Несколько развязное начало Октябрьскому не понравилось, и в блокноте появилось изображение жабы, но потом пошли сплошь квадраты и прямоугольники, потому что логика у Мальчика Мотла была крепкая, кирпичик к кирпичику, а сведения исключительной важности.
— Перемирие между Британией и Гитлером — вопрос недель, а может быть, и дней. Англия вымотана воздушной войной, ударами немецкого подводного флота. Везде разговоры про одно и то же: это не наша драка, почему мы должны отдуваться за поляков и лягушатников? Ладно. Это, как говорится, сообщения агентства ТАСС — «Тетя Аня Соседке Сказала». Но у нас, товарищи, есть информация посерьезней. Источник «Лорд» обращает наше внимание на резкое усиление антисоветской партии сторонников мира, в особенности так называемой «Кливлендской клики», группы завсегдатаев салона леди Астор.
— Это та дамочка, которая сказала Черчиллю: «Если б вы были моим мужем, я насыпала бы вам в кофе яду?» — усмехнувшись, спросил Нарком.
— Она самая. А Черчилль, если помните, ей ответил: «Если б я был вашим мужем, мадам, я бы этот кофе с удовольствием выпил», — заулыбался и Коган, однако тут же посерьезнел. — Если говорить про Черчилля, то его положение шатко, как никогда. Оппоненты премьер-министра в открытую требуют мира с Германией на условиях довоенного статуса кво и неприкосновенности британских колоний. На сегодняшний день немцев это железно устраивает. «Лорд» информирует, что «Кливлендская клика» поддерживает контакты с нацистской верхушкой. Мы сообщили об этом в британскую контрразведку, но там и без нас знают. Только поделать ничего не могут. Или не хотят — в контрразведке тоже две фракции. Поймите, товарищи: англичане готовы мириться, это реальная, стопроцентная опасность. Если Гитлер завтра сделает какой-нибудь эффектный жест, который польстит британскому самолюбию, партия мира возьмет верх. «Лорд» говорит, что на тайных переговорах британских и германских представителей обсуждаются самые фантастические варианты. Чуть ли не сам Рудольф Гесс прилетит в Англию безо всяких предварительных условий, рассчитывая исключительно на английскую рыцарственность.
— Ну уж, — не выдержав, фыркнул Октябрьский. — Может, к ним еще сам Фюрер пожалует? Заливает ваш «Лорд».
— «Лорд» не заливает! — вспыхнул Коган. — Это железный источник. Я за него ручаюсь. А вы, товарищ старший майор, не знаете, и не говорите!
Нарком успокаивающе кивнул — мол, я знаю, я верю, и «Англичанин» взял себя в руки.
— В общем так, товарищи. Ситуация на английском направлении представляется нам железно приоритетной. — Старший лейтенант чеканил каждое слово, да еще отмахивал сжатым кулаком. — Нападет на нас Гитлер этим летом или нет, будет зависеть от исхода тайных британо-германских переговоров. Вот где в настоящий момент проходит наша передовая линия фронта. У меня всё, товарищи.
Итоги обсуждения подвел Нарком. Сказал, что обстановка сложная, но это ничего, разве когда-нибудь она бывала легкой? Каждое из направлений для нас важно, на каждом в любой момент может образоваться кризис. Поэтому всем работать, как работали до сих пор.
— И «немцы», и «японцы», и «американцы», и «англичане» должны по-прежнему считать, что именно на вашем участке решается судьба будущей войны, — говорил Нарком, переводя взгляд с одного на другого. — Правильно сказал Коган: мы, разведчики, сейчас на передовой. За спиной у каждого — наша социалистическая Родина. Не дайте врагу прорваться.
А оргвыводы сделал такие: выделил Октябрьскому дополнительных сотрудников и спецсредства; «англичанам» санкционировал безлимитный расход валюты. Лежава с Епанчиным не получили ничего, так что в результате «файв-о-клока» приоритеты разведдеятельности более или менее определились.
— Товарищ Коган, — сказал еще Нарком, явно озабоченный информацией из Лондона. — Может быть, вам имеет смысл вернуться и вести «Лорда» лично?
— Ей-богу, нет необходимости, товарищ генеральный комиссар, — ответил Мальчик Мотл. — Есть прямой контакт связи, по известному вам каналу. И еще «Молния», на случай срочного сообщения чрезвычайной важности.
— Ну хорошо. Ладно, товарищи, мы с Всеволодом Николаевичем пойдем, а вы чайку попейте, поболтайте. Налаживайте контакт.
Нарком поднялся, вскочили и все остальные.
Это было нечто новенькое. Как это — распивать чаи в кабинете Самого, да еще в отсутствие хозяина? У сотрудников разных отделов «болтать» между собой не по службе было не заведено, а на обмен служебной информацией требовалась особая санкция. Представители четырех направлений неуверенно смотрели друг на друга.
— Да вы сидите, сидите, — махнул рукой Нарком. — Чайку вон свежего себе налейте, фрукты кушайте. Товарищ Октябрьский, на минуточку.
Остановившись у самой двери, Нарком вполголоса спросил у старшего майора:
— Вы когда мне Вассера этого возьмете? Что-то долго возитесь.
— Ждем звонка, больше ничего не остается. Проверяют немцы, а как же? Два дня с помощью милиции искали в озере тела «рыболовов». Нашли. Агент «Эфир» (такая кодовая кличка была дана фон Лауницу) доносит, что в посольстве делали вскрытие, сами. Убедились, что Решке и Штальберг, действительно, утонули. Еще два дня трясли Эфира, но мы ему разработали детальную легенду. Докладывает, что прошел проверку успешно, даже представлен к награде за спасение радиста и рации. Имя «Вассер» в его присутствии ни разу не упоминалось. Похоже, посольская резидентура должна просто передать Вассеру по эстафете радиста.
— Гляди, как осторожничают. Покоя мне не дает этот Вассер. Сам полковник Кребс у него на побегушках. По всему видно, опасный мерзавец.
— Или мерзавка, — поправил Октябрьский со своей всегдашней привычкой к точности. — Скорее всего, конечно, мужчина. Но возможно, и какая-нибудь железная фрау.
— Имеете основания так думать? — заинтересовался Нарком. — Какие?
— Никаких. Просто слово «Wasser» по-немецки среднего рода. А по-русски и вовсе женского — «Вода».
— Wasser, Wasser— задумчиво пробормотал Нарком, тоже произнося это слово на немецкий лад — «васса». И вдруг усмехнулся. — Фрау Васса Железнова. Ты, Октябрьский, мне это существо неопределенного пола непременно добудь. Я тоже думаю, что через Вассера мы можем подобрать отмычку к «Барбароссе»… Ладно, идите, чаевничайте, — снова перешел он на «вы» и на прощанье хлопнул старшего майора по плечу.
После ухода начальства в кабинете повисло молчание. Непринужденно держался один Коган — шумно отхлебнул чаю, с удовольствием сгрыз печенье.
— Я гляжу, Мотя, ты в своем Лондоне не больно-то джентльменских манер набрался. Хлюпаешь, как насос. Не зря тебя товарищ Менжинский «беспризорником» дразнил, — шутливо заметил Лежава, не желая показать, что расстроен исходом совещания.
— Это я на родине расслабляюсь, — в том же тоне откликнулся старший лейтенант. — На приеме в Бэкингемском дворце я сама изысканность.
— Вы бываете в Бэкингемском дворце? — заинтересовался Епанчин. — И что, видели короля?
— Я много чего видел, — неопределенно ответил Коган. — И много где бывал.
Снова помолчали.
— Товарищи, ну что мы волками друг на друга смотрим, — не выдержал «Американец». — Делить нам нечего, одной Родине служим. Вот и Нарком сказал, чтоб мы больше контактировали, обменивались информацией. После сочтемся, кто больше сделал для победы.
Прекраснодушный коминтерновец стал расспрашивать Когана про жизнь в Англии. Рыжий охотно рассказывал про бомбежки, про новинки британской военной техники, но от разговора по существу уходил. Так же вел себя и Лежава. Когда Епанчин спросил его, есть ли в Японии сторонники мира — среди творческой интеллигенции или, скажем, духовенства, майор отделался похабным анекдотом про буддийского монаха и гейшу.
Октябрьский же вообще помалкивал. Во-первых, знал, что ничего полезного от коллег-соперников не услышит. А во-вторых, был уверен, что в кабинете установлена прослушка — потому Нарком и оставил их здесь, не отправил «налаживать контакт» куда-нибудь в другое место.
Именно Октябрьский и предложил расходиться — дел невпроворот. «Японец» и «Англичанин» с большой охотой поднялись, один «Американец» выглядел растерянным. Ничего, подумал старший майор, покрутится у нас месяц-другой, разберется, что к чему. Парень вроде неглупый.
Уже в коридоре Октябрьского взял за локоть Лежава.
Побагровев и очень стараясь не отводить взгляда, заговорил:
— Слушай, я рад, что ты вернулся. Честное слово. Всё хотел заглянуть, объясниться… Ты это, ты прости меня: я ведь искренне думал, что ты враг… Данные такие были, ну я и поверил. Сам помнишь, что тут у нас тогда творилось. Тебе, наверно, показывали мой рапорт?
— Не рапорт, а донос, — спокойно ответил старший майор, не делая ни малейшей попытки облегчить Лежаве задачу.
— Не рапорт, а донос, — спокойно ответил старший майор, не делая ни малейшей попытки облегчить Лежаве задачу.
У того дернулась щека.
— Да ладно тебе… Признаю, ошибался. Переусердствовал. Виноват я перед тобой. Прости меня, а? Не ради старой дружбы, а для пользы дела. Правильно ведь Епанчин сказал: одной Родине служим.
— Правильно. — согласился Октябрьский. Лежава обрадовался:
— Вот видишь! Давай пять. — И протянул ладонь, но неуверенно — боялся, что рукопожатия не будет.
Однако старший майор как ни в чем не бывало снял перчатку, крепко стиснул «Японцу» пальцы и убирать руку не спешил.
Лицо грузина осветилось улыбкой.
— Вот это по-нашему, по-большевистски! Значит, простил?
Тогда, по-прежнему не прерывая рукопожатия, Октябрьский повернул кисть пальцами кверху — вместо ногтей там были сморщенные багровые пятна. Увидев их, Лежава побледнел.
— Нет, — ответил старший майор и отвернулся, натягивая перчатку.
Он торопился — нужно было проведать квартиру на Кузнецком Мосту, где работала группа лейтенанта Григоряна.
Глава шестая Светлый путь
Доринский сожитель, вымотанный бессонной ночью, уснул не раздеваясь. А Егору хоть бы что. Облился до пояса холодной водой, помахал гантелями, и снова как огурчик. Засиделся в четырех стенах, измаялся — не то чтоб от безделья (дел-то как раз было по горло), а от монотонности и главное от ожидания. Безвылазно торчал в коммуналке шестой день, а звонка от Вассера всё не было. Может, и вовсе не выйдет на контакт?
Натянув майку, Егор вышел на кухню, где соседка слева, в стоптанных тапках, в застиранном халате невнятного цвета, варила щи.
— И хде ты, Зинаида, тильки таку похану капусту берешь? — лениво сказал Дорин, говоря на украинский манер. — Хоть противохаз надевай.
— Пошел ты, Степка,… У тебя и так рожа как противогаз, — огрызнулась соседка, всегда готовая к отпору. — Барин нашелся — шти ему нехороши. А мой Юшка любит. Надо больному дитятке горяченького похлебать?
Егор хмыкнул — Зинкиному сыну, идиоту Юшке, было под тридцать. Ничего себе «дитятко», еле в дверь пролазит.
— Некультурная ты баба, Зинаида Васильевна. На общественной кухне матом ругаешься, живешь в антисанитарных условиях. Как только тебя в Моспищеторге держат, доверяют мороженым торговать?
Этого Зинаида ему тем более спустить не могла. Хряпнула крышкой об кастрюлю, подбоченилась и заорала таким базарным голосом, что из комнаты справа выполз Демидыч, даром что глухонемой. Тоже пожелал принять участие в конфликте. Замычал, показал Зинке кулак — проявил мужскую солидарность.
Не утерпел и малахольный Юшка. Выехал на кухню в своей каталке — огромный, с пухлой детской физиономией, на которой дико смотрелась небритая щетина. Заволновался, захныкал, принялся дергать мамку за подол: успокойся, мол. Щека у Юшки была подвязана грязной тряпкой — у идиота который день болели зубы.
Обитатели коммуналки так увлеченно собачились, что прошляпили момент, когда открылась входная дверь. Среагировали лишь на скрип линолеума в коридоре.
Оборвав на полуслове трехэтажную матерную конструкцию, Зинаида крутанулась на пятке, полусогнула колени и выхватила из-под фартука револьвер.
Демидыч в долю секунду оказался слева от двери. Юшка, опрокинув свою каталку, справа. У обоих в руках тоже было оружие. Один Егор чуть замешкался — сунул руку подмышку, а вынуть ТТ не успел.
Всё нормально, это был шеф — у него свой ключ.
— Ваньку валяете? — сказал Октябрьский. — Крику от вас на весь двор.
Старший майор на явку заглядывал три, а то и четыре раза на дню, благо от ГэЗэ сюда две минуты ходу. Был он в драповом пальто поверх формы, на голове кепка.
«Глухонемой» Демидыч, как старший группы, доложил:
— Репетируем, товарищ начальник.
— Ну-ну. Где Карпенко?
— Спит, — отрапортовал Егор. — Мы с ним полночи по легенде работали, и потом еще три часа на ключе.
— Это что у вас? Щи? — принюхался Октябрьский. — Угостите?
И присел к краю стола, снял кепку.
Зина налила ему полную тарелку, отрезала хлеба. Старший майор, обжигаясь, стал жадно есть.
— Опять не спали, не ели, товарищ начальник, — укорила его Зинаида.
Грубый Октябрьский в ответ на заботу сказал:
— Кухарка из вас, Валиулина, как из слона балерина. Где вы только такую капусту берете?
Она обиженно схватила тарелку, хотела отобрать, но старший майор вцепился — не отдал.
— Прошу извинить, товарищ оперуполномоченный, — покаялся он. — Больше не повторится. А щи замечательные. Сильно горячие.
— Ну и нечего тогда, — проворчала Зинаида.
— Как у радиста голова? — спросил Октябрьский, доев. — Жалуется?
— Так ведь сотрясение мозга, средней тяжести, — встрял Юшка, не дав Егору ответить. — Боксер хренов, бил — не думал. Человека надо интеллигентно отключать, чтоб мозги не вышибить. По-умному надо бить, товарищ Дорин, а не по-еврейски.
— Чего это «по-еврейски»? — удивился Егор.
— А ты кто, не еврей разве? Фамилия самая еврейская: Дорин, Басин, Шифрин. И нос крюком.
— Нос это на ринге сломали. А фамилия у меня по месту рождения, деревня Дорино. Бабушка рассказывала, помещики такие были — Фон Дорены, что ли. От них и деревню назвали.
Октябрьский, собиравшийся прикурить, не донес спичку до папиросы.
— Как ты сказал? Фандорины?
— Вроде бы. А что?
— …Нет, ничего. — Старший майор открыл было рот, но передумал. — Ничего.
Бабушка рассказывала, что те деревенские, у кого фамилия Дорин, пошли от Сладкого Барина — жил сто лет назад такой помещик, большой охотник до баб. Но этой информацией с руководством и товарищами Егор делиться не стал — незачем.
Начальник молча курил, глядя куда-то вдаль. и взгляд у него был не такой, как всегда — рассеянный, отсутствующий.
С группой больше ни о чем не говорил и скоро ушел — только напоследок внимательно посмотрел на Дорина, будто видел младшего лейтенанта в первый раз. С чего бы это?
Вообще-то за без малого неделю знакомства Егор уже успел привыкнуть к особенностям поведения товарища старшего майора. Необыкновенный это был человек, и вел себя тоже необыкновенно.
Например, после операции на Святом озере, когда возвращались в Москву, вдруг ни с того ни с сего заговорил по-былинному:
— Ну, добрый молодец, проси за удалую службу награду. Чем тебя уважить-одарить за то, что добыл золотую рыбку? Златом-серебром, жалованой грамотой, иль шубой со своего плеча? Желай, чего хочешь.
Если честно, Егор к такому повороту событий был готов. Видел, что начальство после успешной операции пребывает в отличном расположении духа и желание продумал заранее.
— Товарищ старший майор госбезопасности, возьмите меня в спецгруппу, а? Сами говорите, война на носу, а я груши боксерские околачиваю. Не пожалеете, честное слово.
— Нет, — сказал Октябрьский, как отрезал, и у Егора упало сердце. — Нет, товарищ младший лейтенант госбезопасности. То, о чем вы просите, это не награда. Это приказ начальства, который не обсуждается, а принимается к исполнению. В штат спецгруппы «Затея» ты будешь зачислен с завтрашнего числа, вне зависмости от желания. А за сегодняшнюю операцию представлю тебя к внеочередному званию, заслужил.
— Спасибо! — подскочил на мягком сиденье лимузина Дорин. — В смысле, не за награду, а за то, что берете к себе. То есть, за награду, конечно, тоже спасибо. — поправился он. — Служу Советскому Союзу.
Октябрьский кивнул, не сводя глаз с темного шоссе. Машину он вел сам, шофер дремал сзади.
— Вот-вот, служи. А благодарить не за что. Беру тебя по следующим причинам. Во-первых, из-за того, что в общем и целом держался молодцом. Во-вторых, из-за того, что наломал дров: так отмолотил радиста, что его в подобной кондиции Вассеру показывать нельзя. Синяки, положим, через несколько дней сойдут, но что прикажешь делать со сломанной челюстью? В-третьих, ты обучен радиоделу. В-четвертых, благотворно действуешь на арестованного — он при тебе прямо шелковый. В общем, даю тебе ответственное задание. Будешь состоять при Карпенке. Подробности объясню позже. А с боксом, конечно, прощайся. Мало того, что тебе нос попортили, так рано или поздно еще и мозги вышибут. Мне безмозглые сотрудники не нужны.
Эх, плакал финал чемпионата, подумал Егор, но без особого сожаления.
— Товарищ старший майор…
— Ты вот что, — перебил его Октябрьский. — Называй-ка меня «шеф», было в прежние времена такое обращение к начальству. Коротко и удобно. В группе меня все так зовут. Ты ведь теперь один из наших.
Так младший лейтенант Дорин, можно сказать, вышел на светлый путь, занялся настоящей работой, большим, важным делом. Пускай армеец Павлов забирает чемпионский титул даром, не жалко.