Ну почему ликвидатор разорвал контакт?
Я же что-то почувствовал, что-то важное…
– На заре своей цивилизации путники были слабыми, как сапиенсы. Их биология была неотличимой от вашей. – Экранный мальчик смотрел как бы сквозь меня. – Но потом они научились изменять свои тела, становясь все сильнее и сильнее. Они делали это ради своей цели, величие которой тебе не дано понять. Ради Пути и Всеобщего Единения. Мы, путники, отправились в иные миры, чтобы привести их в надлежащий вид. И однажды…
Про Путь и прочую чушь я уже знал, тут ликвидатор ничего нового мне не открыл. И он знал, что я знаю, так зачем тогда?..
Кажется, я нащупал что-то у себя в голове.
То, что при соединении чужак не хотел сообщать мне. Но между нами ничто теперь не могло оставаться тайным. Если оппонент – в данном случае я – захочет узнать правду, мальчик не сможет помешать, никакой блок в сознании не устоит перед напором Макса Края.
– Элита? – На моих губах заиграла кривая улыбка. – Ты – элита? Второй сорт, если не третий – вот ты кто и все прочие твари из твоего помета. Вас не уважают, не любят и уж тем более не боготворят. Вы настолько чудовищны и агрессивны, свирепы и жестоки, что вас попросту боятся. Причем боятся не только обычные путники, но и метаморфы-разведчики.
О том, что ликвидаторы не восприимчивы к ментальным ударам, не поддаются внушениям, обладают огромной силой, способны мгновенно адаптироваться к изменяющимся условиям, неимоверно живучи и потому опасны для сородичей, я предпочел не упоминать. Ликвидаторам нет места среди братьев по расе, поэтому они всегда впереди, в иных мирах, подальше от соплеменников.
Не элита они, а изгои.
Только я понял это, прочувствовал, так сразу в памяти у меня вскрылся нарыв. Нахлынуло тошнотворное разное, заставило вспомнить, как ликвидатор захватил сына Бабуина, того бандюги с разорванной щекой, из-за которого Заур охотился на меня в Вавилоне. О том, что случилось с настоящим мальчиком, лучше бы не знать, иначе дальше никак будет без снотворного. Скажу одно: ликвидатор успешно – иначе быть не могло – скопировал его психоматрицу, загрузил в себя и перестроил свое тело так, что мать родная приняла бы за своего то, что получилось в итоге.
Почему именно пацан, а не депутат или домохозяйка? К странностям ребенка отнесутся снисходительнее. Ребенок кажется менее опасным.
Ликвидатор организовал переброску разведчиков, и ему поставили следующую задачу: внедриться в криминальное сообщество Киева. Согласно дальнейшим планам путников он должен был устроить массовые волнения с многочисленными жертвами не только среди палачей, но и среди преступников. Эти волнения, конечно, были бы подавлены правительственными войсками, подтянутыми к Киеву со всей Украины и даже отозванными из-за рубежа.
– Ты жив еще только потому, что я этого хочу. – Мальчику надоела личина несерьезного противника. Я почувствовал скрытую в нем мощь, потому что он сам этого захотел. – Мне тоскливо, человек. Ты будешь моим развлечением. Моей игрушкой, которую я обязательно сломаю.
Я ненавижу его. Я – мужчина в полном расцвете сил, в отличной физической форме – ненавижу какого-то сопляка! Именно его личину, а не самого ликвидатора!.. Это все из-за одежды, пытаюсь свести все в шутку, оправдаться перед собой. Брюки клеш на меня плохо влияют. Из-за лилового пиджака я бешусь. Не нацепи я галстук в горошек, был бы полный порядок.
– Игрушка. Всего лишь.
А ведь он пытается сбить меня с мысли, вдруг понял я. Он отвлекает меня от расшифровки своих воспоминаний, оставшихся в моем мозге.
– Я сожгу тебя, игрушка. Ты превратишься в пепел.
Не надо слушать его.
Надо вернуться в тот уголок мозга, где спрятано главное. На чем я остановился? К Киеву подтянут войска, потому что массовые волнения… Вот оно! Очередной кусочек пазла встал на лишь ему отведенное место. Ликвидатор должен задействовать особого бионоида, с которым он переместился в наш мир. Мне тяжело судить о принципе действия биомеханического устройства путников, я не физик и не биолог, но эффект от его активации будет сопоставим со взрывом ядерного фугаса – пол-Киева сотрет с лица планеты, а уцелевшие районы из-за радиации станут непригодны для жизни.
Зачем все это? Я прислушался к своим ощущениям, игнорируя бормотание из динамиков телевизора. Ага, понял. Инцидент даст Президенту основание заявить, что ядерный взрыв – дело рук террористов-шахидов с Ближнего Востока. Ответный удар не заставит себя ждать, мы никому не позволим, и так далее, и тому подобное. Речь уже готова, воззвание к украинскому народу записано заранее.
А потом Президент отдаст приказ ударить по Ирану и Сирии – для начала.
И приказ его уже будет понятен и очень верен в глазах общественности и военных. И мысли ни у кого не возникнет о неподчинении.
Разведчиков слишком мало, они не могут заменить собой всех аборигенов на ответственных постах. Так пусть люди, сами о том не подозревая, послужат Великому Единению.
– Надо по максимуму использовать сапиенсов, пусть сами сделают свой мир комфортным для путников, да, дружище? – подмигнул я ликвидатору, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не запустить в телевизор чайником.
Экранный мальчик слишком спокойно принял то, что я раскрыл его планы. Он что, изначально сбросил меня со счетов, специально позволив узнать запретное? И при этом внимательно изучал мою реакцию на новость и вообще скорость моего восприятия. Не удивлюсь, если его сенсоры нынче вовсю фиксируют температуру моего тела, артериальное давление, частоту дыхания и прочее в том же духе.
Эта сволочь проводит надо мной свои эксперименты.
– Чтобы наиболее эффективно уничтожать таких, как ты, – новый вброс инфы для размышления от мальчика. – Тех, кто способен оказать хоть какое-то сопротивление путникам.
Склонив голову к плечу, он замолчал в ожидании моей реакции.
Я скрестил руки на груди. Больше не поддамся на провокации этой сволочи. Не буду пособником путников даже помимо воли. Черт, но ведь и этот мой жест добавляет чуток инфы в базу данных чужаков! Что бы я ни сделал, все будет во вред человечеству!..
А раз так, прилягу. Закрыв глаза, исполню арию уставшего Края с басовым соло храпа. Я вообще-то не храплю, – никогда не слышал – но ради такого случая постараюсь. Пусть знает ликвидатор: ему не запугать людей! Да и после сытной трапезы – кашка с мяском была выше всяческих похвал – меня разморило и убаюкал голосок придурковатого мальца, забравшегося в телевизор. Ему бы петь колыбельные за пару центов в час, стал бы миллионером, выкинул бы тряпку с Микки Маусом и купил себе что-нибудь приличное. К примеру, майку с Машей и Медведем…
Я взбил подушку.
– Сосредоточься, Край. Наше общение подходит к концу.
Сделав вид, что меня это сообщение ничуть не заинтересовало, я разлегся на полке, закинув руки за голову. На самом же деле я встревожился. Что значит – подходит к концу? Я что, выдал все секреты землян и больше не нужен ликвидатору? А раз так, то…
Или это очередной этап эксперимента? Новая проверка?
Я закрыл глаза. Типа, намерен спать, общаться не хочу.
После небольшой паузы голос мальчишки зазвучал вновь:
– Ты ведь не знаешь, где находишься и что такое Тюрьма? Не ищи в своей памяти, все равно не найдешь. Я расскажу. Это некая безразмерная капсула, оказавшаяся вне времени и вне миров. В нее можно попасть из любого мира без каких-либо затрат энергии. Если у тебя есть Лоно, конечно. Одни считают, что Тюрьма создана Прародителями, другие – кем-то чуждым путникам и прочим обитателям нашей планеты, кем-то вовсе не из нашего кольца миров. Кем-то извне. И ты, Край, никогда не сможешь выбраться из Тюрьмы.
– Почему это? – непроизвольно вырвалось.
– Потому что в Тюрьму попадает не только тело, но и разум. Главное – разум. Прощай, Край!
– Что… – начал я и не смог закончить. У меня отнялся язык.
Только что в камере пахло кашей с мясом, а тут – ароматы пропали, будто кто-то нащупал во мне ответственный за обоняние тумблер и щелкнул им. Я открыл глаза – и ничего не увидел. Всю камеру, а не только коридор, поглотила мгла. Я ослеп! Надо встать с кровати, надо что-то сделать. Но я не чувствовал опоры, нервные окончания на поверхности кожи не получали информации извне. Я больше никак не ориентировался в пространстве, оно перестало для меня существовать.
Ликвидатор.
Он сумел сделать из сильного человека бесполезный кусок мяса, способный только мыслить.
Я не могу дотянуться до его глотки и вцепиться в нее, так пусть в чужака ударит молния или начнется пожар, пусть заживо сгорит. Хочу насладиться его криками!.. Ослепленный ненавистью я забыл, что все мои сенсоры отключены, и случись с ликвидатором то, что я искренне ему пожелал, я не смогу ни увидеть, ни услышать его мучений.
Тумблер щелкнул вновь.
Телевизор исчез.
Камера стала больше в размерах втрое, а то и вчетверо.
Тумблер щелкнул вновь.
Телевизор исчез.
Камера стала больше в размерах втрое, а то и вчетверо.
У дальней от меня стены стоял мальчишка-ликвидатор. От его щуплой детской фигурки поднимались к потолку струйки дыма. Увидев, что я за ними наблюдаю, он подмигнул мне и, указав пальцем на дым, захохотал так, будто ничего забавнее в жизни не видел.
– Еще, еще! – потребовал он.
– Эй, парень, что с тобой? Ты в порядке, др-р-р… – Я не смог назвать его дружищем. Заклинило. Даже у меня есть предел благодушия. С чего это я должен сочувствовать путнику, мечтающему уничтожить все живое на Земле? Да гори этот ублюдок в аду!
И тут он вспыхнул.
Вспыхнул весь сразу, будто на него, тлеющего, плеснули бензином из полной канистры. Загорелось лицо, худые руки, вмиг обуглился Микки Маус, ткань, на которой его напечатали, превратилась в пепел. Обожженное лицо ликвидатора исказилось – на нем появилась гримаса удивления, он открыл рот, чтобы что-то сказать мне, но я не хотел его слушать, я хотел, чтобы он сгорел дотла.
По обугленному телу мальчишка побежали трещины.
Миг – и куски его упали на пол, рассыпались головешками. Искры брызнули на стены камеры, долетели до кровати. Деревянный пол занялся, загорелась краска, отслаиваясь волдырями, которые тотчас лопались. Вспыхнуло одеяло.
Я вскочил с кровати. Что, опять горим? Я ж только из пылающего фургона!
Кто-нибудь, наберите 101, пусть приедут смелые парни на громкой машине и спасут меня.
Страха не было. Откуда у бравого Макса Края страх? Он же Рэмбо, ему океан по щиколотку и сам черт даже не племянник. Не было страха. Как не было радости или горя, или еще чего. Из меня удалили все эмоции, их отсекли, ампутировали. Единственное, что оставили, – это раздражение. Я испытывал дискомфорт из-за того, что становилось все жарче. Пот стекал по лбу, путался в бровях и каплями срывался с ресниц. Огонь бушевал по всей камере. Во рту пересохло, с каждым выдохом и вдохом я терял влагу. Окружающие меня предметы либо горели, либо настолько раскалились, что дотронься – и ожог гарантирован. Ах если бы стены камеры рухнули и я оказался в самом прохладном месте на Земле!..
Стена-решетка с бессильным визгом смялась, толстые прутья повело от жара, – хреновый металл, китайский небось – будто их хорошенько дернул, ухватив мускулистыми лапищами, невидимый великан-силач.
Надо было выбираться из камеры, но я замер.
Все это, со мной происходящее, реально?? Или это очередная пытка, устроенная мне ликвидатором? Во второй вариант мне отчаянно не хотелось верить.
Поэтому я выбрал первый.
* * *Перепрыгнув через изогнутые прутья, я, что было духу, помчался по коридору, освещенному пожаром. Воздух впереди, сзади, вокруг меня плыл волнами жара, плавился сам и плавил меня, вытапливая из тела остатки влаги, выжимая через поры капли и тотчас испаряя. С каждым движением меня становилось меньше, я усыхал. Язык вот рту превратился в кусок картона, засунутого в духовку. Каждый шаг давался с трудом. Так меня надолго не хватит…
Сзади послышался хохот.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять – меня преследовал ликвидатор.
Но как?! Ведь он сгорел! Впрочем, я не удивлен. От чуждой формы жизни всего можно ожидать, не зря ведь даже разведчики-метаморфы – еще те чудовища – боятся ликвидаторов.
Хохот за спиной взбодрил меня, подстегнул, точно кнут. Не сдамся. Буду бежать, пока могу, и ползти к выходу, когда силы оставят меня, но не сдамся. Люди не сдаются, чужакам у нас не место!..
Коридор. Еле передвигаю ноги. Ему нет начала и нет конца. Развилка. Свернул влево. Та же темнота, слегка подсвеченная сполохами пожара и наполненная удушливым дымом. Опять развилка, ушел вправо. Ничего не изменилось, интерьер тот же: стены, дым, стены. Куда бы я ни бежал, хохот ликвидатора преследовал меня. Выхода нет. Подтверждая мою догадку, коридор впереди становился светлее – на потолке включались одна за другой лампы. Наглядная демонстрация того, что он бесконечен.
Раздражение сменилось отчаянием. Оно, толстое, грузное, навалилось мне на плечи, вместе с нестерпимой жарой замедляя движения настолько, что улитка в сравнении со мной – сверхзвуковой самолет.
На ногах пудовые гири.
Мне здесь не место. Я сжал кулаки. Мне нужно убраться отсюда прямо сейчас!..
Светлый коридор впереди преградило нечто белое.
Вот и всё. Дальше дороги нет. Хохот за спиной все ближе. Преграда у меня на пути – огромное, метров пять высотой, яйцо. Представьте курицу, что его снесла, и ужаснитесь. Такую же штуковину я видел в подземелье, вырытом бионоидами под Парадизом.
За шаг до этого огромного яйца я вспомнил, как оно называется.
Лоно.
Обернувшись, я увидел, как ко мне, с каждым мгновением меняясь, теряя человеческий облик, мчался ликвидатор, ничуть не пострадавший от огня. С каждым шагом-прыжком Тюрьма за ним становилась все менее реальной, стены теряли очертания, двери с решетками исчезали.
Тюрьма – это иллюзия, понял я. Она – воплощение моих страхов, я создал ее такой.
Не сбавляя скорости, ликвидатор разразился то ли хохотом, то ли звериным воем.
Чуть отступив, я коснулся спиной гладкой поверхности гигантского яйца. Напоследок взгляну в глаза своей смерти и сделаю все, чтобы поставить хотя бы под одним синяк.
Увы, судьба не позволила мне этого сделать.
Под легким моим напором Лоно прогнулось – и тотчас вобрало меня, втянуло в себя, нежно обняв всем своим существом.
И вот тут я прозрел окончательно.
Случившееся в Тюрьме – камера, а потом пожар и побег – было лишь игрой моего разума. Тюрьма – она не столько для тела, сколько… В ней все зависело от моих желаний. Я хотел быть пленником – и был им, мне понадобилась свобода – и вот я на воле. Если сильно захотеть, можно в небо улететь. Нет, в небо мне надо, мне надо…
Свет ударил по глазам резко, наотмашь, заставив зажмуриться.
Не удержавшись на ногах, взмахнув руками, я рухнул во что-то мягкое, пушистое.
Во что-то очень холодное.
Глава 6 Танцы на льду
Что вы, она не ждала звонка, нет-нет-нет. И еще раз – нет.
Просто, уезжая с Рыбачкой в Киев, Край обещал позвонить. За язык его никто не тянул. Сказал – сделай, или не говори вовсе. В колонии для малолетних преступников, где Милена весьма занимательно провела аж три долгих года, за пустой треп наказывали нещадно. Так что Краю не поздоровится, когда он соизволит-таки набрать жену. Да, бывшую, но все-таки жену. Давно должен был…
Телефон молчал.
Ну, то есть не совсем. Дважды звонил стилист Милены, один раз – психоаналитик, но она сбрасывала, чтобы не занимать линию пустопорожними разговорами. И нет, это не значит, что она ждала звонка от Макса, подлеца и подонка, неудачника и негодяя. Милена в который взглянула на экран мобильника – аккумулятор не разрядился и связь есть.
По телевизору показывали пресс-конференцию. Президент говорил что-то о ядерном оружии и Ближнем Востоке. Милена переключила на другой канал – на ситком о семейке веселых идиотов. Толстый мужик на экране то хлестал пиво прямо из бутылки, то фанател за любимую команду, то чесался в паху. В кульминационные моменты он делал все это одновременно. Смотреть на него и остальных персонажей без смеха за кадром было попросту невозможно и противно. Но не на гаранта же пялиться? Милена давно заметила: от одного лишь слова «политика» у нее начинается мигрень.
– Сынок, может, тебе бутерброд сделать? С колбаской?
Бутерброды были вершиной кулинарного мастерства Милены. Как-то так по жизни сложилось, что учиться варить луковые супчики и жарить котлетки по-киевски ей было негде. Сначала колония для малолеток, потом приемные родители и Чернобыль… И после помотало конкретно, пока она вместе с Максом скрывалась от ментов, СБУ и прочих, жаждавших крови особо опасных преступников-бунтовщиков. Наконец Патрик немного подрос и… Само собой получилось, что у них в семье именно он отвечал за борщи и отбивные. У него к готовке талант лет с десяти прорезался. Ему нравилось шинковать, шкварить и парить. Рисовать он не умел, а вот у плиты мог часами простаивать.
– Какой еще бутерброд, мам? – Патрик сделал удивленные голубые глаза. – Это ж вредно – всухомятку. Хочешь, я сейчас тебе…
– Почему это вредно? Разве я могу собственному сыну… – Милене нужно было чем-то занять себя. Высматривать по телевизору особые, как сказал Макс, новости она уже не могла, ее тошнило уже от дикторов, терактов, луж крови и последних сводок с мировых театров военных действий. Но это не повод пичкать Патрика бог знает чем. – Ладно, сынок, я сама себе…
Она вдруг отчетливо – до рези в глазах – вспомнила ту ночь, когда вместе с Краем заночевала на полустанке посреди бескрайних украинских полей.
Таких ночей было много.
Но та оказалась особенной. Ведь ближе к утру на запах дыма от костра, у которого они, прижавшись друг к другу, грелись, пришел мальчик с яркими голубыми глазами. Он был такой голодный, что едва не отгрыз Максу палец, когда тот, смеясь, протянул ребенку кусок хлеба.