришлось – подмешал в водку цианид, и дело сделано! А наши жертвы – птицы совершенно другого полета.
– Да, – поддержал меня Карпухин, – и еще не стоит забывать о том, что Юлия Устименко стала далеко не первой жертвой маньяка.
– Первой, насколько я помню, погибла Анна Дурова, так? – уточнил Лицкявичус. – Что у тебя по ней, Паша?
Кобзев обстоятельно рассказал все, о чем узнал от старшей медсестры в больнице, где работала погибшая.
– Тебе удалось заполучить данные папаши умершего мальчика? – спросил Карпухин.
Кобзев кивнул и положил на стол листок из блокнота, на котором мелким почерком значились имя, фамилия и телефон с адресом.
– Рамзан Аяшев. Я пробовал ему дозвониться, – добавил психиатр, – но номер заблокирован.
– Возможно, он его сменил? – предположила я. – Но адрес-то он вряд ли смог так легко поменять.
– Я съезжу туда, – сказал майор. – Прямо сегодня, после ужина. Кстати, Агния, завтра я планирую подъехать к Владиславу Горохову.
– Кто это? – не поняла я.
– Да отец Веры Лопаткиной!
– А, это которая умерла у Юлии Устименко? Я не подумала, что у них фамилии могут быть разные…
– С мужем женщины я уже встречался. Он к больнице претензий не имеет, хотя оно и понятно: пока жена ходила беременная, паренек завел себе подружку и теперь, видать, только радуется, что с женой разбираться не пришлось!
– Подонок! – фыркнул Никита, стукнув увесистым кулаком по столу.
– А вот отец и мать Веры, похоже, много сил приложили для того, чтобы достать Юлию. Именно из-за них, из-за их бесконечных жалоб и хождений по инстанциям ее в конце концов и убрали с прежнего места работы. Так что надо бы с ними потолковать.
– Вы серьезно думаете, Артем Иванович, что престарелые, убитые горем родители могли убить акушерку? – недоверчиво спросила я.
– Сейчас, Агния, любая версия хороша, потому как на данный момент у меня нет вообще никаких! – развел руками майор.
– Ну а как дела у вас, Леонид? – поинтересовался между тем Лицкявичус у патологоанатома.
– Я, конечно, прошу прощения, – откашлялся Кадреску, – но в последнее время в нашей больнице люди мрут как мухи, поэтому у меня было мало времени – секция на секции[4]…
– Может, ОМР стоит этим заняться? – усмехнулся майор.
– Но кое-что я все-таки выяснил, – продолжал Леонид, пропустив мимо ушей реплику Карпухина. – Как вы понимаете, у патологоанатома вряд ли могут быть враги среди пациентов, поэтому я больше интересовался коллегами Родиона Кудрявцева. Как оказалось, у него был ассистент Семен Суворов, которого Кудрявцев сначала привечал, а потом внезапно выгнал. Никто не знает, на какой почве вышла у них ссора, но парень наверняка затаил злобу. Правда, встретиться с ним я не успел, а телефон мне дали только домашний – по нему я этого Суворова не застал.
– Я займусь, – сказал Карпухин. – Что у нас по Богатиковой?
– Ну, – сказал Никита, раскрывая блокнот, – у этой-то врагов было полным-полно!
– Еще бы – главврач все-таки! – ухмыльнулся Кобзев.
– Тетка она была, надо сказать, мерзопакостная, – продолжал Никита. – С людьми обращалась как с мусором…
Мне вдруг пришла мысль, что все главные врачи почему-то похожи – надо же как интересно!
– Уволила много народу, причем ни за что, – говорил Никита, – а тех, кого, по словам некоторых сотрудников и в самом деле стоило бы уволить, наоборот, держала мертвой хваткой, и ни жалобы пациентов, ни звонки от вышестоящего начальства не могли заставить Богатикову изменить решение.
– Видимо, с ней придется повозиться, – недовольно пробормотал Карпухин. – А откуда вообще столь исчерпывающие сведения, Никита?
– Я познакомился с одной молоденькой ординаторшей…
– А-а, – прервал майор со смехом, – понятно!
– Так вот, похоже, Богатикова прикрывала врачей, приближенных, так сказать, к «высочайшей персоне». Например, держала в больнице некоего Вадима Адамова, которого даже коллеги за глаза называют не иначе как «мясником»!
– Ох, не хотел бы я попасть в руки такого врача-умельца! – передернув плечами, проговорил Карпухин.
– Мы тебя сами лечить будем в случае чего, – успокоил майора Лицкявичус.
– Этот Адамов… он кого-то угробил? – спросила Вика, по обыкновению так широко раскрыв свои большие круглые глаза, что они полезли из орбит.
– Не то чтобы… Но искалечил многих – после него врачи за пациентов даже браться боятся – принцип Гиппократа «не навреди» к нему явно не относится!
– И почему же Богатикова так за него держалась? – спросила я.
– Говорят, Адамов у нее в любовниках ходил.
– Тогда все ясно, – пробормотал майор.
– Но у нее и у самой рыло в пуху было. Конечно, как главврачу ей было гораздо легче «замазывать» свои огрехи. Помимо того, что занимала высокую должность, Богатикова по совместительству являлась акушером-гинекологом…
– Еще одна! – не выдержав, воскликнула Вика.
– Ей, между прочим, грозило обвинение в халатности. Богатикова провела в своем отделении хирургическую операцию, в ходе которой оказался поврежден левый мочеточник пациентки. Несмотря на ее жалобы и рекомендации лечащего врача о необходимости консультации уролога, Богатикова нарушила должностную инструкцию и необоснованно выписала пациентку из больницы.
– Конечно, она же главная! – злобно прошипел Кадреску.
Я давно пришла к выводу о том, что в одном, по крайней мере, мы с патологоанатомом сходимся – оба являемся скрытыми анархистами и ненавидим всякую власть.
– Через несколько дней после выписки, – продолжал Никита, – пациентка с жалобами на боли в животе и высокой температурой вновь поступила в гинекологическое отделение. Лечащий врач поставила Богатикову в известность о необходимости консультации уролога, однако та вновь проигнорировала рекомендации лечащего врача и заставила заведующего отделением выписать пациентку с сохраняющимися болями. Слава богу, ее родственники сообразили обратиться в платную клинику, и женщину спасли, однако она осталась инвалидом. Муж больной обратился в суд с иском о причинении тяжкого вреда здоровью, однако Богатиковой удалось выкрутиться. В больнице поговаривают, что она дала большую взятку судье. Кроме того, ни один из коллег не согласился свидетельствовать против нее, а лечащий врач, которая больше всех знала о происшествии, уволилась «по собственному желанию».
– И Богатикова осталась на своем месте? – удивилась я. – Даже после суда?
– «Неколебимо, как скала!» – процитировал Никита. – Ее же виновной не признали, так с чего же снимать-то? Еще говорят, что у нее в комитете все схвачено и чья-то большая волосатая лапа держала над Богатиковой пуленепробиваемый зонтик.
– Ну, – криво усмехнулся Лицкявичус, – от пули, возможно, Богатикову и уберегли, но смерть ее все же нашла…
– Да, – вздохнул майор. – Парадокс!
Все мы ненадолго замолчали, обдумывая возможность «кары небесной». Неужели и в самом деле существует нечто подобное? Как часто, обидевшись на кого-то, мы произносим вслух или просто думаем: «Бог тебя накажет!» Верим ли мы на самом деле или эта фраза – всего лишь присказка, призванная утешить в трудную минуту?
– Было же еще двое погибших! – вдруг вспомнил Никита. – Как насчет них?
– Я сам ими занимался, – ответил Лицкявичус, закуривая. Предупредительный официант, одетый и причесанный, как русский приказчик начала двадцатого века, тут же поставил на стол глиняную пепельницу. – Сначала расскажу о враче «Скорой помощи» Павле Юшкевиче. С пациентами проблем он вроде бы не имел, но вот с коллегами… С ним работать не хотели, и он менял бригады как перчатки.
– Чего так? – спросила я.
– Характер уж больно неуживчивый. И никто, судя по всему, особо не горевал о его смерти. Между прочим, его жена тоже не сильно сокрушалась: они находились в разводе и никак не могли решить вопрос об опекунстве над детьми.
– Да-да, – кивнул майор, – я это знаю. Юшкевич вел нечестную игру, натравливал на жену органы опеки, подговаривал соседей говорить о ней гадости. Эта версия проверялась с самого начала, но у Полины Юшкевич стопроцентное алиби: в тот период времени, когда, предположительно, погиб ее бывший муж, она отдыхала с детьми на курорте. А коллеги-то чем были недовольны?