Бернард Корнуэлл Горящая земля
Географические названия
Написание географических наименований в англосаксонской Англии отличалось разночтениями, к тому же существовали разные варианты названий одних и тех же мест. Например, Лондон в различных источниках называется Лундонией, Лунденбергом, Лунденном, Лунденом, Лунденвиком, Лунденкестером и Лундресом. Без сомнения, у читателей есть свои любимые варианты в том списке, который я привожу ниже. Но я, как правило, принимаю написание, предложенное «Оксфордским словарем английских географических названий» или «Кембриджским словарем английских географических названий». В упомянутых словарях приводятся написания, относящиеся примерно к годам правления Альфреда — 871–899 годам н. э., но даже это не решает проблемы. К примеру, название острова Хайлинга в 956 году писалось и «Хейлинсиге», и «Хаэглингейгге». Сам я тоже не был слишком последователен, прибегая к современному написанию «Англия» вместо «Инглаланд», используя «Нортумбрия» вместо «Нортхюмбралонд» и в то же время давая понять, что границы древнего королевства не совпадали с границами современного графства. Итак, мой список, как и выбор написания мест, весьма нелогичен:
Беббанбург — замок Бамбург, Нортумберленд
Бемфлеот — Бенфлит, Эссекс
Вилтунскир — Уилтшир
Винтанкестер— Винчестер, Гемпшир
Глевекестр — Глостер, Глостершир
Годелмингам — Годалминг, Суррей
Грантакастер — Кембридж, Кеймбриджшир
Дамнок — Данвич, Саффолк (теперь почти полностью ушел под воду)
Дефнаскир — Девоншир
Дунхолм — Дарем, графство Дарем
Зегге — вымышленный фризский остров
Иппи — Эппинг
Иппи — Эппинг, Эссекс
Истсекс — Эссекс
Канинга — остров Канвей, Эссекс
Лекелейд — Лечлейд, Глостершир
Ликкелфилд — Личфилд, Стаффордшир
Линдисфарена — Линдисфарн (Священный Остров), Нортумберленд
Лунден — Лондон
острова Фарнеа — острова Фарн, Нортумберленд
Силкестр — Силчестер, Гемпшир
Скэпедж — остров Шеппи, Кент
Суморсэт — Сомерсет
Сутриганаворк — Соутварк, Большой Лондон
Сэферн — река Северн
Темез — река Темза
Тинан — река Тайн
Торней — остров Торни, в настоящее время не существует — он лежал рядом со станцией Лондонского метрополитена «Западный Драйтон» у аэропорта Хитроу
Туид — река Твид
Тунреслим — Тандерсли, Эссекс
Уиск — река Эск
Феарнхэмм — Фарнхэм, Суррей
Фугхелнесс — остров Фаулнес, Эссекс
Хайтабу — Хедеби, город на юге Дании
Хамбр — река Хамбер
Хвеалф — река Крауч, Эссекс
Холм Эска — Ашдон, Беркшир
Хотледж — река Хадлей, Эссекс
Хочелейя — Хокли, Эссекс
Хэтлей — Хедлей, Эссекс
Эксанкестер — Эксетер, Девоншир
Эофервик — Йорк
Эскенгам — Эшинг, Суррей
Этандун — Эдингтон, Уилтшир
Этелингаэг — Ателней, Сомерсет
Королевская семья[1] Уэссекса
Часть первая Полководец
1
Не так давно я был в одном монастыре. Я забыл, где именно, помню только — он находится там, где некогда была Мерсия. Я ехал домой с дюжиной людей дождливым зимним днем, и все мы нуждались в крове, еде и тепле. Но монахи повели себя так, будто у их ворот объявилась банда норманнов.
В стенах их монастыря появился Утред Беббанбургский, а слава обо мне шла такая, что монахи думали: сейчас я начну их резать.
— Мне просто нужен хлеб, сыр, если он у вас есть, и эль, — втолковал я им в конце концов.
С этими словами я швырнул на пол деньги.
— Хлеб, сыр, эль и теплая постель. Больше ничего!
На следующий день хлестал такой дождь, будто наступал конец света, поэтому я подождал, пока ветер и ливень не стихнут.
Я бродил по монастырю и, наконец, очутился в сыром коридоре, где трое монахов жалкого вида копировали манускрипты. За ними присматривал монах постарше, недовольный, седовласый, с кислым лицом. Поверх обычной одежды он носил меховую накидку и держал в руках кожаную плеть, которой, без сомнения, поощрял трудолюбие писцов.
— Им нельзя мешать, господин, — осмелился пожурить он меня.
Этот монах сидел на табурете возле жаровни, тепло которой не добиралось до писак.
— Отхожее место не вылизано дочиста, — ответил я, — а тебе, похоже, нечем заняться.
После этого старший монах замолчал, а я заглянул в работу перемазанных чернилами переписчиков. Один из них — юноша с дряблым лицом, отвисшими губами и еще более отвисшим зобом — переписывал «Жизнь святого Киарана», где говорилось о том, как волк, барсук и лиса помогли построить церковь в Ирландии. Если молодой монах верил в подобную чепуху, он был еще бо́льшим дураком, чем выглядел.
Второй занимался хоть мало-мальски полезным делом, копируя акт безвозмездной передачи земель. Хотя бумага эта, наверное, была чистейшей подделкой. Монастыри были доками по части выдумывания старых актов передачи земель, доказывая, что какой-то древний полузабытый король пожаловал церкви богатое поместье. Таким образом они заставляли законных собственников или уступить землю, или заплатить огромный откуп. Один раз они попытались проделать то же самое и со мной. Священник принес мне документы, я помочился на них, а потом расставил на упомянутой земле двадцать воинов с мечами и послал весточку епископу — пусть придет и возьмет эту землю, когда пожелает. Он так и не пришел.
Люди рассказывают своим детям, что путь к успеху — тяжкий труд и бережливость, но это такая же чепуха, как и предположение, что барсук, лиса и волк могли построить церковь. Чтобы достичь богатства, надо стать христианским епископом или аббатом монастыря и таким образом заручиться разрешением Небес лгать, жульничать и отнимать твой путь к благоденствию.
Третий молодой человек копировал хронику. Я отодвинул в сторону его перо, чтобы увидеть, что он только что написал.
— Ты умеешь читать, господин? — спросил старый монах.
Он задал вопрос самым невинным тоном, но нельзя было не заметить его сарказма.
— «В этом году, — прочел я вслух, — язычники снова явились в Мерсию, с огромным войском — орда, невиданная доселе. И они разорили все земли, причинив великое горе божьим людям, которые, милостью Господа нашего Иисуса Христа, были спасены лордом Этельредом Мерсийским. Он явился со своей армией к Феарнхэмму, в каковом месте полностью уничтожил язычников».
Я потыкал пальцем в текст и спросил переписчика:
— В каком году это случилось?
— В восемьсот девяносто втором году от Рождества Господа нашего, господин, — ответил тот, волнуясь.
— Итак, что же это такое? — спросил я, щелкнув по листам пергамента, с которых он снимал копию.
— Это «Анналы», — ответил за молодого старший монах, — «Анналы Мерсии». Существует единственная копия, господин, и мы снимаем еще одну.
Я снова посмотрел на только что переписанную страницу и негодующе спросил:
— Этельред спас Уэссекс?
— Так и было, — ответил старый монах. — С Божией помощью.
— Божией? — прорычал я. — Это было сделано с моей помощью! Я сражался в той битве, а не Этельред!
Никто из монахов не издал ни звука. Они просто таращились на меня.
Один из моих людей зашел в коридор и прислонился к стене с ухмылкой на щербатом лице.
— Я был при Феарнхэмме! — добавил я.
Потом взял единственную копию «Анналов Мерсии» и полистал негнущиеся страницы. Этельред, Этельред, Этельред, и ни единого упоминания об Утреде, почти не упоминается Альфред — нет, Этельред, один Этельред.
Я перевернул страницу, на которой говорилось о событиях после Феарнхэмма.
— «И в этом году, — прочитал я вслух, — с Божьей помощью господин Этельред и Этелинг Эдуард повели людей Мерсии в Бемфлеот, где Этельред взял огромную добычу и учинил великое избиение язычников».
Я посмотрел на старого монаха.
— Этельред и Эдуард возглавляли ту армию?
— Так здесь сказано, господин.
Он говорил тревожно, его прежняя заносчивость исчезла без следа.
— Я их возглавлял, ты, ублюдок! — сказал я, схватив переписанные страницы вместе с оригиналом «Анналов».
— Нет! — запротестовал старший монах.
— Они лгут, — ответил я.
Он поднял руку и умоляюще сказал:
— Эти записи, господин, собирались и хранились в течение сорока лет. Они — история нашего народа! И это — единственная копия!
— Они лгут, — повторил я. — Я был там. Я был на холме у Феарнхэмма и во рву у Бемфлеота. А где тогда был ты?
— Я был всего лишь ребенком, господин, — ответил он.
Он издал вопль ужаса, когда я швырнул манускрипты в жаровню. Он попытался было спасти пергаменты, но я отбросил его руку.
— Я был там, — повторил я, глядя на чернеющие листы, которые скручивались и потрескивали; потом страницы охватил огонь. — Я был там.
— Сорок лет работы! — горестно простонал старый монах.
— Если хочешь знать, что тогда произошло, приходи ко мне в Беббанбург, и я расскажу тебе правду, — заявил я.
Монахи так и не пришли. Конечно же, не пришли.
Но я был у Феарнхэмма — именно это и стало началом всей истории.
2
Утро, и я снова молод, и море мерцает розовым перламутром и серебром под завитками тумана, застилающего берега. На юг от меня лежит Кент, на север — Восточная Англия, позади — Лунден, а впереди поднимается солнце, чтобы позолотить несколько маленьких облачков, протянувшихся по ясному рассветному небу.
Мы находились в устье Темеза. Мой корабль, «Сеолфервулф», был недавно построен и протекал, как все новые корабли. Мастера-фризы сделали его из дубовой древесины, непривычно светлой, отсюда и его имя — «Серебряный волк». За мной шел «Кенелм», названный Альфредом в честь какого-то убитого святого, и «Дракон-Мореплаватель» — судно, захваченное нами у датчан. «Дракон-Мореплаватель» был красив, построен так, как умеют строить только датчане. Гладкий корабль-убийца, послушный в управлении, но смертельно опасный в битве.
«Сеолфервулф» тоже был красив: с длинным килем, с широкими бимсами и высоким носом. Я сам заплатил за него золотом корабельщикам-фризам и наблюдал, как его шпангоуты растут, как он обтягивается кожей обшивки, как его гордый нос поднимается над стапелем. Нос украшала волчья голова, вырезанная из дуба и раскрашенная белым, с красным высунутым языком, красными глазами и желтыми клыками.
Епископ Эркенвальд, правивший Лунденом, выбранил меня, сказав, что я должен был назвать корабль именем какого-нибудь мягкотелого христианского святого. Он преподнес мне распятие, желая, чтобы я прибил его к мачте «Сеолфервулфа», но я сжег деревянного Бога и его деревянный крест, смешал пепел с раздавленными яблоками и накормил смесью двух своих сыновей. Я поклонялся Тору.
Тогда, в то далекое утро, когда я все еще был молод, мы гребли на восток по розовато-серебряному морю. Нос моего судна с волчьей головой украшала дубовая ветвь с густой листвой, указывавшая: мы не собираемся причинять зла своим врагам, хотя мои люди все еще облачены в кольчуги, при щитах и держат оружие рядом со своими веслами. Финан, мой главный помощник, сидел на корточках рядом со мной на рулевой площадке и, забавляясь, слушал отца Виллибальда, который слишком много болтал.
— Другие датчане приняли милость Христову, господин Утред, — сказал священник.
Он нес подобную чепуху с тех пор, как мы оставили Лунден, но я терпел, потому что мне нравился Виллибальд. Он был полным рвения, трудолюбивым и жизнерадостным человеком.
— С Господней помощью, — продолжал он, — мы озарим этих язычников светом Христа!
— Почему датчане не посылают к нам миссионеров? — спросил я.
— Бог этого не допускает, господин, — ответил Виллибальд.
Его товарищ, священник, чье имя я давно позабыл, рьяно кивнул в знак согласия.
— Может, у них есть дела поважнее? — предположил я.
— Если у датчан имеются уши, чтобы слышать, — заверил Виллибальд, — они примут послание Христа с радостью и весельем!
— Ты — дурак, отец, — ласково сказал я. — Знаешь ли ты, скольких миссионеров Альфреда уже убили?
— Мы все должны быть готовы к мученичеству, господин, — отозвался Виллибальд, хотя теперь голос его звучал тревожно.
— Священникам вспороли животы, — задумчиво проговорил я, — выдавили глаза, отрезали яйца и вырвали языки. Помнишь монаха, которого мы нашли у Иппи? — спросил я Финана.
Финан был беглецом из Ирландии, где его воспитали христианином, хотя его вера была настолько перепутана с местными мифами, что в ней с трудом можно было распознать ту веру, которую проповедовал Виллибальд.
— Как умер тот бедняга? — спросил я.
— С него живьем содрали кожу, — сказал Финан.
— Начиная с пальцев ног?
— Просто медленно ее снимая, — отозвался Финан. — И, наверное, на это ушли часы.
— Они ее не снимали, — сказал я. — Ты не можешь освежевать человека как ягненка.
— Верно, — согласился Финан. — С человека кожу приходится сдирать рывками. Для этого требуется много сил!
— Он был миссионером, — обратился я к Виллибальду.
— И к тому же благословенным мучеником, — жизнерадостно добавил Финан. — Но датчане, наверное, соскучились, потому что, в конце концов, прикончили его. Опробовали на его животе пилу, которой пилят деревья.
— А мне кажется, это был топор, — сказал я.
— Нет, то была пила, господин, — ухмыляясь, стоял на своем Финан. — С жестокими большими зубьями. Она разорвала его пополам, вот так-то.
Отец Виллибальд, который всегда страдал морской болезнью, шатаясь, направился к борту.
Мы повернули корабль на юг.
Устье Темеза — предательское место отмелей и сильных приливов, но я патрулировал эти воды уже пять лет и почти не нуждался в том, чтобы посматривать на метки на берегу, когда мы шли на веслах к берегу Скэпеджа. Там, впереди, между двумя вытащенными на берег судами, ожидали враги. Датчане. Их, должно быть, было сто или больше — все в кольчугах, шлемах, со сверкающим оружием.
— Мы могли бы перерезать всю команду, — предложил я Финану. — У нас для этого достаточно людей.
— Мы же согласились явиться с миром! — запротестовал отец Виллибальд, вытирая губы рукавом.
Итак, мы явились с миром, явились с миром…
Я приказал «Кенелму» и «Дракону-Мореплавателю» остаться у топкого берега, а «Сеолфервулфа» мы вывели на покатую илистую отмель между двумя датскими судами.
Нос «Сеолфервулфа» издал шипящий звук, когда судно замедлило ход и остановилось. Теперь оно прочно сидело на земле, но начинался прилив, поэтому некоторое время корабль будет в безопасности.
Я спрыгнул с носа, с плеском уйдя в глубокий мокрый ил, и побрел к твердой земле, где ожидали наши враги.
— Мой господин Утред, — приветствовал меня вожак датчан.
Он ухмыльнулся и широко раскинул руки. То был коренастый золотоволосый человек с квадратной челюстью. Борода его была заплетена в пять толстых кос, украшенных серебряными пряжками, предплечья блестели от золотых и серебряных браслетов; пояс, с которого свисал меч с широким лезвием, тоже украшало золото. Он выглядел удачливым воином — и был им; и что-то в его открытом лице заставляло его казаться достойным доверия… А вот доверия он достоин не был.
— Я так счастлив видеть тебя, — сказал он, все еще улыбаясь, — мой старый, дорогой друг!
— Ярл Хэстен, — отозвался я, именуя его титулом, которым он любил называться, хотя, с моей точки зрения, Хэстен был всего лишь пиратом.
Я знал его много лет. Однажды я спас ему жизнь, и зря. С того самого дня я то и дело пытался его убить, но он всегда ухитрялся ускользнуть. Пять лет назад Хэстен сбежал от меня, и с тех пор до меня доходили слухи, что он совершает набеги в глубь Франкии. Накопил там серебра, обрюхатил свою жену еще одним сыном и набрал сподвижников. А теперь привел восемь кораблей в Уэссекс.
— Я надеялся, что Альфред пошлет именно тебя, — сказал Хэстен, протягивая руку.
— Если бы Альфред не приказал мне явиться с миром, — ответил я, принимая его руку, — я бы уже снес тебе голову с плеч.
— Ты много лаешь, — сказал он, забавляясь, — но чем сильнее шавка лает, господин, тем слабее она кусает.
Я спустил ему это. Я пришел сюда не для того, чтобы сражаться, а для того, чтобы выполнить приказание Альфреда; король же велел мне привести к Хэстену миссионеров. Мои люди помогли сойти на берег Виллибальду и его товарищу, и эти двое подошли и встали рядом со мной, нервно улыбаясь.
Оба священника говорили по-датски, поэтому выбрали именно их. А еще я доставил Хэстену послание и драгоценные дары, но он притворился равнодушным и настаивал на том, чтобы я проводил его в лагерь, прежде чем ему передадут подарки Альфреда.
Скэпедж не был главным укреплением Хэстена; главное находилось на некотором расстоянии отсюда к востоку. Там были вытащены на берег восемь его кораблей, их защищала только что возведенная крепость. Хэстен не хотел приглашать меня в ту твердыню, поэтому настоял, чтобы посланники Альфреда встретились с ним среди пустошей Скэпеджа, который даже летом представлял собой темные топи да лужи с болотной травой.
Хэстен появился здесь два дня назад и соорудил грубое укрепление, окружив клочок земли посуше стеной из перепутанных кустов. Внутри он возвел два шатра из парусов.