Дунья понимала, отчего ее дядя, всегда такой приветливый и внимательный, сейчас сторонится ее.
Прослышав о семейных неладах, Каков первым пришел к ним, надеясь как-то примирить супругов и погасить конфликт. Он даже пытался внушить Дунье, что она должна отказаться от своей работы, если та негативно сказывается на семейной жизни, и даже потребовал от нее этого.
Но Дунья, которая уже давно пребывала во власти ожидаемого безразмерного капитала, лишь ответила:
"Поздно уже!.." Задумавшись об известных только ей одной обстоятельствах своей работы, она поняла, что не очень-то и жалеет о распаде своей семьи, а потому не вняла словам дяди, не пошла на примирение с мужем.
Каков тогда сильно обиделся на Дунью. Хорошо зная Хасара, понимал, что причиной всех бед семьи стала его племянница. И вот уже почти два месяца Каков не переступал порога их дома, хотя до того чуть ли не каждую неделю навещал ее мать и справлялся об ее здоровье, любил поболтать с ней за пиалой чая. Он даже не отозвался на приглашение по случаю садака, которое они устраивали в день памяти отца. Вернее, ноги Какова отказывались идти в этот дом. А ведь прежде он раньше других приходил в дом, если там устраивались какие-либо мероприятия, торжества, и уходил последним.
Рынок был неподалеку от дома, поэтому Дунья пригласила старых знакомых зайти к ней, передохнуть, выпить чаю, однако те, сославшись на неотложные дела, вежливо отказались, пообещав зайти в другой раз.
Пройдя немного, Дунья обернулась и увидела, как ее родственники, отойдя на некоторое расстояние, поставили свои сумки и пакеты на землю и, глядя друг другу в лицо и размахивая руками, что-то бурно обсуждают. Не слыша их голосов, Дунья догадалась, что говорят они именно о ней. Ну, о ком же еще можно говорить так горячо, да еще на улице!
Сын
На следующее утро после приезда к матери в Красноводск Хасар одевался, чтобы прогуляться к морю, но тут раздались частые телефонные звонки, и было в них что-то тревожное. В трубке он услышал знакомый голос, который сейчас звучал глухо и озабоченно.
— Отец, это ты?
— Да!
— Здравствуй, отец! Как бабушка? Как дядя, как дети его, семья?
— Все хорошо. А ты что так рано звонишь, ничего не случилось?
Накануне отъезда Хасара младший внук заболел и уже несколько дней ему делали уколы. Поэтому, услышав междугородний звонок, Хасар первым делом подумал о внуке и встревожился из-за него: "Уж не случилось ли чего с малышом?" По голосу отца Арслан понял, что тот испугался из-за внука и постарался успокоить его, сообщив, что мальчику уже лучше, что он звонит не из-за него.
— Отец, что же вы так неожиданно уехали? — тихим голосом спросил он у Хасара.
— Да… — только и сказал Хасар.
— Я был на работе… Вечером спрашиваю у бабушки, не приходил ли отец, а она заплакала и рассказала все…
— Мне пришлось так поступить, сынок!
Эти слова он выдавил из себя с трудом, рассчитывая на понимание со стороны сына.
— Ну, да, — Арслан тоже не знал, что еще сказать, он только тяжко вздохнул. Помолчал немного, потом добавил: — Отец, я приеду навестить вас!
— Не беспокойся. Если я и уехал из дома, это вовсе не означает моего отказа от вас, сынок. Да я без вас жизни своей не представляю…
— Я приеду, папа… — давая понять, что тогда и поговорим, Арслан коротко распрощался с отцом.
Прохаживаясь по берегу моря, Хасар думал о звонке сына, в ушах его все еще звучал грустный голос Арслана.
А вечером над морем сгустился темно-серый туман.
Сейчас оно было похоже на стоящий на костре гигантский котел, из которого валит густой пар. Временами со стороны рыбокомбината доносился знакомый глухой гудок рыбачьей лодки. В такие туманные дни сейнеры из предосторожности включали фары, как это делают автомобили, двигаясь в темноте.
Укрытое дымкой тумана, море казалось тоскливым и даже каким-то обиженным. Сейчас большинство волн, проведя бурную ночь, успокоилось и поутихло, съежившись под завесой тумана.
Услышав гудок сейнера, Хасар представил отплывающий от берега в дымке тумана белый пароход. За спиной у подножия горы раскинулся еще толком не проснувшийся город, он казался накинувшим на себя вуаль и едва просматривался сквозь туманное покрывало. Этот берег, известный горожанам как кладбище погибших судов, был излюбленным местом детских игр Хасара.
На этом пустынном и тоскливом месте нашли последний приют вышедшие из строя, проржавевшие и развалившиеся на части большие и малые суда с выцветшими от времени красками.
В те дни Хасар и его товарищи постоянно бегали сюда, они залезали на одно из этих брошенных судов и воображали себя морскими капитанами. Верили, что приплыли издалека и пришвартовались к родным берегам.
Приезжая на каникулы в годы студенчества, он бросал свои вещи, здоровался с родными и сразу же спешил к любимому берегу моря. Не понимая причин такой привязанности, он чувствовал, что какая-то неведомая сила тянет его к этому берегу.
После женитьбы он сразу же привез Дунью сюда, чтобы сводить ее в любимое место и приобщить к морю. Любуясь, как она, похожая на русалку, весело плавает рядом с ним, он думал о том, что все, что соприкасается с морем, обретает особую красоту и смысл, гордился этим.
Еще больше полюбил он море после того, как подросли дети, с которыми они стали приезжать сюда на отдых. В те дни Дунья напоминала утку, ведущую свой выводок к воде, чтобы обучить детей плаванию.
В последний раз Хасар приезжал сюда этим летом с двумя внуками — сыновьями Арслана — и провел с ними здесь две недели.
Дойдя до "кладбища судов", Хасар остановился и задержал взгляд на судне, которое стояло прямо перед ним.
Это судно с облупившейся краской стояло здесь очень давно. Глядя на него, Хасар представлял, как бороздило оно морские просторы в то счастливое время, когда оно еще было полно сил. Он стоял и смотрел, как серые от тумана волны набегают на берег.
Почему-то именно это величественное судно, несмотря на присутствие здесь и других судов, казалось Хасару выделяющимся среди всех остальных своим одиночеством.
Часть волн, мечущихся между судами и бьющихся об их борта, отливала серебристым блеском и казалась замутненной.
Отойдя от берега на приличное расстояние, Хасар обернулся и увидел, что одинокое судно, став миражом и окруженное дымкой тумана, плывет следом за ним.
Погруженный в мысли о семье, Хасар бродил по знакомым с детства улицам города и все еще не мог поверить, что счастливая пора его жизни осталась позади, и он вернулся обратно, в отчий дом. В его голове роились смутные мысли, ему казалось, что он приехал сюда на отдых, что погостит немного и вернется обратно, в прежнюю жизнь. Но потом мысли его текли в другом направлении, и он начинал думать, что навсегда прибился к этому берегу, как те погибшие суда, что навсегда бросил здесь якорь и обрели вечный покой.
Мать и брат, как самые родные люди, сразу же поняли, что с ним случилось. Мать, конечно, переживала за сына, который оказался в таком трудном положении, но и радовалась тому, что отныне ее ненаглядный сын будет находиться у нее на глазах, что она не будет разлучаться с ним.
Конечно, даже родным людям непросто общаться с человеком, у которого ранена душа, трудно подбирать слова, потому что не желаешь ненароком причинить ему еще большую боль. Младший брат Хасара, который так же сильно, как и мать, переживал за него и сочувствовал ему, старался не касаться больной темы и вел себя как обычно.
Однако Хасар, несмотря на заботу и старания матери и брата, чувствовал себя здесь неуютно, ночи не спал, тоскуя по прошлой жизни, по детям своим и внукам, которые все время стояли перед его глазами.
А с другой стороны, не давало покоя его положение безработного. И потому казалось, что его жизнь не становится лучше, напротив, она день ото дня ухудшается. И лишь возле моря душа его немного успокаивалась. Наблюдая за порхающими чайками, за движущимися судами, он безмолвно разговаривал с морем.
В такие минуты он, хоть и ненадолго, но верил, что находится не в чужом месте, а у себя дома, среди членов своей семьи.
… Дома вся семья в сборе. Невестка снует по дому и, как обычно, заставляет расстеленный на полу сачак всевозможными блюдами. Как всегда в такие минуты, Хасар с тещей и внуками, полулежа, смотрит телевизор. Внуки подходят то к прабабушке, то к деду, о чем-то спрашивают, что-то просят, радостно щебечут, обращаясь к матери, которая носит еду, мешают ей, а она иногда покрикивает на них, словом, все происходит так, как всегда.
— А ну-ка, несите тарелку Сердарджана к бабушке, он будет возле бабушки кушать, — любовно произносит прабабушка, вставая на защиту малыша. Дуньи нет, но ее голос доносится из кухни. Она там распоряжается, раскладывает еду, хозяйничает. Позже всех приходит Арслан. Семья рассаживается вокруг сачака.
Теперь Хасар только во сне видел такие картинки из прошлой семейной жизни, о которой так тосковал.
Очнувшись от грустных мыслей о разлуке с домом и семьей, он чувствовал себя униженным игроком, которого обвинили в плохой игре и вывели за пределы поля.
Зная, что избавиться от гнетущих мыслей можно только занявшись каким-то серьезным делом, Хасар, недолго думая, занялся поисками работы. Найти работу было делом непростым, он знал это, но, следуя русской поговорке "дома и стены помогают", верил, что уж в родном-то городе ему будет нетрудно найти работу.
Пару дней назад он начал поиски работы с центральной городской больницы. Ему сказали, что главврач больницы уехала в Ашхабад на совещание, но через пару дней вернется. Там он встретил нескольких знакомых врачей, переговорил с ними, разведал обстановку. Он выяснил, что главврачом больницы пару лет назад назначили женщину.
В этой больнице Хасара хорошо знали и раньше. Прежде главным врачом больницы был старый еврей Яков Лазаревич Аким, человек, пользовавшийся большим уважением горожан. Он попал сюда в годы войны, привез раненых бойцов, да так и остался здесь.
Хасар знал это имя с детства, но близко познакомился с врачом, будучи студентом медицинского института, когда из Ленинграда приехал домой на летние каникулы. Хоть и недолго, но находился рядом с этим опытным врачом с острым подбородком, учился у него лечить больных, ухаживал за больными и зарабатывал немного денег на обратную дорогу. Хасар тогда пришелся по душе этому корифею медицины.
Пока Хасар учился в Ленинграде, Яков Лазаревич возлагал на него большие надежды, считал, что он должен учиться у опытных врачей и стать нужным людям хорошим специалистом, видел в Хасаре своего преемника.
Каждый раз при встрече старый врач расспрашивал Хасара о Ленинграде, говорил, как тоскует по родным местам, вспоминал счастливые годы учебы в том же вузе, где теперь посчастливилось учиться Хасару, и с некоторой завистью расспрашивал его о своей альма-матер.
Он намеревался после окончания учебы взять Хасара на работу и передать ему свой опыт и знания. Ему хотелось доверить свое место одному из местных парней вроде Хасара — уверенных в себе, способных набираться опыта и знаний и стать хорошими врачами.
Но мечтам старого врача не суждено было сбыться, потому что судьба распорядилась иначе, и Хасар оказался совсем в другом месте. Со своим наставником Хасар встречался только во время отпусков, когда приезжал домой повидаться с родными.
Вот уже семь-восемь лет минуло, как старый Яков Лазаревич покинул этот свет. С тех пор в этой больнице главврачи менялись, как перчатки. В прошлый приезд Хасар узнал, что клинику вот уже немногим более года возглавляет женщина, прежде работавшая в одной из городских больниц.
Сегодня Хасар собирался пойти к этой женщине, чтобы решить вопрос с трудоустройством. Через знакомых выяснил, что там есть вакансии, поэтому был уверен, что его примут на работу.
Вчера вечером за ужином он сообщил о своем намерении с завтрашнего дня выйти на работу, но его младший брат, словно не веря, что его могут взять на работу без протекции, предложил:
— Ага, в хякимлике{2} есть знакомые ребята, занимающие ответственные посты, давай, с кем-нибудь из них предварительно созвонимся. И потом, сейчас, когда так мало стало рабочих мест, устроиться на работу не так-то просто.
— Ему хотелось помочь своему старшему брату.
Но Хасар не желал, чтобы его брат ради него кому-то звонил и просил за него.
— Разве я на руководящую должность буду проситься? — недовольно высказался он.
Хасар не торопясь одевался, когда мать увидела, что он собирается на работу, Вспомнив его вчерашний разговор с братом, озаботилась:
— Как дела, сынок?
— Хорошо.
— Ты что ж, даже не подождешь, пока Ходжа позвонит своему другу из хякимлика?
— Мне кажется, в этом нет необходимости. И потом я, нене, иду туда не за большой должностью, меня вполне устроит место рядового врача, — ему хотелось убедить мать в том, что звонить и устраивать ему протекцию нет никакой необходимости.
— Может, ты и прав, — нехотя согласилась мать.
Выйдя из дома, Хасар увидел, как солнце, похожее на нарядную молодую невестку-гелин, красиво поднимаясь над горой, разглядывает лежащий внизу город.
Он вспомнил, что его машина стоит в гараже. Но расстояние до больницы было небольшим, поэтому он решил пойти пешком, по пути обозревая город.
Улица была пустынной. Сейчас улицы, обычно полные спешащего на работу народу, опустели.
Дующий с моря ветер был не сильным, но неприятным, своим холодным дыханием он лизал лицо и руки, вызывал в теле дрожь.
Дойдя до стоящей в конце их улицы четырехэтажной гостиницы, повернул за угол и, не доходя до вокзала, повернул на север и спокойно пошел дальше. Проходя мимо гостиницы, он почувствовал доносящийся оттуда знакомый приятный запах кофе.
Хасар подумал, что неплохо бы утром перед работой выпить чашечку кофе, тем не менее, ему не захотелось сворачивать с пути и задерживаться.
Когда идешь в такое прохладное время, хорошо думается, кажется, что ты присоединяешься к этим пришедшим в голову мыслям и шагаешь вместе с ними.
Хасар с удовлетворением думал о том, что очень скоро приступит к работе, что сейчас работа станет для него спасением, потому что он будет чувствовать себя защищенным.
Неисповедимы пути Господни, а в жизни всякое бывает, дороги жизни и к хорошему выводят, но, бывает, и до плохого доводят, с неудачами сталкивают. Вот уж точно сказано: "Много ходящие ноги могут и на дерьмо наступить"!
Предаваясь мыслям и пройдя еще немного, Хасар поверил, что жизнь снова повернётся в сторону добра.
По собственному опыту он знал, что у любого руководителя с утра бывает много дел, связанных с приказами, подписями документов, встречами с деловыми партнерами, поэтому шел неспешным шагом, чтобы прийти на место именно тогда, когда руководитель освободится от суеты срочных дел.
Верил, что если будет идти вот таким медленным шагом, к месту придет как раз вовремя.
Войдя в кабинет главврача больницы, Хасар увидел сидящую за т-образным столом красивую женщину лет сорока — сорока пяти. Ее блестящие волосы были аккуратно собраны в пучок, в сверкающем белизной халате, надетом поверх нарядного платья, с искрящимся взором она была похожа на охапку красивых красных роз.
Увидев Хасара, сначала женщина вознамерилась встретить его сдержанно, как подобает начальству, не показать виду, но почему-то вдруг стала гладить лицо, шею, да так разволновалась, что потеряла дар речи. Она явно о чем-то думала, потому что пристально посмотрела на Хасара и возбудилась еще больше.
Хасар заметил, что женщина, улыбнувшаяся при его появлении, вдруг прикусила левый угол нижней губы и спрятала его между зубами, словно желая взять свою улыбку обратно, стала серьезной. Когда она заговорила, в тоне женщины зазвучал непонятный упрек, замешанный на торжестве, как это бывает у всадников, чей конь опередил противника. Хасар никак не мог понять причины такой перемены, произошедшей в женщине на его глазах, ведь он впервые видел ее. Ему стало как-то не по себе.
Женщина, вовремя взяв себя в руки, вопросительно посмотрела на Хасара:
— Хасар-мугаллым[3], какими судьбами вы здесь? И только теперь Хасар догадался, что перед ним сидит одна из его бывших студенток.
— Да вот, судьба забросила меня сюда, так уж случилось…
— Хасар Мамметханович, похоже, вы не узнали меня? — едва заметно усмехнувшись, произнесла женщина, обращаясь к своему визави.
— Мне ваше лицо показалось знакомым.
— Конечно, ведь я одна из ваших многочисленных студенток, — говоря это, главврач, похоже, вспомнила свои студенческие годы, почему-то покраснела и снова разволновалась.
— Да, и такой период в моей жизни был, — Хасар вспомнил, что в ту пору, заочно учась в аспирантуре, пару лет преподавал в медицинском институте в Ашхабаде. Понял, что и эта женщина была его тогдашней подопечной.
Вчера, вернувшись из Ашхабада, Тоты по пути домой заехала на работу, чтобы узнать, как идут дела. Ей сообщили, что заходил Хасар. Она тогда ушам своим не поверила, потому что знала понаслышке, что Хасар работал за границей и был на хорошем счету. Она была одной из тех женщин, кто, хоть и заочно, завидовал счастью Дуньи. Тоты считала себя силками на земле, в то время как Хасар был недосягаемым журавлем на небе. И вот сейчас ей стало ясно, что она так и не смогла забыть Хасара. При упоминании его имени перед ее мысленным взором тотчас же ожил статный смуглый кареглазый мужчина, читавший лекцию в актовом зале института. Это был Хасар.
Воспоминания, связанные с Хасаром, лишили ее покоя на всю ночь. Лежа с открытыми глазами, она успела вернуться в студенческую пору и мысленно сдавала экзамен Хасару, ревнуя его к девчонкам, которые жадно разглядывали его.