Провожатый шел молча, не объясняя, куда и зачем. Лицо у него было бесстрастным настолько, что закралось подозрение: а может быть, это тоже какой-нибудь зомби или робот? Аккуратно, чтобы не спровоцировать нежелательной реакции, Найл попробовал прощупать его ум. Но это, очевидно, не возымело действия.
Человеческий ум представляет собой беспрерывный поток ощущений, впечатлений и мыслей. Этот же бесстрастно, как зеркало, отражал то, что его окружало. Нечто подобное представляли собой умы некоторых стражниц в городе пауков. Но это хотя бы поддавалось объяснению: их мысли так часто подвергались стороннему вторжению, что женщины уже никак не реагировали. А здесь-то что причиной?
Тут Найл явственно ощутил раздражение своего провожатого и мгновенно прервал контакт. Однако выяснилось, что дело не в подглядывании. «Проспект» впереди на скорости пересекла упряжка с парой вьючных животных и скрылась за одним из конусов. Недовольство служаки вызвал стук подкованных копыт.
«Куда мы идем?» — поинтересовался Найл.
Расспросы тоже не нравились караульному. Он намеренно тянул с ответом, наконец отчеканил:
«К префекту».
Пожалуй, у этого караульщика было что-то общее с гвардейцами Смертоносца-Повелителя, приученными исполнять свои обязанности с механичной бездумностью. Возможно, это роднило режимы тамошнего и здешнего властителей. Когда между собой посредством телепатии общаются разумные существа, их слова насыщены смыслом и живым чувством. Взять, скажем, капитана. Найл уже до того привык к его голосу, что мог бы выделить его из всех других. А этот служака не говорит, а выкрикивает заученные фразы, как заводная кукла.
Они шли уже с четверть часа, но до сих пор не встретили ни одного прохожего. За все время разве что две повозки проехали в отдалении. Эти двигались более медленно и неудовольствия у караульщика не вызвали. Седоков разглядеть не удалось, были видны лишь их серые одеяния.
Отчасти из любопытства, а то и вовсе от скуки Найл снова взялся прощупывать ум провожатого. Будь на его месте обычный человек, он бы неизбежно ощутил вмешательство Найла, как если б тот оперся о его плечо. Здесь же реакцией была все та же удивительная, какая-то ватная пустота. Если не хуже. В глазах этого ходячего истукана улица смотрелась безликой и серой, словно запорошенный снегом пейзаж в сумерки. Конические башни и те казались подернуты блеклым флером равнодушия.
Теперь уже заинтригованный, Найл усилил концентрацию. Результат сказался немедленно: очертания конусов сделались ярче и четче.
Суть, получается, в том, что чувства провожатого приглушены и выхолощены; его гнетет неизбывная, серая скука. В сравнении с ним Найл и капитан смотрятся эдакими бодряками-оптимистами — быть может, оттого, что им еще не приелся этот раз и навсегда заведенный мир неизбывной одинаковости.
Под впечатлением от этого открытия Найл сконцентрировался с новой силой, пытаясь сообщить чувствам провожатого несвойственную им остроту и четкость. Результат попросту ошеломлял. Здания не только проглянули четче, на них даже проявились цветные полосы. То же самое произошло и с дорогой.
Найл невольно вздрогнул от резкого шипенья. Из щели в земле вырвался плюмаж пара. Причем влажный и жаркий запах его, напоминающий чем-то прачечную, сделался вдруг сладковатым и приятным, как у леденца.
С каменным лицом провожатого вдруг произошла метаморфоза: он с явным удовольствием повел носом и улыбнулся.
Вот это да! Так дорога на самом деле серая или цветная? А воздух пахнет леденцами или мыльной сыростью прачечной?
Есть и еще одно соображение. Помнится, ворону нравилось, когда в него проникал человеческий разум: птица чувствовала себя от этого более живой. Может, эта же причина заставила сейчас улыбнуться провожатого? Нет, все равно до конца не ясно.
Вернувшись «к себе», Найл тем не менее продолжил эксперимент. Дорога и конусы зданий снова были серыми, а воздух влажным от пара. Однако под сконцентрированным взглядом предметы сделались ярче и как-то достоверней. Найл попытался вновь расцветить их, насупившись от усилия. Серость и вправду отступила, и на зданиях проглянули красноватые, синеватые и желтые полосы, впрочем, тут же сошедшие на нет. Дорога же и вовсе осталась серой.
Найл предпринял еще одну попытку, более протяженную. Однако на этот раз ничего не случилось. Постепенно до него дошло, что дело здесь, видимо, не в интенсивности волевого усилия, а в некоем ментальном «фокусе».
Найл вновь проник в умозрительный мир своего провожатого и тут же понял, в чем именно ошибался. Он не догадался предположить, что здания, по сути, цветные.
Что ж, надо попробовать еще раз. И Найл словно нажал нужную кнопку: изображение моментально стало красочным, а воздух наполнился сладким запахом. Так что теперь картинка фактически совпадала со сном, который он видел в пещере хамелеонов.
Дорога и здания утратили свою унылую серость, лучась дружелюбным теплом. А на повозке, что тянулась в отдалении, двое ездоков щеголяли цветастыми полосатыми одеждами. Тягловое животное, и то было теперь наряжено в пеструю попонку, словно являясь частью карнавала.
В повозке сидели мужчина и женщина; правила, кстати, она. Лицо ее, из-за худобы излишне бледное, тем не менее было до странности привлекательным.
Кстати, при дополнительной концентрации цветность усиливалась. В этом Найл убедился, стиснув зубы от напряжения. Получалось как в том сне: цвета углублялись и становились приятней глазу, усугубляя вместе с тем ощущение безмятежной радости. Сильней становился и свет, сообщая блаженству дополнительную остроту. Но вот что странно: при максимальном сосредоточении эффект получался обратный. Изображение словно выцветало, а сладкий дух сменялся мыльным запахом прачечной. Так что концентрироваться лучше не в полную силу — тогда и цвета будут насыщены, и запахи приятны. Кстати, некоторые из них, похожие на благоухание дворцовой кухни, напомнили Найлу о том, что он голоден.
Как ни странно, улыбка с лица провожатого успела сойти. Оказалось, он опять видит все во всегдашнем блеклом свете, который нагнетал ощущение унылой повторяемости и скуки.
Теперь, по крайней мере, прояснилось одно: Маг, кем бы он ни был, тонкий мастер иллюзий.
По безлюдным улицам они прошли уже по меньшей мере пару миль, так и не услышав никаких звуков, помимо разрозненного потрескивания разрядов да шипенья пара. Наконец в окружающей панораме наметилась хоть какая-то перемена. За строением, к которому они сейчас приближались, проглянуло еще одно — розоватое здание со шпилями, раза в три выше ближнего кулька. Там различались даже пешеходы.
Через четверть часа путники остановились перед этим зданием, по виду напоминающим дворец. Что приятно, его вполне можно было сравнить с каким-нибудь из крупных зданий города пауков — скажем, с бывшим женским общежитием (к которому до указа Найла, кстати, мужчины не допускались). Они приблизились к широкой, но невысокой парадной лестнице, где наверху перед кованой узорчатой решеткой стоял стражник — тоже, судя по всему, потомок пещерных жителей, с широким чувственным ртом и темной двухдневной щетиной. Лицо стражника показалось знакомым; Найл вспомнил почему. Да-да, он походил на одного из пробравшихся в город пауков убийц — того самого, что плену предпочел наложить на себя руки. Найл до сих пор не забыл тошноту, которую испытал, повалившись под ударом воли того убийцы.
Провожатый что-то телепатически передал стражнику (Найл не разобрал, что именно). Тот не замедлил отступить в сторону и молча распахнул не издавшие ни малейшего звука ворота. Взгляду открылся широкий внутренний двор, посередине которого находился фонтан, брызжущий цветной водой. Найл удивленно отметил, что цвет струй ежесекундно меняется, становясь то красным, то синим, то зеленым, то желтым, то фиолетовым, в то время как в чаше фонтана вода сохраняет свой, видимо, изначальный зеленоватый цвет. Должно быть, очередной трюк Мага.
Дорожка за фонтаном вела к массивной стеклянной двери, которая вскоре отворилась; навстречу вышел высокий сухощавый человек с лицом, совершенно не похожим на лица пещерных жителей: определенно симпатичный, с суровыми чертами и редеющей седой шевелюрой над высоким лбом. На визитеров он глянул без всякой симпатии, а на паука так и вовсе с нескрываемой неприязнью. Что удивительно, он заговорил на человеческом языке.
— Это еще что? — резко, чтобы не сказать властно, спросил он.
Провожатый опять послал какой-то неразборчивый телепатический сигнал.
Сухощавое лицо вельможи (назовем его так) вмиг утратило суровое выражение, став едва ли не дружелюбным. Воздев брови, он внимательно оглядел Найла и капитана льдисто-голубыми глазами.
— Я Тифон. С кем имею честь?
— Я Тифон. С кем имею честь?
— Найл, правитель города пауков. А это мой телохранитель, в чине капитана.
— Можешь идти, — бросил вельможа провожатому.
Он протянул руку Найлу, и они обменялись церемонным пожатием, сомкнувшись предплечьями. Найл обратил внимание, что на запястье Тифон носит миниатюрные часы на золотой ленте.
— Давненько мы не принимали визитеров, — сказал он хорошо поставленным голосом образованного человека. — Вы меня, можно сказать, застали врасплох. Прошу вас, входите.
Помещение, в которое они вошли, чем-то напоминало апартаменты приснопамятного венценосца Каззака, с той разницей, что здесь имелась мебель, в городе пауков вышедшая из обихода много лет назад, — в частности, кресла. Найл с интересом обнаружил здесь еще и большие стенные часы, показывающие без четверти восемь (очевидно, жители Страны Призраков были малость «подвинуты» на времени).
— Не желаете присесть? — спросил он. И, повернувшись к капитану, добавил: «Располагайтесь, как считаете нужным». Он мог еще и изъясняться телепатически.
Паук в ответ, выразив характерным жестом признательность, остался стоять.
Найл сел в кресло, чувствуя приятную податливость подушек. Трудно было представить, что он сейчас находится в городе Мага, причем собеседник у него человек не менее благородный и воспитанный не хуже, чем Симеон.
— Вы голодны?
Найл смущенно покачал головой.
— Когда вы последний раз ели?
— Утром. Сегодня.
— Ну так пора перекусить.
Тифон послал мощный телепатический сигнал, и в покой тут же вошла служанка в однотонном синем платье. Ее предками тоже явно были пещерные жители. Тем не менее она была очень обаятельна: длинные каштановые волосы и темные глаза; передние зубы чуть выпирают вперед, как у крольчонка. Минусом был разве что покатый подбородок. На гостей девушка посмотрела с плохо скрытым изумлением.
— Ката, принеси нам поесть, — сказал Тифон.
«Слушаю, господин», — ответила она телепатически.
Найл был впечатлен: в городе пауков слуги не умели посылать телепатические сигналы.
— Вина? — Тифон достал из комода графин с рубиновой жидкостью.
— Благодарю. Самую малость. — Найл опасался, что от усталости его разморит.
Тифон налил вино в два бокала на высоких ножках и, поставив один на столик перед Найлом, сел в кресло напротив.
— Ну и что же вам в понадобилось нашем городе? Найл пригубил вино — сухое, ничуть не хуже, чем в его дворцовых погребах.
— Я пришел просить помощи для моего брата. Он случайно порезался о топор, попавший к нам из вашего города, и теперь сгорает в лихорадке.
Лицо собеседника выразило обеспокоенность.
— Печально это слышать. Я уверен, что карвасид непременно чем-нибудь поможет.
Найл испытал радостное облегчение. Надо же, так быстро и легко решается проблема, беспокоящая больше всего.
— Премного вам благодарен — Фразу из лексикона Симеона Найл произнес со всей искренностью.
Вошедшая служанка поставила на стол поднос. На нем было овальное блюдо с крохотными рыбками и ломтиками желтого фрукта, которого Найл прежде не пробовал.
«Могу ли я предложить вам что-нибудь из еды?» — повернулся Тифон к капитану.
Что приятно, он обращался с пауком учтиво, как с равным.
«Спасибо, — ответил паук. — Я не голоден».
Что, собственно, после его обильной трапезы озерной рыбой вполне могло быть правдой.
Служанка, нагнувшись над столом, случайно обронила деревянную раздаточную вилку и от растерянности приоткрыла рот. Найл был потрясен, увидев, что у нее нет языка. Девушка нервно глянула на Тифона, но тот в ответ лишь улыбнулся.
— Прошу вас, кушайте, — сказал он и при этом сам, взяв тарелку, положил себе рыбы и кусочков желтого фрукта.
Теплая рыба была жирноватой и солоноватой; у фрукта вкус был кислый, что удачно сочеталось с основным блюдом. Найл с аппетитом взялся за еду, запивая ее вином.
— Прошу извинить меня за бестактность, — сказал Тифон, — но для правителя большого города вы уж очень молодо выглядите. Нельзя ли узнать, сколько вам лет?
— Точно и сам не знаю. Примерно восемнадцать.
— Н-да. Треть моего возраста. Я вам завидую. А как такое могло произойти?
Найл понял, что вельможа пытается разузнать о его жизни, но желания рассказывать в подробностях он не испытывал. Брала свое усталость, да и излагать долго. Кроме того, он правитель города, а Тифон, насколько можно понять, лишь один из приближенных Мага. А потому Найл ограничился фразой:
— Я назначен богиней.
Если и был Тифон разочарован таким странным ответом, то ему хватило ума и такта не приставать с расспросами.
— В таком случае вы, должно быть, выдающийся молодой человек. Что касается меня, то я должность префекта получил по той лишь причине, что прежде ее занимал мой отец, а до него — дед. — Он вновь наполнил бокалы и воскликнул: — Давайте же выпьем за более близкую дружбу между нашими городами!
Найл не произносил здравиц с того самого времени, как навещал своих родственников в подземном городе Каззака. Он поднял бокал и отпил. Вино приятно согревало желудок, а осознание того, что спасена жизнь брата, наполняло голову неизъяснимой легкостью. Он спросил:
— Не желал бы карвасид примириться с пауками?
— Почему бы нет?
— Мне говорили, он их ненавидит.
— Кто вам такое сказал?
— Хеб Могучий, — ответил Найл, чуть улыбнувшись.
— Почему вы улыбаетесь?
— Потому что вы считаете меня безумцем.
Тифон покачал головой.
— Напротив: мне очевидно, что вы говорите правду.
Найл улыбнулся, приняв это за комплимент. Тифон определенно располагал к себе. Было в нем что-то от Симеона.
— Но ведь пауки изгнали карвасида из дома?
— Ну, когда это было. — Тифон пожал плечами. — Вражда не длится вечно, да мы и сами того не желаем. Наши жители были бы рады свободно путешествовать.
— А сейчас они этого делать не могут?
Почему же. Их ничто не останавливает. Просто они страшатся. Того, что пауки их уничтожат, — добавил он, видя, как Найл вопросительно поднял брови.
Найл понял суть: голодный паук вначале ест, а уж потом рассуждает.
— Будь у нас мирный договор, это было бы исключено, — осторожно заметил он..
— Вот и хорошо, — улыбнулся Тифон. — Это я и надеялся от вас услышать.
— Когда я смогу встретиться с карвасидом? — задал вопрос Найл.
Тифон, растерявшись, откашлялся.
— Это не так просто… — начал он после паузы, очевидно, стараясь излагать свою мысль как можно тактичнее. — Он стар и любит, так сказать, придерживаться своей линии. Встречаться с людьми ему не нравится. Поэтому городом фактически управляю я, а он полностью погружен в свою работу. — Предвосхищая следующий вопрос, Тифон сказал: — Он философ и ученый. Вы видели наших вьючных животных в упряжках?
— Да.
— Это карвасид их создал. — Слово «создал» прозвучало с особой весомостью. — Они идеально приспособлены к условиям Страны Призраков. Когда-то у нас были лошади, но они боялись молний. И тогда карвасид сотворил гельбов. Он поистине великий ученый, — истово подытожил Тифон.
— А тех странных людей, что дышат под водой?
— Обов? Это не люди, а машины. Машины из плоти. — По сигналу Тифона снова вошла служанка. — Пришли-ка сюда мега.
Чуть погодя дверь открылась, и в помещение вошло огромное существо. Как и те рыбаки у озера, гигант был обнажен и обрит наголо. Но мышцы у него были куда крупнее, а плечи такие, что удержать на них, скажем, лошадь ничего не стоило. Одни лишь ладони у него были в треть метра шириной.
«Покажи им», — дал телепатическую команду Тифон.
Гигант приблизился к двери и взялся за ручку указательным и большим пальцами аккуратно, с поистине женственной грацией. Он вышел, а вскоре возвратился с трехметровой доской толщиной в голову и весом не меньше полуцентнера. Он остановился на середине комнаты и, схватив доску поперек гигантской пятерней, сжал. Пальцы вдавились в дерево так, будто это была мягкая губка. Сделав вручную желоб, он схватил доску за края и переломил ее как щепку, после чего застыл, ожидая дальнейших указаний.
«Покажи ему», — велел гиганту Тифон.
Тот протянул половину доски Найлу. Разумеется, это была цельная древесина.
— Но плоть у него, по-видимому, все-таки мягче, чем дерево? — поинтересовался Найл.
Тифон лишь улыбнулся.
«Покажи себя», — велел он.
Мег протянул руку ладонью кверху, чтобы можно было коснуться. По твердости она не уступала натянутой на металл дубленой коже. После этого гигант протянул руку и капитану, который для приличия поскреб ее когтем.
— Карвасид — гений научной мысли, — убежденно сказал Тифон. — Один из величайших изобретателей, каких когда-либо видел свет.