«Дитя» оторвало глаза от книжки и уставилось на сюсюкающую тетку с выражением искреннего недоумения.
– Тихие семейные вечера, что может быть лучше? – соловьем заливалась Ольга Сергеевна. – Вы знаете, когда-то было принято семейное чтение вслух. Мы можем возродить эту традицию и для начала взять какой-нибудь легкий роман вроде…
Легким движением руки она забрала книжку из рук Дуси, несколько секунд изучала непонятные иллюстрации, потом в полном недоумении уставилась на обложку. Из ее уст вырвался вопль ужаса.
– Боже, что это?!
Дубровская начала лихорадочно соображать, не затесалась ли в ее юридическую литературу книжка «для взрослых», но мадам Мерцалова тыкала пальцем в красочную картинку, где была изображена отделенная от тела человеческая голова, и истошно кричала.
– Что это? Откуда это взялось?
Елизавета разглядев, наконец, зеленый корешок книги и мелкий знакомый шрифт на обложке, с облегчением вздохнула:
– Так это же атлас по судебной медицине! – воскликнула она и укоризненно покачала головой, выражая свое неодобрение, разумеется, свекрови, а не девочке, которая наблюдала семейную сцену, открыв рот. – Это хорошая научная книга с богатыми иллюстрациями и комментариями специалистов. Не знаю, из-за чего нужно было поднимать такой шум?
Свекровь не отвечала, листая атлас и ужасаясь каждый раз, когда ее взгляд падал на очередного висельника или утопленника.
– «Повреждения при падении с высоты», «Повреждения от автомобильного транспорта», «Тупые твердые предметы», «Острые предметы», – читала она взахлеб.
– Наиболее красочно получились картинки в разделе «Повреждения от рельсового транспорта», – подсказала ей девочка.
Мерцалова не нашла в себе душевных сил, чтобы ознакомиться с нужной главой. Вместо этого она громко захлопнула книгу.
– С меня хватит! – сказала она. – Понятно, Елизавета, ты – взрослый человек, адвокат. Но ты представляешь, что может сделать с неокрепшей психикой ребенка подобная литература?
Дубровская как-то над этим и не задумывалась.
– Быть может, у девочки есть задатки судебного медика? – пожала она плечами, отыскивая себе оправдание.
– Ты хочешь сказать, патологоанатома? – внесла ясность свекровь. – И ты считаешь нормальным, когда ребенок в восемь неполных лет мечтает резать… О, боже! В ее возрасте я хотела быть балериной, грезила о Большом театре, софитах и аплодисментах. Твой муж мечтал о космосе, далеких планетах и неоткрытых галактиках…
– Ну и чем все закончилось? – встряла рыжая бесовка. – Вы сидите на своей вилле и даже раз в год, для приличия, не посещаете Большой. А дядя Андрей уже давно не смотрит на звезды, а выпускает вместо этого мерзкие пилюли и порошки, которые и в рот брать противно.
Реплика Дуси подействовала на Ольгу Сергеевну, как ушат холодной воды. Она смерила парочку ледяным взглядом:
– Что до меня, то я умываю руки! Когда приедет Клара, будешь объясняться с ней сама, – угроза предназначалась, конечно, Елизавете. – А сейчас я занята. Прошу меня не беспокоить по пустякам!
Она аккуратно прикрыла дверь. Начиналась трансляция нового сериала…
– Так ты – адвокат? – спросила девочка, когда стук каблучков Ольги Сергеевны затерялся в лабиринтах огромного дома.
– Да, – ответила Елизавета.
– Ты защищаешь людей?
– Во всяком случае, стараюсь, – улыбнулась Дубровская.
– А над чем ты работаешь сейчас? Не говори только, что это кража или грабеж, – презрительно скривила губы Дуся.
– Нет, это убийство, – пояснила Дубровская.
– Вау! Это здорово. Так кто там кого убил?
Елизавета хотела сказать девочке, что на самом деле ничего здорового в убийстве нет, но та уже вовсю теребила ее вопросами. Нужно было дать ответы на все и сразу.
– Одного человека, тоже адвоката, обвиняют в убийстве молодой девушки, – начала она нелегкий экскурс в историю громкого преступления. – Но он никого не убивал, и мы хотим доказать, что подлое дело совершил другой человек, который хотел отомстить адвокату.
Дубровская посмотрела на девочку, стараясь угадать, поняла ли она хоть что-нибудь из этой неразберихи, но та смотрела на нее во все глаза и ловила каждое слово.
– Значит, ты была на месте происшествия и видела все своими глазами? – сказала Дуся, затаив дыхание.
– Да нет… – замешкалась Лиза. – Там были другие люди. Они осматривали дом, записывали все в протокол.
– Но ведь эти, другие люди, хотят обвинить твоего адвоката?
– В общем-то, так, – согласилась Дубровская.
– Значит, ты должна пойти туда сама и посмотреть все еще раз! – воскликнула девочка. – Я могу пойти с тобой.
Елизавета поразилась, как это ей не пришло в голову раньше. Разумеется, в других делах, где ход адвокатского расследования определялся самостоятельно, она неоднократно посещала места происшествий, и иногда это ей давало дополнительный материал для защиты. В этом же деле, где все приходилось делать по указке великого Лещинского, о самодеятельности не могло быть и речи.
– Ну, как, возьмешь меня с собой? – не отставала от нее Дуся.
– Девочки не ходят по местам убийств! – попыталась вразумить Лиза свою воспитанницу. – Они сидят дома и смотрят интересные фильмы, играют с друзьями или читают книги. Кроме того, ты забываешь, что скажет на это твоя мама!
– Моя мама отпустит меня куда угодно, лишь бы я не мешалась под ногами. Обещаю, что я буду вести себя тихо-тихо, как мышка.
Дубровская подумала, что девочка может оказаться ей полезна. Во всяком случае, Дуся отвлечет на себя внимание домработницы, когда она будет осматривать дом. Елизавета терпеть не могла шаркающих шагов за спиной и болезненного любопытства.
– Хорошо. Я подумаю. Но обещай мне, что ты будешь за это играть с дядей Андреем в прятки.
– Это обязательно? – набычилась девчонка.
– Да, если хочешь пойти со мной. Кроме того, дядя Андрей чувствует себя обиженным, потому что ты отворачиваешься от него всякий раз, когда он придумывает новую игру. Понимаешь, он очень любит детей.
– Понимаю. Беда с вами, – как взрослая, вздохнула Дуся. – Ну, хорошо, так и быть. Я буду прыгать с ним через его дурацкую резинку.
Мир в доме был восстановлен…
Глава 13
– Поздравляю, Владимир Иванович! Вот мы и дождались результатов экспертизы, – с чувством произнес Карасев, сотрясая воздух форменными бланками. – Представляете, в постели обнаружен волос, принадлежащий вам!
Лицо Лещинского едва не свело судорогой.
– Болваны! – пробормотал он сквозь зубы. – Чей же еще волос может быть обнаружен в моей постели?
Следователь, должно быть, слышал его реплику и с ехидцей заметил:
– Судя по всему, вы ожидали, что мы найдем нечто, принадлежащее вашему виртуальному злодею? Помните, как в анекдоте про неуловимого Джо? Он неуловим, потому что его просто нет! Это фантом! Призрак! Его просто нет!
– Вы ошиблись. В анекдоте сказано примерно так. «Почему Джо называют неуловимым? Его что, никто не может поймать?» – «Да нет, он просто никому не нужен ». Так и в этом случае. Вы не ищете преступника только потому, что уверены в моей виновности.
– Не буду спорить, – склонил голову Карасев. – Доказательств у нас хватает. Вот еще данные биологической экспертизы. Сперма, обнаруженная в половых путях Гуляевой, могла принадлежать вам!
– Да я же этого не отрицал! – негодующе воскликнул Лещинский. – У нас был незащищенный секс. Стало быть, должна быть и сперма. Это же, черт возьми, логично!
– Да, – согласился следователь. – Но кто знает, какой фортель вы выкинете на суде? Вдруг заявите, что вас вообще не было на месте происшествия. Вы знаете, про вас рассказывают такие небылицы, называя чуть ли не волшебником!
«А я и есть волшебник! – с горечью думал Лещинский. – Правда, я считал себя таковым до последнего времени».
Ему и вправду было чем гордиться. Его защитительные речи расходились на цитаты. Журналисты с удовольствием писали о нем хвалебные статьи, а юристы, сплетничая в кулуарах, передавали из уст в уста детали его последней судебной баталии. Его примеру следовали, ему старались подражать. Но фирменные рецепты от Лещинского мало кому удавалось воплотить в жизнь. Что самому герою-адвокату легко сходило с рук, оборачивалось для его последователя полной неудачей.
Так, однажды, выступая по одному громкому делу, Владимир Иванович на глазах присяжных разорвал в клочья обвинительное заключение. Заседатели, как завороженные, следили за тем, как поднимаются в воздух, а потом падают вниз обрывки бумаги, превращаясь в жалкую кучку бледных доводов прокурора. Присяжные вынесли оправдательный вердикт. В другой раз Лещинский, произнося речь в прениях, подошел к скамье подсудимых, на которой томился его подзащитный, и, словно в порыве отчаяния, тряханул решетку. То ли прутья были закреплены плохо, то ли кто-то свыше решил подать знак, но штукатурка с потолка посыпалась, показывая, что все решетки и засовы, прочные и непоколебимые на первый взгляд, устанавливаются не Богом, а людьми и могут быть низвергнуты самим человеком. Зал взорвался аплодисментами. Участь подсудимого была предрешена. Адвокаты, подхватившие прием Лещинского, и старающиеся его повторить, были жестоко наказаны. Судьи выносили в их адрес частные постановления, а дело одного из «учеников» Лещинского стало даже предметом рассмотрения в квалификационной комиссии адвокатской палаты.
Владимиру Ивановичу удавалось находить выход даже из самых трудных и запутанных ситуаций. Так, после дела «черной вдовы» его популярность расцвела пышным цветом.
История казалась банальной до невозможности. Молодая женщина двадцати шести лет обвинялась в убийстве престарелого мужа. Супруг, прожив на белом свете семьдесят лет, имел особняк, собственную конюшню, внушительный счет в банке и небольшой дворец на Лазурном Берегу. Кроме того, он был сед, тощ, как дождевой червь, и страдал рассеянным склерозом. Разумеется, когда-то у него была порядочная жена и пара великовозрастных отпрысков, но все они были брошены ради одной грудастой фотомодели. Бурная сексуальная жизнь не пошла на пользу деду, и буквально через пару месяцев после свадьбы его парализовало. А еще через месяц его инвалидную коляску и самого несчастного старца обнаружили на дне бассейна.
За несколько месяцев расследования, казалось, не нашлось ленивого, который бы не внес свой вклад в промывание косточек молодой супруги. Журналисты, подбирая выражения, сравнивали ее с черной вдовой, самкой паука, пожирающей самца сразу после спаривания. Кто-то величал ее Синей Бородой только в другом, феминистическом варианте. Обыватели, обсуждая это дело на форумах в Интернете, с вдовушкой не церемонились, называя ее всеми непотребными выражениями, какие только существовали в родном языке. Казалось, судьба молодой женщины была уже определена.
Когда за дело взялся Лещинский, даже самые отъявленные оптимисты боялись делать прогнозы. Их можно было понять. Количество обвинительных доказательств превосходило все возможные пределы и казалось критическим. В огромном городе было не отыскать человека, который не слышал бы о деле черной вдовы и не вынес бы своего заочного приговора. Но Лещинский все же сделал ставку на суд присяжных и, как показало время, не прогадал.
Дело, казалось, было яснее ясного даже со слов самой обвиняемой. В один погожий весенний день молодая супруга, доселе не проявляющая к инвалиду никакого участия и элементарного внимания, решила искупать его в бассейне и даже сделать прописанные врачом водные упражнения. Момент обещал быть таким трогательным, что молодая женщина попросила прислугу удалиться и поухаживать за старцем самостоятельно. Далее события разворачивались по сценарию, написанному самим дьяволом.
Красавица подвезла коляску к покатому спуску в бассейн. И, надо же было такому случиться, что в самый ответственный момент у нее зазвонил телефон. Разговор показался ей настолько важным, что она, не колеблясь ни минуты, поставила коляску на тормоз и удалилась в зимний сад, где и проболтала пятнадцать минут. Вернувшись к бассейну, она обнаружила, что дедушка ушел под воду и затих навсегда. Молодая жена, вернее, теперь уже вдова, тяжело пережила смерть супруга.
Домработница, служившая хозяину два десятка лет и втайне обожавшая престарелого чудака, выплевывала слова, как змея яд.
– Я сразу поняла, что это за штучка, – кивая в сторону скамьи подсудимых, говорила она. – Охотница за наследством, по-другому и не скажешь! Когда пыталась охмурить несчастного хозяина, вела себя, как ласковая кошечка, но, став женой, круто поменяла свой нрав. Была груба, сорила деньгами направо и налево, уволила половину прислуги. Что уж говорить о том, когда беднягу разбил паралич! Она, даже ради приличия, не желала заходить в его комнату. При виде судна ее тошнило, а запах лекарств вызывал у нее головную боль. Словом, утопила она его, в конце концов…
Ей вторил дворник.
– Понятно, что ее рук дело! – сопел он, едва преодолевая желание смачно сплюнуть на пол. – Мы ее толком-то и не видели до того самого утра, когда с хозяином произошло несчастье. Сядет на свой «Порше» и, ночь в полночь, катит в город. Уроки тенниса у нее там! Знаем мы эти уроки…
Сиделка тихонько плакала:
– Не уберегла я своего пациента. Душа подсказывала – не доверяй хозяйке. Но разве ее остановишь? Пришла в его комнату, зыркнула глазищами: «Иду с мужем в бассейн. Хочу позаниматься по новой методике. Попробуйте только помешать мне, вмиг рассчитаю!» Вот чем обернулась ее хваленая методика…
А были еще дети, внуки, брошенная жена, врачи, которые в голос утверждали одно: несчастного случая не было, старика убили. Убили хладнокровно и жестоко, пользуясь его беспомощностью, утопили, как котенка. Специалист, вызванный в судебное заседание, не колеблясь, заявил, что коляска технически исправна и скатиться просто так, по отвесному спуску вниз, она не могла. Тормоз работал превосходно.
Убийца же, бледная и от этого еще более прекрасная, сидела на скамье подсудимых, не сводя с присяжных отчаянного взгляда. Но ни голубые глаза, в которых стояли настоящие слезы, ни ее соблазнительные формы не были способны растопить лед в сердцах заседателей. Они были едины в своем мнении.
В тот день, когда защитник вдовы предложил устроить следственный эксперимент, никто и не рассчитывал на то, что мнение присяжных может поменяться. Инвалидную коляску поместили на специально оборудованный для этого случая помост с наклонной поверхностью и поставили на тормоз.
Лещинский сообщал присяжным технические характеристики коляски и порядком утомил их. Прокурор тихо радовался, глядя на скучающие лица заседателей, которым не терпелось отправиться в совещательную комнату и вынести вердикт. Но вдруг случилось невероятное… Коляска, до определенного момента стоявшая неподвижно, как приклеенная к месту, вдруг начала катиться вниз. Раздался возглас удивления. Если бы прокурор не осматривал ранее это средство передвижения вместе со специалистами, он бы посчитал, что все происходившее есть очередной фокус пройдохи Лещинского. Коляска была исправна на все сто процентов и хранилась в охраняемом помещении областного суда, предназначенном для вещдоков! Этому не было объяснения!
Лещинский великодушно разрешил повторить эксперимент, и коляска съехала во второй раз! Прокурор чуть не рыдал от досады.
Защитительную речь адвоката приехали послушать даже представители зарубежной прессы. Лещинский с блеском обрисовал портрет бедной девушки, ставшей заложницей случайного стечения обстоятельств и недоброжелательства прислуги, невзлюбившей молоденькую бесприданницу. В общем, убедительность его речи сделала свое дело, красота его подзащитной дополнила рассказ завершающими штрихами и яркими красками. Присяжные склонили головы перед неопровержимостью последнего доказательства. Где им было знать, что в этом же зале присутствуют двое граждан, явившие народу это «чудо»: маленький кудрявый мастер под многообещающей фамилией Кулибин и суровый пристав, хранящий ключи от заветной комнаты с вещдоками.
Голливуд не успел предложить бедной вдовушке роль в очередном захватывающем триллере. Женщина вышла замуж за своего тренера по теннису и, захватив денежки почившего супруга, уехала жить на Лазурный Берег.
– Мне очень неприятно приносить вам дурные известия, но, полагаю, вы должны знать о результатах моих поисков, – сказала Дубровская уже после того, как были окончены все формальности по ознакомлению с материалами экспертиз и следователь оставил их наедине.
– Валяйте, милая, – позволил Лизе Лещинский, кисло улыбаясь. – В последнее время все только и делают, что приносят мне дурные новости. Вот и вы – не исключение.
Елизавета вздохнула, словно приняла на себя моральную ответственность за то, что господин Лежнев, в конце концов, не оказался убийцей.
– Вы знаете, я побывала в том месте, где наш потерпевший провел ту самую ночь… – начала она свой невеселый рассказ, и выложила Лещинскому по порядку все детали загородной вылазки, умолчав разве о том, что была не одна. Ей показалось, что знать о Тараскине ее подзащитному не стоит. Кто знает, как он к этому отнесется? Наверняка будет недоволен.
Впрочем, Владимир Иванович и без этого не излучал радости. Он внимательно слушал Елизавету, скривив губы, словно с трудом удерживался от соблазна выразить ей свое неудовлетворение. Изредка, правда, он делал пометки в своем блокноте и даже что-то говорил себе под нос. Когда же Дубровская завела речь о соседе Китаеве, он немного оживился:
– Значит, судим голубчик? Ну-ну, уже недурно.
На взгляд Елизаветы, такая деталь биографии ничуть не украшала свидетеля и, бог весть, какую пользу из этого могла извлечь защита. Но Лещинскому было виднее, и она продолжала говорить, а в самом конце, достав из сумочки фотографии, сделанные на месте происшествия, продемонстрировала их адвокату. Тот наскоро просмотрел находки, уделив большую часть своего внимания снимку, где крупным планом была запечатлена газета с остатками позднего ужина.
– Значит, дата совпадает с тем самым днем, когда произошло убийство? – уточнил он, сведя брови у переносицы.