В Древнем Риме и Афинах люди впервые начали применять в высшей степени персонифицированный метод мест для того, чтобы упорядоченно расположить хранящуюся в мозгу информацию. По сути, этот изощренный мнемонический инструмент предусматривает постройку в голове детализированного здания – чего-то вроде «дворца памяти», – в котором воспоминания о конкретных вещах привязаны к тем или иным архитектурным деталям постройки. Если вы хорошо помните дом, в котором родились и выросли, то без труда сможете расположить последовательность воспоминаний на пороге, лестничных маршах и в своей спальне. Проходя мимо образов дома своего детства, предметов мебели и других известных вам вещей, вы будете автоматически включать нужные воспоминания, привязанные к этим вещам. Даже в древности люди понимали ценность указателей для припоминания. Специалисты по мнемотехнике до сих пор пользуются этим приемом.
Попытку собрать пригодную на всю жизнь информацию в виде организованного и легкоуправляемого внутреннего пространства мы видим в эпоху Возрождения. Кабинет редкостей австрийского эрцгерцога Фердинанда II, представлявший собой тщательно подобранную коллекцию портретов людей с примечательными физическими уродствами, выставлен в Wunderkammer («Музее редкостей»). У русского царя Петра Первого была кунсткамера, собрание заспиртованных уродцев и диковинных животных. Эти лавки диковин были для телесного мира тем же, чем дворцы памяти – для ума.
Для меня кунсткамеры и метод мест интересны тем, что и то и другое – попытка (предпринятая в те времена, когда людям была чужда идея существования памяти непонятно где) втиснуть материал мирового масштаба в маленькое управляемое пространство, которым легко овладеть. Можно вообразить себе, как по необходимости достраиваются и перестраиваются дворцы памяти, с каждым следующим поколением становятся выше, дополняясь флигелями и башенками, по мере того как мы стремимся втиснуть туда все больше самой нелепой и причудливой информации. Точно так же изнемогали под тяжестью естественно-научных открытий и кунсткамеры. Однако оба этих феномена – метод мест и кунсткамеры – сильно отличаются от дематериализованного хранения информации в заоблачных высях «Википедии» и Google. Прежде предполагалось: чтобы что-то вспомнить, надо усвоить содержание внешнего мира и взять его с собой.
Это убеждение пропитывало наше мышление вплоть до недавнего времени. Вспомним хотя бы Шерлока Холмса, который описал свой метод запоминания в первом рассказе цикла «Этюд в багровых тонах», напечатанном в 1887 году.
Мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак.
Шерлок Холмс честно применял этот принцип и в своей жизни. (Из нескольких первых глав мы узнаём, что этот гений сыска вполне осознанно сохраняет полное невежество относительно изящной словесности и не имеет ни малейшего понятия об открытии Коперника, не интересуясь тем, вращается ли Земля вокруг Солнца, и полагая, что это знание лишь «замусорит» его чердак.) Но самое главное в том, что Холмс очень тщательно ухаживает за своей памятью. В этом отрывке он описывает нечто сильно напоминающее метод мест. В обоих случаях память видится как физическое, эстетически приятное пространство. И в обоих случаях предполагается, что наше дело – это выбрать то, что следует поместить во дворец памяти. Человеческие умы (естественно, за исключением ума Шерлока Холмса) – запущенные и замусоренные места. Они заставлены всяким хламом и забиты заблуждениями. Но великий ум тем и отличается от заурядного: он может выбрать то, что подлежит запоминанию, и избавится от остального. Наше чувство самости возникает отчасти из того материала, который мы выбрасываем в процессе чистки. Определяют нас также границы возможностей нашего тела и ума.
* * *Сегодня стремление победить остатки памяти проявляется в нашей неизменной преданности компьютерным регистрационным записям.
Любители вести дневник, отмечающие свои выходы в сеть, обнаружили, что могут насладиться «полным припоминанием» всех событий благодаря таким программам, как Timehop (приложение, хранящее всю информацию в течение года и подсказывающее пользователю, когда он выходил в интернет, что слушал, что делал в годовщину любого дня). Данные берутся с аккаунтов Facebook, Twitter и Instagram, чтобы создать цифровое припоминание, с которым смутная и расплывчатая человеческая память не может сравниться по точности и надежности. Эта опция, как хвастливо заявляют в интернет-компаниях, – капсула, в которой можно путешествовать во времени.
Я разговаривал с Джонатаном Вегенером – молодым предпринимателем, основателем и CEO этого нового предприятия. Он выпускник Колумбийского университета (имеет два диплома с отличием – по социологии и нейробиологии), живет в Бруклине, где находится головной офис его компании. Для начала Вегенер постарался остудить мой скептицизм, определив для этого память как максимальную способность к припоминанию: «Если бы мы могли все запоминать, то нам не понадобились бы книги. Технология просто помогает нам». Таким образом, чудо компьютерного припоминания становится чудом компьютерной организации. Вот что говорит об этом Вегенер: «Если в моем архиве тридцать тысяч фотографий, то я не смогу упорядочить их без посторонней помощи».
Есть, однако, и негативная реакция на то, как его изобретение упорядочивает человеческую память. Зайдите в Twitter, наберите timehop, и вы увидите настоящие вопли души: «из-за timehop я возненавидела себя», «timehop заставил меня плакать» и т. д. Дело в том, что Timehop выбрасывает пользователю его прошлое с такой беспощадностью, которую человеческая память склонна смягчать. О боже, стонет какая-нибудь ничего не подозревавшая пользовательница, неужели я могла это надеть? Неужели я это говорила? Вегенер получает массу просьб разработать алгоритм, который позволял бы стирать нежелательное содержание с капсул Timehop, но у него пока не дошли до этого руки.
Наибольшее раздражение пользователей вызывала удаленная теперь опция, касавшаяся текстовых сообщений. По первому требованию приложение могло выдать их вместе с фотографиями и твитами годичной давности. Это оказывало травмирующее воздействие на людей. По словам Вегенера, программой пользовались всего два-три процента посетителей и они часто сами не могли понять, кому отправляли сообщения – обычно речь шла о каких-то давно забытых бойфрендах и подругах. «Люди испытывали дискомфорт, – сказал мне Вегенер. – Они контактировали с людьми второпях, а теперь хотят избавиться от неприятных воспоминаний».
Правда, сам Вегенер искренне предан идее пожизненного сохранения дневников. Он считает, что «на глубинном уровне такой дневник заставляет нас почувствовать, как раздвигаются горизонты жизни. Мы завоевываем бессмертие. Если мы будем записывать все, то оно будет постоянно свежо в нашей памяти, разве не так? Я хочу сказать, что судьба ведет нас к неминуемой смерти, а ведение дневника поможет почувствовать, что мы жили».
Кроме того, Вегенер считает, что его детище поможет сохранять и упрочивать семейные и дружеские узы. «В Timehop есть одна тонкость, которую люди в основном пока не понимают, – говорит он. – Все сотни тысяч наших пользователей переживают один и тот же день в один и тот же час – это коллективное воспоминание, где невозможно остановить уже запущенную запись. Значит, если вы с семьей год назад устраивали барбекю, то сможете все вместе в одно и то же время заново пережить этот момент». Но это доступно только в том случае, если вся ваша семья подписана на Timehop. Как безнадежно забывчивый человек я признаю: немалая часть моего существа очень бы хотела опереться на точную алгоритмическую подсказку, какой способна обеспечить меня эта программа. Сколько же вещей я смогу вспомнить, если дыры в моей памяти будут залатаны записанной доброй программой историей событий?
Чудесно, если наш ум сможет черпать такую информацию и синхронизировать ее с воспоминаниями других людей, причем делать это легко и непринужденно. Однако без электронных устройств подавляющая часть нашей жизни пропадает бесследно, мы навсегда ее забываем. Иногда эта забывчивость приводит в отчаяние. Подумать только, мы так долго живем и так мало помним о своей жизни.
Между тем такое приложение, как Timehop, не просто напоминает о том, что мы делали, оно побуждает нас выйти за пределы настоящего и посвятить часть энергии и времени его увековечению. Вегенер и его команда хотели посмотреть, что произойдет с активностью в социальных сетях после того, как их пользователи подпишутся на приложение Timehop. Для этого они начали отслеживать активность на Foursquare, приложении, которое позволяет людям «отметиться» в каком-то конкретном месте города («Старбакс», универмаг, ресторан), создав историю пребываний в разных местах в режиме реального времени. Поведение 22 тысяч пользователей Foursquare отслеживали в течение трех месяцев до подключения к Timehop и три месяца после этого события. Четырнадцать процентов стали посещать свои страницы в два раза чаще, 39 процентов начали добавлять комментарии и фотографии, а в целом посещаемость страниц подскочила на девять процентов. В компании сделали вывод, что «Timehop делает пользователей лучше». Когда посетители поняли, что не просто создают абстрактные записи, а творят воспоминания, которые будут автоматически извлечены из небытия через год, они стали активнее регистрировать события своей жизни. Вегенер проник в суть главной истины социальных сетей: мы делаем это, потому что считаем будущее цепочкой предвкушаемых воспоминаний. Я спросил, пользуется ли сам Вегенер Timehop, и он ответил: «Он укрепляет мою уверенность в себе».
Между тем такое приложение, как Timehop, не просто напоминает о том, что мы делали, оно побуждает нас выйти за пределы настоящего и посвятить часть энергии и времени его увековечению. Вегенер и его команда хотели посмотреть, что произойдет с активностью в социальных сетях после того, как их пользователи подпишутся на приложение Timehop. Для этого они начали отслеживать активность на Foursquare, приложении, которое позволяет людям «отметиться» в каком-то конкретном месте города («Старбакс», универмаг, ресторан), создав историю пребываний в разных местах в режиме реального времени. Поведение 22 тысяч пользователей Foursquare отслеживали в течение трех месяцев до подключения к Timehop и три месяца после этого события. Четырнадцать процентов стали посещать свои страницы в два раза чаще, 39 процентов начали добавлять комментарии и фотографии, а в целом посещаемость страниц подскочила на девять процентов. В компании сделали вывод, что «Timehop делает пользователей лучше». Когда посетители поняли, что не просто создают абстрактные записи, а творят воспоминания, которые будут автоматически извлечены из небытия через год, они стали активнее регистрировать события своей жизни. Вегенер проник в суть главной истины социальных сетей: мы делаем это, потому что считаем будущее цепочкой предвкушаемых воспоминаний. Я спросил, пользуется ли сам Вегенер Timehop, и он ответил: «Он укрепляет мою уверенность в себе».
Существует ли, однако, более возвышенная причина для припоминаний? Когда я задумываюсь о состоянии запыленных механизмов моего мозга, я понимаю, что волшебные нейроны у меня, по-видимому, сломаны. В отличие от Вегенера с его приложением они нисколько не укрепляют «мою уверенность в себе». Я как увалень на пляже, которому хулиган-телефон безнаказанно швыряет в глаза песок. Интересно, существует ли в человеческом мозге хоть какое-то свойство, которое не смог бы играючи превзойти самый простой компьютер?
Насколько эффективнее кажется нам чудо компьютерного припоминания. Какое это облегчение – опереться на неизменно надежную память электронных машин.
Альберт Эйнштейн говорил: не надо запоминать ничего, что можно подсмотреть в справочнике. Это практичный и, наверное, добрый совет. Когда я сохраняю свою память на компьютерном диске, я освобождаюсь от монотонной умственной работы. Но что бы сказал Эйнштейн, узнав, какое количество материала можем мы теперь подсмотреть в справочниках? Стоит ли запоминать стихи, имена или исторические факты? Какая польза от неопределенных результатов этих усилий? Если вы лет через пятьдесят сможете на память продекламировать сказание о Гильгамеше[83], то кем вас сочтут – волшебником или динозавром?
* * *Чем больше мы узнаем о человеческой памяти, тем лучше понимаем, что она не похожа на компьютерную. Как показывает печальный опыт Генри Молисона, наша память – это не система механического припоминания, а довольно странная и самоорганизующаяся система сетей[84]. Давайте попробуем проследить путь запоминания английского словечка inglenook.
Inglenook
Inglenook – это уютное местечко у камина, навевающее приятные ассоциации. Кроме того, это очень симпатичное слово, одно из самых красивых в английском языке, и поэтому я выбрал его в качестве модели, чтобы проследить, как именно оно откладывается в нашей голове. Что при этом делает наш мозг?
Допустим, мы смотрим на это слово, а не слушаем, как его произносят. Написанное слово соскакивает с листа бумаги или с экрана планшета и, пройдя по зрительному нерву, куда оно попадает с сетчатки глаза, проводится в первичную зрительную кору в затылочной доле головного мозга. После этого начнут разряжаться отдельные нейроны, создавая некое подобие пуантилистического[85] отображения полиграфического образа слова inglenook. Множество нейронов, разряжаясь одновременно, создадут сложный смешанный образ того же слова. Эта сенсорная информация (составной образ) – через последовательность различных участков коры – пройдет в переднюю часть мозга, а оттуда в гиппокамп, где происходит объединение и синтез образа и различных других сенсорных входов, формирующих вместе образ этого слова: inglenook. Первоначальная совокупность разрядов, связанных с представлением о слове inglenook, вызывает мгновенно вспыхнувшее понимание в сознании. Но эта идея, это представление задержится в сознании не более чем на секунду – сиюминутная вспышка мысли, действие рабочей памяти, осуществляющей активное мышление. Однако эта краткая вспышка, вероятно, оставляет за собой какой-то химический след, обозначаемый словосочетанием «долговременная потенциация». Только что разрядившиеся нейроны остаются готовыми к новым циклам возбуждения в течение нескольких следующих минут. Таким образом, если автор решает разрядить ваши нейроны inglenook шесть раз подряд (как это сейчас делаю я), то нейроны, ответственные за образование цепи разрядов, формируют новые устойчивые синапсы, создающие эту цепь. Вы запомните слово на период, превышающий время, нужное вам для прочтения этой страницы. (Для формирования долговременной памяти не требуется повторение слова извне. Если событие важно для вас, вы мысленно воспроизведете его несколько раз, а этого достаточно, чтобы оно накрепко запечатлелось в мозгу.)
Если гиппокамп вместе с другими отделами лобной коры решит, что слово inglenook достойно запоминания (а я надеюсь на это), то и слово, и его значение попадут в долговременную память. Но разные элементы слова inglenook (звучание, графическое изображение, ассоциации с другими образами и понятиями) будут храниться в различных участках мозга, его системах, а не в одной-единственной папке.
Возможно, на следующей неделе, когда вы будете кипятить чайник, вам вдруг вспомнится слово inglenook. Оно всплывет в памяти само (вы вдруг подумаете, что неплохо было бы выпить чаю, сидя у камина). При этом звучание слова возникнет в одной части мозга, вид – в другой, воспоминание об этой книге проникнет в сознание из третьей области мозга и т. д. Эти различные штрихи информации составят единый образ (каким способом, мы пока не знаем), создав законченную идею inglenook. Смысл его несколько изменится – какие-то свойства будут добавлены, какие-то – опущены[86]. Наши воспоминания, как написал недавно психолог Чарльз Фернихоу в журнале Time, «создаются в настоящем, а не вызываются из записей прошлого». Или, как сформулировал эту мысль один из ведущих мировых специалистов по вопросам памяти Эрик Кандел, «каждый раз, когда вы вспоминаете какой-то материал, он немедленно становится объектом разрушения. Очень часто он используется для включения в него новой информации». Та же мысль возникла у меня, когда я беседовал с Нельсоном Коуэном, профессором психологии Университета штата Миссури, специалистом по вопросам памяти, который процитировал мне Хорхе Луиса Борхеса:
Память изменяет реальные вещи. Каждый раз, когда мы что-то вспоминаем, мы вспоминаем не событие, а первое воспоминание о нем. Затем мы точно так же переживаем следующее воспоминание и так далее.
«Борхес очень верно уловил суть, – сказал мне Коуэн. – Этот процесс ученые называют “реконсолидация”. Его суть заключается в том, что каждое обращение к воспоминанию заставляет нас думать о нем по-иному. Мы редактируем воспоминание в свете того, что знаем теперь. Однако сами остаемся в полном неведении об этих изменениях».
Память – это живое, формирующее образы переживание, а не запыленная папка, из которой мы время от времени извлекаем одни и те же данные. Статичная память – это удел компьютеров и телефонных справочников, она, говорит Коуэн, «не имеет ничего общего с человеческой памятью». Сравнение, кажется, воодушевило его, и это меня поразило. Ведь многие ученые, с которыми приходилось общаться, с удовольствием говорили, что компьютеры – это их загруженная во внешние хранилища память, не упоминая при этом, насколько эти два вида памяти отличаются друг от друга. Наверное, мы ассоциируем свою память с компьютерной, потому что компьютерный гений для нас очевиден, а гений собственного мозга – пока не очень ясен. Я пожаловался Коуэну, что наше описание человеческой памяти – все эти электрические импульсы, циркулирующие по мозгу и «создающие» впечатления, – едва ли объясняет то, что творится у меня в голове. Коуэн был краток: «Вы не поверите, как мало мы знаем».
Единственное, что мы знаем наверняка, – это что человеческая память очень изобретательна. Отныне, встречаясь со словом inglenook, вы будете думать, будто вспоминаете этот момент, но на самом деле все совсем не так.
* * *В фантастическом фильме Чарли Кауфмана «Вечное сияние чистого разума» убитые горем возлюбленные стирают друг друга из памяти. Он основан на вполне реальном исследовании Карима Надера, нейропсихолога из Университета Макгилла, работа которого о природе реконсолидации показала, насколько уязвимой становится наша память всякий раз, когда мы к ней обращаемся. В 2000‑м, за четыре года до выхода в прокат «Вечного сияния», Надер доказал: реактивированные, основанные на страхе воспоминания (те, от которых мы не в состоянии избавиться) можно изменить и даже заблокировать при помощи введения некоторых ингибиторов синтеза белка. Эти ингибиторы нарушают процесс консолидации памяти. Другими словами, изменениям подвержен только тот материал, который проникает в нашу рабочую память (то есть который мы активно осознаем). Это открытие легло в основу методики лечения посттравматического стрессового расстройства у жертв изнасилования, ветеранов войн и т. д. Так же как несчастные влюбленные из фильма, эти жертвы имеют шанс заново запрограммировать свой мозг и начать все с чистого листа.