Шрам, разумеется, понимал, что Моня тут ни при чем. На Моне и так лица не было. Он, похоже, до сих пор не верил, что унес ноги живым.
– Сколько их было, говоришь? – снова спросил Шрам.
– Четверо в «Москвиче», а сколько в банковском броневике – не видел.
– То есть это не была засада?
– Вряд ли, Саша. Белый «Москвич», может, и нас поджидал, я не знаю. Но банковские налетели случайно – иначе хуйли бы они стрелять друг в друга начали?
За последние два года Шрам впервые чувствовал себя так хреново – такого позора ему никто еще не устраивал. Тяжким грузом на сердце лежала обида за Чушпана, Петрю и Рома. И, конечно, за потерю двух миллионов зелеными – столько насчитал Моня. Шрам не мог похвастаться способностью к холодному расчету. Наоборот, он был горяч не в меру, вспыльчив – заводился с пол-оборота, как говорили мужики, и сам знал за собой эту слабость. Вот и сейчас он завелся. И его было не остановить… Надо найти «крышу» этого афганского банка, думал он, и разобрать ее по досочкам. Кто бы там ни был – хоть гэбэ, хоть эм-вэ-дэ, хоть бэ-эм-вэ.
– Ладно, – проговорил он угрожающим тоном, – разберемся. Иди залижи раны, Мончик, отоспись. Скоро предстоят крутые дела. Распотрошу я эту душманскую малину к е…ной матери.
После ухода Мони Шрам вышел в сквер перед гостиницей и по мобильному позвонил генералу Калистратову, который сегодня вечером отбывал в Москву. Он хотел попросить его о срочной встрече перед отъездом. Но генерал был суров и нелюбезен:
– Ты зачем туда сунулся? Я же тебя предупреждал – не лезь! Мало у меня своих забот – так еще и твои питерские дела расхлебывать! Самодеятельности я не потерплю! Раз тебе было сказано, не суйся туда – значит, надо было сидеть и не рыпаться! Ты что, забыл, кто тебя человеком сделал?
Тон и, главное, последняя фраза Калистратова задели Шрама. Московский генерал толковал с ним как с проштрафившимся школьником. Сука! Урою! Шрам с трудом сдерживал себя, чтобы не шваркнуть сотовым об асфальт.
– Понял вас, – глухо процедил он. – Но все ж таки надо бы встретиться, пока вы в Питере. Есть разговор. Об интересующем нас обоих предмете.
Шрам лукавил. Никакого такого особо интересного разговора у него к Калистратову не было. Его интересовал лишь один вопрос: Варягова семейка – жена Светка да малолетний сынок, которых он вот уже пять месяцев держал у себя на даче под Питером и которые его достали безмерно. Теперь, когда Варяг убит, всякая нужда в этой сучке отпадала. Более того, заложники превращались даже в обузу – и что было делать с ними теперь, Шрам не имел ни малейшего понятия.
Последние слова Калистратова очень напрягли Шрама. На что это он, старый пердун, намекнул ему – «кто из тебя человека сделал»? Это как же понимать, гражданин генерал? Неужели ты мне угрожаешь? Шрам заскрипел зубами от ярости. Ну нет, сука, тому не бывать. Со мной так нельзя! Придется разобраться и с генералом. Мне ведь по х…ю, генерал ты или рядовой: все из мяса. За слова ты мне ответишь, тварь. Я с тобой разберусь.
Шрам хорохорился не случайно. На его персональном жаргоне глагол «разобраться» означал «убить». Когда Шрам решал убрать не в меру зарвавшегося конкурента или соперника, вставшего поперек дороги, ему в разговоре с бойцами достаточно было только обронить эту невинную фразу: «Надо бы с таким-то разобраться» – и бойцы принимали приказ к исполнению, а через пару-тройку дней городские газеты опять пестрели истерическими статьями об «очередном заказном убийстве». В последнее время, правда, Шраму уже не так часто приходилось «разбираться» – времена менялись, и прежние методы «разборок» сейчас были у блатных не в ходу. Кровавые «разборки» давно остались в прошлом. Но сейчас Шрам не мог сдержаться, все проблемы свалились на Александра Степанова как-то в одночасье, и нервы не выдерживали. Наверное, поэтому для разрядки ему в голову пришла такая мысль «разобраться» с обнаглевшим, зарвавшимся генералом Калистратовым. А после вчерашнего разговора с Москвой тем более: он понял, что имеет все основания это сделать.
…Вчера поздно вечером Шраму прямо на сотовый позвонили из Москвы. Звонивший, назвавшийся Колей, был весьма любезен и напорист. Он сразу вывалил Шраму целый ряд фактов, из которых следовало, что он, Коля, очень хорошо информирован, имеет колоссальные связи; по долгу службы скорее всего тусуется с генералами МВД или ФСБ. Коля дал четко понять, что находится в курсе всех основных событий, происходящих в российском криминальном мире. Он много знал про питерские дела, знал про смерть Варяга и даже сообщил Шраму то, чего никогда не говорил ему Калистратов: Варяга и ряд других авторитетных людей сплавили на зону специально, с целью удалить их на всякий случай из центра, пока тут шло «перераспределение власти». Шрам слушал внимательно и не торопился задавать вопросы. Но предупредительный Коля скоро сам предложил ему задавать вопросы. Шрам, конечно, оценил такую любезность собеседника, понимая, что весь этот спектакль разыгрывается неспроста. Шрама, естественно, подмывало узнать у многознающего Коли об очень многом. Но прежде всего его волновал главный вопрос: судьба российской воровской короны. Не мог столь эрудированный человек из Москвы не знать тайных планов новых людей во власти по такому существенному вопросу. Шрам сомневался, стоит ли ему говорить с неведомым Колей открытым текстом или предпочесть хотя бы нехитрый шифр. Но, плюнув на условности, как бы невзначай, он решил полюбопытствовать:
– Если Варяг мертв – выходит, его должность освободилась? – спросил он ленивым, равнодушным голосом.
– Верно мыслите, Александр Алексеевич, – подхватил Коля. – Образовалась вакансия. Но мы не хотим, чтобы за эту вакансию развязалась беспорядочная борьба. Все должно идти своим чередом, спокойно, аккуратно. Знаете, как это бывает в научных институтах, – объявляют конкурс на замещение вакантной должности профессора, печатают объявление в газетах, и глупые провинциальные доктора наук начинают суетиться, пишут заявления, шлют автобиографии, списки научных трудов и даже не догадываются, что все давно решено, всех устраивающая кандидатура уже давно определена, согласована наверху, надо только соблюсти формальные приличия, провести конкурс. Вы меня понимаете?
– Тут и ежу понятно! – брякнул Шрам.
– Ваш покойный коллега эту процедуру знал досконально – недаром же он одно время был научным работником.
И тут у Шрама мелькнула шальная мысль.
– А что, уважаемый, когда его выбирали на… эту должность, тогда тоже все было согласовано… наверху? – Коля, похоже, улыбнулся.
– Мой дорогой, неужели же вы думаете иначе? Неужели вы думаете, что там у вас, в вашем кругу, все делается само по себе, демократическим, так сказать, волеизъявлением, как у вас говорят, «правильных людей»?
Шрам не ответил. На языке у него вертелся еще один страшно волновавший его вопрос, но он почему-то не решался его огласить. И тут Коля, словно прочитав его мысли, сам забросил удочку:
– Кстати, вы знаете, нынешний куратор по северо-западу России, известный вам генерал, скоро отправится на заслуженный отдых. Так что и тут намечаются кое-какие перемены.
После этих слов Шраму стало не по себе. Неужели этот Коля – а значит, и еще кто-то там в Москве – знал о его делах с Калистратовым, о том, как Калистратов фактически его завербовал? Хотя ведь сам Коля прямо ему дал понять, что криминальные авторитеты действуют не «сами по себе», а по согласованию сверху. Но как, по чьему согласованию?
– … вам придется иметь дело с другими людьми, – услышал он конец Колиной фразы. – Я еще хотел просить вас об одном незначительном дельце, – лениво продолжил Коля.
И в этот момент Шрам догадался, что приближается к кульминации всего этого загадочного разговора.
– Если вас не затруднит, Александр Алексеевич, наведите, пожалуйста, справки о кассе. Ну, вы понимаете, о чем я говорю.
И тут Шрама впервые осенило – ну да, конечно же – общак. Миллионы и миллионы баксов, которые единолично контролировал Варяг. Колоссальные бабки… Но только как тут ответишь Коле о том, что Шрама самого эта тема волнует уже давно: кто бы знал, как ее решить? И, не давая повода для сомнений, он твердо сказал:
– Я наведу справки в ближайшее время.
– Ну и ладушки. Разрешите попрощаться с вами, Александр Алексеевич. Надеюсь, вы будете включены в списки «участников конкурса».
И вот теперь, когда в нелепой заварухе у обменного пункта полегли его лучшие бойцы и когда сука Калистратов дал ему от ворот поворот, Шрам решил действовать.
Московский Коля явно намекнул, что они больше не будут тянуть генерала, а значит, в случае чего Калистратов, спасая свою шкуру и заметая следы, может сдать его, Сашку Шрама, его же питерским бандитам, пустив слушок, что Шрам запродался легавым. Калистратов вполне может подложить ему такую свинью. И подложит! А братва не будет вникать в «тонкие материи», кто в ментуре за кого играет. Простым бойцам, может, и невдомек, что везде – и в Смольном, и в Моссовете, и в Госдуме, и в «силовых» министерствах, и на сходняке – сидят свои люди: те, кто если и не помогает впрямую (а есть и такие!), то просто не мешает братве. Уж кому-кому, а Шраму известно, как работает машина российской политики и российского бизнеса в Питере – где надо смазать пожирнее, а где гайки закрутить. Но быки, простые бойцы, пролетарии криминального мира, всех этих тонкостей не знают, да и начихать им на них…
Как там Коля московский говорил ему: теперь надо работать с другими людьми. Это как же понимать?
Шрам задумался. Уж не намекает ли Коля на то, что именно он, Шрам, нужен этим людям, которых представляет Коля. И в «конкурсе» предлагает участвовать. Та-ак! А раз он им нужен, то они его будут охранять. И если им даже известно про то, как Шрам сдал ментам Варяга, они будут помалкивать. А вот генералу Калистратову, под которым кресло зашаталось, может статься, нехило будет его подставить, и окажется он. Шрам, у московских золотопогонников вроде Варяга – подсадной уткой. Так что с генералом надо разобраться. И поскорее. И самому. Без свидетелей…
Такую работу нельзя поручать никому – даже Моне…
ГЛАВА 14
Лишь в пятом часу утра на зону прибыло пополнение – рота бойцов краевого ОМОНа и взвод бронетехники. Подполковник Беспалый, вспотевший, перепачканный копотью и провонявший пороховым смрадом, стоял на плацу и молча смотрел, как грозные БМПешки, урча, расползаются по зоне, на ходу выплевывая из железных брюх расторопных особназовцев с «Калашниковыми» наперевес…
Беспалый посмотрел на часы: четыре двадцать утра. Ну, кажись, улеглось. На востоке давно уже засветлело, и над мрачно навалившимся на горизонт лесом вспыхнула розовая полоска, предвестье скорого рассвета. Он постоял еще немного, потом поднес к губам видавший виды армейский переговорник, нажал кнопку и рявкнул:
– Кротов! Выходи на связь! Как слышишь? Прием! – Переговорник зашипел и откликнулся далеким, как из бочки, голосом майора:
– Слышу нормально, тааищ подполковник!
– Доложи обстановку! Та-а-ищ! – съехидничал Беспалый.
После непродолжительной паузы майор четко отрапортовал:
– Буза закончилась, тааищ подполковник. Заключенные разошлись по баракам…
– Все? – нетерпеливо перебил его беспалый.
– Не знаю пока, – неуверенно ответил Кротов. – Надо перекличку делать.
– Ну так делай! – недовольно бросил Беспалый.
– Прямо сейчас? Может, до утренней поверки погодим? – прокричал сквозь сплошной треск Кротов.
Беспалый задумался. Или прав майор – чего пороть горячку? Сейчас народ, утомленный собственным возбуждением да страхом, все равно повалится дрыхнуть. Ладно, будь по-твоему!
– Хорошо, майор, выставь посты охраны – задействуй прибывшую ОМОНовскую роту. Нашим дай роздых. Подъем через два часа, в шесть тридцать. Все.
Беспалый развернулся на каблуках и двинулся к себе. Войдя в кабинет, он запер дверь на ключ, подошел к сейфу и, открыв дверцу, достал початую бутылку водки. «Что-то в последнее время я стал много пить», – подумал подполковник. Он вообще пить не любил, пьяниц не уважал и, если имел с такими дело – как, например, с районным судьей Мироновым, – то цинично использовал их тягу к зеленому змию в своих интересах. Он никогда не устраивал «посиделки» даже с нужными людьми и соглашался на возлияния только в исключительных случаях, когда от собутыльника ему требовалась какая-то очень важная услуга. Или информация. В последнем случае он готов был – и мог – выпить хоть бутылку, хоть две, хотя на следующий день вставал с жуткой головной болью, ходил смурной и до вечера не мог себе места найти.
В последний раз он выпивал вместе с покойным зеком Муллой – когда намеревался выведать у него кое-что про своего невольного подопечного Игнатова, который на самом деле был хранителем российского воровского общака, виднейшим криминальным авторитетом по кличке Варяг.
Загадочная, почти детективная история с Варягом – с его переправкой сюда из Петербурга, с его смехотворным осуждением за вооруженный разбой на десять лет и почти полугодовым пребыванием в колонии – вся эта история не давала ему покоя.
Беспалый налил себе полстаканчика и уселся в сильно потертое кожаное кресло перед заляпанным застарелыми пятнами журнальным столиком. Он опрокинул стаканчик в глотку, проглотил обжигающую жидкость и крякнул. Потом встал, подошел к притулившемуся в углу кабинета холодильнику «Саратов» и достал из его недр каким-то чудом сохранившуюся там банку венгерских маринованных огурцов. Съев хрустящий огурчик, Беспалый вернулся в кресло, сел и задумался.
Последняя телефонная беседа с генералом Калистратовым его нимало удивила. Калистратов чего-то, видно, не просекал в той сложной игре, в которую он ввязался там, в верхах, а может быть, просто он не полностью владел информацией. Иначе почему он полгода мурыжил его с Варягом, велел беречь его как зеницу ока, а теперь, узнав, что смотрящий по России убит, так быстро с этой новостью смирился.
Если какая-то информация до Калистратова и не доходила, то это всего лишь полбеды. Главная беда состояла в том, что Калистратов совершенно не был в курсе новых веяний и того, что из Москвы через его голову новыми людьми давно уже налажен контакт с Беспалым.
…Беспалый хорошо помнил свой недавний разговор с Москвой. Собеседник несколько раз мягко, но настойчиво просил называть его просто Коля. Коля… И у этих тоже кликухи – как у бандюг каких-нибудь. «Ах, Калистратов! Да не берите вы в голову, Александр Тимофеевич! Сегодня есть Калистратов – а завтра, глядишь, его и нет. Если бы человек, о котором мы с вами знаем, находился у вас в колонии, скажем, осенью прошлого года, тогда да – это было бы крайне важно. А на сегодняшний момент он уже отработанный материал. Так что поступайте с ним по обстановке. И если он вдруг у вас там не выдержит условий содержания – там, простудится, заболеет чем-то серьезным или еще что – так поверьте, никто особенно по этом поводу убиваться не станет. Ведь знаете, как на Руси говорят – свято место пусто не бывает. На вакансию новый кандидат быстро найдется!»
Вот такой был странный и многозначительный разговор. Причем тот разговор, как и три предыдущих, «Коля» обставил как опытный конспиратор. Сам позвонил Беспалому накануне, назвал какой-то московский номер и попросил на следующий день заказать с этим номером разговор с райцентровского переговорного пункта…
– Так надо, – говорил Коля, – пока это в наших с вами взаимных интересах.
Беспалый не сомневался в могуществе загадочного Коли, поскольку все, что тот ни пообещал Беспалому, тут же мгновенно выполнялось: деньги шли, людей повышали в званиях, решались какие-то личные вопросы, которые годами, как дамоклов меч, висели над Беспалым. В общем, Коля был человек слова, с прямыми выходами на самый верх.
Беспалый покрутил головой. Он так всегда делал, когда его одолевали невеселые мысли. А веселиться сейчас было нечему. Буквально через два часа – да нет, уже через полтора – ему предстояла непростая и нервная работа по «зачистке» колонии. Так подполковник Беспалый называл тотальный шмон, который он обычно устраивал пару раз в год, когда решал, что наступил удобный момент вытряхнуть из зековских тайников накопленные «клады»: холодное (а иногда и огнестрельное) оружие, валютную заначку, наркоту. Сейчас, сразу после поверки, предстояло устроить внеочередную «зачистку», возможно, она позволит узнать истинную причину внезапного мятежа заключенных, выявить зачинщиков.
Он быстро прокрутил в памяти вереницу всех событий последнего дня: выходило, что зеки во главе с хитрым опытным Муллой забузили просто так, на пустом месте, буквально из-за того, что начальник колонии, видите ли, отказался отдать им на «растерзание» своего стукача Щеголя. Беспалый был опытным тюремщиком и отлично знал, что это не повод для бузы. Просто так ничего не бывает. Значит, было еще что-то. Была какая-то тайная, пока ему непонятная и неизвестная причина… И тут он вспомнил, что среди ночи отдал своему заму, майору Кротову, приказ послать кого-нибудь в дозор вокруг зоны: так, на всякий случай, посмотреть, что творится вокруг, не дал ли кто из зеков деру во время всеобщей суматохи.
Он привычно сунул руку в карман куртки и вытащил переговорник. Вызвал Кротова. В ответ раздался только легкий треск радиоэфира.
– Кротов, мать твою! Как слышишь? Прием!
Ничего. Наверное, сукин кот, спит без задних ног. Беспалый швырнул переговорник на журнальный столик.
И в этот момент в дверь постучали. Неужто сам заявился? Беспалый поднялся и пошел открывать. На пороге стоял его «верный пес», его глаза и уши – осужденный «химик» по кличке Щеголь.
– Ты чего это, Щеголь, охерел совсем? Какого… ты ко мне без приглашения пришел? Тебя братва по всей зоне ищет, хочет из тебя кишки выпустить, а ты шастаешь – да еще без охраны!
Щеголь был бледен. Он буквально оттеснил Беспалого от двери и прошмыгнул в кабинет.
– Это, Александр Тимофеич, вы закройте дверку-то… – Беспалый затворил дверь и повернул ключ в замке. Потом пристально осмотрел Щеголя.
– Что это с тобой? В дерьме весь каком-то! Ты что, в очко свалился? Тьфу ты, воняет как! Ты где укрывался?
– У Васильевой Светки на скотном!
– А как это тебя туда занесло – на вольную? – подивился Беспалый.