Это резонансное дело сразу окрестили «бриллиантовым», хотя речь шла не только и не столько об украденных украшениях, сколько о многомиллионных хищениях и мафиозных структурах среди высшего партийного руководства.
Процесс, по приказанию Генсека, освещался в прессе, и даже в программе «Время» частенько появлялись о нем репортажи. Несколько раз Галя видела на экране телевизора своего отца.
Он же дома о ходе дела не распространялся, но ходили слухи, что подсудимые получат солидные сроки (не меньше пятнадцати лет строгого режима!), а трое непосредственных исполнителей – высшую меру наказания.
Вынесение приговора планировалось на конец декабря или, самое позднее, середину января. А в середине ноября Алла Николаевна вернулась домой из специализированного подмосковного санатория, где проходила долгий курс медицинской реабилитации.
Галя помнила разговор между родителями – она проснулась тогда ночью от жажды и направилась в кухню. Заметив там свет и услышав голоса родителей, девочка замерла, потому что отец упомянул ее имя. Часы показывали двадцать минут второго.
– Но больше всего мне боязно за Галю. И, конечно, за тебя, Алла! – произнес отец.
Послышался голос мамы:
– Значит, ты считаешь, что это не просто пустые слова?
Раздались шаги отца, он ответил:
– Алла, я бы не стал просто так тревожить тебя подобными вещами. Нет, это, увы, не пустые угрозы, а вполне реальные. Потому что они и во время следствия пытались оказать давление, но у них ничего не вышло. Да и сложно там повлиять на что-то: если пару улик даже и изъять под шумок, все равно останется две сотни других, не менее впечатляющих. А вот сейчас другое дело – ведь, по сути, решение зависит от меня!
Переминаясь с ноги на ногу на холодном паркете (ходить босиком в туалет ночью было дурной привычкой, Галя это знала, но отделаться от нее не могла), девочка поняла – отец вел речь о фигурантах «бриллиантового» дела.
– Причем решение о жизни и смерти, Алла. Понятно, что они не ждут оправдания – все же это люди более или менее вменяемые. Тем паче что прокуратура все равно подаст апелляцию, если вдруг я решу их всех оправдать…
– Но тогда какой смысл во всей этой комбинации, Андрей? – спросила мама. – Ладно, ты их не приговоришь к расстрелу, а дашь те же пятнадцать или двадцать лет. Прокуратура все равно подаст апелляцию, ведь так?
– Так-то оно так, – согласился отец, и Галя услышала, как он наливает себе из графина воды. Пить девочке хотелось ужасно, но не появляться же на кухне во время столь важного разговора!
– Но не совсем, – продолжил он. – Потому что они рассчитывают на то, что Юрий Владимирович долго не протянет. Он ведь уже почти полгода в больнице безвылазно находится. А если он умрет…
Отец сделал паузу и продолжил:
– Если он умрет, то к власти придет новый Генсек. Пока неясно, кто им станет. Если один из старой гвардии, из брежневской когорты, то обвиняемым тогда лафа. И одним движением руки им пятнадцать лет скостят, и статью с одной на другую, менее тяжкую, переквалифицируют, и под амнистию подведут. С «вышкой» гораздо сложнее, там просто так приговор не смягчишь.
Юрием Владимировичем, вспомнила Галя, звался нынешний Генсек.
– А вот если придет кто-то из новой гвардии, из андроповской, то на волю быстро не выйдешь, придется сидеть все пятнадцать лет, но хоть не расстреляют. Так что они и при одном раскладе в выигрыше, и при другом. При первом, конечно, в гораздо большем, чем при втором. Но тут все зависит даже не от того, кого изберут новым Генсеком, а как долго еще протянет Юрий Владимирович…
Отец снова помолчал и добавил:
– Ходят невнятные слухи, что кто-то очень заинтересован в том, чтобы все попытки продлить жизнь больного Генсека не принесли желаемого результата.
– Неужели ты хочешь сказать, Андрей, что его хотят… – начала мама, но отец, видимо, сделал предостерегающий жест рукой, потому что она не договорила.
– Это не нашего ума дело, потому что это в тысячу раз хуже, чем «бриллиантовое» дело и все «хлопковые» и «икорные», вместе взятые. Скажу лишь, что методы лечения Генсека вызывают ряд вопросов. Но вернемся к тому, с чего я начал. Ты меня знаешь, Алла, все эти угрозы на меня не подействуют. Но пока приговор не будет вынесен и утвержден, вам с Галей лучше уехать. И Новый год на носу, и ее день рождения…
«И опять Новый год сначала упоминается, а только потом – день рождения», – скривилась Галя.
– Уехать? Но куда? – начала мама. – У Гали ведь школа, а у меня терапия! Да и почему мы должны бежать от этих наглых преступников? Мы что, в Америке живем, где всем заправляют капитал и мафия?
Отец помолчал немного, а потом заметил:
– Нет, не в Америке, конечно, однако бандиты у нас имеются и свои собственные. И ничуть не лучше заокеанских. Тем более что у них высокие покровители. И я не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
Галя, стоявшая на холодном паркете, зябко поежилась. О чем это ведет речь отец? Ведь, как она давно уяснила для себя, он человек важный и высокопоставленный. И семья у них, безусловно, привилегированная. И она сама учится в специализированной школе, попасть в которую ой как непросто. И живут они в отличной пятикомнатной квартире. Так кого же им следует бояться?
– Поэтому на время вы покинете Москву, Алла! – заявил отец. – Во всяком случае, на ближайшую пару-тройку недель.
– Но куда мы поедем? – спросила мама. – И к кому, Андрей? И вообще, я ведь прохожу курс лечения!
Отец ответил:
– Я об этом уже подумал. К родственникам, например, к Наде в Ленинград, отправляться бессмысленно, да и в данном случае нежелательно. Конечно, было бы хорошо за границу уехать, скажем, в Болгарию или ГДР, но организовать это так быстро уже не получится. И тебе, и Гале надо хорошенько отдохнуть. Поедете в Сочи.
В Сочи? Галя была там всего один раз, правда, в возрасте трех лет и ничегошеньки не помнила. Только вот кто же ездит в Сочи зимой? Обычные отпускники предпочитают лето. Но ведь они, вспомнила девочка, не были обычными отпускниками.
– Там имеется специализированный санаторий, и амбулаторное лечение ты сможешь продолжить на месте, Алла. Однако жить в самом санатории вам все же не следует.
– Почему? – спросила мама, а отец уклончиво ответил:
– Поверь мне, так лучше. У тех, кто пытается оказать на меня давление, везде имеются свои осведомители, в санатории вы будете, что называется, «под колпаком».
«Под колпаком» означало, что за ними будут следить. Только вот кто? Очевидно, те же самые люди, которые доставляли отцу столько неприятностей.
– Поселитесь в гостинице. Хорошо бы, конечно, под чужими именами, однако вряд ли это получится.
– Андрей, ты меня пугаешь! – заметила мама, и Галя тоже почувствовала, что по всему телу у нее пошли мурашки, и не столько из-за того, что она стояла босиком на паркете, сколько из-за слов отца. Девочке сделалось страшно.
– Алла, прошу тебя, доверься мне. Ты же знаешь, что я не паникер, но ситуация в самом деле опасная. Понимаю, что должен быть с вами, но отлучиться из Москвы не могу. Как только все будет позади, я тотчас прилечу в Сочи. И мы все вместе встретим Новый год.
А о ее дне рождения, конечно же, никто так и не вспомнил, с некоторым унынием подумала Галя.
– А что скажут учителя в школе об отсутствии Гали? – спросила мама, но отец ее заверил, что уже обо всем договорился и никто не будет задавать лишних вопросов.
– Вижу, ты уже обо всем позаботился! – произнесла мама не без горечи. – Как я понимаю, ты уже все решил, Андрей! Ну а если так, то нам не остается ничего иного, как готовиться к поездке. Когда мы летим?
– Завтра! – коротко ответил отец, а Галя возликовала: у нее начнутся незапланированные каникулы! И она отправится в Сочи, хотя бы и зимой!
Тут девочка почувствовала, что в носу защекотало, и она еле сдержала чих. Однако до отца долетели странные приглушенные звуки из коридора, и Галя услышала его шаги. Она тотчас метнулась обратно в комнату и прикрыла дверь. А затем нырнула под одеяло и притворилась спящей.
Несколькими мгновениями позже дверь ее комнаты приоткрылась, и появился отец. Галя чувствовала, как сильно бьется ее сердце, готовое, казалось, выпрыгнуть из груди.
Она почувствовала, как отец опустился на краешек кровати, поправил одеяло и потом поцеловал ее в лоб. А потом, не произнеся ни слова, удалился.
Галя еще некоторое время лежала, раздумывая над тем, что услышала. Жажда по-прежнему мучила ее, поэтому через некоторое время она снова выскользнула из комнаты и направилась в кухню. В действительности же она хотела снова послушать, о чем беседовали родители.
Но их там уже не было, и свет был потушен. Наверняка они тоже легли спать. Галя прошлепала в кухню, не зажигая свет, взяла со стола графин и налила из него воды в стакан.
Держа стакан в руках, она повернулась к темному окну и вдруг заметила на крыше соседнего, стоявшего торцом, дома два темные фигуры. Галя присмотрелась – и вдруг поняла, что в руках они держат какие-то приборы, направленные…
Держа стакан в руках, она повернулась к темному окну и вдруг заметила на крыше соседнего, стоявшего торцом, дома два темные фигуры. Галя присмотрелась – и вдруг поняла, что в руках они держат какие-то приборы, направленные…
Направленные, судя по всему, на окна их квартиры! Галя опрометью бросилась из кухни и услышала странный металлический звук. Словно кто-то тихонько скребся во входную дверь. И тут девочка поняла – с лестничной клетки кто-то пытался проникнуть в их квартиру!
Она замерла в коридоре, наблюдая за тем, как входная дверь, тихонько скрипнув, приоткрылась. С лестничной клетки упал луч призрачного сиреневого света, и раздалось тихое позвякивание цепочки, на которую была заперта дверь изнутри.
А потом Галя заметила тонкую проволоку, которую кто-то просунул в образовавшуюся щель, явно намереваясь снять цепочку. И вдруг Галя разглядела черные пальцы, ухватившиеся за дверной косяк!
Выронив из рук стакан, девочка оглушительно завопила. Стакан разбился о паркет с неимоверным, казалось, грохотом. А Галя стояла и кричала.
Несколькими мгновениями позже около нее возникли родители, в коридоре вспыхнул яркий свет. Отец прижал к себе дочку, и Галя разрыдалась.
– Ну, все прошло, все прошло! – утешал он ее. – Дурной сон позади…
– Нет, нет, папа, ты не понимаешь, кто-то пытался залезть в нашу квартиру! – глотая слезы, прошептала Галя. – И там, с крыши дома, они за нами следили! Или даже подслушивали!
Изменившись в лице, отец подошел к двери и распахнул ее. В общем коридоре никого не было. Не было никого и на крыше соседнего дома.
Галю отвели на кухню, мама включила электрический чайник. Часы показывали половину четвертого.
Отец пришел из коридора и подал Гале плед. Девочка завернулась в него.
– Все это просто ночной кошмар! Ничего такого происходить не может! – твердила мама, но Галя видела, что руки у нее дрожат. Да и отец выглядел далеко не самым лучшим образом.
– Нет, это не сон, – сказал он, – цепочка была снята, хотя я точно помню, что закрывал ее. Дверь была заперта на один поворот, а не на два, как обычно. И около замка имеются свежие царапины!
Мама схватилась за голову и простонала:
– Но нет же, мы живем в Советском Союзе, а не на Западе! Андрей, не пугай меня и Галю!
Отец же, повернувшись к дочери, произнес:
– Тебе и маме придется уже завтра уехать. Отправитесь в Сочи. Мы давно собирались там побывать, вот и выдалась возможность. Мне же пока придется задержаться в Москве, но я позже к вам присоединюсь!
Когда мама скрылась из кухни, отец положил Гале на плечо руку и прошептал:
– Вы – все, что есть у меня. Ты и твоя мама. Поэтому вам и надо покинуть Москву. И я прошу тебя: мама еще слаба, поэтому помогай ей и слушайся во всем. Ты мне обещаешь?
Обняв отца и поцеловав его, Галя ответила:
– Конечно, папочка, обещаю!
Никуда о ночном происшествии отец не сообщал, решив, что это была попытка запугать его и продемонстрировать, что и в собственной квартире он не может чувствовать себя в безопасности.
Сборы много времени не заняли, у мамы и дочки было по небольшому чемодану. Около полудня их забрал водитель отца и повез в аэропорт. Сам Андрей Семенович попрощался со своими любимыми женщинами с утра дома.
В аэропорту Галя заприметила невысокого мужичка с рыжей шевелюрой, в светлом плаще. Он неотступно следовал за ней и мамой, делая, однако, вид, что и не пытается наблюдать за ними. Но Галя, бросавшая на него то и дело взгляды, поняла – этот тип следил за ними.
В самолете он занял место прямо за Галей и Аллой Николаевной. Девочка прямо кожей чувствовала его сверлящий взгляд. Выходило, что этот тип – один из бандитов, которые ополчились против ее отца.
Алла Николаевна же говорила о чем угодно, но только не об истинной причине их скоропалительного отъезда в Сочи. Галя поняла – маме очень страшно, однако она делала все возможное, чтобы дочка не почувствовала этого.
Гале же было не столько страшно, сколько любопытно. Похоже, она стала героиней захватывающего приключенческого фильма, вроде тех, которые обычно показывали по телевизору. И она не сомневалась – все эти бандиты потерпят поражение, и закон и порядок восторжествуют. Потому что ее отец был хорошим, а эти типы – плохими. Иначе и быть не могло!
В аэропорту Сочи их встречала молодая приветливая женщина, являвшаяся сотрудницей сочинской милиции. Она проводила Аллу Николаевну и Галю до гостиницы, располагавшейся непосредственно у моря. Удивительно, но, несмотря на то что была середина декабря, в гостинице было много постояльцев.
Маме и дочке отвели большой, просторный номер, окна которого выходили на море. Мама заказала разговор с Москвой и, оставив Галю, спустилась вниз, в переговорный пункт.
Галя же, припав к большому панорамному окну, наблюдала за серым, мерно вздымающимся морем. В Сочи было одиннадцать градусов – тепла, разумеется. И это в середине декабря! Незапланированный отпуск начинал нравиться девочке.
Внезапно бросив из окна взгляда на променад, она заметила того самого типа в светлом плаще, что вел их с самой Москвы. Он поднял голову, и Галя инстинктивно отпрянула от окна, хотя видеть он ее, конечно же, никак не мог.
Вскоре вернулась мама, и первым порывом Гали было рассказать, что она увидела субъекта в светлом плаще, но потом девочка вспомнила о том, что обещала отцу. Маме нельзя волноваться. Любой стресс ей противопоказан. Поэтому девочка ничего не сказала, решив, однако, что будет наблюдать за теми, кто следил за ней и мамой.
Отдых, как выяснилось, тоже может быть весьма утомительными занятием. Через три дня Галя освоилась, а через неделю заскучала. Дни походили один на другой, купаться в море все равно было нельзя, а единственным развлечением для нее было сопровождать маму в санаторий, где Алла Николаевна принимала процедуры.
Тип, который за ними следил, бесследно исчез. И Галя решила, что она обозналась и приняла за бандита обычного отдыхающего, который, как и они сами, направлялся из Москвы в Сочи.
А затем у Гали появился таинственный поклонник. Этого подростка – на вид ему было лет пятнадцать-шестнадцать – Галя заприметила в холле гостиницы. Он сидел в глубоком красном кожаном кресле и читал газету. Вернее, делал вид, что читал, однако стоило ей появиться в холле, как он тотчас бросал на нее торопливый взгляд.
Гале стало смешно – наверняка он положил на нее глаз. Но ухажеры ее не интересовали. А таинственный поклонник был, похоже, спортсменом: высоким, мускулистым, с иссиня-черными волосами и темными глазами.
Несколько раз Галя сталкивалась с ним около гостиницы, на пляже и в расположенных рядом сувенирных лавках. Причем подросток каждый раз бросал на нее странный взгляд.
Галя отметила, что он всегда был один. Неужели он прилетел на отдых один? Нет, этого решительно не могло быть. Но рядом с ним не было ни родителей, ни сопровождающих лиц, ни хотя бы друзей-ровесников.
Наконец эта игра в гляделки Гале надоела, и в середине второй недели пребывания она решительным шагом направилась к подростку, сидевшему в кресле в холле гостиницы. Он, только что читавший, видимо, заметил, что Галя направляется к нему, сложил газету, положил ее на журнальный столик и торопливым шагом направился прочь.
Схватив газету, Галя кинулась за подростком. Он же уже даже не шел, а практически бежал. Они оказались на пляже, накрапывал мелкий дождь. Подросток зашагал по гальке, но вдруг поскользнулся на мокрых камнях и упал.
Галя бросилась к нему, желая помочь, но он грубо оттолкнул ее руку и процедил:
– Я сам, я сам! Оставь меня в покое!
Удивленная подобным недружелюбием, Галя сухо заметила:
– Это лучше ты оставь меня в покое! Потому что это не я тебя преследую, а ты меня!
– О чем ты говоришь? – произнес надменно подросток, причем по его тону и сверкнувшим темным глазам было понятно, что своим замечанием Галя попала в точку. – Никто за тобой не следит!
– Ты в этом уверен? – заметила насмешливо девочка. – Кстати, вот твоя газета.
Подросток машинально взял газету, не соизволив поблагодарить Галю, а она произнесла:
– Ага, газета твоя, так скажи мне: зачем ты проделал в середине страницы дырку? Молчишь? Тогда я тебе сама скажу – чтобы за мной следить!
Бросив газету на гальку, подросток зло сказал:
– Да очень ты мне нужна – следить за тобой!
Раньше подобное замечание, да к тому же из уст привлекательного подростка старше ее, непременно обидело бы Галю. Но в этот момент оно ее скорее рассмешило.
– Видимо, нужна, раз ты это делаешь. И не отрицай! Я что, тебе так понравилась?
Подросток, кажется, не понял шутливого намека в ее вопросе. Оглянувшись по сторонам, словно чего-то опасаясь, он скороговоркой произнес:
– Галя, тебе и твоей маме надо немедленно уехать отсюда! Немедленно!
Девочка качнула головой и заметила:
– Для человека, который якобы вовсе не занят слежкой за мной, ты просто отлично осведомлен о том, как меня зовут и с кем я живу в гостинице!