Рина заметила, что Кавалерия начинает постепенно раздражаться, но не понимала почему.
– Меня отчислят? – спросила Рина.
Кавалерия задумчиво пошевелила губами. Видимо, у нее появилось краткое искушение попугать ту отчислением, но она сочла это мелким.
– Пока нет, – последовал неохотный ответ.
– Правда?
– Нет. Неправда. Хотя для ШНыра ты слишком беспокойная личность.
Завопив, Рина сорвалась с кровати и попыталась повиснуть у Кавалерии на шее. Октавий, прятавшийся у директрисы в ногах, залился негодующим лаем.
– Все-все! Для больной ты слишком активна!.. Пять баллов за эмоции! Но – одно условие! На Гавре ты нырять больше не будешь, – сказала Кавалерия, пряча улыбку.
– Почему?
– Думаю, двушка пощадила вас с Гавром, потому что нырок был невольным. Но в следующий раз это будет уже твоя дурь и твое решение. Или его дурь и его решение. Понимаешь?
– Ну так себе, – буркнула Рина.
– Объясняю для законченных гениев. Если человек один раз сумел взорвать горошиной танк, попав из трубочки во вылетающий из дула снаряд, не стоит превращать данный способ подрыва танков в принцип! Я ответила на твой вопрос?
– Да.
– Этого мало. Я исчерпывающе ответила на твой вопрос?
Рина торопливо подтвердила, что исчерпывающе.
– Но как двушка пустила Гавра?
Кавалерия ногтем соскребла у себя с рукава каплю канцелярского клея.
– Вопрос лишен смысла. Разве непонятно? Это ты его протащила!
– Я? Как?
– Любовью, конечно. Волнуясь о нем больше, чем о себе, ты составила с ним единое целое. На двушке же все определяется степенью любви и заботы. Я вполне допускаю, что ныряльщик, пробившийся за вторую гряду, станет, по человеческим меркам, всесильным.
– То есть?
Косичка Кавалерии задорно дернулась.
– Если захочешь, положим, триста дворцов, тебе их дадут. Только будь готова к тому, что во всех тебе придется мыть окна и менять шланги в ванных. Причем лично тебе, а не условному дяде Пете. Если не будешь всего этого делать? – двушка перестанет тебя принимать, и ты будешь наказан как человек, взявший много и использовавший мало.
Рина поджала ноги. Она мало что помнила, начиная с момента, как Сашка лез через ворота. Ей представилось, что деревяшка, которую отрыл Гавр, так и валяется в снегу.
– Гавр принес с двушки палку с муравьиными яйцами! Они замерзнут!
Кавалерия успокаивающе положила ей на плечи руки.
– Не волнуйся! Я отдала их Витяре. Кстати, он первым и нашел ее.
Женское сознание непредсказуемо. Только что Рина волновалась, а теперь приревновала.
– «От-ты дусе» отдали? Ему-то зачем?
– Большинство шныров не способно заботиться ни о ком, мельче лошади. Витяра – исключение. Он ворочает их ватной палочкой, спасает от плесени и даже пытался раскопать под снегом живых муравьев в надежде, что они лучше знают, как заботиться о яйцах.
– О своих яйцах, а не о чужих! Они их сожрут!
– Чтобы сожрать яйца с двушки, надо очень постараться. Кстати, то, что притащил Гавр, – это часть ствола древней сосны. Возможно, ее принесло рекой, когда та меняла течение.
– Ствол? Он же глубоко лежал!
– Потому и сохранился. Ведь Гавр не за первой грядой его нашел?
– Нет. Ближе к болоту. Намного ближе.
– Так я и думала! Ну хватит на сегодня! Главное условие успешного общения – его кратковременность!
Кавалерия решительно поднялась и стала сворачивать сползший на пол плед. Свернула и положила на тумбочку. Рину поразило, что, сворачивая его, Кавалерия исключительно точно угадала размеры тумбочки.
Директриса тоже это заметила и довольно сверкнула очками.
– Опыт, милая моя! Опыт! Хотя я, например, заметила, что, когда человек утверждает, что любит порядок, в комнате у него всегда все раскидано, а на встречи опаздывает минуты на две, не меньше.
– И чем мне теперь укрываться? – спросила Рина, грустно разглядывая плед.
– Своим собственным одеялом!
– Но оно в комнате, а я здесь!
– Исключительно верное наблюдение! Собирайся и марш отсюда! На завтрак уже опоздала, но, уверена, Суповна найдет что-нибудь съедобное, после того как пять раз скажет, что у нее ничего не готово.
Не веря своим ушам, Рина сорвалась с места, но от слабости ее шатнуло и она невольно вновь села на кровать.
– Я думала, вы запретите!
– Я бы запретила. Но посмотри на себя!
Рина попыталась это осуществить, но зеркало в медпункте отсутствовало, и она смогла увидеть только коленки.
– Посмотрела? И что увидела?
Рина что-то промычала.
– Ты будешь ползком сбегать из медпункта, а в свободное время грызть от скуки ножки кровати. Это еще никого не вылечило… Все, брысь! И не вздумай в ближайшие дни приходить в пегасню! Я и так по кашлю всегда буду знать, в какой ты части коридора.
Кавалерия мимолетно положила ей на плечо руку, слегка сдавила и сразу вышла. И по этому прикосновению Рина запоздало разобралась, какой у Кавалерии был взгляд в те первые минуты. Не строгий, а бесконечно обеспокоенный. Такой бывает у человека, когда он видит, что тот, кто ему дорог, спрыгнул с крыши. Ловить уже поздно, кричать бесполезно, и теперь все зависит от того, успеет ли он уцепиться зонтиком за электрический провод или нет.
Глава 11 Свадебный подарок Дионисия Белдо
Чердак старших шныров, громадный, тянущийся над всем корпусом, был самым вседозволенным местом на земле. Там, куда вела грохочущая железная лестница, можно было все. Не ложиться до рассвета. Громко слушать музыку. Метать ножи. Разрисовывать черным маркером зубы лошадиного скелета и ему же ставить золотые коронки из фантиков. Палить из шнеппера по пробкам. От кроватей старшие шныры давно отказались и спали в гамаках, которые легко убирались, когда требовалось превратить чердак в качалку или спортивный зал.
Чтобы не терзать душу, Кузепыч сюда не поднимался, разве что пожаловаться, что пропал стул с инвентарным номером 9101.
– Да нет тут никакого стула, – дружелюбно говорил Ул, ненавязчиво закрывая широкой спиной печку-буржуйку, труба которой уходила в слуховое окно.
Кузепыч подозрительно озирался, пасмурно косился на куртку Макса, висевшую на вилке, которую кто-то с дикой силой всандалил в стену, и поневоле убеждался, что инвентарного номера 9101 на чердаке действительно не имеется. Он скреб шею короткими пальцами и боком, как краб, тащился к лестнице.
– Если найдем – сразу скажем! Не сомневайтесь! Как он хоть выглядел? Сломанный такой, с треснутой спинкой? – легкомысленно кричал ему вслед Афанасий.
Кузепыч останавливался и, сопя, начинал поворачиваться. Ул страшно округлял глаза.
– Нет, никогда не видел, – спохватывался Афанасий.
Кузепыч прожигал его мрачным взглядом и удалялся. Слышно было, как он бормочет на лестнице, обещая поквитаться при уборке пегасни. Макс глупо ржал, а Афанасий грустно размышлял о том, что болтуны всегда виноваты. Даже при том, что свистнул стул Макс, а в буржуйке его спалил Ул.
Бывало, что Ула, отлежавшегося после нырка, тянуло на приключения. Он шатался по чердаку и творчески хмурился – по складкам лба мучительно гуляло воображение. Наконец его осеняло.
– Кто помнит? У нас какой огнетушитель на втором этаже висит: порошковый, углекислотный или химический? – внезапно спрашивал он.
– Кы… кажется, у… углекислотный, – подумав, отзывался Макс.
– Это хорошо. Значит, им можно заправлять газировку.
– Что?
– Ну минералку там всякую, – уточнял Ул и больше к этой теме не возвращался, но уже несколько дней спустя Кузепыч обнаруживал, что огнетушитель (инв. № 9736), хотя и висит аккуратно на прежнем месте, стал отчего-то намного легче и явно не содержит больше ничего огнетушащего.
Уже по истории со стулом видно, что главной бедой чердака был холод. Не дождь, струйками протекавший сквозь многократно простреленную крышу (это было даже удобно, потому что не приходилось бегать к раковине за водой для чайника), а именно холод. Любое тепло выдувалось в считаные минуты. Батареи не выручали. При поломках котла вода в них замерзала и батарею распирало.
То и дело случалось, что холодными вечерами продрогшие старшие шныры рыскали по корпусу и искали топливо. Наученные горьким опытом младшие и средние торопливо прятали все, что могло угодить в буржуйку. Выйти на улицу за углем, целая гора которого была навалена у котельной, старшим, разумеется, чаще всего бывало лень, особенно после того, как Родион перекочевал на жительство в Москву и отдал себя на растерзание Парковым улицам.
Поздним вечером второй недели марта Ул стоял у чердачного окна и рассматривал тетрадь, которая свешивалась с потолка на веревке. Это был общий дневник для дурацких записей. Изначально его начал Афанасий, но потом подключились и остальные. Записи были примерно такими:
«Зверь укусил Макса. Макс лягнул Зверя. Зверь лягнул Макса. Оба расстались довольные друг другом, только Максу копытом вдавило в грудь крестик».
«Афанасий увидел из окна маршрутки девушку и влюбился. Пока он разбирался, настоящее это или нет, маршрутка уехала. Теперь он говорит, что это была идеальная любовь, потому что не знала разочарований и состояла из одной разлуки».
«Родион подрался на платформе электрички. Он всех победил, но сильно хромает и не может жевать».
«Ула послали за красной закладкой. Он быстренько нашел ее и прорвался в Межгрядье. Кожа слезает с него пластами. Яра мажет его сметаной».
«Макс ночью съел шоколадку с прилипшей фольгой. Ждем, пока помрет».
«Яра ходила в Копытово. На площади к ней подвалила латентная личность и стала толерантно звать ее в парк. Яра длинным и плавным движением достала шнеппер, и личность сгинула, имея на лице печаль непонятости».
«Родион учился спать на голой земле. Теперь лечится, чтобы учиться дальше. Афанасий бегает вокруг и орет: «Ты хоть бы тряпочку подстелил! Хоть бы тряпочку!»
Пока Ул перелистывал тетрадь, часто с грустью натыкаясь на имя «Родион», Афанасий лежал в гамаке, одетый в два свитера и баранью жилетку, и, отталкиваясь ногой от стены, чтобы заставить гамак раскачиваться, уговаривал Макса позволить ему посмотреть его новый шнеппер.
– Не д-д-дам. Сы-сы-сломаешь! – упрямился Макс.
– Ты же не сломал!
– А ты сы… сы…
Афанасий повернулся к Улу.
– Скажи ему!
Ул лизнул ноготь большого пальца.
– Я бы сказал. Но ты – чудо! былиин! – и правда, сломаешь!
Афанасий подумал и решил обидеться. Он, конечно, не считал свои руки золотыми, но порой ему казалось, что они хотя бы серебряные.
– Ах так! – капризно сказал он, ощипывая с жилетки шерсть. – Ну берегитесь! За то, что вы не дали мне посмотреть шнеппер, я замучаю вас болтовней!
Однако воплотить свою угрозу не сумел. На чердак, грустно пыхтя, поднялся Рузя, и недавний мучитель мгновенно стал мучеником. Умирающим голосом вновь прибывший сообщил, что Афанасия вызывают к Кавалерии.
– Что, прямо сейчас? Так поздно? Зачем? – встревожился Афанасий.
Этого Рузя не знал, но, по его словам, Кавалерия выглядела сердитой. Рузя же оказался первым, кто попался на глаза, когда она выглянула из кабинета. Передавая поручение Кавалерии, Рузя заметил на столе пачку овсянки, взял ее и, машинально зачерпывая, стал есть.
– Овсянку всухомятку? Ты что, лошадь? – заинтересовался Ул.
– Я задумался, – сказал Рузя и, продолжая жевать, ушел.
– Он не лошадь. Он к-конь, – заикнулся Афанасий.
Хотя Рузя пробыл на чердаке всего минуту, пачка после него оказалась на две трети пустой.
– Силен гусь! – качая головой, сказал Ул.
Афанасий поспешно собирался к Кавалерии. Ждать она не любила.
– Если огнетушитель – смело говори, что не ты! – крикнул ему вслед Ул.
– И у… ухо статуе Фаддея Ногаты о… отстрелил не т…ты! Ты бы не пы… попал! – добавил Макс.
Афанасий поплелся в кабинет Кавалерии. Директриса сидела за столом и, по уши заваленная бумагами, разбирала квитанции. Она ненавидела это занятие, но все равно приходилось. Счета за воду, за электричество, газ, вывоз мусора, налог на землю и много чего еще. Хотя ШНыр и являлся чем-то уникальным, все же он стоял на земле, а не парил в облаках. Свет получал по проводам, газ по трубе, имел почтовый адрес, канализацию и прочие вынужденные привязки к внешнему миру.
– Я пришел, – робко сообщил Афанасий.
Кавалерия ударила ладонью по стопке бумаг.
– Я очень благодарна тебе за помощь в организации делового процесса. Но! Что это такое, Афанасий? Что ты нюхал, когда это писал?
– Что? – пискнул тот.
– Это вот! За воду мы платим как «Детский санаторий имени Малыша и Карлсона», за электричество как «Всероссийское общество селекции разумных тараканов», а за вывоз мусора как «Фонд имени уха Ван Гога»!
Афанасий пробормотал что-то оправдательное. Он переминался с ноги на ногу и отдувался за свою буйную фантазию. Кавалерия снова уткнулась в бумаги. Она дышала в очки и костяшкой пальца массировала себе центр лба.
Надеясь, что о нем забыли, Афанасий стал тихонько пятиться к дверям.
– А ну тпрру, ухо Ван Гога! Я тебя не отпускала! Кто такие индивидуальные предприниматели Соссюр и Бодуэн де Куртенэ?
– Ну как! Люди. Наукой занимаются, – осторожно сказал тот.
– Наукой пусть занимаются сколько угодно! – разрешила директриса. – Но с какой, извините, радости, они заказывают на адрес ШНыра арбалеты, седла и уздечки? За наш счет, кстати!
– Ну как! За лошадок переживают!
– Да-а, – зловеще протянула Кавалерия. – За лошадок это хорошо! А четыре коробки чипсов зачем заказали?
– Ну как? От ста пачек – оптовая скидка.
– Правда? А съел их кто? Пеги?
Афанасий пыхтел, не умея объяснить, как Соссюр с Куртенэ вдвоем умяли столько чипсов и как при этом не треснули.
Лишь через полчаса, взмыленный, вернулся на чердак.
– Я тебя убью! – набросился он на Макса. – И тебя, Ул, тоже! На кой эльб вы правили мои заявки? Чипсов захотелось?
– Можно подумать, ты их не ел, – зевнул Ул.
– Я ел их, угрызаясь! Макс, я же страдал, докажи! – возмутился Афанасий.
– Ты всегда сы… сы… – доказал Макс.
– И шоколад тоже жрямкал угрызаясь? – уточнил Ул.
– Шоколада она пока не заметила. Бумаг много. Ближе к утру заметит!
Афанасий опять начал тревожиться, пытаясь вспомнить, на кого они выписывали шоколад. На изобретателя Кулибина или на полководца Барклая де Толли? И чего он выпендривался? Только выдал себя. У кого еще в ШНыре такое буйное воображение?
Долго переживать не получилось. Позвонила Гуля.
– Как твой ячмень? Ты закапываешь глазик? Не обманывай меня! Какого цвета капли? Желтые? Это твоя ложь желтая! Ты сейчас лежишь или стоишь? Поднеси телефон к носику: я тебя поцелую! Поднес телефон к носику?
– Да! – с раздражением сказал Афанасий, поднося телефон к черным зубам лошадиного черепа.
– Чмок-чмок-чмок! А теперь к ушку, мой маленький принц! Бедное нецелованное ушко! – заохала трубка.
Макс с Улом заинтересованно прислушались. Сообразив, какую глупость он сотворил, оторвав трубку от уха, и какое оружие против себя подарил двум этим бабуинам, покрасневший «принц» отскочил в угол.
– Чего тебе надо? – зашипел он. – Я же сказал, что сам буду звонить!
– Ты не звонил два дня!
– Разве два дня – это много?
– Для верблюдов – нет!!!
Афанасий пообещал, что будет иметь это в виду, стараясь не смотреть, как кривляются при этом Ул и Макс. Гуля не умела долго дуться. Обиженный человек теряет возможность болтать.
– Хочешь приеду к тебе? Я выиграла триста бесплатных поездок на такси! В радиоигре нужно было угадать один из дней в году. С первого раза! Взбешенный директор уволил секретаршу! Только она знала, что он загадал.
– Не надо приезжать! Я сто раз говорил, что сюда не пускают!
– А мы подарим этому вашему Кузепычу золотые часы! Знаешь, я даже их не выигрывала. Просто один мужик в казино купил целую стопку фишек и топтался, не знал, куда их поставить, а я…
– Ты же обещала не ходить туда!
– Я и не ходила! Просто негде было выпить кофе, а я ужасно замерзла в этой машине!
– В какой машине?
– Разве не говорила, что выиграла для мамы машину? Мне самой же нельзя – засветят. Впрочем, все уже благополучно разрешилось! У нас ее угнали.
– Что?
– Ну на ней поехал кататься двоюродный брат, бросил ее у метро с ключами и пошел покупать сок. Пить ему захотелось! Вот что значит не звонить два дня! – легкомысленно щебетала Гуля.
Афанасию казалось, что в трубке грохочет музыка и слышны какие-то голоса.
– Ты где? Дома?
– На презентации одежды!
– Ночью?
– Да нет, тут просто один парень (нет-нет, у него, конечно, есть девушка и это даже не я!) поспорил, что я не угадаю, как зовут его попугайчика. И знаешь, как? Ксенофонт!
Внезапно голос у Гули стал тихим и секретным. Музыка в трубке стала звучать приглушенно. Видимо, она нырнула под лестницу или спряталась за шторой.
– Совсем забыла! Я узнала что-то очень важное! Помнишь, ты рассказывал мне о парне по имени Макар?
Вжимая трубку в ухо, Афанасий тревожно покосился на Ула. «И когда я успел? Как-то много я треплюсь в последнее время», – подумал он.
– Ну! – жадно сказал он. – Чего там про?..
– Так вот, я случайно слышала, как Белдо орал на Младу! При мне дело было! Все руки ей исцапарал! Ей велено было найти какого-то Макара, а она посоветовала кого-то не того… Вот я и подумала: Макар – имя редкое и вдруг…