Видок подозрительно покосился на него, но ничего не сказал и только покачал головой. Полина старательно разглядывала потолок, хотя на нем не наблюдалось ровным счетом ничего интересного.
– Ну, раз вы в состоянии язвить, значит, дело у нас наладится, – заметил Видок. – На чем я остановился?
– На том, что ни один алмаз не мог сравниться с «Принцессой грез», – подсказала Полина.
– Да. Но вот пришла революция, и шайка из семерых ловких человечков решила прибрать к рукам сокровища короны, благо никто как следует за ними не приглядывал. Во главе ее стоял Жорж Понселе, он и разработал план. В подручных у него оказались Луи Прель, бывший мясник, Луи Мобюз, с которым Понселе вместе сидел в тюрьме, Жак Одрие, Жан Тербийон – два ловких вора, Люсьен Конт – бывший ученик ювелира, который когда-то ограбил своего хозяина, и, наконец, Симон Брюле, бывший монах.
– Дед Жанны, – вставил Алексей. – Верно?
– Верно, – согласился Видок. – Все прошло как по маслу, и сокровища вскоре были у них. Тут-то и началось самое интересное. Жорж Понселе был известен своим крутым характером, и подельники не слишком ему доверяли. Они подозревали, что он может захапать… пардон, мадемуазель, заграбастать всю добычу и смыться. Он уже договорился с одним ювелиром о продаже, но вот договориться с собственными товарищами оказалось куда труднее. Кажется, Луи Прель первым поднял вопрос о разделе добычи. Каждый берет свою долю, и все разбегаются, а если кого сцапают – никто никого не знает. Так он предложил, и все остальные его поддержали. Жорж Понселе был в ярости, но он остался в меньшинстве и ему пришлось как смириться. В общем, он согласился на раздел.
– А дальше? – с любопытством спросила Полина.
– Дальше самое интересное. – Видок заметно оживился. – Представьте себе грязную берлогу, в которой на единственном колченогом столе свалена груда сокровищ. Семеро жуликов, сгрудившиеся вокруг стола, орут до хрипоты. Каждый хочет захватить себе долю побольше, и каждый преувеличивает свои заслуги. Этот вопит: «Я стоял на стреме», а тот – «Я придумал весь план, без меня вы бы до сих пор сидели в дерьме», и так далее. Наверняка там было на что посмотреть, да жаль, меня там не оказалось.
– И чем же все кончилось? – подал голос Алексей.
– Да ничем. Мелкие камни поделили очень быстро, потом пошел черед более серьезных вещей, и тут-то и началась потеха. Воров было семеро, а больших бриллиантов – всего четыре. Ясное дело, никто не хотел уступать, и дело дошло до того, что кое-кто едва не взялся за нож. Тогда Жорж Понселе и предложил поделить камни по жребию. Семь палочек зажимают в пальцах, и кто вытащит самую короткую, тому и достанется камень. Тому, кто держит, достается последняя палочка. Ясное дело, никто не хотел держать эти чертовы палочки, но пришлось это делать Люсьену Конту, потому что он был моложе всех и потому, что главарь ему недвусмысленно сказал: или делай, что говорят, или можешь катиться к черту. Ну, Люсьен и струхнул.
– А потом что было? – Полина затаила дыхание, ожидая ответа.
Видок шевельнул кустистыми бровями.
– Дальше? А вот слушайте. Первым, стало быть, разыгрывали «Санси». Люсьен весь вспотел, когда держал палочки, но самую короткую вытянул Жорж Понселе. Вторым стали разыгрывать «Большой синий алмаз». И что же вы думаете – опять Понселе вытащил самую короткую. Луи Прель, тот, что мясник, выругался и сплюнул сквозь зубы. Остальные закричали, что с Жоржа хватит двух камней, пусть он даст другим возможность выиграть. Понселе не стал спорить, а если стал бы, то очень возможно, что ему распороли бы брюхо. Он отошел в сторону, а оставшиеся шесть подельников стали разыгрывать «Принцессу грез». Симон Брюле, тот, что был монахом, то и дело крестился и бормотал молитвы, и, может, это и сыграло свою роль. Короче, заветную палочку вытащил он.
– Ах вот оно что! – воскликнул Алексей. – Вот почему вам так понадобилась его внучка!
– Поняли, да? Но это еще не все – ведь из четырех камней парни не поделили еще «Регент». Он лежал на столе и сверкал, как кусочек солнца. Ошеломляющее зрелище! А Люсьену Конту опять пришлось держать чертовы палочки. Он зажмурился и стал про себя молиться, точь-в-точь как Симон Брюле, о том, чтобы камушек достался ему. Он напомнил господу, на всякий случай, если тот вдруг запамятовал, что ему, Люсьену, из всей груды добра досталась самая скверная добыча. Всего-то пара ожерелий, да пяток колец с брошками – барахло, словом, если сравнить с тем, что перепало другим. Должно быть, господь в тот момент находился в хорошем расположении духа, потому что Луи Прель вытянул длинную палочку, и Луи Мобюз тоже, и Симону Брюле ничего не досталось, и Жак Одрие тоже вытащил пустышку. В руке у Люсьена осталось всего две палочки, и одна из них сулила обладание «Регентом», а другая ровным счетом ничего. По спине у Люсьена тек пот, и рубаха на нем вся взмокла. Последним тянул свою палочку Жан Тербийон. У него были такие пронзительные черные глаза, и Люсьен боялся даже посмотреть в них. А Тербийон все медлил, все выжидал, все примеривался… Наконец он протянул руку к короткой палочке, и Люсьен с каким-то даже облегчением подумал, что так и должно быть, что алмаз достанется Тербийону, а он, Конт, простофиля – его все так звали – и совершенно зря он на что-то рассчитывал. Только Тербийон впился ему в лицо своими глазами и схватил другую палочку, длинную. Ведь он совсем иначе истолковал себе выражение лица нашего парня.
– Ничего себе! – вырвалось у Полины. – Так что же, «Регент» оказался у Люсьена?
– Ага, – кивнул Видок. – На Тербийона, говорят, было даже страшно смотреть, а Прель-мясник присвистнул и сказал: «Вот вам и простофиля!» Но, в общем, никто не пытался оспорить жеребьевку, и только Тербийон ходил черный, как туча. Именно поэтому Люсьен для себя решил, что он распрощается с приятелями, заляжет на дно и будет сидеть тихо. Он очень хорошо представлял себе, что можно сделать с человеком за такой камень.
В общем, каждый взял свою часть добычи, и воры разошлись кто куда. У Конта, хотя ему сравнялось всего двадцать лет, уже была жена и двое детей, но он о них не распространялся. Он загнал одно из колечек, снял новую квартиру и быстренько переехал туда вместе с семьей. Через некоторое время он узнал, что его мать умерла – угорела до смерти. Одного из детей раздавила карета, другой упал в реку и утонул. Жена, не в силах вынести такое горе, слегла и, похоже, серьезно заболела…
– А, – протянул Алексей. – Мне кажется, я понимаю, куда вы клоните.
– Вот-вот, – подтвердил Видок. – Словом, с тех пор как Люсьен выиграл свой алмаз при дележе, удача отвернулась от него. По крайней мере, сам он поверил в это, потому что люди угорают, и дети тонут, и ничего из ряда вон выходящего тут вроде как нет, – но Конт был убежден, что именно алмаз принес ему несчастье. И тогда, чтобы умилостивить небеса, он решился на отчаянный шаг.
– Он вернул «Регент» на место? – изумилась Полина.
– Ага, – весело сказал старый плут. – Вот так все и произошло. Кстати, хотите верьте, хотите нет, но вскоре после того, как он подкинул алмаз обратно, жена Люсьена выздоровела. Он был вне себя от радости, потому что этот мошенник был очень к ней привязан. Но Симон Брюле, когда узнал о происшедшем, обозвал Люсьена простофилей.
– Я думал, члены шайки решили больше не встречаться, – заметил Алексей. – Разве не так?
– Случайная встреча, – хмыкнул Видок – В те дни только и говорили, что о таинственном возвращении алмаза, и, когда Люсьен сидел в каком-то кабачке, к нему неожиданно подошел Симон Брюле. Он спросил, правда ли, что Люсьен сам, по собственному желанию вернул алмаз. Люсьен ответил, что да, и Симон в сердцах плюнул и сказал, что свет не видел второго такого идиота.
– А что стало с остальными членами шайки, не знаете? – спросила Полина.
– Конечно, знаю, – ответил Видок, усмехаясь. – Жорж Понселе, главарь, у которого оказались аж два ценнейших бриллианта, отправился прямиком к своему знакомому ювелиру, который обещал купить у него все камни. Пока ювелир разглядывал на свет «Большой синий алмаз», он предложил своему другу выпить чего-нибудь. Тот согласился, не зная, что в вино подмешан быстродействующий яд. Через несколько секунд Понселе умер, а ювелир избавился от необходимости платить.
– Значит, Понселе убит? А…
– Терпение, мадемуазель, терпение. Луи Прель, тот, что был прежде мясником, оказался никчемным торговцем бриллиантами. Он продал свою долю за бесценок и запил, то ли по глупости, то ли поняв, что его надули. Он умер в больнице для бедных. Луи Мобюз подался в Вандею[15], где жили его родные, но по дороге его схватили синие[16] и гильотинировали. Симон Брюле уехал в Тулузу и там женился. Его убили в 1822 году, а за что, нам еще предстоит узнать, и тут я рассчитываю на вас. Одрие исчез бесследно, как и Жан Тербийон, но они нас пока не интересуют. Ведь «Принцесса грез» была у Симона, а Симон Брюле был не из тех людей, что легко выпускают из рук свое добро. По крайней мере, именно так о нем отозвался Люсьен Конт.
– Ну, а с Люсьеном Контом что произошло? – спросил Алексей. – Он тоже умер?
– Ничего подобного, – ответил Видок. – Люсьен Конт много лет назад угодил под карету и после этого несчастного случая остался без ног. Его жена до сих пор живет с ним, и именно у него я узнал подробности, которые только что рассказал вам.
Глава четырнадцатая, в которой Видок показывает себя отъявленным циником, а Полина Степановна дуется на весь свет
– Значит, ищем «Принцессу грез"? – спросила Полина.
– Именно так, мадемуазель.
– Признаться, – вмешался Алексей, – эта затея кажется мне лишенной смысла.
– Это почему же? – желчно осведомился Видок.
– Потому, что большинство остальных камней уже перекочевало в другие руки, и с «Принцессой» наверняка произошло то же самое.
– Дорогой мсье, – сказал Видок скучающим тоном. – Я, кажется, уже упоминал, что зеленые бриллианты чрезвычайно редки. Если бы «Принцесса грез» где-то всплыла, даже и в разрезанном виде, я наверняка узнал бы об этом. Но ничего такого не произошло, и я думаю – даже уверен – что «Принцесса грез» где-то спрятана и до сих пор мирно ждет своего часа.
– Думаете, ее спрятал Симон Брюле? – с любопытством спросила Полина.
– Я не исключаю такой возможности. Но не забывайте, что Симона Брюле убили, и это обстоятельство меня здорово настораживает. Кто его убил и почему? Я навел справки у разных людей и выяснил, что Брюле перед отъездом из Парижа продал свою долю по сходной цене, но зеленого бриллианта у него никто не видел. Потом Симон неожиданно исчез, и мне потребовалось черт знает сколько времени и усилий, чтобы определить, что Симон Брюле и некий Симон Лагранж, которого в 1822 году пришили в Тулузе, одно и то же лицо. Почему он сменил фамилию? Может, боялся? Кого? Своих бывших подельников, знавших, что бриллиант у него? Или кого-то другого? Но я могу только строить предположения, а мне нужны факты. Факты же известны только Жанне Лагранж, потому что единственный сын Симона умер от чахотки еще при жизни отца, а жена Симона – через два года после похорон мужа.
– А жена сына? – быстро спросил Алексей.
Видок иронически покосился на него.
– Умерла в родах, милый мой, при рождении Жанны. Вы что, всерьез думаете, что я мог ее пропустить? Нет, Жанна – это наша единственная нить.
– Да ведь ей было лет пять, когда убили ее деда, – напомнила Полина. – Почему вы думаете, что она непременно должна что-то знать?
Видок поднял палец.
– Во-первых, не пять, а семь. А во-вторых, ее нашли плачущей неподалеку от тела Симона. Значит, она что-то видела. Возможно, даже видела, как он погиб. И вот еще что. Старика и девочку обнаружили в заброшенной церкви, но кроме Симона там был еще один труп. Опознать его не удалось, потому что пуля угодила в лицо. Я бы многое отдал, – задумчиво прибавил Видок, – чтобы узнать, кто это был.
* * *Алексей возвращался домой со смешанным чувством. С одной стороны, он был доволен, что проходимцу Эльстону не удалось извлечь никакой выгоды из писем, которые он выманил у доверчивой молодой девушки. С другой стороны, Каверина тревожило, что он сам вместе с Полиной попал в кабалу к Видоку, и, возможно, надолго. С третьей стороны… с третьей стороны у них не было выхода, кроме как согласиться на условия бывшего каторжника. Алексей хорошо знал Видока и понимал, что в случае отказа тот не замедлит привести угрозу в исполнение. Поэтому молодой человек обратился мыслями к хорошенькой кокетливой Жанне Лагранж, которую ему, по образному выражению Видока, предстояло «разговорить».
– Разумеется, – сказала Полина, – надо будет как-то попытаться выведать у нее, что ей известно. Вопрос только в том, как.
Видок кашлянул, и в глазах его мелькнули и погасли иронические искорки.
– Умоляю вас, мадемуазель, не забивайте себе голову такими пустяками, – скрипучим голосом промолвил старый сыщик. – Разговорить Жанну – дело мсье Каверина, ему оно должно удаться как нельзя лучше.
– И как вы себе это представляете? – насмешливо поинтересовался Алексей у Видока. – Я просто подойду к ней в коридоре и небрежным тоном справлюсь: «Скажите, милая, вы не помните, случаем, кто пристукнул вашего дедушку в 1822 году?»
Видок хищно осклабился.
– Ну зачем же так грубо, мой мальчик! Уверяю вас, вам будет куда проще выпытать нужные нам сведения, если вы будете ее допрашивать, хм, между простыней и одеялом.
Реакция присутствующих не обманула его ожиданий. Алексей застыл на месте, а Полина Степановна покраснела как маков цвет, приоткрыла рот и издала придушенный протестующий звук:
– Ах так!
Она была не на шутку задета: вместо того чтобы предложить тонкое решение вопроса, Видок предлагал пойти столь прозаическим, банальным и – будем откровенны – совершенно вульгарным путем.
– Знаете, – сказал Алексей с чувством, – много я видал разных… разных типов, но такого, как вы, – никогда!
– Именно! – поддержала его Полина, оскорбленная до глубины души.
Видок переменил тон.
– Лично мне, мой мальчик, совершенно наплевать, как вы добудете нужные сведения. Даю вам три дня. Больше я ждать не смогу – я и так потерял в Ницце чертову уйму времени.
– Три дня? – воскликнул пораженный Алексей. – Вы серьезно?
– Абсолютно, мой мальчик.
– Но это невозможно!
– Дорогой мой, – наставительно сказал Видок, – впредь обращайтесь со словами осторожнее. Когда вы говорите: «Это невозможно», вы тем самым делаете это невозможным. Скажите себе: «Возможно» – и увидите: у вас все получится. Все ведь зависит от настроя, а если вы заранее готовы к неудаче, то ясно, что у вас ни черта не выйдет. Конечно, неудачу тоже надо учитывать, но только как один из вариантов, не более. Умный человек всегда стремится выиграть, а не проиграть. Тот, кто покорно ждет проигрыша, – просто кретин… До свидания. Жду через три дня. Вас, мадемуазель, я счастлив видеть в любое время дня и ночи… особенно ночи, – добавил он с ухмылкой.
– Даже и не рассчитывайте! – возмутилась Полина. – Вы… вы прожженный негодяй, вот вы кто!
Видок в ответ только низко поклонился.
«Правильно она сказала ему в лицо, кто он такой», – помыслил Алексей Каверин.
– А вы, сударь, ничуть не лучше! – набросилась на него Полина. После чего с достоинством подобрала юбки и вышла, не попрощавшись.
«Что я-то сделал?» – изумился Алексей. Но тут Видок захохотал так, что едва не свалился с кресла.
– Не вижу ничего смешного, – проворчал задетый за живое Алексей.
– Женщины! – хохотал Видок. – Ох уж эти женщины! – Он вытер слезы, которые от смеха выступили у него на глазах, и покачал головой. – Боже мой, как было бы без них скверно на свете! С ними, конечно, не соскучишься, но без них вообще никуда.
«Вот старый мерзавец! – в сердцах размышлял Алексей, возвращаясь домой. – Что он, что Эльстон – одного поля ягоды. И почему он так уверен, что отыщет чертов бриллиант?»
Молодой человек вошел в ворота «Ла Вервен», поклонился княжне, которая покраснела при его приближении, и поднялся к себе.
Днем его навестил доктор Лабрюни.
– У вас просто поразительный организм, мсье! – объявил он. – Другой бы на вашем месте еще лежал бы в постели, а вы уже, как я слышал, вовсю гуляете по окрестностям.
«Опять эта старая доносчица Варвара постаралась, – сердито подумал Алексей. – Чтоб тебе провалиться, старая жаба!»
Обед был подан, как обычно, в красной гостиной. За столом, кроме Каверина, сидели великая княжна, «дорогая тетушка», вторая фрейлина и доктор. Полина дулась, Алексей молчал, хмурился и думал, как бы улучить момент и выудить из Жанны нужные сведения. Великая княжна робко пыталась поддержать разговор, но молодой человек не обращал на ее попытки ровным счетом никакого внимания. По счастью, доктор трещал без умолку, а Варвара Федотовна, приклеившая сегодня на лицо пару мушек в память о временах своей молодости – надо полагать, для гармонии с бородавками, – охотно подавала ему реплики.
После обеда все разошлись. Алексей в своей комнате написал краткий отчет о происшедшем для барона М. Он дал понять, что письма у Видока и что последний отдаст их в обмен на некоторые услуги. После того как Каверин закончил писать письмо, его надо было зашифровать, на что ушло несколько часов. Шифрованное донесение Алексей запечатал в конверт, а черновик и промокательную бумагу сжег. Завтра должен явиться курьер из Парижа, который привозил Александре Михайловне письма от родных, а заодно забирал послания Варвары Федотовны и письма особых агентов.
Меж тем великая княжна ушла пережидать послеполуденную жару в голубую гостиную, в которой стоял рояль. В хорошенькой головке Александры Михайловны теснилось множество вопросов. Ей хотелось знать, почему красивый офицер был за обедом так мрачен, почему он ни разу не поднял на нее глаз и даже не разговаривал со своей тетушкой, которая казалась немало обиженной.