Наш командир совершил исполненное жестокого милосердия дело.
Покачав головой, я принялся ждать новых приказов командира. Послышался шум поворачивающейся башни. Хелман явно высматривал возможность преодоления противотанкового рва. Остальные «Тигры» тоже замерли вдоль рва в ожидании, пребывая неподвижными мишенями, которым надо было двигаться вперед, а не ждать снарядов противника посреди открытой всем ветрам степи. Нам было необходимо найти способ увести их отсюда и возглавить бросок к победе, которая была уже столь близка.
– Здесь есть проход, – сказал Хелман, всматриваясь в даль. – Это насыпь, которую использовали Т-34, чтобы добраться сюда. Подведи танк к самому краю, и ты ее увидишь. – Это было уже сказано мне.
Я развернул танк и медленно приблизился к самому краю противотанкового рва. Да, через него тянулась узкая насыпь; нечто вроде земляной дамбы, ширины которой едва хватало для прохода «Тигра», но выглядела она довольно солидной и способной выдержать наш вес. К тому же совсем недавно она выдержала вес дюжины Т-34, которые перебрались по ней через ров, чтобы атаковать нас, – тех самых Т-34, которые сейчас стояли горящими факелами вдоль нашего следа. Эта насыпь могла дать нам возможность преодолеть последнее препятствие перед линией обороны русских.
– Я проеду по ней, герр полковник, – сказал я Хелману по ТПУ.
– Да, – подмигнул мне Курт. – Надо поторопиться, чтобы успеть в Москву к банкету по случаю ее взятия.
– Нет, – бросил мне Хелман. – Она наверняка заминирована, или в нее заложена авиабомба. Одного из этих русских могли спрятать где-нибудь здесь, чтобы он взорвал насыпь, когда танки двинутся по ней.
– И что тогда делать? – шепотом спросил я у Курта.
Тот в ответ только пожал плечами.
– Снизь наводку орудия, – сказал Хелман нашему башенному стрелку. – Всади фугасный снаряд в эту насыпь.
– Стрелять по насыпи, господин полковник? – переспросил наводчик орудия.
– Ты слышал меня.
Взвыл мотор вертикальной наводки, длинный ствол 88-миллиметрового орудия опустился ниже горизонтали, так что мне стал виден его массивный двухкамерный дульный тормоз. Еще пара секунд – и орудие рявкнуло, выбрасывая снаряд. Дым от сгоревшего пороха, завиваясь спиралью, устремился вверх и перекрыл мне вид на насыпь, но уже через секунду я увидел, как мощный взрыв разнес всю насыпь.
Боже мой, вот это был взрыв!
И это не был просто взрыв 88-миллиметрового фугасного снаряда – это сдетонировала взрывчатка, заложенная где-то глубоко в теле земляной насыпи, причиной чего и стал выпущенный нами снаряд. Вся земляная насыпь взлетела в воздух, большие куски скал и камни, крутясь, разлетелись на сотни метров вправо и влево. От силы взрыва покачнулся даже наш «Тигр». Масса земли обрушилась на нас, барабаня по броне и засыпая тела русских солдат, разбросанные вокруг. Большой кусок грязи залепил снаружи прибор наблюдения, полностью закрыв обзор.
– Стало быть, я оказался прав, – пробормотал Хелман. – Похоже, они заложили туда ящик с гаубичными снарядами, подвели взрыватель и дожидались нас.
– Я ничего не вижу, герр полковник, – сказал я.
– Ты или танк?
– Прибор наблюдения весь залеплен грязью, герр полковник, – доложил я.
– Тогда вылезь и очисти его, парень. И побыстрее. Да, и посмотри как следует на этот ров, Фауст, – можем ли мы перебраться через него?
Я достаточно хорошо знал своего командира, чтобы не переспрашивать его приказание, – тем более что у нас за кормой толпилась целая колонна злющих «Тигров», нетерпеливо ожидавшая возможности перебраться через препятствие. Открыв люк над головой, я выбрался на корпус машины. Холодный воздух и запах сгоревшей взрывчатки сразу же забил мне легкие, пока я нагибался и прочищал стеклоблок прибора наблюдения под нависающим стальным козырьком.
Закончив, я осмотрелся вокруг. Картина была ошеломительной.
Повсюду были разбросаны искалеченные тела русских пехотинцев. Насыпь перестала существовать, от нее осталось только булыжное основание и куча земли на дне рва, который был все же слишком глубоким, чтобы мы могли преодолеть его. По другую сторону рва располагались разбитые взрывами бомб блиндажи, из которых все еще поднимались в воздух струйки дыма. Странно, но никакой активности там не наблюдалось, возможно из-за остатков тумана и дыма, по-прежнему клубившихся у земли.
Осмотревшись, я забрался обратно в танк и захлопнул крышку люка.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Хелман. – Можем перебраться?
– Никак нет, герр полковник, слишком глубоко. Нужно наводить мост или вызывать саперную роту, чтобы засыпать ров.
– Нет, мы должны форсировать его сами. И перебраться через него побыстрее. Командир застрял, так что мы теперь ведущий танк.
– Но мы опрокинемся, герр полковник. Здесь чересчур глубоко.
– А ты используй этот Т-34, – приказал Хелман. – Тот, который на самом краю рва. Пусть он тебе поможет.
Я почувствовал пинок сапога Хелмана, который пришелся мне между лопаток, поскольку я колебался. Похоже было на то, что командир достал бы нас прямо из башни своими руками и немного придушил, если бы ему показалось, что мы с Куртом медлим.
– Ну, давай же, Фауст. Столкни ты этот Т-34 в ров.
Теперь я понял, что командир хочет, чтобы мы сделали, но все же риск был более чем значительным.
Подбитый Т-34, который пытался противостоять нам на краю противотанкового рва и экипаж которого расстрелял наших товарищей, спасавшихся из горящего «Тигра», все еще оставался на том же самом месте, на краю рва, его гусеницы были сорваны с опорных катков нашим снарядом и взрывом заложенной в насыпи взрывчатки, но все же большая груда русской стали могла заполнить собой пространство рва и стать импровизированным мостом. Я подвел наш «Тигр» к разбитому корпусу русского танка, прекрасно представляя себе, что экипажи всех остальных «Тигров», стоящие позади нас, внимательно наблюдают за моими действиями – и эти бывалые ребята не простят мне ошибки. Я аккуратно уперся лобовым броневым листом своей машины в корпус советского танка и буквально всем своим существом ощутил, как напрягся 600-сильный[18] мотор, толкая вдавившуюся в грязь вражескую машину. Выругавшись, я переключился на самую низкую передачу и снова подал свой танк вперед.
Все поле зрения моего прибора наблюдения закрывал лобовой лист брони Т-34, с его разбитой смотровой щелью механика-водителя и разбитым передним ведущим колесом. Русская машина подалась назад и поползла в грязи ко рву, медленно, но неуклонно преодолевая примерно метр за минуту. Я увидел, как откинулся люк на лобовом листе брони Т-34; в отверстии появилось бледное, ничего не понимающее лицо, залитое кровью. Русский механик-водитель всматривался в меня через свой люк и, мигая глазами, явно пытался прийти в себя, не в состоянии поверить тому, чему он был свидетелем.[19]
Я продолжал толкать его танк своей машиной, с пришедшим в себя механиком в нем, который смотрел прямо мне в глаза с расстояния метра в четыре. Наконец стало похоже, что он пришел в себя и стал сознавать, что именно происходит, поскольку он стал пытаться пролезть сквозь люк, когда его танк стал сползать кормой вперед в противотанковый ров.
Губы русского танкиста шевельнулись, он явно произнес несколько слов, потом его рот широко раскрылся и он закричал, когда его Т-34 кормой вперед сполз в ров и исчез из виду, а потом снова стал виден лежащим днищем вверх на булыжниках на дне рва.
– Прекрасно, – произнес Хелман, глядя на него, – и это была высшая похвала, которую можно было заслужить из его уст. – Он улегся именно так, как надо, и заполнил собой всю глубину рва. Теперь ползи по нему, Фауст.
– Есть, герр полковник.
Сидевший рядом со мной Курт изо всех сил вцепился руками в какие-то упоры, по собственному опыту прекрасно зная, что такое преодоление противотанкового рва подобным образом. Мне ничего не оставалось больше делать, как направить громаду нашего танка на это подобие моста через ров. Наш тупой бронированный нос «Тигра» навис над стенкой рва, продвинулся еще немного вперед и обрушился в пространство. Я видел днище Т-34, лежавшего под нами на остатках взорванной насыпи, его бронированная туша заполнила ее в глубину метра на три![20]
Удар нашего танка о корпус русского Т-34 был столь резок и силен, что я даже сломал себе зуб, но инерция 60-тонной (56-тонной. – Ред.) массы «Тигра» была такова, что, вкупе с рывком трансмиссии, обдавшей меня фонтаном масла, мы буквально пронеслись по послужившему нам мостом русскому танку, и передняя часть нашего «Тигра» вознеслась по противоположному склону рва и перевалила через его край. Выплюнув кровь и осколки зуба, я заставил танк целиком выбраться изо рва на ту сторону, где располагались русские блиндажи, торсионы подвески при этом взвыли от напряжения, протестуя против подобных бросков, – но я-то знал, что они втайне даже наслаждаются такими экстремальными перегрузками.
– Прекрасно, – снова произнес Хелман.
– Хорошо! – пробурчал рядом со мной Курт. – С такими талантами тебе надо быть главным инспектором всех танковых сил рейха.
– «Тигры» перебираются через ров следом за нами, – гордо произнес Хелман. Его командирская башня имела круговой обзор, тогда как я мог видеть только участок дороги прямо перед собой. – Два танка уже вышли на эту сторону вслед за нами, а теперь уже три.
Он усмехнулся своим странным смехом, который могли разобрать только хорошо знавшие его люди.
– Не стой на месте, изображая из себя неподвижную мишень, парень. Давай-ка расчистим эти крысиные гнезда, и высотка – наша.
Я подвел танк к остаткам ближайшего дота. Это было широкое приземистое бетонное строение с длинными узкими амбразурами, в которых виднелись стволы противотанковых орудий,[21] торчавших под странными углами, поскольку они были придавлены разрушенным от взрыва бомбы куполом. Когда мы на танке подошли поближе, я увидел среди этих развалин вспышки выстрелов и услышал, как автоматные пули ударили по нашей броне. Одна из этих пуль попала в край прибора наблюдения и вызвала длинную трещину в стеклоблоке. Наш наводчик тут же опустил ствол орудия и послал один за другим три осколочно-фугасных снаряда в остатки разбитой амбразуры. Стены дота обрушились, погребая под собой и всех остававшихся в нем защитников своей родины.
Из более далеких обломков выбралась горсточка оставшихся в живых защитников. Их стеганые ватники были изорваны и покрыты сажей. Они подняли руки над головой и стояли, качаясь на ногах и глядя на нас. Курт положил их одной длинной очередью из МГ, а затем принялся, бурча себе что-то под нос, менять магазин пулемета. Русские лежали прямо перед нами на снегу, испуская последнее дыхание.
– Ну что ж, мы захватили и расчистили рубеж для нашей мотопехоты, – подвел итог Хелман и приказал Курту, который исполнял в танке также обязанности радиста, связать его по радио с остальными командирами танков.
* * *Спустя пять минут мы уже полностью контролировали ситуацию по эту сторону противотанкового рва.
Хелман, принявший теперь командование над нашим батальоном тяжелых танков, попытался доложить по радио командованию дивизии о нашем успехе. Это оказалось довольно трудно сделать, поскольку наша рация была куда менее мощной, чем на командирской машине, и надежно обеспечивала только связь между танками батальона, но не на столь далекое расстояние. Пока радист устанавливал связь, я получил разрешение выйти из танка и осмотреть ходовую часть, то есть гусеницы и опорные катки, на предмет повреждений.
Я выбрался на корпус танка и обвел взглядом картину нашей победы. Вдоль всей бывшей линии обороны русских, чуть выше их дотов, стояли наши танки, занимая господствующие позиции, с которых они могли контролировать пространство удара нашей Kampfgruppe (боевой группы) по центру русских позиций, в 10 километрах к югу.
Таков был план, и план этот уже начал осуществляться.
Я проверил звенья гусениц и опорные катки и нашел их в хорошем состоянии, хотя звенья не мешало бы подтянуть, а задние натяжные ролики и смазать. Траки были густо покрыты человеческими останками после нашей схватки с русской пехотой перед противотанковым рвом – волосы, обрывки сапог, пальцы и длинные окровавленные куски человеческой плоти. Очищать их было крайне малоприятным делом, которое мы обычно сваливали на пленных.
Вот и они – около одного из дотов сбились в кучку десять оставшихся в живых русских, которых мы решили взять в плен, поскольку они оказались частью команды радистов, работавших в этой полосе обороны. Группа радистов была хорошим трофеем, поскольку они обычно довольно много знали; но, как и всем остальным пленникам, им сначала предстояло заняться очисткой наших гусениц, а потом таскать все необходимые нам тяжести, прежде чем их уведут в тыл для допроса.
Один из этих пленных, в частности, привлек особое внимание наших парней. Собственно, это была она, молодая девушка, по всей видимости радистка в первом офицерском звании, которой мы хотели уделить особое внимание из-за ее звания и возможной осведомленности. Она стояла с хмурым выражением лица, сложив руки перед собой, одетая в мужскую военную форму, ее темно-медного цвета волосы вились и ниспадали ниже шеи.
За нашими спинами через противотанковый ров уже была наведена нормальная переправа: подоспевший саперный взвод прибыл со складным мостом на шасси танка Pz IV и перебросил его через противотанковый ров несколько в стороне от разрушенной насыпи и разбитого Т-34, которые мы использовали в качестве импровизированной переправы. Поддерживавшая нас мотопехота перебралась через ров по стальному мосту в колесно-гусеничных бронетранспортерах «Ханомаг» и заняла позиции позади «Тигров», так что мы воистину стали представлять собой небольшую оккупационную армию, расположившуюся на этих русских высотах.
Кто-то из этих мотопехотинцев крикнул мне, когда их бронетранспортер миновал наш танк:
– А кто это столкнул русского в тот ров, Фауст?
– Да я сам, – ответил я.
– Лихо! Ты, похоже, многому научился с тех пор, как твой папаша водил трамвай!
Я взял под козырек, а они отсалютовали мне в ответ, когда их бронетранспортер переваливал через гребень высотки. Да уж, думал я, глядя на измятую пряжку солдатского ремня, повисшего на переднем ведущем зубчатом колесе моего танка. Я научился многому, когда мой отец водил трамвай, а я сидел у него на коленях, слушая его рассказы о Первой мировой войне…
– Проснись, парень! – услышал я громкий голос Хелмана. – Ты сегодня отлично поработал. Так не засыпай же пока.
– Герр полковник…
Я повернулся и взглянул на Хелмана.
Более 190 см роста,[22] с гладко выбритым лицом, в полковничьей фуражке, пошитой в Берлине, слегка сдвинутой на одно ухо. Железный крест на шее,[23] широкая грудь обтянута черной полевой формой танкиста, на плече – пистолет-пулемет МР-40. От него исходил слабый аромат коньяка, были заметны тени под серыми глазами, напоминающими кошачьи.
– Наш батальон отлично повоевал сегодня, Фауст, – сказал он. – А ты просто первоклассный водитель.
– Благодарю вас, герр полковник.
Мне еще ни разу не приходилось выслушивать такие слова от него. Может быть, то, что он сегодня принял на себя командование, сделало его столь щедрым на слова, ведь командир нашей части тяжелых танков застрял где-то позади нас в степи.
И, словно прочитав мои мысли, Хелман тут же добавил:
– Командир непременно узнает об этом. Он будет здесь с минуты на минуту.
– Герр полковник, полагаю, он вместе с экипажем прибудет сюда в одном из бронетранспортеров.
– Да-да.
Взор серых глаз Хелмана обратился к широкой степи, на которой сегодня развернулось наше сражение. Подбитые Т-34 обороняющихся еще горели, дымились или медленно погружались в грязь, а с нашими подбитыми машинами уже работали эвакуационные команды, отчаянно стараясь как можно быстрее доставить их в полевые ремонтные мастерские, располагавшиеся западнее.
– Вот это подходит последний «Ханомаг», – произнес через несколько минут Хелман. – Уверен, шеф будет в нем.
Вместе с ним мы наблюдали, как последний «Ханомаг» осторожно пробирается по полю сражения, медленно лавируя между воронками и «лисьими норами», в которых русские поджидали подхода наших танков. Наши наводчик башенного орудия и заряжающий выбрались из корпуса танка, где они занимались тем, что выбрасывали стреляные снарядные гильзы и пополняли боекомплект 88-миллиметровых снарядов для башенного орудия и патронов к пулеметам МГ-34 из доставивших их транспортно-заряжающих тягачей, которые подошли вместе с бронетранспортерами.
Вильф, наш наводчик, был ироничным молчаливым снайпером, любившим жить прямо в танке. Богатую шевелюру своих волос он стриг под короткий ежик, чтобы они не лезли ему в глаза. Он немного говорил по-русски и по секрету поведал нам, что русские женщины обладают никогда им ранее не виданным аппетитом.
Штанг, заряжающий 88-миллиметрового орудия и пятый член нашего экипажа, страдал от раны в голову, полученной им год тому назад в сражении под Харьковом, и редко когда пускался в разговоры, предпочитая только исполнять отдаваемые ему приказы, но был тем не менее самым быстрым заряжающим во всем батальоне.
Наполовину высунувшись из люка в корпусе «Тигра», здесь же стоял и мой громадный неуклюжий товарищ Курт – даже не сняв наушников от радиостанции с головы, он тоже следил взглядом за приближающимся бронетранспортером.
Колесно-гусеничный бронетранспортер осторожно перебрался через ров по наведенному мосту, немного забуксовал в грязи на склоне, но все же перевалил через него и стал пробираться между обломками бетона и телами, разбросанными здесь повсюду. Скрежетнув гусеницами, он остановился рядом с нами, и его командир, молодой капитан, спрыгнув из открытого кузова, отдал честь Хелману.