Здесь картина открывалась иная: строения приземистей и стоят теснее (очевидно, какой-то жилой квартал), дорога не полосатая, а из серого булыжника. Обернувшись, Найл с удивлением обнаружил, что конических башен нет и следа. Скорее всего, он перебрался в другое место, а то и иную реальность.
Люди тоже здесь были — если можно назвать людьми эти слоняющиеся по мостовой создания. Белесые, со старческими морщинистыми лицами и белыми космами, разросшимися так, что закрывали почти все лицо. Сквозь эту растительность проглядывали навыкате глаза, которым на лице было явно тесновато.
Вначале показалось, у них по четыре ноги, но при более детальном рассмотрении выяснилось, что ног все же две, и две руки — вдвое длиннее человеческих, с большущими длиннопалыми кистями. Они так и перемещались на всех четырех — а иного и ожидать было трудно, потому что, даже стой они прямо, пальцы рук все равно дотягивались бы до ступней. Напрашивалось сравнение с какими-нибудь четырехлапыми призраками. И хотя Найлу отрадно было ощущать, что он все же не один, вид этих созданий слегка настораживал; во всяком случае, бросаться им на грудь он бы явно поостерегся.
Иным было и небо — даром что синее, с серебристыми облаками. Облака, как известно, плывут более-менее параллельно земле. Эти же были вертикальными и блесткими — не тучки небесные, а скорее какое-нибудь ожерелье или огромная хрустальная люстра. Свет от них имел необычный серебристый оттенок.
Некоторые из четвероногих поглядывали на Найла с любопытством, иные решались даже подойти. У Найла они тоже вызывали любопытство: не состоят ли они, часом, в родстве с духами природы, как хамелеоны? Вскоре вокруг их стояло уже с десяток. Одно из созданий — поменьше размером и явно моложе остальных — робко коснулось Найла своей нелепо длинной конечностью. Остальные предостерегающе зашипели, и «малыш» не замедлил отдернуть руку. Однако спустя секунду длань протянул другой и легонько ткнул в Найла скрюченным пальцем в завитках жестких белых волос. Когда Найл в ответ улыбнулся — показать, что ничуть не напуган, — к нему осторожно потянулось еще несколько созданий.
Интересовались они в основном лицом Найла, а также сто лишенными растительности руками и ногами. При такой длине конечностей они с одинаковой легкостью могли дотянуться и до головы его, и до ступней. Руки у них оказались очень холодны, а в самом их прикосновении было что-то до странности успокаивающее.
Вскоре создания уже поглаживали Найла всем скопом, как собаку. Их ладони ласкали ему руки, плечи, спину, даже бедра. Ощущение было на удивление приятным, вполне сопоставимым с массажем, что делали ему дворцовые прислужницы после ванны. Тело полонило теплое дремотное чувство (как ни странно, напоминало тот сладостный момент, когда в руках у Найла однажды оказалась принцесса Мерлью).
Вдруг послышался сердитый окрик (Найл даже вздрогнул), от которого белесые создания все как один с испуганным и виноватым видом отшатнулись. В их сторону решительно шагала фигура, как интуитивно догадался Найл, женщины. Каштановые волосы по пояс колыхались при ходьбе, а мостовую мел подол длинного коричневого одеяния. На лице не было ни глаз, ни носа — лишь чувственный красногубый рот по центру.
— Ты что здесь делаешь? — спросила она гортанным, чуть сдавленным голосом.
Менее всего Найл ожидал, что к нему обратятся на его родном языке; подобное случилось впервые с той самой поры, как он покинул дворец.
— Я н-не знаю, — выдавил он.
Что, собственно, было чистой правдой. Особа же, очевидно, сочла такой ответ нелепым.
— Не знаешь?
Она подалась вперед настолько, что их лица чуть не соприкоснулись. Дыхание женщины было таким же сладким, как веющий вдоль улицы ветерок. Оторопь брала при виде этого пустого лица, где на месте носа и глаз лишь гладкая кожа. Да, их не было, а был лишь в сердитом презрении поджатый рот. Следующий вопрос ошеломил.
— Ты можешь летать?
— Н-не думаю, — отозвался Найл с запинкой.
— В таком случае ты стоишь того, чтобы быть съеденным.
Растерянно оглядевшись, Найл вдруг понял, что она вовсе не шутит. Большинство белесых созданий откинули волосы со ртов и обнажили торчащие желтоватые клыки, этот безошибочный признак плотоядности. Они жадно смотрели голодными глазами. Кое-кто при этом хищно облизывал губы, а у одного уже бородой висела слюна. С запоздалым потрясением Найл понял, что все эти ласковые поглаживания предназначались для того, чтобы жертва размякла, смирилась со своей участью и покорно позволила вонзить в себя зубы. Еще более настораживало то, что в тот момент он бы, пожалуй, действительно не воспротивился.
— Унести его! — громко велела женщина.
Она, похоже, обращалась к кому-то у Найла за плечом. Не успел он и головы повернуть, как его, схватив за пояс, вздернуло в воздух с такой скоростью, что он даже всполошиться не успел. Над головой послышалось хлопанье мощных крыльев, а пояс крепко держали не то огромные когти, не то пальцы, до странности напоминающие человечьи. Он приподнял голову — что было нелегко, так как тело распласталось почти плашмя, — но вместо покрытой перьями груди увидел серую чешуйчатую кожу существа вроде рептилии с притуплённой черепашьей мордой. Кожистые крылья походили скорее на крылья летучей мыши, чем птицы.
Уносясь от земли с головокружительной быстротой, Найл лишь смотрел, как внизу, мельчая, тает в дымке серебристых облаков незнакомый город.
Мгновение спустя он проснулся в пещере хамелеонов. Никто не замечал его пробуждения — а если и замечал, то не подавал виду. Прошло несколько минут, прежде чем Найл сообразил, что это некая форма учтивости. Ему давалось время поразмыслить над происшедшим.
Это совсем не походило на пробуждение от обычного сна, нечто вроде возвращения из нереальности в реальность. Скорее возвращение из одной реальности в другую. Своей реалистичностью этот сон мог вполне тягаться с явью.
Но что он может означать? Какой вообще смысл у всего этого города, у этих полосатых конусов? Когда он был маленьким, дедушка Джомар частенько рассказывал о снах и их значениях — мол, все сны полны разных предзнаменований. Здесь же налицо события без какого-либо выраженного смысла, абракадабра.
Обидно, досадно. Какой вообще толк от рассудка, если с его помощью нельзя докопаться до сути того или иного сна?
Тут ему стало стыдно за свою раздражительность. Невозмутимость его новых товарищей была как упрек. Найл намеренно проникся таким же спокойствием и терпеливостью и лишь тогда попробовал воссоздать тот сон в памяти.
Закрыв глаза, он воочию представил ту полосатую равнину с коническими зданиями. Поначалу это и была не более чем визуализация, что-то вроде размытой, не сфокусированной картинки. Все это, видимо, оттого, что он использует ум, а не способность воссоздавать реальность.
Требовалось расслабиться глубже, как бы реактивировать память. И вот оно произошло, резко и мгновенно: он опять стоял на полосатой плоскости с ее карамельным запахом.
С одним различием: на этот раз свое припоминание Найл сознавал, а следовательно, его контролировал. Едва это произошло, как ему стал ясен и источник сна.
Сладкий запах — это тот самый запах сахарной ваты на детском празднике. Лужи на мостовой — те разноцветные напитки. Что касается зеленых и желтых полос, так это (он теперь вспомнил) мятные «камушки», излюбленное лакомство у ребятни в городе жуков-бомбардиров. Вот так загадочный «художник сна» у него в мозгу смешал все эти элементы в причудливую фантазию о карамельно-полосатом городище.
Получается, тот сон выражал его ностальгию по невинности детства. А все-таки, почему те здания ни в какую не хотели придвигаться, когда Найл к ним шел?
Недолгое размышление дало ответ. Потому что он интуитивно знал: ностальгия по утраченной невинности делу не поможет. А потому, поняв это, для достижения цели призвал свои взрослые качества — способность концентрироваться и силу воли. Но это лишь помогло добраться до того циркового шатра, а дальше — полная темнота…
А как быть со следующей частью сна, с пучеглазыми беловолосыми созданиями? С теми самыми, что притворно убаюкивали его, замышляя потом сожрать? А та женщина без глаз и носа?
Он прибег к прежней тактике: воссоздал умозрительный образ серой мостовой с длинноволосыми существами-призраками, после чего ушел в более глубокую релаксацию. Теперь было видно, что в этом суть приема: релаксация приводит в действие некую способность к повторной фокусировке, делая картину реальностью. На этот раз стало видно, что «художник сна» не позаботился даже создать в деталях дома. Они фигурировали лишь в виде примерного наброска, как у живописца, что наносит на холст приблизительный фон, который думает проработать позднее.
Найл даже обнаружил кое-что из того, на что не обратил внимания во время сновидения: шумовой фон. Какое-то тонкое не то гудение, не то жужжание.
Вот Найла начали обихаживать белесые призраки, нежно поглаживая ему голую кожу, пока он не отдался во власть изысканного дремотного удовольствия. И вот, когда он совсем уже размяк от наслаждения, прозвучал внезапный окрик, и к нему направилась женщина в коричневом одеянии. На этот раз Найл присмотрелся к белым призракам, а именно к тому, как они, откидывая лохмы, обнажают рты с торчащими клыками.
Вот женщина спрашивает, может ли он летать; вот Найл возводит над головой руки, взвиваясь стрелой и испытывая невероятное ощущение свободы. Это ощущение во всем сне едва ли не самое важное…
Открыв глаза, Найл понял, что хамелеоны следят за всем с нескрываемым интересом, и не просто с интересом, а восторженно замерев. Для них человеческая способность использовать силу рассудка казалась чем-то поистине чудесным. Их восторг подвиг Найла еще раз вернуться ко сну о призраках.
Дед Джомар был большим любителем пересказывать сновидения и судить о том, как они предвещают будущее. Наверняка сказал бы, что сон о «призраках», на вид безобидных, а потом, оказалось, чуть не съевших незадачливую жертву, служит предостережением. Ишь, волки в овечьей шкуре. На вид чуткие, обходительные, а сами гак и ждут, чтобы слопать доверившегося им человека…
Ну а что же длинноволосая особа без глаз и носа? Будь она послана предупредить об опасности, ей бы и впрямь хватило для этого одного лишь рта…
Отвлек Найла странный шум, как будто галька осыпалась со склона. Оглядев лица своих подземных друзей, он улыбнулся, когда понял, что звук этот раздается в его голове и у хамелеонов он приравнивается к аплодисментам.
Тут вдруг воцарилась тишина с явным оттенком ожидания. Что ожидается, было понятно и без объяснений. В надземном мире над горизонтом величаво всходило Солнце.
В пустыне семья Найла рассвета толком и не видела: все прятались в норе, подальше от опасности. Впервые во всем величии Найл увидел его в городе пауков, когда бежал из дворца Каззака. Он особо приметил реакцию вяза — как тот, словно раскрывшись навстречу вибрациям богини, затрепетал ветками.
Сила богини сейчас чувствовалась даже под землей. Нависла странная, тяжелая тишина, нагнетая такое глубинное спокойствие, что душа, казалось, сжимается до мерцающей точки. И вот среди безмолвия явственно ощутилось легкое покалывание, увенчавшееся подлинным взрывом бурной, безотчетной радости. Она волной прокатилась по пещере, так что зашлось дыхание. Волна постепенно улеглась, вслед за чем почувствовалась более умеренная и ровная энергия восходящего Солнца. Наверху в это время щебетом заходились птицы. Здесь же, внизу, хамелеоны испытывали такое неизъяснимое блаженство, какое человеку испытывать, увы, не доводится.
Честно сказать, было немного неловко. Хамелеоны в эти часы определенно находятся снаружи, приветствуя рассвет, а сейчас вот вынуждены сидеть под землей, единственно из учтивости к своему гостю. Но уж хотя бы благодарность не приходится выражать: они ее и так чувствуют.
Сейчас самое время сообщить о себе матери. В семье у Найла всегда было заведено: если кто-то вне дома, связываться с родными надо на рассвете или на закате, И все должны быть к этому готовы.
Найл сел, распрямив спину, и ввел себя в состояние внутреннего спокойствия. Отрешившись от лишних мыслей, четко представил себе мать. Минут пять все было без изменений; вероятно, как и большинство обитателей дворца, на рассвете она еще спала. И тут совершенно внезапно он осознал присутствие матери, как будто бы та сидела совсем рядом. Точно так же присутствие сына чувствовала во дворце и она.
Найл, не размениваясь на постороннее, изложил самую суть. Он находится среди друзей и вскоре продолжит свое путешествие.
Она поведала, что дома все в порядке: Вайг держится, а женщины (Крестия с Сидонией) обеспечивают уход за ним; накануне он даже поел. Прежде чем связь прервалась (телепатия не предусматривает пустой болтовни), мать успела добавить: «Берегись капитана». Из мысленного образа стало понятно, что она имеет в виду того лютоватого паука-отступника, тайного сообщника Скорбо. До того как его, капитана паучьего караула, изгнали из города, он вместе со Скорбо продолжал тайком поедать людей.
Судя по тому, что связь после этого прекратилась, предупреждение было не строгое, а так, на всякий случай.
От разговора с матерью стало как-то легче. Все-таки он был еще настолько молод, что по-прежнему тосковал по дому. Хотя в молодости есть неоспоримый плюс: ощущение собственной неуязвимости, что определенно придает сил (вот и сейчас он почувствовал их прилив).
Вслед за хамелеонами Найл поднялся на ноги. Все же удивительно: столько часов просидел в одной позе, а ноги абсолютно не затекли; нигде не болит, не тянет. Хамелеонам, судя по всему, известен секрет, как направлять поток циркулирующей по пещере земной силы таким образом, чтобы он поддерживал постоянную бодрость и тела и духа.
Пробираясь наверх тесным лазом, Найл удовлетворенно подмечал, насколько все-таки улучшилось зрение: ни о потолок не стукнуться, ни на лесенке не оступиться. Кстати, в самом лазе не было и намека на искусственное происхождение; любой, кто по случайности увидит, подумает, что это просто расселина в камне.
Раздвинув куст остролиста, что заслонял снаружи лаз в пещеру, Найл невольно зажмурился, настолько ярким был свет. Ум все еще пребывал в резонансе с хамелеонами, а потому выход наружу, в свет дня, был ощущением таким ошеломительным, что сперлось дыхание, как если бы он нырнул с берега в студеную воду. А гомон птиц и шелест деревьев под утренним ветром попросту оглушал.
По ту сторону куста Найл наткнулся на какой-то предмет, показавшийся вначале камнем. И не поверил глазам: это же его сума! С восторженным хохотом поднял ее и подбросил. На руки тут же налипла грязь: с одного бока сума была липкая и мокрая. К счастью, внутрь толстая парусина воду не пропустила. Сев на корточки, грязь он соскреб пучком травы, вслед за чем расстегнул на клапане пряжку и развязал стягивающую горловину кожаную тесьму. Она так набухла, что распутать узел оказалось делом непростым. К восторгу Найла, содержимое мешка не намокло, пострадали лишь спички.
Хамелеоны дожидались со свойственной им тихой терпеливостью, хотя их наверняка порадовало такое ликование гостя.
«Как она сюда попала?» — спросил Найл и получил умозрительный образ большой птицы вроде орла, несущей в лапах суму.
И действительно, на ткани виднелись отметины от когтей.
«В какую сторону лучше идти, чтобы добраться до Серых гор?» — осведомился он, водрузив суму на плечи.
Хамелеоны указали примерно на северо-запад, сопроводив это образным подобием фразы:
«Ты гость, и мы будем указывать тебе дорогу до края наших владений».
Найла это более чем устраивало. Он понятия не имел, докуда простирается их земля; хорошо бы подальше.
Путешествие совместно с хамелеонами не поддавалось никакому описанию.
Начать с того, что часы, проведенные с ними в подземелье, не подготовили Найла к буйству красок, которое открылось ему в лесу. Поначалу он решил, что это просто зрение так приноравливается к дневному свету. Но вскоре стало ясно: дело совсем в другом. Каждое соцветие было теперь ярче и насыщенней. Темная зелень листвы и папоротников напоминала чем-то Дельту. Оттенки желтизны у лютиков, осенних крокусов и сыроежек, алые и нежно-розовые вкрапления стержневидных цветов — все это с непривычки резало глаза.
Предположение о том, что этот участок леса как-то" особо подвержен вибрациям богини, пришлось оставить: никакой вибрацией не вызвать заполошного щебетанья, цвирканья и шума листвы, от которых буквально голова кругом. А когда из-под ног в прозрачную лужу скакнула лягушка, всплеск прогремел в ушах как взрыв. Только сейчас Найл сообразил, что по-прежнему резонирует с умами хамелеонов, куда более чувствительных к природе, чем люди.
Так что первые полчаса в их компании Найл чувствовал себя так, словно слегка захмелел. Он как будто стал легче; казалось, некая сила пытается оторвать его от земли. Это ощущение пошло на спад, когда солнце поднялось вровень с деревьями. Лишь тогда, к вящему облегчению Найла, мир уместился в свои привычные рамки. Буйство красок и звуков продолжалось, но парень к ним более-менее приноровился.
Прошло некоторое время, прежде чем он спохватился, что попутчики сделались невидимы. Благодаря внутреннему контакту Найл чувствовал их присутствие, словно фактически видя их перед собой. Мимолетно взглянув на куст папоротника, он отметил, как того на миг покрыла переливчатая дымка, точно слой воды, и понял, что мимо как раз прошел один из хамелеонов.