То, что они увидели во дворе, поразило их словно громом. Вокруг одни янычары. Несётся многоголосое «алла». Первую минуту даже воевода растерялся, побледнел. Отстоять замок почти невозможно. Где же Анка? Что с нею?..
И как бы отвечая на его мысли, Светозар крикнул:
— Она там! Жива! Её схватили!
В этот же миг Светозар качнулся: стрела впилась ему в плечо. Юнак вырвал её и отбросил в сторону.
— Ничего, это пройдёт… — прошептал. — Спасайте Анку!
Эти слова вывели воеводу из оцепенения. Он быстро окинул взором поле боя: враг, удивлённый появлением свежих сил, перестраивал ряды. Воевода правой рукой выхватил саблю, а левой — пистолет и ринулся вперёд. За ним помчались гайдутины…
Бой закипел с новой силой. Хотя гайдутинов намного меньше, в тесном дворе не развернуться, и они бились почти один на один с врагом. Только на место упавшего янычара тут же вставал другой, а вместо убитого или смертельно раненного гайдутина — легко раненные продолжали сражаться — никто уже не вставал. Повстанцы удваивали, утраивали усилия, чтоб заменить тех, кто пал.
Сражаясь с каким-то янычаром, воевода вдруг увидел жену. У входа в их дом двое аскеров заламывали ей руки за спину, а третий связывал верёвкой. Одежда порвана, чёрные, пышные, с проблесками седины волосы рассыпались по плечам.
— Анко-о!..
Женщина встрепенулась. Отчаянный крик вырвался из её груди:
— Младен!
Ей зажали рот, потащили за угол дома.
Воевода разрядил пистолет в грудь ближайшего янычара, хотя берег пулю на крайний случай, и, перепрыгнув через труп, ринулся следом. Это было безрассудно, так как за ним успел проскочить только один Светозар. Остальные гайдутины остались за строем янычар, сразу сомкнувших разорванный ряд.
Сафар-бей, услышав крик Анки, понял, что здесь сам воевода. Зловещая улыбка скривила его красивые губы.
— А-а, попался, горный беркут! — с ненавистью прошептал про себя. — Теперь не вырвешься! — Он спрыгнул с бревна, на котором стоял, управляя боем, резким окриком подозвал к себе десяток янычар. — Видите того гайдутина? В чёрном жупане. Это сам воевода Младен!.. Заходите ему в тыл!
Сафар-бей загородил дорогу воеводе и скрестил с ним саблю. Звякнул металл о металл. У воеводы крепко сжаты губы, бледное лицо покрыто потом. Сафар-бей зловеще скалил ровные зубы. Он видел, как янычары с тыла обходили воеводу и его раненого гайдутина, потому и не очень торопился нападать, а постепенно отступал, заманивая воеводу в глубину двора.
Воевода понял, что перед ним не простой янычар и сказал:
— Молись, ага! Сейчас ты встретишься со своим аллахом…
— Сафар-бей, если тебе так хочется знать моё имя, гайдутинская собака! — криво усмехаясь и уклоняясь от выпада воеводы, злобно бросил Сафар-бей.
— А-а, Сафар-бей! Палач болгарских женщин и детей! Ну что ж, тем больше у меня желания отправить тебя на тот свет!
Воевода сразу словно окреп. Его удары приобрели могучую силу и ловкость. Сафар-бей перестал улыбаться, еле сдерживая стремительный натиск противника. Балканский шайтан! Нелегко будет взять его живым. А жаль! Как бы возросла слава Сафар-бея, если заковать этого гяура в кандалы и на цепи провести через всю Болгарию до самой столицы…
Но и прикончить воеводу оказалось не так просто. После точных и быстрых его ударов у Сафар-бея разодрана одежда, а из левой руки капает кровь. С тыла воеводу защищал Светозар.
Тем временем шум боя стал стихать. Погибли один за другим все гайдутины, что прибыли с воеводой. Янычары вытирали окровавленное оружие, перевязывали раны и… с интересом наблюдали за поединком своего главаря с гайдутинским воеводой.
Сафар-бей закусил губу. Уж этого он никак не ожидал. Вместо того чтобы сразу схватить вожака гяуров, эти трусливые шакалы, мерзкие псы решили потешиться необычным зрелищем! Он отступал все дальше к окровавленному и заваленному трупами заслону. Потом внезапно сделал глубокий выпад. Воевода вынужден был податься назад и упёрся в спину Светозара. Против молодого гайдутина сражался тоже лишь один янычар.
— Светозар, слушай меня внимательно, — повернув набок голову, тихо проговорил Младен. — Сейчас мы отступим к воротам… Ты у нас лучший бегун. Попробуй добраться до наших… Передай мой приказ: всем выйти из боя и разойтись по горам и лесам. Надо спасать людей!
— Хорошо, — шепнул Светозар и потеснил противника назад.
С боем, сопровождаемые толпой янычар, дошли они до арки, и Светозар, выбив саблю у соперника, шмыгнул в ворота. Янычары не сразу догадались, что гайдутин убегает, потому никто не погнался за ним. Когда же опомнились, было уже поздно. Несколько лучников выпустили стрелы, но Светозар прыгнул с обрыва в кусты и исчез.
Подбодрённый успехом молодого воина, воевода решительнее пошёл в наступление. Знал, что обречён на смерть, и жаждал лишь убить Сафар-бея!
Сафар-бей тоже дрался, как приговорённый. Гордость не позволяла ему просить помощи у своих подчинённых. Незначительная на вид рана сильно кровоточила и причиняла большие страдания. Смертельная бледность свидетельствовала о неимоверном напряжении всех сил.
Ага понимал, что стоит ему споткнуться — и он погибнет. У него не хватит сил увернуться от сабли проклятого гяура.
Это состояние своего командира заметил хитрый и вёздесущий Кагамлык. С криком «Он убьёт его!» янычар раскрутил над головой аркан, накинул на шею воеводы и резко потянул на себя.
Воевода упал. Кагамлык прыгнул вперёд и наступил на саблю воеводы, чтобы он не успел перерубить аркан.
Сафар-бей, ослеплённый ненавистью и пережитым страхом, ринулся вперёд с поднятым клинком, чтобы поразить поверженного врага.
Но сквозь шум, стоны раненых и выкрики янычар до него внезапно донеслось от ворот короткое:
— Ненко!
3
Сафар-бей замер, изумлённо повёл глазами. Янычары, решив, что поединок закончен, накинулись на воеводу и начали вязать ему руки. Кагамлык подошёл к Сафар-бею и с простодушным видом, плохо скрывавшим его хитрость, сказал:
— Извини меня, ага, что я вмешался в поединок. Мне показалось, ты вот-вот прикончишь воеводу. А я помнил твой приказ — взять его живым…
— Хорошо, Кагамлык. Благодарю, — ответил Сафар-бей и отвернулся, занятый совсем другой мыслью.
Кто остановил его? Кто выкрикнул это странное, загадочное слово «Ненко», которое преследует его всю жизнь? Он оглянулся.
От ворот спешил янычар. Что-то уж очень знакомое показалось Сафар-бею в его лице и походке. Ба! Да это же польский купец!.. То есть казак… Нет, невольник… Тьфу!.. Впрочем, один аллах знает, кто он такой на самом деле! Может, шайтан в образе человека?
— Ты? — кинулся ему навстречу Сафар-бей, ещё не веря своим глазам. — Здесь?
— Я. Слава богу, успел! — произнёс Звенигора, вытирая рукой пот с лица.
— Что все это значит? Как ты здесь очутился?
— Об этом потом. Я видел, ты взял в плен воеводу Младена. Ради всего святого, ради самого себя сохрани ему жизнь, не разрешай издеваться над ним, пока я не поговорю с тобою… — И добавил тише: — Наедине…
Сафар-бей как-то странно посмотрел на казака и распорядился отвести воеводу и его жену в дом, держать под строгой стражей.
То ли от потери крови, то ли от неожиданной встречи с недавним невольником, который знает тайну его прошлого, он ещё больше побледнел и казался очень взволнованным. Чёрные глаза его поблекли, стали мутными, будто налились жёлчью.
Но никто из янычар не заметил, как изменилось лицо аги.
Отдав приказание идти на помощь отряду Гамида и убрать трупы со двора замка, Сафар-бей подозвал Кагамлыка. Тихо сказал:
— Видишь этого янычара? — кивнул на Звенигору.
— Да, ага.
— Не спускай с него глаз!
— Слушаюсь, ага.
Сафар-бей подошёл к Звенигоре, и они вместе направились к дому. Кагамлык двигался за ними, следя за каждым движением незнакомца.
Хмурым взглядом обвёл Сафар-бей зал. Пусто и неприветливо. Над головой серый каменный свод. Пол, выложенный неровными каменными плитами, узкие окна-бойницы. Вдоль стен — тяжёлые деревянные скамьи. Посреди зала такой же грубый, потемневший от времени еловый стол. Напротив и справа — двери в боковые комнаты.
Смутные воспоминания всплывали в памяти аги. Радость — наконец-то захватили гайдутинское гнездо, много лет не дававшее покоя туркам, — уступила место глухой тревоге. Когда он был в этом доме? Почему ему кажется, что видел уже эти серые плиты под ногами и эти широкие скамьи вдоль стен?.. Бред это или сон? Нет, не сон! Он все же бывал здесь! Только не припомнит когда.
Сафар-бей в смятении провёл рукой по лбу… Звенигора внимательно наблюдал за ним. Неужели далёкие воспоминания детства все же возникли в его памяти?
А Сафар-бей и вправду напрягал память. Ему словно вспоминается, что за теми дверями, что перед ним, должна быть комната с одним высоким стрельчатым окном. Стены её завешаны шкурами диких зверей и оружием. А из неё есть ещё дверь в другую, меньшую комнату…
— О аллах, неужели я в чем-то виноват перед тобой, что ты хочешь помрачить мой разум? — прошептал Сафар-бей, открывая тёмные дубовые двери.
Действительно, в комнате было высокое стрельчатое окно. На стенах висят шкуры медведей, диких баранов и пятнистого барса. Справа — двери в соседнюю комнату… Сафар-бей заглянул и туда. Сразу за дверью — широкая деревянная кровать, покрытая цветастым шерстяным одеялом, над ней рога горного оленя…
Сафар-бей растерянно взглянул на Звенигору, неотступно следовавшего за ним, и, заметив Кагамлыка в дверях, насупился:
— Прочь отсюда! Нечего тебе здесь делать!..
Удивлённый и обиженный Кагамлык пожал плечами и закрыл за собой дверь.
— Почему ты назвал меня Ненко? — без всякого предисловия, словно продолжая прерванный в подземелье разговор, спросил Сафар-бей.
— Об этом узнаешь, Сафар-бей, через несколько минут, если позволишь… в присутствии воеводы и его жены…
— Тогда пошли к ним, — согласился ага.
Они вернулись в зал. Кагамлык, насупившись, стоял у стола, поблёскивая широко посаженными, круглыми глазами. Часовые возле дверей вытянулись. Сафар-бей молча прошёл мимо них, но, будто предчувствуя, что сейчас может произойти что-то такое, когда лишние свидетели нежелательны, приказал янычарам выйти во двор.
Только после этого порывисто открыл двери.
Это была довольно большая комната — наверно, спальня. Воевода и Анка — связанные — сидели на кровати. Анка, закрыв глаза, склонила голову на плечо мужа. Увидев Сафар-бея и янычара, они выпрямились, но позы не изменили. Глаза их, полные ненависти и презрения, говорили о том, что ни пытки, ни смерть не испугают их.
Звенигора плотно прикрыл дверь и стал рядом с мрачным и безмолвным, словно язык проглотившим, Сафар-беем.
Младен скользнул уничтожающим взглядом по их лицам и вскочил на ноги. В его глазах промелькнули удивление, затем тревога и ярость.
— Звенигора?! Ты?.. С Сафар-беем? Предатель!.. — прохрипел воевода. — Теперь ясно, кто помог собаке Сафар-бею проникнуть в замок и захватить его! О боже, зачем ты лишил меня разума? Почему не помог разгадать в этом человеке гадюку? Я оторвал бы ядовитое жало вместе с головой подлого изменника!..
— Вы не правы, воевода, — промолвил Звенигора, вынимая ятаган и разрезая верёвки на руках пленников. — Я не изменник и не помогал янычарам захватывать ваш замок… Только я немного запоздал выполнить ваш наказ. Но все же я выполнил его… Ага, покажи им правую руку! — обратился он к Сафар-бею. — Прошу, закатай рукав! Тогда вы все узнаете.
Сафар-бей побледнел ещё больше. Неимоверная догадка как ножом ударила в сердце. Он молча закатал рукав, протянул вперёд руку, на которой явственно выделялись три длинных узких шрама.
И Младен, и Анка, едва успев взглянуть на его руку, в один голос вскрикнули:
— Ненко!.. Ненко!..
Теперь сомнений не было. Родители сами признали в Сафар-бее своего давно потерянного сына. Звенигора отступил в глубину комнаты. Он сделал все, что мог.
— Сын! — Анка вскочила, хотела крикнуть, но из её груди вырвался лишь хриплый стон: —Сынок!.. Ненко! Как же это?.. Боже… Ты… и… Сафар-бей?..
Она покачнулась, стала терять сознание. Сафар-бей подхватил её и подвёл к кровати. Младен бросился ему на помощь. Руки отца и сына соприкоснулись… Звенигора сжал зубы.
Тяжело было видеть этих двух людей, которые полчаса назад рубились насмерть, а теперь склонились над той, которая одному дала жизнь, а второму всю жизнь была верным другом.
Звенигора не помнил, когда плакал. А теперь чувствовал, как к горлу подкатился клубок, а глаза подёрнулись прозрачным туманом. Он отвернулся и отошёл в угол.
Но Анка была женой воеводы и не зря делила с ним тяготы суровой жизни. Она вскоре пришла в себя и встала. Отец и сын взглянули друг на друга, одновременно опустили глаза и отступили от кровати.
— Младен, он ранен! — воскликнула Анка, заметив, что из левой руки Сафар-бея капает кровь. — Дай что-нибудь перевязать!
Младен достал из сундука небольшой свёрток выбеленного тонкого полотна, передал Анке. Звенигора протянул ей ятаган. Женщина ловко отрезала кусок полотна, закатала рукав и перевязала рану.
Все трое молчали. Они были так потрясены, что не находили слов. Нужно было некоторое время, чтобы опомниться, понять, что же, собственно, произошло, привести хотя бы в какой-нибудь порядок взбудораженные мысли и чувства.
Звенигора решил открыть все карты сразу. Ведь они ещё ничего не знают о Златке. Младен и Анка, потрясённые невероятной встречей, забыли даже спросить о дочке. А Сафар-бей вообще не знает, что у него есть сестра.
— Вы должны знать ещё и то, — выступил вперёд Звенигора, — что нашлась и Златка…
Младен и Анка встрепенулись.
— О небо, что сегодня за день! — воскликнул Младен. — Где она?..
— Драган повёз её и Якуба в хижину кмета Петкова… Там они будут в безопасности.
— Спасибо тебе, друг! Прости, что я плохо подумал о тебе… Так переплелось все сегодня — и горе и радость… Обезуметь можно! — растроганно произнёс Младен.
— И надо ещё сказать Сафар-бею… — Звенигора обратился к аге, медленно приходившему в себя. — Златка, твоя сестра… это — Адике.
Сафар-бей подскочил как ужаленный:
— Что-о?..
— Это правда! Адике — твоя сестра… Об этом хорошо известно Гамиду.
— Гамиду? А он тут при чем?
— Это он разлучил вас с родителями. Выкрал маленькими и вывез в Турцию. Тебя поместил на воспитание в янычарский корпус, а Златку завёз к себе в Аксу… Разве ты не припоминаешь этих комнат, где провёл детство? Оглянись вокруг — здесь ты родился и рос вместе со Златкой…
— Значит… и Адике ты выкрал? А кто же такой Якуб?
— Я освободил Златку… А Якуб… Это долгая история. Сейчас не время, да и не мне её рассказывать.
Сафар-бей тяжело опустился на скамью, обхватил голову руками и бессмысленно уставился взглядом в угол.
— Рассказывайте! — простонал он, не глядя ни на кого и не меняя позы. — Хочу все знать: кто я, почему все так случилось со мной…
Воевода переглянулся с женой, как бы договариваясь, кто будет говорить, нерешительно пожал плечами. Было заметно, что встреча с сыном больше взволновала его и потрясла, чем обрадовала. Не такой представлял её себе старый воевода, ох не такой!.. И до сих пор не мог полностью осознать страшную истину, что Сафар-бей, злейший враг гайдутинов, — его сын… Не укладывалось в голове! Но сомнений не могло быть. Эти знакомые шрамы на руке… А глаза! Это же глаза его Анки… А крутой высокий лоб и нос с горбинкой — это от него, от отца!.. Безусловно — сын… Все их, родное… Одно чужое — сердце…
Воевода тяжело перевёл дыхание и начал рассказывать. Издалека. С того дня, когда Ненко появился на свет…
Сафар-бей не перебивал, не переспрашивал. Сидел молча, опустив голову. И трудно было понять, какие мысли бороздят его душу. Когда же услышал о коварной двойной измене Гамида, о краже детей воеводы, ещё ниже опустил плечи, а руками впился в края скамьи.
— Теперь мне все понятно… — сказал глухо, с болью. — Но хватит воспоминаний. Я слышу, сюда идут. Это, очевидно, посланец Гамида… Что же мне с вами делать?..
За дверью послышался шум голосов: «Где ага? Где Сафар-бей?»
Звенигора распахнул двери. В зале толпились янычары. Увидев агу, они поклонились, радостно загалдели:
— Слава аллаху, победа! Нас прислал ага Гамид!
— Взяли в плен несколько десятков гайдутинов!
— Много убитых!..
Сафар-бей поднял руку. Шум стих.
— А где же сам ага Гамид?
— Он не может прибыть. Ранен. Его повезли в Сливен…
— Так… — Сафар-бей задумался. — Хорошо. Идите!.. Хотя нет, подождите! Возьмите этого гайдутина в янычарской одежде! — Он указал на Звенигору. — Но осторожно, он вооружён!
Янычары мгновенно окружили казака, схватили за руки.
— Сафар-бей, это же подло! — выкрикнул никак этого не ожидавший Звенигора.
Ага ему не ответил.
— Отведите его к пленным. Усильте охрану. Я скоро приду.
Арсена увели. Сафар-бей остался наедине с родителями. Те удручённо молчали.
— Ну вот, — произнёс тихо ага, — мы одни и можем говорить откровенно… Очевидно, я должен верить, что я ваш сын! Но должен вас разочаровать: особой радости от этого я не испытываю… Всю жизнь я разыскивал родных, хотел встретиться с ними. Но, должно быть, я очень прогневил аллаха, что он так посмеялся надо мной! Разве это не злая насмешка — мне оказаться сыном гайдутинского воеводы?
— Ненко! — воскликнул Младен. — Опомнись! Гайдутины — такие же воины, как и ты, только они борются за свободу своего народа, а ты угнетаешь его! Это не твоя вина, конечно! Тебя насильно отуречили, сделали янычаром…
— Я благодарю за это аллаха, — надменно произнёс Сафар-бей. — И горжусь тем, что я янычарский ага! Такая честь выпадает не каждому!
Воевода умолк и горестно покачал головой. Бледная как полотно Анка протянула к сыну руки.