— Французская полиция, похоже, понятия не имеет, кто это сделал. А вы?
— Я тоже. Да и вообще, это не мое дело.
— Я французам не доверяю, — сказал Тимоти. — Особенно когда речь идет об убийстве иностранца, да еще голубого.
Хоб пожал плечами. Нет, особого сочувствия он действительно не испытывал.
— Мы со Стенли никогда не были особенно близки, — продолжал Тимоти. — Я служу в армии. А вы ведь знаете, что такое британские военные. Офицеры — это своего рода клуб. И голубые в нем отнюдь не приветствуются. Поймите меня правильно. Сам я человек без предрассудков. Я не особенно стыдился Стенли, но, должен вам признаться, мне не хотелось, чтобы меня видели в его обществе. Мои друзья не так воспитаны. Поймите меня правильно, они замечательные люди, но гомосексуалист для них — тема для анекдота. А Стенли не скрывал своих сексуальных предпочтений. Да и почему, собственно, он должен был их скрывать? На самом деле это отчасти следствие семейного воспитания. Pater <Отец (лат.) — так часто называют своих отцов воспитанники английских частных школ> учил нас никогда ничего не стыдиться. Хотя, конечно, кто же знал, что в нашей семье вырастет педераст?
«Должно быть, их папаша имел в виду, что не следует стыдиться, если тебе стыдиться нечего», — подумал Хоб.
— И тем не менее мне жаль Стенли. Я к нему неплохо относился, хотя его образ жизни вызывал у меня отвращение. К тому же он был моим братом. Я не хочу, чтобы это дело просто тихо задвинули. По-моему, всем известно, что французская полиция занимается подобными случаями без особого рвения.
— Глупости, — сказал Хоб. — Французская полиция вполне добросовестна, они не имеют обыкновения «задвигать» дела об убийстве.
— Но что они могут? Судя по тому, что сказал мне Фошон, это не похоже на разборки местных голубых. Стенли мог убить кто-то с Ибицы. Если это действительно так, убийца наверняка уже вернулся на остров. Вы согласны?
— Похоже, Стенли убили не без причины.
— Вероятно, в этом деле замешаны и другие иностранцы. Но ведь этот полицейский инспектор, Фошон, не полетит на Ибицу, чтобы попытаться расследовать убийство, верно?
— Нет, конечно, — согласился Хоб. — Пока что у него и нет особых причин это делать. Но он проведет расследование, можете не сомневаться.
— Не сомневаюсь. А испанская полиция ответит, что да, конечно, мы этим займемся manana <В ближайшем будущем (исп.)>, и если кто-нибудь забредет в полицейский участок и сознается в убийстве, мы его непременно арестуем — разумеется, если он придет не во время сиесты. Нет, этого мало. Мне хотелось бы, чтобы этим убийством занимались со всей серьезностью.
— Так чего же именно вы хотите? — поинтересовался Хоб.
— Вы — частный детектив. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу.
— Ну что ж, давайте обсудим. Во-первых, нам известно так мало, что найти убийцу может оказаться невозможным. Во-вторых, если мне все же повезет и я узнаю, кто это сделал, это еще не значит, что я сумею все доказать. Я хочу сказать, может случиться так, что я найду убийцу Стенли, но арестовать его не смогу.
— Ну что ж, я уверен, вы сделаете все возможное, — сказал Тимоти. — Я понимаю, надежды очень мало. Но все же я чувствую, что следует хотя бы что-то предпринять.
— Я постараюсь, — заверил его Хоб.
Тимоти достал чековую книжку, ручку с вечным пером и выписал Хобу чек на пятьсот фунтов.
— Я вовсе не богат, — сказал Тимоти. — Это все, что я могу себе позволить. Больше денег я не дам. Уверен, за эту сумму вы сделаете все возможное.
— Что смогу — сделаю, — пообещал Хоб. — Куда отправить результаты расследования? И как их передать — по телефону или только письменно?
— Результаты мне не нужны, — ответил Тимоти. Хоб видел, что он, очевидно, решил, как действовать, еще в самолете, по дороге из Лондона. — Когда вы найдете убийцу — если найдете, — будьте так любезны, напишите мне на адрес моего клуба.
Он вручил Хобу свою визитную карточку.
— И, будьте так любезны, не указывайте на конверте своего обратного адреса. В моем положении следует прежде всего любой ценой избегать скандала.
Хобу все это не очень понравилось, но он согласился. Одна из обязанностей частного детектива — принимать деньги от людей, которые пытаются откупиться от своей совести, укоряющей их в том, что сами они ничего не сделали. С точки зрения детектива, дело было вполне законное.
Глава 8
На следующий день Хоб отправился в кафе «Аржан» на площади Сен-Габриэль. В другое время он взял бы с собой Найджела, своего главного помощника, но Найджел зачем-то умотал в Англию. Поэтому Хобу пришлось взять своего другого парижского помощника, Жан-Клода, тощего, жилистого мужичка лет тридцати с небольшим, с напомаженными черными волосами и тоненькими усиками. Жан-Клод, как всегда, выглядел человеком подозрительным и опасным, и вообще неприятным. Сегодня он надел полосатую рубашку «апаш» и черные брюки в обтяжку.
Когда к ним подошел официант, чтобы взять заказ, Хоб попросил позвать владельца кафе. Явился владелец — невысокий, коренастый, лысеющий человек, доброжелательный, но задерганный.
— Я был здесь вчера вечером, — сказал Хоб. — Я помогаю французской полиции вести расследование.
— Да, мсье.
— А это мой помощник, Жан-Клод.
Владелец слегка кивнул. Жан-Клод нехорошо прищурился.
— Нам хотелось бы побольше разузнать о человеке, который обедал с убитым.
Владелец широко развел руками.
— Я уже говорил инспектору, что обслуживал их лично. Все, что я успел заметить, я уже рассказал.
— Понимаю, — сказал Хоб. — Но мне пришло в голову, что это немного странно, когда владелец сам обслуживает клиентов, если на то есть официанты.
— Ничего странного, — возразил владелец. — Смена Марселя закончилась, поэтому я сам подавал то, что было заказано.
— А принимал заказ Марсель?
— Да, конечно. Он все записал, отдал бумажку мне, снял фартук и ушел. В наше время молодые люди очень строго придерживаются правил профсоюза, когда эти правила работают в их пользу.
— Инспектору Фошону вы этого не говорили.
— Просто из головы вылетело — я был совершенно не в своей тарелке. Да и к чему? Обслуживал их я, и я уже рассказал все, что видел — то есть почти ничего.
— Да, конечно. Не будете ли вы так любезны попросить Марселя подойти к нашему столику? Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов. Быть может, он видел что-то, что ускользнуло от вашего внимания.
Хозяин кафе пожал плечами с таким видом, словно хотел сказать: «Ну и денек!» Однако тем не менее направился к стойке и подозвал молодого человека, обслуживавшего столик в дальнем углу.
Марсель оказался юным, худощавым, белокурым и симпатичным. Похожим на молодого Жан-Пьера Омона. И к тому же он, видимо, завивался.
— Да, заказ принимал я. Но ничего необычного не заметил. Они просто сидели и довольно мило беседовали. А когда все это случилось, я уже ушел, вы же знаете.
— О чем они говорили? — спросил Хоб. Марсель вытянулся с оскорбленным видом.
— Я никогда не подслушиваю разговоры клиентов, мсье! Тут вмешался Жан-Клод:
— Слушай сюда, mon vieux <Старик (фр.)>! Я с тобой не шутки шутить пришел. Ты ведь официант, n'est-ce pas? <Не так ли? (фр.)> А официанты все любят совать нос не в свое дело. Так что давай выкладывай, что тебе удалось подслушать. Иначе я приду сюда еще раз, да не один, а с дружками. Не с такими, как мой коллега Хоб. Хоб — он джентльмен. А мои дружки умеют добиваться своего, понял, мальчик? Мы заставим тебя рассказать даже про то, чего не было. Так что лучше бы ты сказал нам все сейчас по-хорошему и избавил нас от хлопот, а себя — от неприятностей, понял?
Хоб поморщился, однако промолчал. Он не одобрял методов Жан-Клода, слитая их чересчур грубыми. Но, следует признаться, эти методы были действенными. Удивительно, до чего просто запугать человека!
— Мсье, вам незачем мне угрожать, — с достоинством ответил Марсель. — Повторяю, я не привык подслушивать. К тому же они говорили по-английски и по-испански, а я этих языков не знаю.
— Не испытывай мое терпение! — пригрозил Жан-Клод. — Ты что-то знаешь, провалиться мне на этом месте! Я это вижу по твоей глупой харе и по тому, как ты переминаешься с ноги на ногу. Кончай вилять! В последний раз говорю, рассказывай все, что может нам пригодиться.
— Я почти ничего не знаю, — сдался Марсель, — но, может, вам пригодится карта?
— Карта? Какая карта? Про карту хозяин ничего не говорил.
— Должно быть, они убрали ее прежде, чем он подошел.
— Ну так что за карта?
— Они тыкали в нее пальцами и смеялись. Мсье, я действительно не понимал, что они говорят. Но вели они себя так, словно обменивались воспоминаниями и указывали на места, где произошли какие-то события.
— А что за карта?
— Дорожная карта, с расположением бензоколонок. Испанская.
— А какого места?
— Я не видел. Наверно, часть Испании.
— Оч-чень хорошо, — сказал Жан-Клод. — Ну, раз ты начал, так продолжай. Что еще?
— Больше ничего, мсье.
— Должно быть что-то еще! Как выглядел тот человек?
— Он сидел в тени. Но я приметил, что он очень загорелый. Похоже, средних лет. И на пальце у него было кольцо с изумрудом.
— Ты уверен, что это был изумруд? — Может, и стекляшка, откуда я знаю? Но она была бриллиантовой огранки. Какой дурак станет так возиться со стекляшкой?
— Что еще ты можешь сказать про его внешность?
— Ничего, мсье.
— Ну, тогда насчет их разговора. Хоть что-то ты помнишь?
— Только «a votre sante» <За ваше здоровье! (фр.)>. Это они сказали по-французски. Когда чокались. Потому я и запомнил.
— Который это сказал?
— Другой. Не тот, которого убили.
— А тот, которого убили, что ответил?
— Он ответил: «И вам того же, сеньор».
— Сеньор — а дальше? Имя он назвал?
— Понятия не имею. Он издал такой странный булькающий звук. Возможно, это было испанское "p", мсье. Остального я не разобрал. Это все, мсье! Правда все!
— Молодец, — сказал Жан-Клод, похлопав официанта по щеке — Видишь, как хорошо получилось? Ну что, Хоб, пошли? Здесь мы больше ничего не раскопаем. Ну и что это нам дает? — осведомился Жан-Клод, когда они вышли на улицу.
— Смуглый или загорелый мужчина. Родной язык которого, скорее всего, не французский, а, вероятно, английский либо испанский. И в его имени, возможно, есть двойное испанское "p".
— Не густо, — заметил Жан-Клод.
— И все же кое-что. Может, на Ибице мне удастся узнать побольше.
— Хочешь, я поеду с тобой? — спросил Жан-Клод.
— Был бы очень рад. Но тебе придется самому оплачивать проезд и все расходы. Финансы агентства в плачевном состоянии.
— Ну, тогда я останусь тут, в Париже, столице мира.
— Я просто хотел помочь…
— Чрезвычайно любезно с твоей стороны.
Глава 9
Фошон показал Хобу записную книжку Стенли.
— Одолжение коллеге, — саркастично заметил он. Единственное имя, которое что-то говорило Хобу, — Эрве Вильморен, молодой французский балетный танцовщик, который делил свое время между Парижем и Ибицей. Фошон уже допросил его, но теперь Хоб расследовал дело Стенли по поручению Тимоти Бауэра и потому решил, что лишний разговор с Эрве не помешает. К тому же Фошон не показал ему результатов беседы.
Эрве неохотно согласился встретиться с Хобом в своей квартире на рю де Пере, которую он делил еще с несколькими танцовщиками. Хоб явился часов в одиннадцать утра. Эрве был молод, очень строен, мускулист. Русые волосы подстрижены под Нижинского в «Послеполуденном отдыхе фавна». Он был одет в хорошо пошитые синие джинсы в обтяжку, подчеркивавшие крепкие бедра, и голубой кашемировый свитер с закатанными рукавами, обнажавшими безволосые смуглые руки.
— Я уже рассказал инспектору Фошону все, что знаю! — предупредил Эрве.
Хоб покачал головой.
— Позвольте уточнить. Вы рассказали инспектору Фошону все, что сочли возможным. Эрве, меня вы знаете. Я вас не заложу. Стенли продавал наркотики?
— Только не мне! — улыбнулся Эрве. — Я наркотиков не покупаю. Мне их и так дают.
— Я вовсе не обвиняю вас в том, что вы тратили на них свои деньги, — сказал Хоб. — Но ведь у вас куча друзей, которые их употребляют?
— На этот счет я ничего не знаю, — ответил Эрве.
— Да брось, Эрве! Мы же с тобой вместе ловили кайф. На тусовке у Джонстона. Ты пришел с Эльмиром де Ори, помнишь?
Все это время Эрве старался быть серьезным. Но теперь его точеные губы расплылись в невольной улыбке.
— Славный был вечерок! — Да, и калифорнийская дурь неплоха. Послушай, Эрве, я вовсе не пытаюсь тебя подловить на чем-то незаконном. Я просто хочу узнать, почему убили Стенли. Я работаю на его брата. Я не стану доносить ни о чем из того, что ты мне расскажешь.
Эрве поразмыслил и, видимо, решил, что Хобу можно доверять.
— Он продавал новый наркотик. Сказал, он называется «сома». Стенли от него тащился. Говорил, что это ужасно дорогая штука, но совершенно забойная. Я дал ему несколько имен. Ты же знаешь парижан, вечно гоняются за последними новинками.
— А ты сам его пробовал? Эрве покачал головой.
— Мы со Стенли собирались попробовать вместе. Сегодня вечером… — Его лицо печально вытянулось.
— А эти люди, которым он его продавал, — кто они?
— Ну, Хоб, ты же знаешь, что имен я называть не стану! Даже тебе, мой дорогой. К тому же ни один из этих людей не мог быть замешан в убийстве Стенли. Богатые парижане не убивают тех, кто поставляет им наркотики. Ты это знаешь не хуже меня.
— Но ты можешь хотя бы сказать, с кем он виделся последним?
— Ах, Хоб, это тебе ничего не даст! К тому же я не знаю.
— Ну же, Эрве! Мне нужно хотя бы одно имя. Мне надо с чего-то начать. Перед тем как Стенли убили, он жил у тебя?
— Я уже говорил об этом Фошону.
— Значит, ты должен знать, с кем он встречался последним.
Эрве вздохнул.
— Ну ладно. Если тебе так уж важно, это был Этьен Варгас. Ты ведь знаешь Этьена? Высокий, хорошенький мальчик из Бразилии, который приезжал на остров несколько месяцев тому назад.
— Нет, не знаю. Он встречался со Стенли?
— Нет, мой дорогой. Этьен, к сожалению, стопроцентно гетеросексуален. Он встречается с Аннабель. Аннабель то ты знаешь?
— Да. Немного. Она тут, в Париже?
— Насколько мне известно, нет. Этьен, похоже, приехал без нее.
— А где он остановился?
— Наверно, в каком-то отеле. Где именно — не знаю.
— Он был один или с кем-нибудь?
— Не знаю. Когда я его видел, он был один. Сказал, что у него свидание со Стенли.
— Как он себя вел? Эрве пожал плечами.
— Бразилец! Чего от них ждать?
— В смысле, он не нервничал?
— Насколько я заметил, нет.
— Он приходил сюда, к тебе?
— Да. Сказал, что должен встретиться со Стенли. Я ему ответил, что Стенли ушел. Спросил, не передать ли чего. Он сказал, не надо. Мол, они назначили встречу позднее, но он проходил мимо и решил заглянуть. И ушел. Хоб, только никому ни слова! Я тебе этого не говорил!
— Не беспокойся. Не можешь ли ты сказать, кому еще Стенли продавал эту «сому»?
— Я дал ему с полдюжины имен. Купил ли кто-то у него, я не знаю. Правда не знаю, Хоб.
— А как насчет Этьена? Как ты думаешь, он мог ее купить?
— Ну, он достаточно богат для этого. Семейство Варгас занимает видное положение в Рио-Де-Жанейро. У его отца — вилла на острове, знаешь, недалеко от Сан-Хуана. Я тебе говорил, что эта штука довольно дорогая. Но кому он ее продавал — не знаю.
— А где Этьен теперь, ты, наверно, тоже не знаешь?
— Понятия не имею, дорогой. Наверно, вернулся на Ибицу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Ибица
Глава 1
Хоб выглянул в иллюминатор и увидел далеко внизу, под тонкой облачной пеленой, остров Ибицу, неожиданно появившийся в разрыве облаков. Хоб сидел рядом с бизнесменом, грузным и надоедливым, который начал разговор с рассказа о том, что сам он из Дюссельдорфа, в Париже был по делу, управился быстро и решил провести выходные на испанском острове Ибица. А Хоб там бывал? Не дожидаясь ответа, бизнесмен сообщил, что у него есть приятель, который живет в новом кондоминиуме рядом с Санта-Эюлалиа — «Штурмкениг» называется. Хоб когда-нибудь слышал про это место? Про него писали в журнале «Европейская архитектура», что это «оригинальное нагромождение старых и новых стилей». Три плавательных бассейна, коринфская арка, эстрада в форме морской раковины и три ресторана, один из которых получил четырех поросят по рейтингу журнала «Международный гурман». В кондоминиуме есть свои магазины и продуктовые лавки и, что очень важно, свой немецкий мясник, который готовит колбасу, Schweinefleisch <Свинина(нем.)> и прочие хорошие мясные продукты, совсем как дома. Последовала небольшая лекция о колбасах, завершившаяся сообщением:
— Насчет колбас я очень разборчив! Настоящую колбасу умеют делать только немцы. Французские колбасы выглядят забавными, но в них слишком много чесноку, а так они совершенно безвкусны. Английские колбасы делаются тяп-ляп, и на вкус они как опилки — точь-в-точь как английская политика. Нет, колбасу по-настоящему умеют делать только в Германии. Особенно в Дюссельдорфе.
В продолжение всей речи Хоб лишь кивал. В наше время подобные старомодные шовинистические речи можно услышать так редко! А Хобу нравились махровые националисты. Он их коллекционировал. Европа представлялась ему большим Диснейлендом, где каждая страна одевается в свои национальные цвета и костюмы, поставляет свои продукты, имеет свои особые обычаи и своих типичных представителей, которые всегда рады поговорить о себе. Хоб находил очаровательным, что итальянцы так ревностно привержены своим макаронам, а скандинавы своему шнапсу, и так далее, вплоть до бельгийцев с их мидиями и pommes frites <Жареной картошкой (фр.)>. Но, как правило, Хоб осуждал себя за подобный циничный и легкомысленный взгляд на вещи. Как может нормальный человек восхищаться этой кукольной эксцентричностью. Ну хорошо, пусть даже настоящей, неподдельной эксцентричностью, все равно. То, чего он ищет, не имеет отношения к современной реальности. Европа давно перестала быть Диснейлендом. Она предельно серьезна. Но не с точки зрения американцев — которые, на свою беду, даже японцев не способны воспринимать серьезно. Американцы ездят в Европу не затем, чтобы прикоснуться к реальности. Реальности им и дома по уши хватает Они едут за местным колоритом. А где они его не находят, там выдумывают.