Из служебной инструкции 36/201 ГУВД МВД СССР: «Учитывая особую активность отрицательно настроенной части осужденных в местах лишения свободы, необходимо усилить оперативную деятельность с привлечением к негласному сотрудничеству лиц, принадлежащих к этой отрицательной части. При разработке негласных сотрудников использовать предусмотренные законом льготы, а также компрометирующие материалы и технические средства. Материальное поощрение в любой форме исключить. Все контакты с уголовными авторитетами из числа „воров в законе“ должны проводиться только оперативными структурами ИТУ…»
Между авторитетами и лагерной оперчастью идет затяжная борьба за информационное пространство. Блатной мир жестко противится оперативному внедрению в свои ряды, стремится иметь свою контрразведку и систему информационной безопасности. Но конкурировать с кумом зоновским паханам непросто. Начальник лагерных стукачей имеет доступ к техническим средствам связи, многолетний стаж агентурного руководства и рычаги силового давления — зону усиленного режима, локальные участки, исправительно-трудовые и уголовные законы.
Если агентурная сеть отлажена, оперчасть знает практически о всех нарушениях режима: драках, карточных баталиях, негласных денежных перемещениях и др., но не спешит наказывать виновных. Между администрацией ИТУ и спецконтингентом за десятилетия отработаны неформальные схемы поведения в тех или иных случаях. Оперчасть может мириться с внутрилагерной иерархией, выходками и трудовым саботажем авторитетов, играми «под интерес». Но некоторые виды правонарушений оперативная структура ИТУ обязана пресекать еще в зародыше. По большому счету, именно для их профилактики и ведется агентурное внедрение. Командира стукачей, в первую очередь, интересуют подготовки к побегу, массовым беспорядкам, террору, убийству, проникновение в зону наркотических и алкогольных продуктов, а также изготовление огнестрельного оружия.
Когда между администрацией и авторитетами возникает открытый конфликт, выраженный угрозой массовых беспорядков и пьянства, коллективного саботажа и т. п., оперативная часть может подставить энергичного пахана — объявить его стукачом. Кум, виртуоз лагерных интриг и режиссер перевоплощений, обставит провокацию так, что пахана заподозрит его же верный друг. Уловок и провокаций для этого множество.
Вора в законе Лымаря по кличке Микола подставили таким образом. Лагерный стукач донес куму, что Лымарь и его кореш Потапов (кличка Потап-младший) зашили в свою постель наркотики. Пока отряд скучал на разводе, кто-то тихо выпорол марихуану из матрацев и снес в оперчасть. На тот момент кум уже получил от криминалистов облУВД липовый документ с признаниями Миколы. Свое дело милицейские графологи знали.
Потапа-младшего привели в оперчасть и учинили допрос. Майор тряс перед его носом целлофановым пакетиком и требовал назвать поставщика. Потапов, разумеется, молчал и перебирал в мозгу лица возможных стукачей. В разгар допроса в кабинет заглянул один из штабных офицеров: «Выйди на минуту. Срочно,» — бросил он куму. Майор занервничал и вышел в коридор. Потапов, не желая упускать такого шанса, метнулся к столу и уткнулся в бумаги, которые опер демонстративно вытащил из сейфа. Наметанный взгляд вора сразу же уловил знакомые почерк и роспись. Из приоткрытого ящика стола виднелся чей-то пакет с марихуаной. Когда майор вернулся, Потап-младший также равнодушно глядел в окно и зевал. В разговоре хитрый кум ни словом не обмолвился о Лымаре. Лишь под конец он рискнул красноречиво «отмазать» Миколу: «Мы знаем, что весь этот сушняк пригнал сюда Лымарь. Мы его раздавим и здесь же похороним. Можешь так ему и передать. После того, как выйдешь из ШИЗО. А в отношении тебя я возбуждаю уголовное дело». В ту же ночь Потапов переправил братве маляву, где объявлял Миколу стукачом. Тем временем, вездесущий кум провел еще одну виртуозную провокацию.
На воровском авторитете Лымаря был поставлен крест, его клятвы и божба не имели даже временного успеха. Блатные разборки длились почти месяц. Такая скрупулезность делала честь блатарям, однако Микола спасти себя так и не смог. Авторитету было тяжело объяснить, как его сушняк и почерк оказался у ментов, почему он не «парился» у кума на кукане и тому подобное. В конце концов вора объявили сукой и пригрозили вальнуть при первом же удобном случае. После этого кум встретился с развенчанным вором и, усмехаясь, сказал: «Ну что, Лымарь, нашел я на тебя управу? А? Если захочешь, о тебе даже в газету напишем. Вот мол, рецидивист Лымарь одумался и начал новую светлую жизнь. Искренним раскаянием смягчил свою участь. И фотография рядом — осужденный Лымарь с красной повязкой на рукаве подметает плац. Ну шучу, шучу. Ты не серчай. Думаешь, мне моя работа нравится? Из-за таких, как ты, меня каждый день…. Если ты мне поможешь, я помогу тебе. Устроить тебе побег мы, разумеется, не сможем, но освободить тебя под будущую амнистию сумеем. Мои вес и возможности ты знаешь. Ну, так кто пригнал сушняк?» Лымарь на минуту задумался, а затем плюнул в довольное лицо опера. Его избили до потери сознания и бросили в БУР. Там его продержали без пайки три дня, затем дали вонючие помои с плевками, которые он вылил в унитаз. Начальник оперчасти не унимался. В лагерь шел грев, водка чередовалась с «дурью», но вычислить лазейку майор никак не мог. Он нервничал, орал на подчиненных, потерял аппетит и отдувался на оперативках. Он не забыл о Миколе. Внутреннее чутье подсказывало, что прошляка нужно дожимать. После того, как Лымаря объявили стукачом и сукой, братва мгновенно сменила канал грева. Однако «стукач и сука» не может не знать тех, через кого можно протащить в зону грев. Майор понимал, что теперь зэка можно смело мордовать: за ним зона не пойдет. Для братвы он уже умер как братуха, но еще жив как сука.
Спустя неделю кум заглянул к Лымарю в изолятор. За его спиной маячило два прапорщика, носящих 56-й размер кителя. «Как дела? — участливо спросил опер. — Вижу, что разжирел на здешних харчах. На тебе не сэкономишь. Ну, да ладно. Я зашел с тобой попрощаться. Послезавтра ты уже будешь жить в активе. Там хорошие, толковые ребята. И, главное, любят вашего брата. Вы подружитесь. Я не хочу заглядывать в твое будущее, но поверь: ты быстро захочешь умереть. Ты попробуешь все, что еще не испытал в этой жизни. Неужели ты так и не понял, что только я могу тебе помочь? Не хочу, а могу. Только я могу спасти от тех скотов, которые тебя с нетерпением ожидают. Одно мое слово — и тебя никто не тронет. Мало того, за тебя будут отвечать головой. Подумай до утра. А чтобы тебе легче думалось, я скажу то, что не должен был говорить. На волю ты не выйдешь. Тебе помогут склеить ласты, и очень скоро. Это будет несчастный случай на производстве. Если ты не дурак, то будешь жить. Думай».
Майор вышел из камеры. Он намеренно не давил на зэка, показывая свое полное равнодушие к его судьбе. Многолетний опыт подсказывал, что вор сломлен, и сегодняшняя ночь, вероятно, окажется для лжестукача самой тяжкой и кошмарной. Уже сегодня на бледном вымученном лице Миколы читалось отчаяние, а это хороший знак. Остался последний удар кистью. Начальник оперчасти не ошибся. Лымарь заложил с потрохами всех, через кого зона получала грев.
Блатной мир имеет собственные механизмы выявления стукачей. Они построены не только на обостренной интуиции и профессиональном чутье, как полагают многие. Воровские авторитеты научились (не без помощи той же оперчасти) проверять и провоцировать свое окружение. Серьезная акция может дробиться на множество невинных эпизодов. При этом каждый из них имеет свой информационный признак, по которому, в случае провала, можно отследить стукача.
В начале 90-х годов уголовный авторитет Норкин, этапированный в нижнетагильский лагерь, сумел внедриться в святая святых ИТУ — в саму оперчасть. Лагерный шнырь, подметая кабинет кума, ухитрился подбросить в мусорную корзину маленький бумажный сверток с «жучком». После этого Норкин два дня слушал оперативные расклады офицеров, которые, не таясь, упоминали фамилии своих сексотов. Вскоре авторитет совершил чудо — достал дубликат ключа от кабинета начальника оперчасти. Там не только установили системы аудиоконтроля, но и вдоволь наговорились по телефону (через две недели на колонию пришел счет за оплату международных переговоров, где значились Германия, США и даже Мексика).
Убийство стукача — дело пыльное и хлопотное. Мнение о том, что рассекреченный сексот живет в бараке или камере не больше суток, ошибочное. Тексты блатных татуировок типа «БАРС — бей активистов, режь стукачей», «СС — смерть стукачам» сегодня воспринимаются уже не как воинственный клич, призывающий к поголовному истреблению тайных агентов. После исправительно-трудовой реформы, которая дополнила уголовное законодательство РСФСР статьей 77, террор в местах лишения свободы (а как иначе расценить истребление тех, кто стал на путь исправления?) мог повлечь исключительную меру наказания. Если в 50-х годах валънутъ стукача считалось за блатную честь, то ныне рассекреченного агента ждала иная участь. Разумеется, она отнюдь не исключала смертельного исхода. Однако блатной мир, ставший за последние десятилетия гибче и в чем-то мудрей, все чаще включается в оперативную игру.
В начале 90-х годов уголовный авторитет Норкин, этапированный в нижнетагильский лагерь, сумел внедриться в святая святых ИТУ — в саму оперчасть. Лагерный шнырь, подметая кабинет кума, ухитрился подбросить в мусорную корзину маленький бумажный сверток с «жучком». После этого Норкин два дня слушал оперативные расклады офицеров, которые, не таясь, упоминали фамилии своих сексотов. Вскоре авторитет совершил чудо — достал дубликат ключа от кабинета начальника оперчасти. Там не только установили системы аудиоконтроля, но и вдоволь наговорились по телефону (через две недели на колонию пришел счет за оплату международных переговоров, где значились Германия, США и даже Мексика).
Убийство стукача — дело пыльное и хлопотное. Мнение о том, что рассекреченный сексот живет в бараке или камере не больше суток, ошибочное. Тексты блатных татуировок типа «БАРС — бей активистов, режь стукачей», «СС — смерть стукачам» сегодня воспринимаются уже не как воинственный клич, призывающий к поголовному истреблению тайных агентов. После исправительно-трудовой реформы, которая дополнила уголовное законодательство РСФСР статьей 77, террор в местах лишения свободы (а как иначе расценить истребление тех, кто стал на путь исправления?) мог повлечь исключительную меру наказания. Если в 50-х годах валънутъ стукача считалось за блатную честь, то ныне рассекреченного агента ждала иная участь. Разумеется, она отнюдь не исключала смертельного исхода. Однако блатной мир, ставший за последние десятилетия гибче и в чем-то мудрей, все чаще включается в оперативную игру.
Искусство контрразведки состоит не в физической ликвидации или изоляции шпиона, а в переправке через него дезинформации. Раскрыв стукача, умный пахан не станет чинить самосуд. Он постарается создать вокруг агента информационный вакуум или же начнет подбрасывать дезу, которая пустит оперчасть по ложному пути. Известны случаи, когда по доносу осведомителя увольнялись и понижались в должности неподкупные сотрудники ИТУ, а их место занимал более сговорчивый персонал.
Игра паханов с оперчастью продолжается, как правило, недолго. Получая регулярную туфту, кум вскоре обнаружит провал и тогда ему придется спасать своего агента, независимо от его оперативной ценности и стажа. Полностью изолировать стукача до конца срока проблематично. Поэтому кум переводит его на легальное положение: «Да, Иванов стукач. Ну и что дальше?» Предатель автоматически попадает в разряд активистов и перебирается в сучий отряд. Пока стукач в зоне, он чаще теряет сон, чем жизнь (хотя, естественно, все зависит от результата его прошлой агентурной практики).
В одной из сибирских колоний строгого режима был убит осужденный, который почти год успешно «стучал» на друзей-блатарей. В последний раз он поведал куму о факте, который был известен лишь четверым зэкам. Стукач имел хорошее уголовное прикрытие — три судимости, попытка побега, отсутствие «косяков». Но где-то произошел сбой. Возможно, оперчасть поспешила отреагировать на донесение блатного шпиона. В бараке началась разборка, которая затянулась на неделю. Кум уже приготовился переправить стукача к активистам, когда в отряде произошло ЧП. Зэка прикончили ночью в постели. Его соседи, естественно, крепко спали и не слышали предсмертного хрипа (стукач был задушен полотенцем). Раздосадованный кум на время отложил допрос и положил двух особо «глухих» зэков в санчасть. Спустя час пациенты вернулись в отряд, едва волоча ноги. Они вкусили все прелести карательной медицины, которая, как известно, умеет не только лечить. В санчасти зэков прикрутили к стульям и стали пропускать через них электрический ток. Слуга Гиппократа подносил два металлических шарика то к голове, то к коленям своих пациентов. Таким вот образом «ночная глухота» была излечена за десять минут, и наэлектризованные зэки промямлили фамилию убийцы. Еще через сутки душитель явился в оперчасть с повинной, где подробно изложил события той ночи.
Долгие годы блатной мир предпочитал расправляться со стукачами по дороге домой. Случалось, что труп зэка находили чуть ли не возле лагерного КПП. Только он выйдет за ворота, попрощается с вертухаями ручкой и бодро зашагает на вокзал, как двое-трое субъектов уже идут ему навстречу, поигрывая за пазухой пиками. Агентам пришлось выдвинуть немаловажное условие: покидать ИТУ они должны только в «автозаке», который высадит их в указанном месте. Эта предосторожность на время отодвигала кончину стукачей. Но для блатного мира важна не столько скорость возмездия, сколько его неотвратимость. Смерть могла настигнуть сексота и через три года, когда он уже успел забыть о своем прошлом, успокоился и предался мирским утехам.
Если соседство со стукачом братву слишком уж обременяло, и шпиона таки решали этапировать в мир иной прямо в лагере, то прибегали к «несоблюдению правил по технике безопасности». Сексот попадал под струю расплавленного металла, натыкался глазом на гвоздь, брался за оголенные контакты, ронял на себя включенную бензопилу «Дружба».
Секретных сотрудников оперчасти стремились ликвидировать не только из чувства мести. При выходе стукача на свободу оперативное дело с указанием его успехов и неудач, псевдонимами и донесениями не уничтожалось, как было обещано кумом, а продолжало бережно храниться в папке. Дело ждало своего часа под замком массивного сейфа. Выжимки из этой папки кум отправит по спецсвязи в ту зону, где рано или поздно объявится стукач. Взамен оперчасть может получить аналогичную информацию об агенте в его зоне и приступить к его разработке. Спрыгнуть с крючка стукачу практически невозможно. С таким же усердием держится и уголовный мир за продажных работников ИТУ. Предавшего однажды заставляют предавать и дальше. Но если вертухай продается, опасаясь увольнения или уголовной кары, то стукач вынужден закладывать под страхом собственной смерти.
Закон вне закона
За полвека воровские законы изменились почти полностью. Сегодняшний законник мало чем напоминает вора 50-х годов. Блатная империя окончательно распалась на два лагеря с началом перестройки. Если раньше адаптация воровского устава к изменившимся условиям (ужесточение уголовного законодательства, исправительно-трудовая реформа и т. п.) происходила на сходке, то с середины 80-х многие законники стали приспосабливаться к новой жизни самостоятельно. Развал страны происходил настолько энергично и сумбурно, что коллективно изменять уголовные обычаи не представлялось возможным.
Когда МВД и КГБ начали активно наступать на лидеров криминального мира, новой «сучьей войны» не последовало. Молодое поколение избрало гибкую политику, и лишь старые воры продолжали нести свой крест и кровью защищать прежние устои. Многие поплатились за это жизнью. Раритет блатного мира Василий Бабушкин по кличке Бриллиант, который ни дня не проработал на державу, погиб в «Белом Лебеде». Он отказался идти на какой-либо компромисс и нарушить хотя бы один пункт блатного закона. В конце концов его нашли в камере повешенным. По оперативной информации, администрация лагеря намеренно ослабила контроль за Бриллиантом, что позволило киллеру беспрепятственно задушить семидесятилетнего вора.
До сих пор сохранились воры, которые выжили и сохранили верность классическим принципам. Их называют нэпманскими ворами. Все остальные — новые воры. Нынешние воры стремятся маскировать свой криминальный образ жизни и зачастую выдают себя за законопослушных граждан.
Если раньше законник каждые два-три года должен был наведываться в зону, чтобы не забывать вкус баланды и запах параши (средний срок отбытого наказания у вора достигал 13–15 лет), то сегодня лидеры уголовного мира вообще сторонятся колоний. В 1988 году специалисты ВНИИ МВД СССР установили, что каждый восьмой вор в законе не имел судимости. Большего парадокса блатная история еще не знала. Известен случай, когда законник даже подал в суд на офицера милиции, который в интервью назвал его «криминальным авторитетом». И выиграл процесс!
Между двумя воровскими лагерями идет борьба. Новые воры постепенно вытесняют старые обычаи. Устав блатного мира разрушают, но взамен ничего не создают. Воровской мир начинает жить по новому своду правил, где благородство может спокойно уживаться с подлостью. Главный удар по классическому уставу нанесли кавказские воры (их называют лаврушниками и пиковыми). Они чтят лишь свои национальные традиции и, в отличие от великоросской братвы, не собираются ими жертвовать.
Ниже приводятся классические законы и традиции блатного братства. Конкретного автора у них нет — это коллективное творчество.