– Да он его едва коснулся. Джулиан так напился, что его могло сбить с ног дуновением ветра.
– Но сэр Гарри его ударил.
Уинстон махнул рукой.
– Допустим.
– Почему?
Он пожал плечами, потом скрестил руки на груди.
– Никто не знает. Или точнее, никто ничего не говорит. Постой, к тебе–то это какое имеет отношение?
– Мне стало любопытно, – призналась она.
Ужасно глупо, но это правда. Да и вряд ли она сегодня придет в большее замешательство.
– Что любопытно?
– Он, – она махнула головой в сторону окна. – Я ведь даже не знала, как он выглядит. Да, да, – уточнила она, предупредив его возможные возражения, – я прекрасно знаю, что его внешний вид не имеет никакого отношения к тому, убил ли он кого–то или нет, но я просто не смогла удержаться. Он ведь живет прямо по соседству.
– И ты боишься, что он проникнет к нам и перережет тебе глотку?
– Уинстон!
– Прости Оливия, – рассмеялся он. – Ты и сама должна признать, что это совершенно нелепо…
– Но это не так, – живо возразила она. – То есть, это было нелепо. Я согласна. Но потом… Я стала за ним наблюдать, и вот что я тебе скажу, Уинстон, в этом мужчине есть что–то подозрительное.
– И ты это обнаружила за последние… –Уинстон нахмурился. – Сколько дней ты за ним шпионишь?
– Пять дней.
– Пять дней? — Аристократически–скучающее выражение мигом слетело с его лица, Уинстон открыл рот от изумления. – Господи, Оливия, тебе что, больше нечем заняться?
Она попыталась скрыть смущение.
– По всей видимости, нет.
– И он тебя не замечал? Все это время?
– Нет, – довольно хладнокровно соврала она. – И я не хочу, чтобы заметил. Именно поэтому я и встала на четвереньки.
Он поглядел в окно. Потом снова на нее. Голова его двигалась медленно, а на лице было написано недоверие.
– Отлично. И что же ты узнала о нашем новом соседе?
Она уселась в кресло у дальней стены, раздумывая, насколько полно ей хочется поделиться с ним своими открытиями.
– Ну… В основном он выглядит вполне обычно.
– Обалдеть.
Она скривилась.
– Так тебе рассказать, или нет? Я не стану ничего говорить, если ты и дальше будешь надо мной смеяться.
Он пригласил ее продолжить откровенно ироничным взмахом руки.
– Он необыкновенно много времени проводит у себя в кабинете.
Уинстон кивнул.
– Безусловный признак кровожадных наклонностей.
– Когда ты сам в последний раз проводил хоть какое–то время в своем кабинете? – рявкнула она в ответ.
– Я понял.
– И еще, – продолжила она с нажимом, –думаю, он часто меняет внешность.
Это привлекло внимание Уинстона.
– Меняет внешность?
– Да. Иногда он носит очки, а иногда нет. И дважды он носил чрезвычайно экстравагантную шляпу. В помещении.
– Поверить не могу, что я все это выслушиваю, – констатировал Уинстон.
– Кто носит шляпу в помещении?
– Ты свихнулась. Это единственное объяснение.
– А еще он носит только черное, – Оливия вспомнила о сделанном Энн на прошлой неделе замечании. – Или синее. Не то чтобы это было подозрительно, – добавила Оливия, поскольку, говоря по совести, если бы не она сама произносила все это, она бы тоже решила, что свихнулась. Все приключение, изложенное вслух, выглядело совершенно бессмысленным.
Оливия вздохнула.
– Я знаю, все это звучит смешно, но я почти уверена, с ним что–то не так.
Несколько секунд Уинстон внимательно на нее смотрел, после чего наконец произнес:
– Оливия, у тебя просто слишком много свободного времени. Хотя…
Оливия прекрасно знала, что он нарочно тянет паузу. Но она так же знала, что не устоит перед искушением.
– Хотя что? – буркнула она.
– Ну… должен сказать, все это демонстрирует необычные тенденции в твоем поведении.
– Что ты хочешь этим сказать? – потребовала Оливия.
Он смерил ее высокомерным взглядом, на который способны только братья.
– Ты должна признать, что не обладаешь репутацией человека способного доводить начатое до конца.
– Неправда!
Он скрестил на груди руки.
– А как насчет недостроенного макета собора Святого Петра?
У нее от изумления отвисла челюсть. Она просто поверить не могла, что он приведет это в качестве примера.
– Да его собака перевернула!
– Тогда может, тебе напомнить о некоем обещании еженедельно писать бабушке?
– Да ты пишешь ей еще реже меня!
– Да, но я ни разу не обещал делать это регулярно. И еще я никогда не брал уроков живописи и не учился играть на скрипке.
Руки Оливии сами сжались в кулаки. Ну да, она выдержала только шесть уроков живописи и лишь один урок игры на скрипке. Но только потому, что у нее ни там ни там ничего не выходило. Кому же захочется бесконечно прилагать усилия в области, где он совершенно бездарен?
– Мы говорили о сэре Гарри! – рявкнула она.
Уинстон слегка улыбнулся.
– Именно.
Она смерила его тяжелым взглядом. У него на лице все еще сохранялось это выражение, на треть снисходительное, на две трети просто раздражающее. Слишком уж много удовольствия ему доставляло ее изводить.
– Ну что ж, отлично, – неожиданно примирительно произнес он. – Расскажи мне, что же такого «ненормального» в сэре Гарри Валентайне.
Она мгновение помедлила.
– Дважды я видела, как он жжет в камине кучу бумаг.
– Дважды я видел, как я сам проделываю то же самое, – ответил Уинстон. – Что еще прикажешь делать с ненужной бумагой? Оливия, ты…
– Да, но как он это делал!
Уинстон поглядел на нее так, словно хотел ответить, но не находил подходящих слов.
– Он швырял их в огонь, – уточнила Оливия. – Швырял! В безумной спешке!
Уинстон начал качать головой.
– И он все время оглядывался через плечо.
– Ты и правда следила за ним целых пять дней.
– Не перебивай, – отрезала она. И тут же продолжила: – Он оглядывался через плечо, как будто услышав, что снизу кто–то поднимается.
– Дай–ка я угадаю. Снизу действительно кто–то поднимался.
– Да! – Возбужденно воскликнула Оливия. – Как раз в этот момент вошел его дворецкий. По крайней мере, я думаю, что это был его дворецкий. В любом случае, кто–то вошел.
Уинстон смерил ее тяжелым взглядом.
– А во второй раз?
– Второй раз?
– Когда он жег бумаги.
– А, – протянула она, – это. Во второй раз все происходило в общем–то обыкновенно.
Уинстон несколько секунд смотрел на нее, затем произнес:
– Оливия, ты должна прекратить за ним шпионить.
– Но…
Он выбросил вперед руку.
– Что бы ты там не думала о сэре Гарри, даю тебе слово, ты ошибаешься.
– Я видела, как он запихивал деньги в кошелек!
– Оливия, я знаю сэра Гарри Валентайна. Он самый обычный человек.
– Ты его знаешь?
И он ее не остановил, когда она как дура все ему рассказывала?! Она его прикончит!
Лучший способ убить моего брата,
вариант шестнадцатый.
Автор: Оливия Бевелсток.
Да нет, какой смысл? Вряд ли ей удастся перещеголять пятнадцатый вариант, включавший в себя вивисекцию(1) и дикого вепря.
– Ну, я не то чтобы знаю его лично, – объяснил Уинстон. – Я знаю его брата. Мы вместе учились в университете. И я знаю о сэре Гарри. Он жжет бумаги, только чтобы навести на столе порядок.
– А шляпа? – спросила Оливия. – Уинстон, на ней были перья. – Она широко развела руки и помахала ими, пытаясь изобразить, как это ужасно выглядело. – Целый плюмаж!
– Это я объяснить не могу. – Уинстон пожал плечами, а потом подмигнул. – Мне бы и самому хотелось на это взглянуть.
Она нахмурилась. Самая не–детская реакция на которую она была сейчас способна.
– Кроме того, – продолжил Уинстон, – у него нет никакой fiancée.
– Ну да, но…
– И никогда не было.
Это подтверждало мнение Оливии, что весь слух высосан из пальца, но тот факт, что сказал это именно Уинстон, раздражал. Если только он действительно что–то доказал. Кажется, Уинстона нельзя назвать большим авторитетом в том, что касается нового соседа.
– Да, кстати, – произнес Уинстон, легкость его тона не предвещала ничего хорошего. – Я так понимаю, что мать с отцом понятия не имеют о твоей разведывательной деятельности?
Ах ты, плут!
– Ты сказал, что ничего не расскажешь, – упрекнула Оливия.
– Я пообещал, что ничего не расскажу о вздоре, который мололи Мэри Кадоган и Энн Бакстон. Я ничего не обещал по поводу твоего личного безумия.
– Чего ты хочешь, Уинстон? – прорычала Оливия.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Во вторник я притворюсь больным. Не противоречь.
Оливия мысленно перебрала календарь ближайших мероприятий. Вторник… Вторник… музыкальный вечер у Смайт–Смитов.
– Ты не посмеешь! – закричала она, бросаясь на брата.
Он помахал рукой около своей головы.
– У меня нежные ушки, знаешь ли.
Оливия срочно пыталась придумать подходящий ответ и была страшно разочарована, поскольку только и смогла выдавить:
– Ты… ты…
– Я бы на твоем месте воздержался от угроз.
– Если мне придется идти, значит и ты пойдешь.
Он одарил ее тошнотворно–сочувственной улыбкой.
– Забавно, почему это все в мире устроено совершенно не так, как хочется…
– Уинстон!
Все еще смеясь, он вышел из комнаты.
Оливия еще минутку позлилась, а потом решила, что для нее же будет лучше поехать на музыкальный вечер у Смайт–Смитов без братца. Она настаивала на его присутствии только, чтобы посмотреть, как он страдает, но этого вполне можно добиться другими путями. Кроме того, если Уинстон будет вынужден смирно сидеть весь концерт, он без сомнения, станет развлекаться, мучая ее. В последний раз он чуть не провертел ей дыру между ребрами, а за год до этого…
В общем, достаточно сказать, что месть Оливии включала в себя тухлое яйцо, плюс трех подружек, каждая из которых поверила, что он воспылал к ней безнадежной любовью, и она все еще не считала, что сровняла счет.
Так что, на самом деле, даже хорошо, что его там не будет. И вообще, у нее есть гораздо более насущные проблемы, чем собственный брат–близнец.
Вздрогнув, она снова сосредоточилась на окне. Оно, конечно, было закрыто, сегодня было не настолько тепло, чтобы жаждать свежего воздуха. Но занавески были отдернуты, и прозрачная поверхность стекла дразнила и манила ее. Со своего места в дальнем конце комнаты Оливии было видно только кирпичную стену, ну может, еще кусочек стекла от другого окна, не кабинетного. Если бы она слегка изогнулась. И если бы не блики.
Она скосила глаза.
Слегка подвинула кресло вправо, чтобы блики исчезли.
Вытянула шею.
А потом, не успев толком ничего обдумать, снова рухнула на пол и ногой захлопнула дверь. Меньше всего ей хотелось, чтобы Уинстон снова обнаружил ее на четвереньках.
Она медленно двинулась вперед, по дороге удивляясь, что же она такое делает – она что, добравшись до окна, просто встанет, словно говоря: «Я упала, а вот теперь поднялась»?
Кстати, в этом что–то есть.
А потом она поняла, что тогда у окна, в панике, совершенно не подумала, что сэр Гарри, наверняка, не понял, почему она рухнула на пол. Он ее увидел – в этом она уверена – и тут она рухнула.
Рухнула. Не повернулась, не отошла, рухнула, как подкошенная.
Может, он прямо сейчас смотрит на ее окно, недоумевая, что же такое с ней произошло? Может, он решил, что она заболела? А вдруг он придет к ним домой, узнавать все ли с ней в порядке?
У Оливии началось нешуточное серцебиение. Она тогда просто умрет от смущения. Уинстон же будет хохотать над ней целую неделю.
Нет, нет, успокоила она себя. Он не подумал, что она больная. Просто неловкая. Правда, неловкая и все. А значит надо подняться, встать, и продемонстрировать, что она абсолютно здорова и ходит по комнате.
И, может быть, стоит помахать ему рукой, раз уж она знает, что он знает, что она знает, что он ее видел.
Оливия остановилась и еще раз проиграла в голове последнюю мысль. Там столько «знает», сколько нужно?
Итак, ближе к делу, сегодня сэр Гарри впервые заметил ее у окна. Он понятия не имеет, что она наблюдала за ним пять дней. В этом она совершенно уверена. А значит у него нет никаких причин для подозрений. Бог ты мой, они же в Лондоне. В самом населенном городе Британии. Люди постоянно видят друг друга в окнах. Единственный сомнительный момент во всем этом – она вела себя, как последняя идиотка и сделала вид, что не замечает его.
Ей следовало ему помахать. Улыбнуться и помахать, словно говоря: «Не правда ли, это все забавно? »
Сделать это ей вполне по силам. Иногда ей казалось, что она всю жизнь только и делает, что улыбается, машет рукой и делает вид, что это очень весело. Она прекрасно знала, как вести себя в любой ситуации, связанной со светским обществом, а это, без сомнения, именно такая ситуация, хоть и довольно необычная.
В этой области Оливии Бевелсток нет равных.
Она доползла до боковой стены комнаты, чтобы встать на ноги вне поля его зрения. Вот сейчас, словно ничего и не произошло, она пройдет мимо окна, параллельно внешней стене, глядя прямо перед собой, поскольку именно так она всегда и делала, когда ходила по спальне, думая о чем–то своем.
Затем, в подходящий момент, она неожиданно посмотрит в сторону, словно бы услышав птичку, или белку, и глянет в окно, ведь именно так это должно происходить в подобных ситуациях. А потом, мельком увидев в окне соседа, она слегка улыбнется. Глаза ее выразят легчайшее удивление, и она помашет рукой.
И она все это выполнила. Идеально. Но не перед тем, кем нужно.
И теперь дворецкий сэра Гарри, должно быть, думает, что она чокнутая.
___________________________________________
(1) Вивисекция (от лат. vivus — живой и sectio — рассекание) - Вскрытие живого животного в целях изучения его организма.
Глава 3
Моцарт, Моцарт, Бах (отец), снова Моцарт.
Оливия смотрела на программку ежегодного музыкального вечера Смайт–Смитов и лениво теребила уголок, пока тот совершенно не истрепался. Все выглядело точно так же, как и в прошлом году, разве что на виолончели, похоже, будет играть новая девушка. Любопытно. Оливия покусывала нижнюю губу и размышляла. Сколько, интересно, у Смайт–Смитов кузин? Если верить Филомене, которая в свою очередь ссылалась на старшую сестру, струнный квартет девиц Смайт–Смит выступает ежегодно, начиная с 1807 года. А исполнительницы при этом, ни разу не пересекали двадцатилетний рубеж. Похоже, юная смена постоянно ждет за кулисами.
Бедняжки. Оливия считала, что их просто заставляют музицировать, независимо от желания. Устроители же не могут себе позволить вдруг остаться без виолончелисток, хотя, Бог свидетель, две девушки выглядят такими слабенькими, что едва ли способны самостоятельно поднять даже скрипку.
Музыкальные инструменты, на которых
мне бы понравилось играть,
Имей я способности.
Автор: Леди Оливия Бевелсток
Флейта
Флейта–пикколо
Туба
Приятно иногда делать неожиданный выбор. И, кстати, тубу, вдобавок ко всему, можно использовать, как оружие.
Музыкальные инструменты, на которых она не хотела бы играть, включали все струнные, поскольку даже если бы ей удалось превзойти достижения кузин Смайт–Смит (знаменитых своей игрой, увы, по совершенно нежелательным причинам), она все равно издавала бы звуки, напоминающие умирающую корову.
Как–то раз Оливия попыталась играть на скрипке. Мама быстро приказала, чтобы инструмент навсегда исчез из дома.
Кстати, если подумать, петь Оливию тоже приглашали нечасто.
А, ладно, она, наверняка, талантлива в другом. Она может создать получше–чем–средненькую акварельку и почти никогда не теряется в беседе. И пусть она немузыкальна, ее, по крайней мере, никто не пихает раз в год на сцену, терзать уши неподготовленных слушателей.
Кстати, не таких уж и неподготовленных. Оливия огляделась. Она узнала почти всех гостей – они, без сомнения, понимали, чего им ждать. Музыкальный вечер у Смайт–Смитов стал в некотором роде ритуалом. Ты должен был на него пойти, потому что…
А ну–ка, это хороший вопрос. И похоже, ответа на него не существует.
Оливия снова заглянула в программку, хоть и прочла ее уже три раза. Карточка была кремового цвета и, казалось, сливалась с желтым шелком ее юбки. Сначала она хотела надеть новое синее бархатное платье, но потом подумала, что веселый цвет будет уместнее. Веселый и отвлекающий внимание. Правда, сейчас она хмуро взирала на свой наряд и думала, что желтый вовсе не так уж и отвлекает внимание, и ей как–то разонравились кружева по подолу и…
– Он здесь!
Оливия подняла глаза от программки. Над ней стояла Мэри Кадоган… нет, она уже садилась, прямо на место, которое Оливия вроде как заняла для своей матери.
Оливия как раз собиралась спросить, о ком речь, но тут Смайт–Смиты начали настраивать инструменты. Она вздрогнула, потом моргнула, потом совершила ошибку, посмотрев в сторону импровизированной сцены, чтобы понять, что там издает столь жалкие звуки. Этого ей так и не удалось определить, но жалкое выражение лица виолистки (1) заставило ее отвести глаза.
– Ты что, не слышишь? – воскликнула Мэри, толкая ее в бок. – Он здесь. Твой сосед. – И видя непонимающий взгляд Оливии, практически прошипела: – Сэр Гарри Валентайн!
– Здесь? – Оливия тут же крутанулась на стуле.
– Не оборачивайся!
Оливия крутанулась обратно.
– Почему он здесь? – прошептала она.
Мэри суетливо одергивала свое лавандово–синее муслиновое платье. По–видимому, оно было именно таким неудобным, каким и казалось.