– Будешь что-нибудь? – спросил Александр.
– А ты?
– Я не пью.
– Тогда и я не стану. – Михаил вздохнул. – Хорошо, что у нас остался хотя бы этот дом. В Петербурге… – он замолчал.
– Что? – спросил Александр, от которого не укрылось его смущение.
Михаил дернул ртом.
– Я был в Петербурге, – наконец признался он. – И решил взглянуть, что осталось от нашего особняка.
Александр сел, буравя брата взглядом.
– У меня были надежные бумаги… В общем, я почти ничем не рисковал. – Михаил умолк, а потом все же заставил себя продолжить: – Никого из слуг уже не было. Белый рояль – помнишь, стоял в большой гостиной? – был весь разбит, струны наружу, в крышке следы от пуль… Ковры прожжены цигарками… Когда я пришел, бравый красноармеец растапливал печку картиной, содранной со стены. Я успел увидеть какой. Мама всегда говорила, что это Тициан. И на моих глазах полотно отправилось в топку. Я спросил что-то про комитет, который расположился в соседнем здании… Помнишь бывший дом старого графа? Меня лениво обругали, но указали дорогу. И я ушел.
– Ты ей говорил об этом? – напряженно спросил Александр.
– Нет.
– И не надо, не стоит, – кивнул младший брат. Он услышал, как за несколько комнат от них хлопнула дверь, и поднялся. – Пусть она думает, что картины отдали в музей. Хотя лично мне больше по душе, – добавил Александр, неприятно скалясь, – если все сгорело.
Вошла хмурая Амалия. Заметила Михаила и улыбнулась.
– Ты тоже здесь? Вот и прекрасно. Сядем за стол все вместе.
– Какие-то проблемы в фонде? – спросил Александр, видя, как резко мать поставила на столик свою сумочку.
– Нет, – ответила Амалия, – просто неприятная встреча. Один человек хотел расследовать убийство и обратился к Папийону, а тот порекомендовал меня.
– И что? – спросил Михаил.
– Когда Папийон ему отказал, он нашел другого сыщика, – пояснила Амалия. – Репортера.
Тон, каким баронесса Корф произнесла это слово, лучше всего передал ее отношение к данной профессии.
– А что за убийство? – поинтересовался Александр.
– Собственно, даже не убийство, строго говоря, – усмехнулась Амалия. – Официальная версия – несчастный случай. Кроме того, произошедший очень давно. Помните нашумевшую гибель актрисы Лантельм? Вот его расследованием мне и предложили заняться.
– Версии версиями, но история действительно темная, – заметил Михаил. – Там не сходились концы с концами, насколько я помню.
– Ну да, – кивнула баронесса. – Коротко говоря, актриса плыла на яхте и выпала в окно, в которое никак не могла выпасть при обычных условиях. И случилось это десять лет назад, что вовсе не упрощает задачу.
– А почему тот, кто сейчас хочет расследовать убийство, столько ждал? – спросил Александр. – Или расследование для него ничего не значит, он просто ищет сенсацию?
– Нет, нет, – отмахнулась Амалия. – Он-то как раз хочет провести полное и беспристрастное расследование, поскольку когда-то знал мадемуазель Лантельм, когда та еще не стала актрисой, и был в нее влюблен. Тот человек происходит из богатой семьи, и его родители придумали предлог, чтобы разлучить молодых людей – отправили наследника в филиал семейной фирмы, расположенный где-то в Южной Америке. Когда Лантельм погибла, его семья поступила не слишком красиво, скрыв от него случившееся и даже словом о нем не упомянув. Он узнал о трагедии только через несколько лет, совершенно случайно, и сразу же хотел вернуться в Европу. Но тут как раз началась война, и ему пришлось оставаться в Южной Америке еще несколько лет. Во время войны его отец умер, и теперь он владелец всего семейного дела и сам себе хозяин. Так вот, мужчина, по его словам, долго думал, прежде чем начать расследование, но его беспокоила та давняя история, и он решил, что добьется правды. Потому что, кроме официальной версии – произошел несчастный случай, – имелась еще и неофициальная, которая гласила, что актрису убил ее муж. И многие в это поверили, потому что мсье, мягко говоря, не пользовался всеобщей любовью.
– Да, верно, – кивнул Михаил. – Кстати, мы с Лизой, когда были в Париже до войны, ходили на пьесу, в которой играла мадемуазель Лантельм. Лизе не понравилось. Она нашла, что пьеса слишком… легкомысленная.
– Понимаю, – усмехнулась Амалия. – Я и сама видела актрису на сцене три или четыре раза. Первый раз у нее была небольшая роль, но зато Лантельм позаботилась надеть великолепное платье, так что не заметить ее было невозможно. Позже она играла только главные роли, после того как встретила своего будущего мужа, Рейнольдса. Его я, кстати, тоже как-то видела на обеде – он громко смеялся и катал по столу хлебные шарики. А ее я однажды встретила на представлении русских балетов здесь, в Париже. Кажется, мы даже обменялись парой слов. Помню, на ней были огромная шляпа и множество украшений.
– Я все-таки не понял, – вмешался Александр. – Ты будешь заниматься ее гибелью или нет?
– Нет, не буду, – отрезала Амалия. – Мне предложили быть помощницей репортера, который станет вести расследование под предлогом того, что собирается писать о деле Лантельм статью. Но я сразу же сказала заказчику, что ничьей помощницей быть не собираюсь. Или я веду расследование одна, так, как считаю нужным, или пусть делают что хотят. Заказчик сказал, что уже не может отказаться от услуг репортера, потому что выплатил ему аванс. На том мы и расстались. Думаю, в конечном итоге все к лучшему. Работа в фонде помощи эмигрантам куда важнее выяснения обстоятельств того, почему некая актриса выпала из окна, из которого не должна была падать.
Горничная Даша заглянула в комнату и сообщила, что обед готов. Баронесса, Михаил, Александр, Ксения, дядюшка Казимир и Аделаида Станиславовна сели за стол. Женщины поддерживали оживленную беседу, но Александр молчал и хмурился. Михаил понял, что брат расстроен из-за того, что он ему рассказал об их петербургском особняке. Незадолго до десерта в дверь позвонили, и вскоре немолодая горничная внесла визитную карточку.
– Мсье Луи Дюперрон. И с ним еще один господин по фамилии Пьер Видаль.
– Кто это? – удивилась Аделаида Станиславовна.
Но ее дочь уже поднялась из-за стола.
– Нехорошо заставлять людей ждать… Я поговорю с ними в гостиной и вернусь.
Она вышла. Александр повернулся, ища что-то взглядом.
– Миша, передай-ка мне «Пти Паризьен», – попросил он. – Там, на угловом столике.
Брат выполнил его просьбу, и Александр стал листать страницы.
– Ты что-то ищешь? – спросила Ксения.
– Да, – ответил брат. – Вот, пожалуйста. «Дюперрон и компания». Реклама на полстраницы в самой популярной газете страны должна недешево стоить. – Он сложил газеты и отдал их горничной, чтобы та вернула их на место.
– Думаешь, он и есть заказчик? – спросил Михаил.
– Семейная фирма с филиалами даже в Южной Америке, – ответил Александр. – Шоколадный король. Конечно, это он.
– Какой еще заказчик? – заинтересовалась Аделаида Станиславовна.
Но тут старая дама заметила, что Казимир тайком утащил из вазочки конфету, которые ему строго-настрого запретил доктор, швейцарское светило, и принялась громко отчитывать брата, как набедокурившего школьника.
– Я читал в какой-то статье, – промямлил Казимир в свое оправдание, – что сладкое полезно для мозга.
– Вот именно! – вскинулась Аделаида Станиславовна. – Зачем оно тебе?
Ксения, не удержавшись, фыркнула.
– Тебе должно быть совестно, Казимир! – бушевала старая дама. – Даже ребенок (ребенок был ровесником века, Ксении исполнился двадцать один год) над тобой смеется!
– Я не смеюсь, – сказала Ксения. Но лукавые ямочки на ее щеках говорили об обратном.
Казимир вздохнул и вернул конфету обратно в вазочку. Никто, впрочем, не заметил, что, проделывая эту манипуляцию, он умудрился стащить леденец.
– Что-то мать долго с ними разговаривает, – заметил Михаил, поглядывая на часы.
Наконец Амалия вернулась и села за стол.
– Что-нибудь случилось? – спросил Александр.
– Кто это вообще был? – подала голос Аделаида Станиславовна.
– Луи Дюперрон – человек, который был влюблен в актрису Лантельм, – пояснила Амалия. – А Пьер Видаль – известный журналист, которого он нанял, чтобы расследовать ее смерть. Сейчас они хотят, чтобы я возглавила расследование. Видаль объявил, что согласен на роль моего помощника и ни на что более не претендует. Дюперрон сказал, что навел обо мне справки, и они его более чем устраивают. Ему, мол, нужен самый лучший человек, способный понять, что действительно произошло десять лет назад на яхте, и он счастлив встретить такого человека в моем лице.
– И что ты решила? – спросил Казимир.
– Сколько он заплатит? – поинтересовалась практичная Аделаида Станиславовна.
– Достаточно, – отозвалась баронесса. – Но я теперь не уверена, что все это вообще мне нужно. Во-первых, срок давности, во-вторых, если там и было что-то криминальное, то убийца почти наверняка умер во время войны. Да и вообще в том деле масса сложностей. Пока я сказала Дюперрону, что подумаю над его предложением.
– И что ты решила? – спросил Казимир.
– Сколько он заплатит? – поинтересовалась практичная Аделаида Станиславовна.
– Достаточно, – отозвалась баронесса. – Но я теперь не уверена, что все это вообще мне нужно. Во-первых, срок давности, во-вторых, если там и было что-то криминальное, то убийца почти наверняка умер во время войны. Да и вообще в том деле масса сложностей. Пока я сказала Дюперрону, что подумаю над его предложением.
– Значит, «нет»? – спросила Аделаида Станиславовна, которая, помимо практичности, была еще и очень проницательна.
– Мне не хочется оставлять фонд, – коротко пояснила Амалия.
– Михаил может тебя заменить, – предложил Александр.
Баронесса вскинула на него глаза, и сын ответил ей выразительным взглядом.
– Почему бы тебе все-таки не заняться расследованием, – продолжал он. – По крайней мере, мне дело кажется довольно интересным.
– Не знаю, интересное или нет, – заметила Аделаида Станиславовна, – но, если Дюперрон заплатит хорошие деньги, мы сможем тогда не продавать виллу на юге.
Амалия задумалась. Если бы речь шла о ней одной, она бы с легкостью ответила отказом, но Александр недвусмысленно предлагал занять чем-то Михаила, вот это было важнее всего. Старший сын никогда не просил ее о помощи, но его потерянный, неприкаянный вид говорил сам за себя. Кроме того, баронессе было известно кое-что о его семье, точнее, о Лизе и одном из ее кузенов (тот до возвращения Михаила слишком часто захаживал в дом напротив), и она боялась, что это окончательно может добить сына.
– Я обещала дать ответ завтра, – сказала Амалия. – До завтра у нас еще есть время, чтобы все обсудить.
– Думаю, тут нечего обсуждать, – заметила Ксения. – Все зависит от того, хочешь ли ты сама взяться за расследование.
– Да, конечно, – рассеянно ответила баронесса. И, вызвав горничную, попросила нести чай.
Глава 4 Мсье Дюперрон
– Вам назначено? – спросил секретарь, худощавый брюнет с боковым пробором немыслимой безупречности.
– Нет, – ответила Амалия. – Но меня все равно ждут. Передайте вашему хозяину, что пришла баронесса Корф.
Секретарь поклонился и исчез. Впрочем, вернулся он даже чуть более быстрым шагом, чем уходил.
– Прошу, сударыня… Мсье Дюперрон вас ждет.
Проводив ее до кабинета, секретарь тщательно прикрыл дверь. При появлении Амалии Луи Дюперрон поднялся с места. Это был невысокий, чисто выбритый шатен лет тридцати пяти, с волнистыми волосами и светлыми глазами. Лицо у него было уставшее, лоб прорезали глубокие морщины, которые больше подошли бы человеку лет на двадцать старше.
– Рад видеть вас, сударыня… – Мужчина обошел стол и по-французски учтиво поцеловал гостье руку. – Значит, вы согласны?
– Почему вы так решили?
Дюперрон усмехнулся.
– Иначе бы вы не пришли ко мне, – объяснил он. – В наши дни об отказе принято сообщать по телефону, чтобы не тратить ничье время зря. Так я угадал?
– Вы угадали, – кивнула Амалия. – Главное условие, вероятно, вам уже известно. Я веду расследование, как считаю нужным, а мсье Видаль может мне помогать, и только. Если главной буду не я, а кто-то другой, боюсь, ничем не смогу вам помочь.
– Вы будете главной, – сказал Дюперрон спокойно.
Вслед за тем он взял со стола пухлый конверт и как-то очень ловко вложил его в руку Амалии.
– Это аванс, – тотчас же пояснил Дюперрон. – Я предпочитаю платить наличными, так проще. Впрочем, если вы предпочитаете чек…
– У вас чрезвычайно деловой подход, – сказала Амалия после небольшой паузы.
– Да, – коротко откликнулся ее собеседник. – Прошу вас, присаживайтесь. Я… Может быть, вы хотите что-нибудь выпить? Я бы, кажется, не отказался.
И хозяин стремительным шагом вышел за дверь.
Амалия усмехнулась: «Мог бы вызвать секретаря звонком… но дает мне время, чтобы пересчитать и спрятать деньги». Положительно, новый знакомый занимал ее все больше и больше. В первый раз Амалия встречалась с заказчиком в парке, и при их беседе присутствовал Папийон. Тогда Луи Дюперрон произвел на нее неважное впечатление. Даже не начав расследование, он был совершенно уверен, что речь идет об убийстве, хотя не мог привести ни одного разумного довода, кроме расхожих сплетен из газет десятилетней давности.
Баронесса спрятала деньги, не считая, и стала осматриваться. На стенах кабинета висели увеличенные фотографии, среди которых было несколько раскрашенных снимков из журналов «Моды» и «Театр». На всех фотографиях была одна и та же прелестная женщина с капризными губами и родинкой на правой щеке.
Напротив массивного стола, за которым сидел хозяин, в золотой раме красовалась небольшая картина. Все та же женщина в светлом платье, с легкой улыбкой на губах позировала невидимому художнику, держа на коленях большеглазую комнатную собачку. Амалия подошла, чтобы вблизи рассмотреть картину. Задний план был выписан очень тщательно: окно, занавеска, какие-то статуэтки на столе…
– Пьер Бракмон[8], – произнес напряженный голос за спиной баронессы.
– Что?
– Так зовут художника. Картина называется «Мадемуазель Лантельм у себя дома». Согласен, художник не самый именитый, но… Я принес вам содовую.
– А вон тот портрет – работа Эллё[9]? – спросила Амалия, кивая на застекленный рисунок в рамке.
– Вам нравится Эллё? Согласен, очень мил. Только он почти ее не рисовал. Я нашел только этот рисунок и то не уверен, что изображена мадемуазель Лантельм, хотя и похоже.
– А где же Больдини[10]? – спросила баронесса. – Все-таки именно Больдини написал самый известный ее портрет.
– Картина у меня дома. – Дюперрон повел плечами. – Неудачный портрет, она изображена на темном фоне в черном платье от Дусе, хотя, вообще-то, предпочитала светлые тона. То, как ее нарисовал Ван Донген[11], мне тоже не нравится, я не поклонник современной живописи. Картина Грюна также хранится у меня дома, но художник предпочел изобразить ее в толпе, что было не самым лучшим решением[12]. Думаю, лучше всего ее мог бы нарисовать Грёз[13], но, к сожалению, они разминулись на несколько веков.
Да, это был не кабинет, а храм, в котором поклонялись одной мадемуазель Лантельм, безвременно погибшей в водах Рейна. Всюду, куда ни кинь взор, было ее лицо.
– А мне кажется, – не удержалась Амалия, глядя на сочные каштановые волосы актрисы, – ей бы больше всего подошел Ренуар. Она была вполне в его вкусе.
Дюперрон поднял брови:
– Собственно говоря, она очень хотела, чтобы тот ее нарисовал. Но старик отказал ей под каким-то надуманным предлогом.
– Жаль, – вздохнула Амалия. – Мсье Дюперрон, я должна попросить вас кое о чем.
– Вы хотели бы увеличить сумму аванса? – спросил Дюперрон, испытующе глядя на собеседницу.
Он вернулся за стол, но не притронулся к своему бокалу, наполненному какой-то прозрачной жидкостью. Впрочем, Амалия тоже не притронулась к содовой.
– Нет, другое, – сказала баронесса. – Мне нужно осмотреть место преступления.
– Вы имеете в виду яхту?
– Да, яхту «Любимая». Будем надеяться, что она не сгинула во время войны и что ее все еще возможно отыскать. В случае, если на судне производились значительные переделки, мне нужны также люди, которые ими занимались.
– Я уже подумал об этом и дал распоряжение своим агентам разыскать яхту, – сообщил Дюперрон. – Что-нибудь еще?
– Да. Мне нужен полный список экипажа по состоянию на конец июля 1911 года. Я нашла в газетах упоминания о пассажирах, но имена матросов, само собой, там не значились. Кроме того, мне нужны сведения о нынешнем местопребывании всех людей: и пассажиров, и матросов.
– Что ж, – сказал Дюперрон, – с Шарлем Морисом у вас хлопот не будет. Он звезда «Ренессанса», и вы в любой день можете увидеть его в театре. С Евой Ларжильер сложнее. Наверное, вы слышали, что она подалась в монахини. Бывшая костюмерша Жюли Прео теперь графиня де Сертан, ей повезло сделать хорошую партию. Остальных, я думаю, тоже можно будет отыскать без труда, при условии, что люди еще живы. Анри Невер, скорее всего, уже умер – ему было за шестьдесят, когда он гостил на яхте.
– Еще один момент: все дополнительные расходы – за ваш счет, – уточнила Амалия.
– Само собой разумеется, – усмехнулся Дюперрон. – Вы собираетесь прокатиться в Эммерих? Будьте осторожны – в Германии нас сейчас сильно не любят.
– Сначала я займусь теми свидетелями, что поближе, – покачала головой Амалия. – Можно вопрос? Почему вы сначала выбрали Видаля?
– Вообще-то, я хотел, чтобы делом занимался Папийон, – ответил Дюперрон. – Но он дал понять, что слишком стар для серьезного расследования. Другие сыщики мне плохо известны, и я не видел оснований им довериться. А Видаль – малый крепкий. Побывал на войне, не боится никого и ничего. Понимаете… – Дюперрон понизил голос. – Я опасаюсь, что у Рейнольдса остались влиятельные друзья, которые даже после его смерти не захотят дать делу ход. О Видале все говорят, что он человек резковатый, но честный. Журналист в свое время немного писал о мадемуазель Лантельм – тоже плюс. Кроме того, он меня понимает, и это для меня очень важно.