Встревоженные беглецы договорились, как вести себя, если окажется, что они снова попали в Турцию. Все будет зависеть от обстоятельств. Но все согласились, что Якуб будет выдавать себя за купца из Трапезунда, Златка — его дочка, а Звенигора, Спыхальский и Яцько — невольники.
У берега виднелась узкая коса. Их несло на неё. Встреча могла оказаться фатальной не только для судна, но и для людей. Хотя буря и утихла, прибой был очень сильным.
Звенигора стал рядом со Златкой, чтобы помочь ей, если понадобится. Якуб молитвенно сложил руки, будто просил аллаха послать им спасение. Только Яцько чувствовал себя спокойно, не представляя, что встреча с берегом может обернуться для кого-нибудь смертью или увечьем.
— Берег совсем дикий, — сказал паренёк, всматриваясь в горы, что спускались уступами почти до самого моря.
Но ему никто не ответил. Фелюга внезапно остановилась, затрещала, и люди с криком полетели в пенистую мутную воду…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ХИЖИНА У МОРЯ
1
Берег только на первый взгляд казался пустынным, Если бы Яцько мог внимательнее всмотреться, то заметил бы тёмную хижину из грубо обтёсанных сосновых брёвен, приютившуюся в удобной ложбине под защитой искривлённых морскими ветрами деревьев.
Низкие двери хижины широко раскрыты. На пороге примостился старик с рыбацкой сетью, унизанной тугими поплавками из белой коры берёзы. Старик перебирал её узловатыми пальцами, находил разрывы и ловко сплетал оборванные концы кручёными пеньковыми нитками.
Лицо у деда тёмное, изборождено морщинами, но по-стариковски красивое. Седые волосы обрамляют высокий загорелый лоб и спадают тяжёлыми волнами по сторонам. Чёрные, слегка потускневшие глаза внимательно смотрят из-под косматых бровей. Воротничок чистой белой сорочки стянут синей ленточкой, свидетельствуя, что в доме есть заботливые женские руки.
И в самом деле, из-за угла хижины выбежала небольшого росточка, пухленькая девушка с деревянным вёдерком в руке. Расплёскивая от волнения густое козье молоко, бросилась к старику:
— Леле, мале![70] Посмотри, дедуся, на море! Корабль тонет! Люди падают в воду, люди!.. Надо спасать! Бежим на берег! Да скорее же!
Старик отбросил сетку, встал и, приложив руку ко лбу, взглянул на море. Там, у прибрежной каменной гряды, чернело над водой перевёрнутое вверх килем судно. Прибой терзал его, тащил к берегу. Поодаль в воде барахтались люди. Сквозь шум волн доносились крики отчаяния.
— Скорее!.. — вскрикнул старик и неожиданно быстро, что никак не соответствовало его степенному виду, подпрыгивая, побежал за девушкой к берегу.
В небольшом, хорошо защищённом от ветра заливе стояла рыбацкая лодка. Девушка добежала первой, схватила весла. Старик спешил за ней.
— Подожди, Марийка! Я с тобою!
Он с ходу прыгнул в лодку. Под сильными взмахами весел лодка быстро выскочила из залива и ринулась наперерез бурунам к барахтающимся в волнах людям.
Первым взобрался в лодку Яцько. Он помог неожиданным спасителям вытащить из воды Златку и Якуба, который уже совсем обессилел.
Звенигора и Спыхальский не стали влезать в лодку, чтобы не перевернуть её, а плыли рядом, держась за борта.
— Это твой отец? — спросила девушка, указывая на Якуба, когда они добрались до берега.
— Да, — ответила Златка.
— А где мама?
— У меня нет мамы. Я сирота.
Это была почти правда. Ведь Златка совсем не знала своих родителей. Да и неизвестно, живы ли они ещё.
— Бедняжечка, — пожалела Марийка гостью и, введя её в дом, вытащила свою сухую одежду, чтобы Златка переоделась. — Не горюй. Хорошо, что осталась жива. А сирот много на свете… Я тоже сирота.
— А разве это не твой папа?
— Нет, это мой дедушка. Он один у меня родной. Папу и маму я даже не помню. Их казнили, когда я была совсем маленькой…
— Казнили? Кто?..
Марийка запнулась, словно заколебалась — говорить или нет? Её загорелое смуглое лицо опечалилось, а глаза покрылись влагой. У девушки сильные натруженные руки, широкие, как у юноши, но по-женски округлые плечи. Невысокая, полная, крепкая, как наливное яблочко, она была сильной и по-своему красивой. Все, кто знал Марийку, даже дедушка, звали её дунда, то есть толстушка. Она не обижалась и приветливо отзывалась на прозвище.
— В нашем селе скрывались тогда гайдутины, повстанцы, — сказала Марийка тихо. — Янычары дознались об этом, наскочили. Спалили все хаты, а людей поубивали. Тогда и мои родители погибли… Дедушке удалось выхватить меня из огня и убежать в горы. Назад он уже не вернулся. Построил здесь хижину, и стали мы с ним жить у моря. Дедушка ловит рыбу, а я пасу овечек и коз, собираю в лесу грибы, орехи, груши, алычу…
— А гайдутины, о которых ты говоришь… они и до сих пор здесь есть? — Златка понизила голос.
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Страшно стало… Вдруг сюда придут…
— Глупенькая… — Марийка засмеялась. — Гайдутины — добрые, хороших людей не трогают… Да и ты, хотя и турчанка, а вон как хорошо по-нашему говоришь. Будто настоящая болгарка.
— У меня няня была болгарка.
— Вот оно что…
Хотя голос у Марийки по-прежнему звучал ласково, однако в глазах появился холодок. Внимательно взглянув на Златку, она поднялась с места.
— Ой, леле! Я и забыла, что у меня чорба[71] варится!..
2
Марийка выбежала в сени, а старик обратился к своим гостям:
— Прошу, другари[72], в дом старого Момчила. Марийка наварила чорбы, а к ней найдутся и хлеб и брынза. Да и бутылочка ракии не помешает…
— Спасибо, бай Момчил, мы с большой благодарностью воспользуемся вашим гостеприимством, — ответил Звенигора. — По правде говоря, здорово животы подвело за эти дни.
— Откуда путь держите, другари? И кто вы такие?
Звенигора ждал этого вопроса. И хотя дед Момчил казался ему честным человеком, ответил так, как уславливались:
— Плыли из Трапезунда в Варну. Со своим хозяином, купцом. Мы казаки… А веры христианской…
— Руснаки, выходит! — обрадовался старик. — Это хорошо! А чего же вы панькаетесь со своим хозяином? Можно подумать, что он вам дядюшка или брат… За ноги бы турка — да в море, антихриста! А сами — айда до дому!
Беглецы переглянулись и облегчённо вздохнули. Оказывается, они попали к друзьям. Или, может, хитрый дед испытывает их? Но не похоже.
— Про волю мы и сами думаем, бай Момчил, — отвечал Звенигора. — Кто не хочет вернуться домой, на волю? Но не пришло ещё время… А хозяин наш, Якуб, человек добрый, даром что турок… А Адике, его дочка, тоже хорошая девушка. Мы не можем причинить им зла. А если кто нападёт, будем защищать. Не так ли, друзья?
— А как же! — выкрикнул Спыхальский. — За пана Якуба жизни не пожалеем!
— Гм, похоже, что этот турок вам все-таки вроде родич, — удивился Момчил. — Ну да бог с ним… Пошли обедать!
Звенигоре показалось, что старик с подозрением оглядел их, но значения этому не придал. Хотелось быстрее поесть и заснуть. Тяжёлые, бессонные ночи на море давали о себе знать.
Обед был вкусный. Ароматная чорба с бараниной всем понравилась. Пан Спыхальский, выпив кружку ракии, забыл шляхетские правила и громко хлебал наваристый суп, как самый обыкновенный хлоп. Звенигоре виноградная ракия показалась далеко не такой крепкой, как запорожская горилка, но, не желая обидеть гостеприимного хозяина, он хвалил и ракию, и чорбу, и солоноватую брынзу.
После обеда всех стало клонить ко сну. Златку Марийка повела в свою комнатку, а мужчинам постелила на чердаке. Там лежало свежее сено, и измождённые беглецы мигом заснули.
Когда Звенигора проснулся, стояла уже ночь. На чердаке было темно. И Яцько, и Спыхальский крепко спали.
Звенигора повернулся на другой бок, подложил под голову кулак и снова закрыл глаза. Но на этот раз заснуть ему не удалось. Из сеней донёсся приглушённый шёпот. Говорил Момчил:
— Подожди, Драган, я закрою ляду на чердак, чтобы гости, чего доброго, не слезли. Пусть храпят себе до утра!..
Звенигора затаил дыхание. В чем дело? Что там происходит внизу? Почему Момчил опасается их?
Тихо стукнула ляда. Скрипнул засов. В сенях снова послышались голоса, но теперь ничего нельзя было разобрать. Потом открылись наружные двери и настала чёрная тишина.
«Эге, тут что-то неладно, — подумал Звенигора. — Не затевает ли старый недоброе? Может, хочет выдать турецким властям? За пойманного невольника-беглеца платят хорошие деньги».
Арсен хотел разбудить товарищей, но передумал. Втроем в этой непроглядной темноте они поднимут такой шум, что Момчил и его сообщники сразу их услышат. Нет, лучше самому обо всем разузнать.
Ещё днём он по казацкой привычке, ложась спать, осмотрел чердак и приметил, что в забитой досками торцевой части крыши есть небольшие дверцы, через которые, очевидно, Момчил забрасывал сено. Осторожно, ощупывая руками балки, добрался до стены. К счастью, дверцы были не заперты. Тихо открыл их, выглянул во двор.
Впереди, на фоне звёздного темно-синего неба, чернели горы. Где-то сзади, по ту сторону хижины, шумело море. Звенигора прикрыл за собой дверцы и выглянул из-за ската крыши во двор. Там, склонившись головами друг к другу, стояло несколько тёмных фигур. В кругу белел чуб Момчила. В сторонке Марийка держала за поводья двух мулов.
Мужчины о чем-то говорили, однако Звенигора не мог ничего услышать: мешал шум моря. Момчил сказал:
— Пора!
Марийка дёрнула мулов за поводья и пошла впереди. За ней тронулись мужчины. С Момчилом их было четверо.
Звенигора спустился с крыши и пошёл следом.
Они повернули на тропинку, что вела к прибрежным песчаным дюнам. Дорога была незнакомая, и Звенигора ускорил шаг, чтобы не потерять в темноте серые фигуры. Вдруг в стороне, между каменными глыбами, он заметил человека, который, как и он, крался за Момчилом и его товарищами.
Неизвестный не видел Звенигоры и, пригибаясь, тихо двигался следом за Момчилом и его спутниками.
У обрывистого каменистого берега Момчил остановился и что-то сказал Марийке. Девушка придержала мулов. Мужчины исчезли в чёрной низкой щели, вымытой в известняке дождевыми потоками. Через несколько минут они появились оттуда с тяжёлыми узлами.
— Воевода будет очень доволен тобой, бай Момчил, — сказал один из спутников старика. — Эта помощь очень своевременна. Собака Сафар-бей готовит нападение на Чернаводу, и мы его встретим свинцовыми гостинцами…
— Здесь пять пудов свинца и столько же пороха, — ответил Момчил. — Через неделю, если будет хорошая погода, жду вдвое больше. Поэтому захвати, Драган, с собой четырех или пять мулов, да и денег не забудь — надо платить вперёд.
— Я передам воеводе…
Они уложили на спины мулам тяжёлую поклажу и двинулись назад.
Звенигора, прижавшись к скале, не пропустил ни слова. Он мало что понял из этой беседы. Однако убедился, что Момчил и его друзья ничего злого против них не затевают.
Теперь его ещё больше встревожил незнакомец. Без сомнения, это враг. Другу нечего прятаться и подкрадываться.
Заметив, что болгары двинулись назад, неизвестный припал к земле, подождал, пока затих шум шагов, и поднялся на ноги. В этот миг его схватила за ворот твёрдая рука.
— О аллах! — вскрикнул незнакомец.
— Ты кто? — спросил Звенигора. — Что здесь делаешь?
В ответ незнакомец выхватил кинжал. Но Звенигора опередил и ударил ятаганом меж лопаток. Тот вскрикнул и, падая на землю, выпустил из рук оружие.
На крик прибежали болгары. В это время вышла луна, и Звенигора увидел, что один из них был молодой сухощавый юноша, а другой — полный великан в белом кожушке без рукавов.
— Это ты, руснак? — удивился Момчил, узнав Звенигору. — Что здесь произошло? Кого ты убил? Как ты очутился здесь?
Звенигора поведал о своём приключении и, заканчивая рассказ, толкнул ногой труп незнакомца.
— А кого убил, не знаю.
Момчил перевернул неизвестного, заглянул ему в лицо.
— Ба, да это Василёв, стражник с Каменного брода. Помак. Плохой и злой человек!.. Он, наверное, следил за нами. Драган, — обратился старик к юноше, — вам надо немедленно уходить отсюда. Как знать, нет ли здесь поблизости отряда стражников или янычар.
— А разве вам, бай Момчил, не угрожает опасность? — спросил в ответ Драган. — Я за вас беспокоюсь.
— Ты хочешь сказать — за Марийку, хитрец, — улыбнулся в седые усы Момчил. — Не бойся! Пока вас не поймают, нам бояться нечего. Спроважу эту собаку в море, никто и не узнает, куда он делся.
— Я наведаюсь к вам через несколько дней, бай Момчил, — произнёс Драган. — После горы Орлиной Дундьо сам поведёт мулов дальше. Там уже безопасно. А я возвращусь сюда.
— Как хочешь, — ответил Момчил и попросил великана-толстяка: — Дундьо, помоги мне отнести эту падаль к берегу. Я привяжу к его шее камень и сброшу подальше от берега в море.
Момчил начал было поднимать тело стражника, но Дундьо опередил его. Схватив в охапку, будто куль соломы, бегом помчался к берегу. Через несколько минут вернулся. Переводя дух, сказал густым басом:
— Уже.
— Отнёс?
— Закинул.
— Как — закинул? Куда? — встревожился Момчил.
— В море. Взял за ноги, раскрутил и забросил. Только булькнуло!
— Эх, что ж ты наделал, Дундьо! — вскрикнул Момчил. — Его же прибьёт к берегу!
— Не прибьёт, — мрачно ответил великан.
— Уж если Дундьо закинул, то не прибьёт! — засмеялся Драган. — Он наверняка шуганул его на самую середину моря.
Взяв мулов за поводья, парни попрощались и исчезли в темноте. Марийка хотела проводить их, но Момчил остановил:
— Не ходи! Надо скорее домой. Боюсь, что Василёв не один здесь шатался, — и обратился к Звенигоре: — А ты, парень, смельчак! Спасибо тебе!
3
До утра уже никто не заснул. Все собрались в просторной комнате хижины и при свете восковой свечи на все лады обсуждали, что им делать дальше. Спыхальский встревожился и предлагал немедленно скрыться в горы. У Звенигоры созревал другой план. От Момчила он узнал, что до Бургаса можно добраться по морю в лодке. А оттуда до Рудника, где должен был находиться брат Серко, рукой подать.
Однако об этом он пока что помалкивал.
Через открытые двери доносились стоны Якуба. Златка поминутно бегала к нему, давала пить или поправляла постель. Её гибкая фигурка то появлялась в полуосвещённой комнате, то исчезала в густой темноте кухни. Звенигора поймал себя на мысли, что завидует Якубу. Хотелось, чтобы Златкины руки поднимали его голову, чтобы она ему подносила глиняную кружку с холодной ключевой водой. Арсен уже сознавал, что в сердце входит сладкое, пьянящее чувство, и это больше всего волновало его. Перед глазами все время стояла Златка. Даже во сне. Потому и мучился сейчас казак, не зная, на что решиться: остаться здесь, чтобы иметь возможность защитить Златку, или ехать в Бургас вызволять Нестора Серко.
Начало светать. Порозовел край неба над морем. Марийка готовила завтрак, застелив стол новой вышитой скатертью. Момчил вытащил из погребка бочонок ракии. Ночной подвиг Звенигоры растрогал старика и рассеял его сомнения относительно беглецов. Поднимая вверх чашу, Момчил торжественно произнёс:
— Пью за здоровье храброго юнака[73] Арсена… За ваше возвращение на родину, другари! Чтоб ни один турок не перешёл вашей дороги!
Из кухни снова донёсся стон Якуба.
— Кроме нашего друга Якуба, — добавил Звенигора. — Ибо не каждый вашенец[74] — приятель, бай Момчил, и не каждый турок — враг… Бывает свой хуже татарина: продаст и деньги пересчитает…
Он опрокинул чашу. Ракия была ароматная, настояна на каких-то горных кореньях.
Момчил тоже выпил и крепкими белыми зубами откусил кусок жареной баранины. Когда Златка снова вышла к Якубу, он сказал:
— Это так, хлапе[75]. Но я никак не пойму, почему вам так дорог этот турок и турчанка.
Звенигора вытер ладонью рот.
— Теперь нам нечего скрывать, бай Момчил. Якуб — наш друг. Он вместе с нами участвовал в восстании против спахии, который держал его в темнице. И никакой он не купец… Мы вместе бежали через море к нам домой. А буря прибила фелюгу к Болгарии. Вот почему мы очутились здесь. Теперь наша судьба в ваших руках, бай Момчил. Захотите с Марийкой помочь нам — великая благодарность, не захотите — мы сразу же уйдём в горы. И Якуба понесём с собой. Мы не можем его бросить.
Момчил отрицательно покачал головой.
— Что ты, другарь! Болгары от дедов, прадедов честные люди! Честные и добрые. За добро они никогда не платят злом. Пусть Якуб с дивчиной остаются у нас в хижине. А вы скройтесь в горах, пока он поправится…
— Прятаться в горах я не буду. Мне надо добраться в Бургас, а оттуда до Рудника.
— До Рудника? — переспросил Момчил. — Я бывал там с Марийкой. Но что вынуждает тебя, Арсен, ехать туда?
— Я должен там разыскать одного невольника и выкупить его. Если сможешь, бай Момчил, дать мне лодку, чтобы доплыть до Бургаса, я буду тебе очень благодарен.
— Но один ты не справишься в дороге.
— Мне поможет пан Мартын…
— Конечно, — буркнул Спыхальский, встопорщив усы.
— Я не о том, — возразил Момчил. — Вы чужеземцы, и вас очень быстро схватит стража. Если так надо, тогда лучше мне пойти с вами. Я знаю дорогу, порядки…
— Нет, дедуся, — вмешалась Марийка, внимательно слушавшая беседу, — если на то пошло, то поеду я. Кто знает, сколько дней уйдёт на эту поездку, а тебе нужно быть дома. Разве ты забыл, что днями приплывает стамбульский гость? Да и Драган вскоре вернётся…
— И правда, — задумался Момчил. — Не смогу я ехать. Придётся тебе, Марийка, проводить наших гостей.
Звенигора недоуменно глянул на девушку. Момчил перехватил его взгляд:
— Ты сомневаешься в ней? Казаче, ты не знаешь наших горянок! Марийка стоит любого доброго парня.
— Дедусь! — покраснела девушка.