Вернулась она скоро. Все, говорит, порядок. Он ей: "Где ружье?" - "В порядке, - отвечает. - На месте. Сегодня его брать опасно, а завтра-послезавтра в суматохе заберу". Мужик не соглашается. Забирай, говорит, сейчас. "С ума сошел. Я уже дверь захлопнула". Так, ругаясь, она переоделась, и они ушли. Я вылезла, бегом на чердак, а Сережа мертвый. Как полоумная, ничего толком не соображая, с горем пополам я собрала вещи и убежала оттуда навсегда. Когда его в понедельник выносили, я издали смотрела. Тогда же и про жильца пятой квартиры узнала.
Я достал фотографию матери Бориса.
- Тебе знакома эта женщина?
Инна в ужасе отшатнулась, закрыв руками лицо:
- Это она. Уберите.
* * *
О-ля-ля. Дело поворачивалось в другую сторону, не менее, впрочем, скверную. Машины не желали останавливаться; равнодушно обдавая выхлопом, они на скорости проносились мимо. А спешил я очень. Страшно мне не хотелось еще одного трупа. В понедельник в театре выходной - это я знал по доброму старому времени, когда меня выводили в свет.
Ветряной мельницей я размахивал уже на середине дороги. И наконец-то, дай Бог ему здоровья, остановился медицинский "Москвич".
Вихрем я влетел на второй этаж и, памятуя сволочной звонок, постучал в дверь костяшками пальцев. Молчание было полным и безнадежным. Я толкнул дверь на запоре. Торопясь, неаккуратно я совал отмычки, судорожно пытаясь провернуть цилиндрик. Наконец мне это удалось, и я тут же занялся вторым запором - на двери в комнату Ирины. Он уступил скорее. Японский двухкассетник стоял на старом месте. Суетясь, я врубал одну кассету за другой, а их было штук двадцать.
Я нашел то, что искал. Из динамика прорвался пьяный хохот, звон посуды, хмельной разговор, прорезался женский крик: "Светка, Светка, сюда. Быстро, Светка. Хватит там, Светка".
Я стоял над магнитофоном и думал, что глупости людской нет предела. Практически я мог бы все понять еще вчера, и Эдик был бы жив. Тупица. И начальство было тысячу раз право, вытурив меня с работы.
- Ну как? - хлыстом ударил вопрос. Через пьяные магнитофонные вопли я не расслышал звука открываемой двери и теперь был безоружен. В руках Ирина держала пистолет, дуло которого смотрело мне в глаза, обещая "райское наслаждение".
"Спокойно, Федя, не дергайся". Если эта тварь работает в театре, то можно с уверенностью сказать, что ее несбывшееся желание - артистическая карьера, а значит, что дрянь эта экспансивная и можно запросто получить пулю в глаз или, в лучшем случае, заряд "паралитика". Главное, Константин Иванович, не делать резких движений. До самого предела я растянул губы, выражая крайнюю радость от столь желанной встречи:
- Ирина, сколько лет... как я рад тебя видеть! Вот зашел. - Я осторожно приближался к ней.
- Заткнись, придурок. Стреляю. Сядь в кресло. Ну, быстро.
Как в замедленном кино, я прошел к креслу и осторожно опустился в него. Хозяйка тем временем вырубила фонограмму вымышленной гулянки и зло повела на меня черными дырками зрачков и пистолета.
- Вот и конец котенку.
- Это вы обо мне? - осведомился я.
- Нет. - Она грязно выругалась, а я вежливо спросил:
- Это что у вас, наследственное или благоприобретенное, издержки театрального воспитания?
- Заткнись, легавый. Где монеты?
Это означало, что светский разговор она продолжать не намерена и за меня сейчас возьмутся всерьез. Где-то рядом, должно быть, находится дублон.
- Какие монеты?
На всякий случай я еще раз попробовал прикинуться дураком. Она стояла у магнитофона, справа от меня. Дверь находилась слева. Этакий Бермудский треугольник, причем равносторонний. Я, она и дверь, за которой, кстати, мог быть небезызвестный Гена, который так мастерски ломает людям хребет.
- Царские.
- Ах царские! Так они вам уже не нужны. Пока мы тут с вами, мадам, вели интеллектуальную беседу, дом наверняка окружили, и в ваших интересах прекратить производство новых трупов. Ведь их пока четыре. И у вас есть еще шанс получить лет пятнадцать. Шанс, правда, небольшой, но есть. А если вы к тем четырем добавите еще и мой, то уверяю вас, перед вами открывается прямая и широкая дорога на вышак.
Девочка скисла. А я начал подгребать к двери.
- Что же теперь будет?
- Что заслужили. - Я был уже у самой двери и, повернувшись к ней спиной, потребовал у Ирины пистолет. И она уже протянула его мне, когда затылком я почувствовал убийцу, но оглянуться на него я все-таки не успел.
Сзади обрушилась гора. И эта гора начала подминать меня под себя, и я уже знал, что сейчас, выгнутый в перелом, мой позвоночник, сухо выстрелив, лопнет пополам, и на этом мое земное существование окончится. Еще раз перед глазами мелькнул потолок. В голове гулко ухнуло, и я поплыл в лодочке Харона.
* * *
Очнулся я оттого, что кто-то старательно хотел меня утопить. Шея и голова болели мучительно. Собственно, ни шеи, ни головы не было. Была вместо них большая трескучая боль. Но глаза открыть я мог. Из пелены тумана выплыла борода, а потом и ее хозяин. Стоя на коленях, Борис поливал мою бедную голову из кружки, и мерзкие холодные струйки стекали за шиворот и в подмышки. Судя по люстре, я находился в комнате Ирины. Со стоном я приподнялся, непонимающе глядя на Бориса:
- А ты как здесь очутился?
- Насколько я понимаю, по вашей просьбе.
- Чушь, я тебя сюда не звал.
- С полчаса назад позвонила Ирка. Сказала, что монеты нашлись и вы просите меня приехать. И именно сюда. Приезжаю, а вы, Константин Иванович, лежите натуральным трупом. Что прикажете делать?
Голова соображала плохо. Где-то в подсознании скреблась мысль: опять я что-то не то делаю, опять упустил главное.
- А она сама тебе позвонила?
- Ну да, и довольная такая, монеты ведь нашлись. А где они? Посмотреть охота.
- Болван ты, Боря. Быстрее за мной. Господи, ну конечно, они выманили его из квартиры, чтобы опять заняться поисками.
- Боря, гони домой и молчи, - распорядился я, плюхаясь на переднее сиденье. Уже отъезжая, я обратил внимание на два милицейских "уазика", подкативших к Ирининому подъезду. Хотя нет. Стоп. Не могут они поехать к Борису по двум причинам. Во-первых, обыск они уже произвели и даже вскрыли штукатурку. А во-вторых, после убийства Эдуарда там может быть милиция, и это они тоже учитывают.
Сегодня убийцы уже понимают, что и я, и, возможно, угро топчем им пятки, поэтому и опасны, гораздо опасней, чем вчера. Нет, у Бориса их быть не может. Но от мысли заполучить монеты они, видимо, не отказались.
- Боря, к Чистову, быстро!
- Но вы же...
- К Чистову. У тебя милиция была?
- Ага, и с утра опять обозначились. Повестку мне приволокли на 16.00, а уже 15.00. Успею ли?
- К Чистову - быстрее.
Если у них еще варят мозги, то, поняв, что ни у тетки, ни у Бориса червонцев нет, эта театральная дрянь сразу же вычислит двоих оставшихся: Князева и Чистова. До Князева у них коротковаты ручонки, а вот "розового поросенка" взять можно. Тем более, что сейчас он один, а на декоративное окружение его качков у меня лично надежда небольшая.
И все же у кого червонцы? У Князева? Но ведь есть еще два человека: или Чистов, лицемер и проныра, заставляет меня ему поверить, или сам Борис.
Что я про него знаю? Ровным счетом ничего. Поверил ему на слово, ничего при этом не проверив, когда он уехал, куда и когда приехал. Кто напал на меня из-за двери? Не он ли сам, хоть и долговязый, но силушка-то чувствуется.
- Ты как дверь у Ирины открыл?
- А она не закрыта была.
"Думай, Федя, думай". Почему они не покончили со мной, а ограничились только тем, что шмякнули меня, как селедку, головой о стенку?
Сплошные "почему" и ни одного "потому".
- Приехали. Тормози здесь, быстрее.
Я был уже на втором этаже, нетерпеливо нажимал кнопку звонка, знаками показывая Борису, чтобы поднялся выше, вышел из поля зрения глазка.
Тишина в квартире стояла гнетущая. Но это была тишина чьего-то присутствия. В глубине квартиры мне послышался глубокий вздох или стон. В общем, медлить нельзя. Замки были сложные, но дверь, слава Богу, довольно хлипкая, не кротовская.
Разбежавшись, я ударил ногой против замка. Что-то крякнуло. Со второго раза уступил второй замок. Борис стоял на старте, готовый нанести сокрушительный третий. На этажах защелкали запоры, народ укреплял бастионы. А лет пятнадцать назад сознательные соседи уже бы повязали нас.
Борис разбежался и в прыжке ударил всем телом. Это нас и спасло. Слетевшая с петель дверь добротно пришибла стоящую за ней Ирину. Пистолет отлетел в сторону, а она сама, очевидно, была оглушена.
Я прямым ходом бросился в кабинет. И вовремя. Теперь я увидел весь трудоемкий процесс перелома хребта воочию.
Верзила, коленом упираясь в чистовскую поясницу, прижимал согнутой правой рукой его затылок к заднице. С налета я саданул садиста ногой в ухо. Нормальный человек от такого удара долго и трудно заикается. Но этот орангутанг только недовольно выпустил жертву и пошел на меня - неотвратимо размеренно и как, вероятно, ходили динозавры периода мезозоя. С первым ударом я проскочил в глубь комнаты, к окну, и теперь был начисто отрезан от выхода этим гориллой, примеривавшимся, как лучше отправить меня к праотцам. Я вообще-то не силен в такого рода турнирах и по возможности стараюсь избегать их, но для этого мастодонта слова, очевидно, значения не имели, а если и имели, то такое же отвлеченное, как высшая математика.
Борис разбежался и в прыжке ударил всем телом. Это нас и спасло. Слетевшая с петель дверь добротно пришибла стоящую за ней Ирину. Пистолет отлетел в сторону, а она сама, очевидно, была оглушена.
Я прямым ходом бросился в кабинет. И вовремя. Теперь я увидел весь трудоемкий процесс перелома хребта воочию.
Верзила, коленом упираясь в чистовскую поясницу, прижимал согнутой правой рукой его затылок к заднице. С налета я саданул садиста ногой в ухо. Нормальный человек от такого удара долго и трудно заикается. Но этот орангутанг только недовольно выпустил жертву и пошел на меня - неотвратимо размеренно и как, вероятно, ходили динозавры периода мезозоя. С первым ударом я проскочил в глубь комнаты, к окну, и теперь был начисто отрезан от выхода этим гориллой, примеривавшимся, как лучше отправить меня к праотцам. Я вообще-то не силен в такого рода турнирах и по возможности стараюсь избегать их, но для этого мастодонта слова, очевидно, значения не имели, а если и имели, то такое же отвлеченное, как высшая математика.
- Давай, Боря! - купил я верзилу на детскую уловку и, когда он по-бычьи повернулся к двери, заехал ему по сопатке изо всей силушки, что покоилась в правой ноге. Из ноздрей черными фонтанчиками брызнула кровь, а парень, озверев, кинулся на меня, в прыжке выбросив правую руку. На меня летело сто пятьдесят килограммов смертоносного мяса.
В последнюю секунду я увернулся - и озверевшая туша торпедой воткнулась в стекло, окрашивая подоконник, паркет и стену в красно-багровые тона.
Он торчал из окна по пояс. Не мешкая ни секунды, я сильным ударом ноги пропихнул его задницу дальше - в кровавые клыки стекол. И когда его кроссовки, чуть зацепившись за подоконник, скрылись внизу, я перевел дух, надеясь, что бетон он примет головой.
Старинные кабинетные часы Глеба Андреевича Чистова сообщили, что произошло это в пятнадцать часов тридцать минут местного времени. А сам хозяин, невнятно гукая, все-таки сообщил, что жив.
Борис стоял в проеме кабинетной двери белый как мел. Я криво улыбнулся, а он затрясся.
- Константин... Константин Иванович, вы же убили его. Вы же убийца.
- Пошел ты! - не сдержался я. - В любом случае здесь было бы три трупа: твой, мой и вот этого гукающего дяди. И запомни, заруби себе на носу: он сам туда ушел, без моей помощи, понял?
Борис согласно кивнул.
Я осторожно выглянул в проем разбитого окна. Внизу собралось человек шесть, но подходить к телу никто не решался. Пока просто стояли, соизмеряя положение тела и расстояние до нашего окна, но милицию, очевидно, уже вызвали.
Отстраняясь от окна, я боковым зрением увидел, как к стоящему недалеко от подъезда красному "жигуленку" метнулась женская фигура. Я насторожился.
- Ключи! - заорал я, выворачивая Борисовы карманы. - Сбежала, сука, закончил я уже на лестнице. А вылетев из подъезда, увидел только красный хвост "шестерки" с включенным правым поворотом.
По закону свинства, первый ключ оказался не тот, и я чуть не сломал его, когда вытаскивал.
Со второй попытки я проник в машину, врубил двигатель и с правым поворотом вырвался со двора.
"Шестерка" оторвалась прилично, метров на триста - четыреста, и шла хорошо, обтекая попутные помехи. Двигалась она от центра и, наверное, к выезду из города. Удачно проскочив два светофора, она здорово вырвалась вперед, и я, игнорируя запрет третьего, пошел на красный свет, чудом увернувшись от мусоровоза. Дальше дорожное полотно расширялось до двухстороннего восьмиполосного проспекта, и тут кротовская "Волга" оказалась в своей стихии. Довольно урча, она шла, чуть покачивая бедрами.
Как я и думал, девочка рвалась вон из города. На трассе она осмелела, укрепив стрелку на отметке сто тридцать километров. Это меня не волновало. "Волга" могла больше. Я и стал подтягиваться.
Видимо, Ирина узнала машину, потому как, резко подрезав путь "Икарусу", "жигуленок" начал быстро уходить, а я едва не влетел в вонючий икарусовский зад. Но дальше дорога была относительно свободной, и я опять начал накрывать беглянку.
Теперь осталась чепуха - остановить "шестерку". А вот как это сделать, я не знал! Бить чужую машину? У меня не было денег заплатить даже за разбитое стекло. Загнать ее на обочину? Для этого надо ободрать все бока, а то и похуже. Ждать, пока у нее кончится бензин? У меня у самого полбака, и нет гарантии, что я не остановлюсь первым.
Для пробы я обошел ее, сигналя остановку. Но с таким же успехом я мог сигналить близлетящим крикливым воронам...
Так мы шли несколько километров, вихляя по шоссе, шарахаясь от тяжелых машин, заставляя легкие шарахаться от нас. Нужно что-то предпринять, и я решился. Обойдя ее в очередной раз, я подрезал и притормозил, с удовлетворением отметив, что она врюхалась в мой багажник по уши. Оторвавшись снова, я через несколько километров заметил долгожданный пар под капотом "жигуленка". Теперь оставалось немного: ждать, пока заклинит двигатель. И тут Ирина свернула на правый проселок, который я пролетел раньше. Задним ходом я сдал до проселка и опять начал преследование. Пар из ее машины валил, как из паровоза, и все закончилось гораздо быстрее, чем я думал. Из-за паровой завесы она не заметила кучу не разровненной еще щебенки на обочине и с размаху влетела в нее.
Когда я подошел к машине, девица ревела и материлась, запершись изнутри. В свободно болтающемся багажнике я нашел массивный баллонный ключ и не спеша, аккуратно выбил боковое стекло "жигуленка" - с ее стороны. И немедленно в меня полетел плевок. Вытерев с ковбойки белый сгусток, я попытался изнутри открыть дверцу. И тут осатаневшая баба меня укусила, точнее, она откусывала часть моего предплечья старательно и целеустремленно. Тогда свободной рукой я взял ее за волосы и стукнул затылком о край дверцы. Зубы наконец отпустили мою руку, и я, открыв машину, вытащил эту тварь на дорогу, дотянул до "Волги" и там накрепко привязал к переднему пассажирскому сиденью.
Очнулась она минут через десять. Все это время я отдыхал на заднем автомобильном диване, прикидывая, какие вопросы и в каком порядке следует задавать.
Но сначала я вернулся к "жигуленку", внимательно обследовал бардачок и защитный козырек от солнца, но никаких документов не обнаружил. Лишь на заднем сиденье лежала дамская сумка. Основательно обследовав ее, я обнаружил четыре золотых червонца, как близнецы похожих на тот, что мне передал Чистов, газовый баллончик, две связки ключей и всевозможные женские безделушки.
Вернувшись, я закурил. Сидел и раздумывал, не слишком ли сильно я трахнул даму головой о дверцу. Тронув саднящее плечо, подумал, что как раз в меру.
В нашу сторону с шоссе повернул колесный трактор с тележкой. Это было явно ни к чему, и, запустив двигатель, я выбрался на трассу. Проехав в сторону города около двух километров, я свернул на грунтовую дорогу и углубился по ней до березовой рощи. Краем глаза я заметил, что тварь очнулась. Загнав машину в тень, я резко ткнул пассажирку большим пальцем под ложечку. Она взвилась от боли, открытым ртом ловила неподатливый воздух, а потом заревела белугой:
- Помогите!
- Заткнись, сука.
Решив, что увертюру можно считать оконченной, я сгреб ее за волосы, повернул к себе и, внимательно-ласково глядя ей в глаза, почти вежливо попросил:
- Заткни рот, или я тебя здесь закопаю, благо никого нет.
Она затихла, затравленно глядя на меня. А я, переместившись на заднее сиденье, накинул ей на шею длинный конец опутывавшего ее нейлонового шнура и захлестнул под подбородком петлей. Она забилась в беззвучном ужасе, а потом взмолилась, торопливо глотая слова и слезы:
- Не надо... Не надо... - Голос ее вдруг ушел вниз, куда-то на контроктаву: - Я все расскажу, пощади-и-и-те...
Я опять перебрался вперед, немного отпустил удавку, и Ирина без сил откинулась на подголовник:
- Дайте покурить.
Я зажег сигарету и сунул ей в губы. Подождав немного, выбросил бычок в окно.
- Я жду. Все подробно и по порядку. С самого начала.
Она закрыла глаза, собираясь с мыслями, и зашелестела бесцветным и равнодушным голосом:
- А начало было давно, так давно, что и вспомнить трудно. С Борькой я встречаюсь уже лет пять: еще при жизни матери. Она меня любила. Даже как-то невесткой назвала. А я, дура, уши развесила. Прошло полгода, и разлюбил меня "миленок". Другую нашел. Потом еще и еще, потом опять со мной. Так что мы с ним раз пять заново знакомились.
И с каждым разом я себя больше и больше ненавидела за то, что опять безвольно иду на повторение этой связи. Ненависть к себе росла, злоба к Борису, но то была бессильная злоба, потому что реально отомстить ему я не могла: он был обеспечен, всегда при деньгах, всегда при друзьях. Блистал остроумием и эрудицией. Я же - вечная неудачница с дырявым кошельком, без роду и племени. Бедная родственница такой же безродной Валентины. Борьке некого трахать - мне в театр звонит. Я лечу на крыльях, презирая себя и ненавидя его.