Но не все было столь мрачно в году 1971-м. 17 апреля дочь Генерального секретаря ЦК КПСС Галина Брежнева сочеталась очередным браком с безвестным тогда офицером милиции Юрием Чурбановым. Через несколько дней после этого события он получил в подарок звание полковника МВД и от собственного могущественного тестя — роскошную «Шкоду-1000». Правда, в тот же день машина эта была сдана в комиссионный магазин, но потеря эта тут же компенсировалась новым подарком от тестя — новеньким «Рено-16».
Этот же год стал годом начала массового отъезда советских евреев из страны. А началось все 24 февраля, когда двадцать четыре московских еврея захватили здание приемной Президиума Верховного Совета СССР на Манежной площади. Один из «захватчиков», инженер Эфраим Файнблюм, подал в окошечко приемной петицию с требованием открыть еврейскую эмиграцию из СССР. Через полчаса вся Манежная площадь была запружена бронетранспортерами, а у входа в здание дежурили офицеры КГБ. Все радиостанции мира уже трезвонили о сумасшедшем поступке доведенных до отчаяния московских евреев. И 1 марта всех их незамедлительно отправили из СССР. Начинался великий исход евреев из страны, о котором Владимир Высоцкий (еврей по отцу) напишет гениальную песню «Мишка Шифман».
По высочайшему повелению в КГБ СССР тут же был создан Еврейский отдел в 5-м Идеологическом управлении. Его влияние тут же ощутили на себе многие советские евреи и первым из них — Александр Галич. 29 декабря, не без влияния КГБ, он был изгнан из Союза писателей СССР.
Еврейская эмиграция из СССР стала закономерным итогом усиливающегося великодержавного настроения в стране, как в низах общества, так и на самом его верху. Демографическое оттеснение русских на задний план в стране, где им принадлежала верховная власть, не могло пройти бесследно для евреев, хотя их вина в этом отсутствовала. Просто евреи всегда и везде выступали в качестве козлов отпущения.
Всеобщая ностальгия по Сталину, охватившая советское общество с конца 60-х годов, а в начале 70-х обретшая свое реальное воплощение в многочисленных мемуарах военных, фильмах, где личности «вождя всех народов» возвращалось былое величие, все это говорило об усилении в советском обществе имперских настроений, возрождении русского национализма. И это возрождение не могло сулить советским евреям ничего хорошего. После арабо-израильской войны 67-го года, когда Советский Союз занял антиизраильскую позицию, это стало ясно окончательно.
В конце 60-х, а точнее — весной 1968 года в коммунистической Польше руками ее руководителей, и не без подсказки из Москвы, началось массовое изгнание евреев. Для Москвы это был своего рода эксперимент по отработке и проведению в будущем у себя на родине подобного мероприятия. Василий Шукшин, бывший до самой своей смерти ярым русским националистом, в дни изгнания евреев из Польши в разговоре по пьянке с двоюродным братом Высоцкого Павлом Леонидовым откровенно говорил: «Они, бля, — мудаки. Им же ихний Маркс говорил чего-то насчет того, что евреи в каждом деле — дрожжи, но марксисты эти сраные не верят Марксу, потому как он сам еврей. Я так думаю: евреев надо иметь в любой стране по определенной норме. Скажем так: на сто прочих — одного жида. Ты не обижаешься? Я же любя. Хотя меня и считают антисемитом, хотя я и есть антисемит, но говорю дело. Ты думаешь, что антисемит не может про евреев дело говорить? Может… Ты запомни — польские мудаки евреев погнали не без наших отечественных долбоебов. Это наши долбоебы эксперимент проделывают: как оно повернется без жидов, а повернется хуже некуда, потому валить не на кого будет — раз, и еще ихних баб оплодотворять некому будет… Все нации внутри себя кровосмешаются, а тут жиды — не хотится ль вам пройтиться там, где мельница вертится? Под подол, в кусты, и готов гибридик, помесь жучки с внучкой. Вот ты попомни, наши пиздорванцы с мавзолейчика наделают еще дел. То кукуруза, то евреи, то спутники, мать их за ногу…»
Эти самые, по выражению В. Шукшина, «с мавзолейчика» к началу 70-х действительно «наделали делов» — открыли еврейскую эмиграцию из страны. Проделано это было по подсказке русофилов из Политбюро, которые прекрасно знали слабое место своего генсека. Ведь жена Леонида Брежнева, Вероника Петровна, была еврейкой, а так как у евреев национальность считается по матери, то, стало быть, и дети Генерального секретаря считались евреями. Вот и согласился Леонид Ильич «открыть двери» для желающих уехать из страны. Тут еще и разрядка в международных отношениях со странами Запада подоспела, а она требовала каких-нибудь показательных действий со стороны кремлевских руководителей.
В силу прежде всего своего дворового воспитания Владимир Высоцкий никогда не мог стать и не стал националистом. Ему было глубоко чуждо и омерзительно деление людей по национальному признаку, это была его твердая жизненная позиция и кредо. К антисемитизму Высоцкий относился с отвращением и с… присущей ему иронией. Его песня «Антисемиты», написанная еще в 1963 году, наглядно это показывает. В чем только не обвиняет герой этой песни бедных евреев, выводя в конце своих размышлений убийственное обвинение:
Совсем как в стародавних частушках на эту же тему:
Владимир Высоцкий по отцу был евреем, но по еврейским обычаям таковым не считался. Да и сам он всегда называл себя русским. 4 марта 1962 года писал своей жене из Свердловска: «Я — Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский…» Хотя и от еврейства своего никогда не отказывался и писал той же Л. Абрамовой в августе 66-го из Кабарды: «Я — горный житель, я — кабардино-еврейский-русский человек».
В сознание же своего народа Владимир Высоцкий прочно вошел как истинно русский певец, о его второй национальности тогда большинство слушавших его ничего не знали. В. Смехов как-то рассказывал, что однажды зимой, прогуливаясь на даче А. Вознесенского, он услышал от хозяина дачи гордые слова: «В нынешней нашей поэзии только два русских поэта — я и Высоцкий». На что В. Смехов ему заметил: «Ошибаешься, Андрей, только ты». Это открытие для А. Вознесенского было столь неожиданным, что от удивления он споткнулся и упал в сугроб.
Но вернемся в апрель 1971 года, к моменту выписки Владимира Высоцкого из больницы.
Примирение с Мариной Влади и успешное лечение, казалось бы, восстановили в Высоцком так необходимое ему душевное равновесие. К тому же в те дни в театре решалась судьба главного исполнителя в спектакле «Гамлет», премьера которого была уже не за горами, а ради этой роли Высоцкий готов был пойти на многое. «Во что бы то ни стало, но я должен ее сыграть!» — так решил для себя Высоцкий, и его упорство в достижении этой цели поражало в те дни многих. Алла Демидова вспоминала: «Высоцкий был очень увлечен работой. Сносил любые насмешки Любимова. Я поражалась терпению Высоцкого и, зная его взрывной характер, часто боялась Володиной реакции. Особенно когда на репетициях сидела Марина Влади. Сидела она почти всегда наверху, в темноте балкона, чтобы никто ее не видел, но все все равно знали, что Марина в зале, и иногда мне казалось, что Любимов нарочно дразнит и унижает Володю при его жене, чтобы разбудить в нем темперамент, злость и эмоциональность. Володя терпел и репетировал».
Об этом же писал в своем дневнике и Валерий Золотухин: «Как Высоцкий все это выдержал — удивляюсь. Я бы Героя дал ему за такое терпение. Разве с актером можно так обращаться?»
Если коллеги Владимира Высоцкого по актерскому труду восхищались упорством Высоцкого в достижении своей цели во что бы то ни стало сыграть Гамлета, то про Юрия Любимова этого сказать было нельзя: над Высоцким он откровенно смеялся. Он и не скрывал этих своих чувств, говоря: «Как Высоцкий у меня просил Гамлета! Все ходил за мной и умолял: «Дайте мне сыграть Гамлета! Дайте Гамлета! Гамлета!» А когда начали репетировать, я понял, что он ничего не понимает, что он толком его не читал. А просто из глубины чего-то там, внутренней, даже не знаю, что-то такое, где-то, вот почему-то: «Дайте Гамлета! Дайте мне Гамлета!»
Удивительно слышать подобные слова из уст такого большого мастера, как Юрий Любимов. Надо было абсолютно не знать Высоцкого, чтобы бросать ему в лицо подобные слова. Ведь в том-то и было все дело, что роль Гамлета вызревала в нем внутренне, он шел к ней интуитивно, каким-то десятым чувством улавливая внутреннюю логику поступков датского принца. «Гамлет» и стал лучшим спектаклем Владимира Высоцкого в силу того, что Высоцкому в нем абсолютно ничего не нужно было играть, он жил в этой роли, так как судьба Гамлета была и его собственной судьбой. Как и Гамлет, Высоцкий был одинок в этой жизни, духовно никем не понимаем и по-настоящему так и не ценим. «Я один, все тонет в фарисействе». Даже символика спектакля подчеркивала духовное родство Гамлета и Высоцкого: тот тяжелый занавес, что висел на сцене, был символом рока, фатума, Дании-тюрьмы, довлеющих над Гамлетом-Высоцким.
В январе 1972 года на страницах «Литературной газеты» в статье «Трагедия: гармония, контрасты» А. Инкст писал о премьере «Гамлета» на сцене Театра на Таганке: «Гамлет в спектакле — затворник в ненавистной ему Дании, тюрьме со множеством темниц и подземелий. Герой задыхается от гнева против мира, в котором быть честным — значит быть единственным среди десятка тысяч. Зоркий, а не безумный — таков Гамлет Владимира Высоцкого, в одиночку борющийся против зла, воплощенного в короле, убийце и тиране, против всех, кто с Клавдием». Премьера «Гамлета» состоялась 29 ноября 1971 года. Вспоминая о том дне, Владимир Высоцкий позднее рассказывал: «Когда у нас в театре была премьера «Гамлета», я не мог начать минут пятьдесят, сижу у стены, холодная стена, да еще отопление было отключено. А я перед началом спектакля должен быть у стены в глубине сцены. Оказывается, ребята и студенты прорвались в зал и не хотели уходить. Я бы на их месте сделал то же самое: ведь когда-то сам в молодости лазал через крышу на спектакли французского театра… Вот так я ощутил свою популярность спиной у холодной стены».
12 января 1972 года итальянская газета «Каррьере делла сера» писала: «Живое любопытство пробудило московскую публику, часть которой с полным одобрением, другая же часть со столь же полным неприятием восприняла спектакль «Гамлет», который недавно был поставлен в Театре на Таганке. Перевод Бориса Пастернака, режиссура Юрия Любимова (последователя Брехта), главная роль доверена Владимиру Высоцкому, который, как рассказывают, провел несколько лет в сибирских трудовых лагерях. Он известен как автор песен уголовного характера, довольно популярных среди молодых людей, обменивающихся магнитофонными лентами с записью его музыки…»
Концертная деятельность Владимира Высоцкого в тот год была отмечена тремя десятками концертов в различных городах Советского Союза. Им было написано более тридцати произведений, среди которых: «Так дымно, что в зеркале нет отраженья», «Так случилось — мужчины ушли», «Песня у микрофона», «Есть телевизор…» и др.
Кинорежиссер А. Столпер, у которого Владимир Высоцкий семь лет назад снимался в фильме «Живые и мертвые», вновь пригласил его на съемки. Фильм носил название «Четвертый» и был экранизацией одноименной пьесы Константина Симонова. Эту пьесу уже успели к тому времени сыграть на театральных подмостках московский театр «Современник» и Ленинградский БДТ. Владимир Высоцкий в этом фильме сыграл молодого журналиста с коротким именем — Он.
Фильм этот не принесет Высоцкому никакой славы и так и останется в его кинобиографии малозначительным эпизодом. А на экранах страны в тот год шли фильмы, многие из которых вскоре войдут в золотой фонд советской кинематографии: «Джентльмены удачи», «Старики-разбойники», «Пришел солдат с фронта», «12 стульев», «Молодые», «Седьмое небо», «Русское поле», «Мировой парень», «Битва за Берлин», «Последний штурм».
1972 год
Начало 1972 года принесло Владимиру Высоцкому трагическое известие: в Париже умерла мать Марины Влади. Еще в октябре прошлого года врачи удалили ей раковую опухоль, но ее состояние не улучшилось. Все эти месяцы она была подключена к аппарату, который обеспечивал ей жизнь, но это нельзя было назвать настоящей жизнью. И Марина Влади решилась на последнее.
«Когда я сообщаю тебе по телефону, что мы должны решиться отключить аппарат, который искусственно поддерживает ей жизнь, ты отвечаешь то, чего я жду: «Если жизнь — больше невозможна, зачем поддерживать ее видимость?» Мы согласны — одна из сестер и я. После долгих споров две другие мои сестры тоже соглашаются, и мы прощаемся с мамой.
Рыдая у телефона, ты все-таки стараешься поддержать меня. В тот февраль семьдесят второго года были рассмотрены все возможные решения. Даже чтобы мне остаться в Москве с детьми. Но очень быстро мы наткнулись на непреодолимые трудности: отсутствие денег и моя работа, которую я хочу и должна продолжать. К тому же моих сестер и друзей приводит в ужас одна только мысль о возможности моего переезда в Москву. А главное — то, что мои дети, с удовольствием проводящие здесь летние каникулы, не хотели бы все-таки окончательно поселиться вдали от Франции».
В этом году на экраны страны вышел фильм А. Столпера «Четвертый», в котором Владимир Высоцкий сыграл эпизодическую роль. Это была единственная роль актера в кино за последние два года. Казалось, что в этом году ситуация должна была измениться в лучшую сторону: Высоцкого пригласили сниматься в фильме «Земля Санникова», причем в роли, наиболее характерной для него: певца и поэта Крестовского. Ему даже предложили подобрать под этот образ собственные песни, что он и сделал незамедлительно. Для фильма им были предложены режиссерам песни: «Капитана в тот день называли на «ты» и «Белое безмолвие».
Но судьба и на этот раз распорядилась иначе. Режиссер фильма А. Мкртчян вспоминает: «Пробы к фильму «Земля Санникова», где Высоцкий должен был играть Крестовского. Когда мы представили эти кинопробы на большом худсовете к/с «Мосфильм», было какое-то замешательство.
— Он вам не подходит, вы меня поняли? — сказали нам тогда спокойным и безапелляционным тоном, давая понять, что разговор окончен и это стало решением худсовета.
Узнав обо всем, Высоцкий очень огорчился и сказал, что все это он предвидел, просил меня повременить со съемками. Три дня по разным причинам мы откладывали начало съемок на Финском заливе. Вся группа ждала вестей из Москвы. На третий день Высоцкий позвонил и сказал, что все его старания тщетны».
После этой неудачи Владимир Высоцкий в письме режиссеру Станиславу Говорухину с горечью писал: «Чувствую, вырвут меня с корнем из моей любимой кинематографии, а в другую меня не пересадить, у меня несовместимость с ней, я на чужой почве не зацвету». На место Владимира Высоцкого в фильм пришел Олег Даль, но ему эти съемки жизнь не скрасили. Исследователь творчества О. Даля Н. Галаджева, вспоминая те съемки, писала: «Вышло дешевое и безвкусное шоу. Даль и Дворжецкий даже решили уйти с картины, но их уговорили довести работу до конца. Правда, потом режиссеры (Л. Попов и А. Мкртчян) отыгрались на артисте. Раз за разом они и композитор (А. Зацепин) заставляли Даля перезаписывать песни, которые поет их герой. Кончилось тем, что ему все это надоело: он сказал, что все уже спел и сыграл, и наотрез отказался что-либо переделывать. Песни в фильме озвучивал О. Анофриев, заменивший за кадром поющего актера».
В дневнике самого О. Даля об этом написано вполне откровенно:
«9 июня 1972 года. Радость идиота.
Мечты идиота. Мечты идиотов…
А мысли мои о нынешнем состоянии совкинематографа (Земля Санникова): X и У клинические недоноски со скудными запасами серого вещества, засиженного помойными зелеными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция!!»
Кто знает, что отпугнуло тогда высоких кинематографических начальников от приглашения Владимира Высоцкого на эту роль. Может быть, молва о нем как о пьянице и дебошире, которую сам он не спешил опровергнуть?
Между тем 16 мая 1972 года в печати появилось постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма». Августовский номер «Советского экрана» тут же откликнулся на это постановление большой статьей под названием «Алкоголизм — враг общества». В ней рассказывалось о последних работах советских документалистов, касавшихся в своих работах этой болезненной темы. Названия этих работ говорили сами за себя: «Алкоголь — враг ума», «Горькая хроника», «Преступление», «В твоих руках жизнь», «Две привычки», «Чрезвычайное происшествие», «Лишняя рюмка», «Дорога, ведущая только вниз». А 28 июня председатель Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР А. А. Романов издал указ «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма средствами кино».
Неудача с фильмом «Земля Санникова» была не последней для Владимира Высоцкого в тот год. Его также «прокатили» и с утверждением на главную роль в фильме «Высокое звание» по сценарию В. Фрида и Ю. Дунского. Но здесь логика высоких начальников была понятна: Высоцкому предназначалась роль советского маршала, а это для руководителей совкино был нонсенс. Поэтому роль маршала в этом фильме сыграл Евгений Матвеев, который во всем соответствовал образу положительного героя, что через четыре года позволит ему воплотить на экране самого Леонида Брежнева в фильме Юрия Озерова «Солдаты Свободы».
Но не все было столь грустным в кинематографической судьбе Владимира Высоцкого в тот год. Потеряв роли в фильмах «Земля Санникова» и «Высокое звание», Высоцкий приобрел гораздо большее: режиссер Иосиф Хейфиц пригласил его на роль фон Корена в фильме «Плохой хороший человек», экранизации повести А. П. Чехова «Дуэль». Правда, и на эту роль В. Высоцкого долго не утверждали, но в дело вмешались космонавты, и чиновничья стена была пробита. В. Высоцкого на роль утвердили. Главным партнером Высоцкого в этом фильме был Олег Даль.