Г-жа Кольб (Kolb) в течение достаточно долгого времени была одержима бредовыми идеями отношения, связанными с ее профессией швеи. В сентябре она почувствовала нечто новое: «Мне кажется, будто на меня наброшена какая-то завеса: я верю. что скоро узнаю что-то такое, чего прежде не знала». Она ошибочно полагала, что г-н А. собирается на ней жениться. Ей постоянно казалось, что в мастерской что-то делается втайне от нее — возможно, ей готовили приданое: она замечала все новые и новые вещи. Когда она вернулась в воскресенье домой, ей показалось, что кто-то побывал в ее комнате и кое-что переставил с места на место. Утром а понедельник на работе не все ладилось: у нее создалось впечатление, что закройщица дает ей неправильные указания. Все люди как-то странно «бросались в глаза», но она не знала, почему. Все ее удивляло. То обстоятельство, что брат заехал за ней, привело ее в полный восторг. Ей показалось необычным, что люди столь приветливо здороваются с ней. Она удивилась обилию прохожих на улице. Дома она испытала непреодолимое чувство, подсказывавшее ей: ты должна стоять и не двигаться; ты должна стоять твердо; ты должна совершить нечто особенное. Несмотря на замечание своей невестки, что ей нужно обедать, а не болтать, она так и не сдвинулась с места. Наконец, к вечеру ее отвезли в лечебницу. Ей казалось, что это какая-то игра. Увидев зарешеченные окна, она испугалась; поскольку она впала в возбужденное состояние, ей сделали укол. В маленькое окошко на двери ее палаты заглядывало множество каких-то девиц. Они то и дело подмигивали. Кто-то из них крикнул с потолка: «Сволочь!» В ночном саду она увидела белые фигуры. Всю ночь она простояла на ногах, так как ей казалось, что с самого начала она дала клятву: «Ей-Богу, я не лягу в постель». Во вторник она читала Евангелие. Всю вторую половину дня она видела в саду людей, идущих на похороны; она думала, что это телевизионная передача с участием ее любовника (за несколько месяцев до того она действительно видела телевизионную передачу). Наконец, она сама сыграла роль в этой передаче. Сестра подала людям во дворе какой-то знак: на этом игра кончилась. Она внезапно увидела на потолке печку и какой-то плоский крест. Свет лампы показался ей чудесным: посредине были две звезды; она почувствовала себя словно в небесах; она изумлялась тому, как хорошо она умеет петь — так, как никогда прежде не умела. Под воздействием какой-то другой непреодолимой силы у нее возникла мысль подсчитать точечки на окне. Ей пришлось досчитать до 12 000. Она беспрестанно слышала какой-то стук; что-то все время происходило. Буквы в Евангелии сделались синими. Ей показалось, что это проверяют ее веру, чтобы обратить ее в католичество. Во время вечерней зари солнце превратилось в кровь. В течение следующей ночи она оставалась стоять у окна до тех пор. пока совсем не промерзла; она должна была стоять так из-за своей веры, которую у нее хотели отнять. На улице она разглядела движущуюся руку; это был дьявол. Стоя так, она почувствовала, как сверху и справа на нее нисходит какая-то сила; поэтому она постоянно смотрела влево. У нее возникла «догадка». что сила находится справа: справа было теплее, а сверху что-то давило ей на грудь. Эта сила была не физической, а духовной. Она чувствовала себя стиснутой со всех сторон: она не могла повернуться ни вправо, ни влево; она не могла также взглянуть вверх. Затем произошло множество других необычайных и загадочных вещей, а через семь дней все кончилось.
(б) В описанном ниже случае мы сталкиваемся со значительно более богатыми переживаниями. Мы со всей ясностью видим новое значение восприятий и мыслей; пережитое блаженство, чувство собственного могущества, магические взаимосвязи, необычайное напряжение и возбужденность сочетаются с неспособностью удержать идею и завершаются полной путаницей.
У больной (Энгейкен [Engeiken]) была любовная связь с Вильгельмом X. По истечении медленно развивавшихся стадий депрессии и мании у нее наступил психоз. Излечившись от острой фазы, она описала дальнейшее течение своей болезни следующим образом: «Я пронзительно рыдала: я была совершенно вне себя: я звала людей, которые были мне дороги. Мне казалось, что все сосредоточилось вокруг меня. Через мгновение все было забыто: воцарилась бьющая через край веселость. Весь мир завертелся в моей голове. Все смешалось — мертвые и живые: я старта центром, вокруг которого все вращалось; я явственно слышала голоса мертвых, а среди них иногда и голос Вильгельма. Я испытала неописуемое счастье при мысли о том. что снова принесу своей матери живого Вильгельма (я потеряла брата, носившего это имя)… Но загадка была для меня слишком тяжела, слишком запутанна: я была страшно возбуждена: я жаждала покоя… Мой брат пришел ко мне, он был напуган, он выглядел как скелет, казалось. он совершенно не знает того, что переполняет меня… Я могу сравнить это c опьянением шампанским — лучшего сравнения не придумаешь… Я увидела еще несколько фигур — одну роскошную даму, — тогда я почувствовала себя Орлеанской Девой, я ощутила, что должна бороться за своего возлюбленного. должна завоевать его. Я страшно устала, но у меня все еще сохранялась сверхчеловеческая сила. Они не могли меня удержать даже втроем. В то время я была уверена, что он ведет свою борьбу по-иному, что он воздействует на людей. Я тоже стремилась что-то сделать. Круг. внутри которого действовало мое духовное могущество, был закрыт; поэтому я хотела применить свою физическую силу. Потом я, по-видимому, безумно рыдала, но я об этом не помню. Я хотела осчастливить мир через жертвоприношение, рассеять всякое непонимание. Было предсказано, что 1832 год будет важным. Я хотела сделать его важным. Если бы другие люди испытывали чувства, подобные моему, весь мир обратился бы в рай. Мне казалось, что я — второй Спаситель; я думала, что могу сделать мир счастливым и важным благодаря своей любви. Я хотела молиться за грешников. лечить больных, пробуждать мертвых. Я хотела высушить их слезы; только осуществив это, я могла бы стать счастливой, ничего больше не желая. Я звала мертвых так часто, как только могла. Я чувствовала себя так, словно нахожусь в подземелье, среди мумий, которых я должна разбудить своим голосом. Изображение Спасителя и его образ соединились в одно: он стоял передо мной такой чистый и нежный. Потом он был убийцей моего отца, он был подобен заблудшему. за которого я должна была молиться. Я тяжело работала и только в пении находила свое исцеление… Каждой идее я должна была прежде всего придать упорядоченность и последовательность: после этого я искала новые идеи. Мои волосы, казалось, связывали нас друг с другом. Я хотела бросить их в него. чтобы мой внутренний голос дал мне новые мысли для моей работы. Мельчайшие детали имели для меня глубочайшее значение… Моей последней работой по французскому языку было сочинение „Наполеон в Египте». Казалось, я переживаю все. что мне довелось выучить, услышать или узнать из книг. Я думала. что Наполеон вернулся из Египта, но не умер от рака желудка. Я была чудесной девушкой, в чьих глазах стояло его имя. Мой отец также возвратился вместе с ним. Он был его большим почитателем. Так продолжалось днем и ночью, пока меня не привезли сюда (в больницу. — К. Я.). Я причинила своим сопровождающим страшные мучения: они не хотели предоставить меня самой себе. а я не могла этого перенести. Я все сорвала с себя. чтобы встретить его без всяких украшений и побрякушек. Я сорвала свои банты — их часто называют.. бабочками», — я больше не хотела порхать, не хотела признать себя пленницей. Внезапно мне показалось, что я нахожусь среди чужих, но вы (врач. — К. Я.) были для меня хорошо знакомым добрым гением, я отнеслась к вам так. словно вы — мой брат… Тут я подумала, что моя судьба вот-вот решится. Люди кажутся чудесными, дом выглядит как сказочный дворец… Но шутка затянулась: все показалось мне холодным и бесчувственным. Мне следовало бы узнать об этом побольше… Я постоянно поддерживала связь с Вильгельмом X.: он оставлял знаки на окне или на двери, подсказывая, что именно мне нужно делать, и подбадривая, чтобы я сохраняла спокойствие. Со мной заговорила также дама из P.. которую я любила: отвечая ей. я была совершенно уверена, что она здесь. Я не могу рассказать всего, что произошло, но это была наполненная, деятельная жизнь никогда прежде я не была так счастлива. Вы сами видели, каким стало мое состояние впоследствии. Во всем этом для меня все еще кроется какая-то загадка. Прошло немало времени, прежде чем я освободилась от этого прекрасного сновидения и вернулась обратно к разуму. Болезнь в целом оставила кое-какие следы в моем разуме. Не могу не признать, что я потеряла часть своей силы: я могла бы сказать также, что мои нервы совершенно изнурены.. Я не испытываю никакого удовольствия от общения: я утратила всяческую возбудимость, способность радоваться и размышлять, желание что-то делать. Я вспоминаю свое состояние достаточно живо и вижу, как много мне еще предстоит наверстать».
Глава 2 Объективные проявления психической жизни (психология осуществления способностей, Leistungspsychologie)
Общая психопатология
Карл Ясперс
(а) Субъективная и объективная психология
В первой главе нас занимали душевные переживания, но не те объективно воспринимаемые факты, которые в каждом отдельном случае обеспечивают нам доступ к психической жизни другого человека. До сих пор мы видели душу только «изнутри»; теперь же попытаемся исследовать ее, так сказать, «снаружи». Мы рассматривали проблемы субъективной психологии; теперь же обратимся к тому, что можно было бы обозначить термином «объективная психология».
Внешние объективные проявления психической жизни могут быть оценены с разных точек зрения. Во-первых, их можно оценить в аспекте проявления тех или иных способностей (психология осуществления способностей); во-вторых, они поддаются регистрации в качестве соматического сопровождения или соматических последствий событий психической жизни (соматопсихология); в-третьих, они доступны пониманию как значащие, полные смысла факты (sinnhafte Tatbestande). факты, принадлежащие соматической сфере и выражающие психическую жизнь (психология экспрессии), наблюдаемые факты бытия и поведения личности в мире (психология личностного мира), факты, свидетельствующие о человеческой креативности (психология творчества).
Каждое из этих направлений психологии обеспечивает нас соответствующими методами, благодаря которым мы получаем доступ к различным областям фактов психической действительности.
В настоящей главе мы займемся проявления психических способностей. Во имя методологической ясности мы будем придерживаться принципа «осуществления способности» (Leistung) как ведущего принципа при отборе объективного материала для исследований. О проявлении способности можно говорить при условии применения определенной общей объективной меры. как-то: корректности восприятия (например, восприятия пространства или оценки времени, или представления). памяти, речи, мысли и т. д.. или типа восприятия (например, того, относится ли восприятие преимущественно к форме или к цвету), понимания и т. п., или, наконец, количественного стандарта — объема памяти, количества совершенной работы, степени усталости.
(б) Фундаментальная неврологическая схема рефлекторной дуги и фундаментальная психологическая схема задания и осуществления
Традиционная фундаментальная схема неврологии — это представление об организме, который возбуждается стимулами и, после их внутренней переработки, отвечает на них движениями или иными объективно воспринимаемыми явлениями. Это физиологическое возбуждение характеризуется чрезвычайной сложностью. Речь идет о рефлексах, накладывающихся на другие рефлексы в системе взаимодействующих функций и составляющих обширный спектр — от коленного рефлекса до инстинктивного поведения. Фундаментальное представление, относящееся к нервной системе, — это представление о трехсоставной рефлекторной дуге (центростремительный — сенсорный — импульс, имеющий своим источником орган чувств; центральное событие; центробежный — моторный — импульс, направленный к действующему органу), которая подчиняет себе все события психической жизни на физиологической основе. В представлении о «психической рефлекторной дуге» эта схема переносится в область психической жизни. Процессы мышления рассматриваются как центральные события; место сенсорной стимуляции занимают, в частности, образы памяти, а место моторного возбуждения — образы движения. Здесь объективная психология вступает в максимально тесный контакт с неврологией при посредстве, с одной стороны, физиологии органов чувств и, с другой стороны, физиологии моторных явлений. Неврология учит нас тому, насколько сложен аппарат, «подпирающий» психическую жизнь. Восприятие и память зависят от степени сохранности этого аппарата; то же относится и к внешнему проявлению (экстериоризации) внутренних инстинктивных побуждений. Исследование высших уровней этого аппарата выводит нас на грань психологии и неврологии; его расстройства при агнозии, апраксии и афазии анализируются как с неврологической, так и с психологической точки зрения. Анализ психической рефлекторной дуги обязательно приводит нас к физически осязаемым и поддающимся локализации функциям, которые служат ее основой.
Что касается психологии, то она уже давно рассматривает жизненные функции под совершенно иным углом зрения, противоположным описанной схеме рефлекторной дуги. Существует радикальное различие между фактами, возникающими при порождении соматических реакций простыми стимулами, и фактами, которые трактуются как осуществление определенных заданий. В последнем случае объектом исследования служит уже не чисто материальное, физически осязаемое событие соматической сферы, а проявление способностей в контексте окружающей среды, осмысленное действие, реакции не на стимулы, а на ситуации. В исследованиях подобного рода мы включаем в действие не простые стимулы. а определенные задания — такие, как распознавание демонстрируемых в течение короткого времени объектов, запоминание слогов, сложение и т. п.; мы уже не просто регистрируем движения, но оцениваем проявления способностей согласно таким критериям, как время, затраченное на выполнение задания, корректность или некорректность выполнения задания. Задание и его осуществление (проявление способностей) — это принципиально важные понятия, а опыт по постановке задания — это основной эксперимент объективной психологии.
Рефлекторный аппарат и аппарат проявления способностей рассматриваются с двух методологически различных точек зрения. Ни тот. ни другой не может быть отождествлен с жизнью как таковой. В теории они искусственно отделены друг от друга: в одном случае имеется в виду механизм события, происходящего автоматически, тогда как в другом — проявление способности как целое. В жизни оба аппарата составляют нераздельное единство.
Таким образом, психологическая точка зрения на задание и проявление способности оказывает влияние на неврологические исследования. Признано, что рефлексы — это искусственные, изолированные события, имеющие место в определенной экспериментальной ситуации; признано также, что реакции, взятые в нормальном контексте действительной жизни, не могут быть объяснены в терминах рефлексов. Конечно, рефлексы существуют; но только исследователи, сверх всякой меры увлеченные теоретическими представлениями о рефлекторной активности, пытаются постичь действительные жизненные реакции только в ее свете. Поскольку жизнь обладает свойством приспосабливаться к меняющимся ситуациям, поскольку она целенаправленно действует в интересах собственного сохранения и приумножения, поскольку она непроизвольно упражняется, обучается, формируется, поддерживает саму себя в постоянном движении — постольку мы должны относиться к жизни так. как если бы в ней действовал некий смысл, который можно назвать телеологическим принципом, «гештальт-функцией» (Gestalt-funktion) или «интегративным действием» (integrative action, по Шеррингтону) Мышечные движения — это не суммирование рефлексов, а осмысленное поведение живого организма в соответствующей среде или ситуации. Согласно фон Вайцзеккеру, «осуществление наших психофизических способностей (в противоположность физиологическим функциям) должно пониматься не как часть схемы нейрофизиологического возбуждения, а как часть схемы отношений между органическим субъектом и окружающей его средой. Любое осуществляемое мною действие — это реализация способности моего тела адаптироваться к моей среде…". Например, «воздействие сенсорных стимулов на вестибулярный аппарат обеспечивает возможность ориентироваться в данной ситуации… Таким образом сохраняется когерентность нашего поведения». У того же автора находим следующее: «Анализируя движение пешком вверх, в гору, и вниз, с горы, мы обнаруживаем, что действительное осуществление психофизических способностей состоит в беспрерывной циклической взаимосвязи между организмом и средой; мы не можем сопоставить их как две различные части единого целого, поскольку организм всегда сам решает, какая часть среды окажет на него воздействие, равно как и среда сама решает, какая часть организма будет приведена ею в состояние возбуждения. Каждый стимул — это уже осуществленный выбор; он не дается в готовом виде, а формируется. Каждое возбуждение — это своего рода перестройка в организме; соответственно, оно также формируется. Мы можем обозначить это циклическое взаимодействие как „гештальт-цикл» (Gestaltkreis)«.
Со своей стороны, нейрофизиологическая точка зрения на рефлекторную дугу воздействует на психологию осуществления способностей. Фундаментальные понятия неврологии переводятся в термины психопатологической теории и нередко служат для нее в качестве подходящих образных представлений, а иногда и аналогий. Вспомним некоторые основополагающие понятия нейрофизиологии: